«Людей берегут друзья»

— Почему всегда так происходит? Почему? Почему ты никогда не говоришь о том, что на самом деле происходит? Почему не говоришь о том, что на самом деле чувствуешь? Почему не просишь о помощи? — В ужасе, я сыпал на него миллион вопросов, и чем больше я спрашивал, тем запутаннее становилась ситуация для меня. Мне было страшно. Страшно видеть его таким. Я ожидал чего угодно, но не этого... Нет, на самом деле... Я просто не хотел этого. И я не верил в это. Отказывался верить. Просто не желал. Не думая об этом, не веря в это и не замечая, я думал, что этого и вправду не случится... Я знал, что так не работает. Но я просто не знал, что мне делать. Я чувствовал себя ответственным за жизнь Шерлока с того самого дня, как пристрелил того таксиста. Слова Майкрофта Холмса о том, что я могу либо спасти его брата либо погубить, очень скоро стали для меня ясными, как день. Шерлок совершенно не мог о себе позаботиться сам. В самых обыкновенных вещах. И в необыкновенных тоже. Интересно, понимал ли он это сам, когда предложил делить со мной квартиру? Или просто сожительство для него тогда мало какие обязанности накладывало на меня? Однако мы стали друзьями очень скоро. Хотя он так часто отрицал это. И мне было больно. Я сам, наверное, возложил на себя эту ношу и сам уверил себя в том, что обязан защищать Шерлока. Он гений, он способен найти что угодно и кого угодно почти что по щелчку пальца, но он совершенно не знает о том, что человек должен спать, есть, что раны нужно обрабатывать, и что сигареты и прочие его увлечения подрывают его здоровье. Нет, конечно, в теории он знал это и ни раз демонстрировал свои знания на других. И на мне, в том числе. Он умел оказывать помощь и умел читать мораль, стоит только мне выпить третью чашку кофе за день после 4 вечера. О других он умел заботиться и заботился.. чудесно, да. Мне и самому случалось стать объектом демонстрации его навыков не только оказания медицинской помощи, но и психологической. Так что теория многих о том, что Шерлок Холмс ничего не чувствует — ошибочная. Но почему он продолжает так наплевательски относиться к себе? Стоит увидать вдалеке нужного преступника, как Холмс уже мчится за ним по трассе с кучей машин, забегает на крышу, даже не беря в расчет ни высоту, ни то, что у соперника есть оружие... Это был его кайф. Я остановился в своих рассуждениях на этом и дальше пытался не копать. Да, это определенно был кайф и ни что иное. 3:14 a.m. Эдинбург Сквозь сон слышался нагнетающий звук. Подсознательно я пытался от него скрыться, уйти, но вибрация усиливалась, словно что-то приближалось. Мое сознание окончательно включилось в работу, глаза распахнулись, но мне понадобилось ещё пара минут, чтобы осознать, что происходит. За неделю до. Лондон, Бейкер-стрит Я захотел улететь в Шотландию по делам и желал какое-то время провести без Шерлока. Я понимал, что тот даже и не заметит. Мы не ссорились, но находиться с ним вечно было действительно тяжело. И мне думалось, что ему тоже. Последнюю неделю он ходил мрачнее тучи, и мне в голову вовремя пришли его слова, сказанные Холмсом в день нашего знакомства: "У меня бывает хандра, когда я молчу по многу дней. Не думайте в таком случае, что я на что-то дуюсь, просто оставьте меня в покое, и я скоро приду в норму." Разумеется, если бы мне каждый раз пришлось уходить из квартиры, когда у Шерлока начиналась хандра, то миссис Хадсон брала бы с меня лишь 20% от того, что я плачу ей на самом деле. У меня тоже были собственные дела. Я хотел отдохнуть в последние дни осени перед тем, как все улицы погрузятся в снег и рождественское настроение. Я сказал Шерлоку о том, что улечу на несколько дней, и чтобы он не волновался. Я хорошо помню его лицо во время нашего разговора. Я стоял над ним и пытался донести информацию правильно. Однако боялся, что обижу его, а ещё в голову уже тогда закрадывалась тревожная мысль о том, что, кажется, Шерлок не чувствует себя слишком хорошо. И не стоит его оставлять сейчас. Бог его знает, что он может натворить. Но я не знал, что делать. — Мне нужно улететь на время, — сказал я осторожно и склонился над Шерлоком, лежащим на диване. Он приоткрыл глаза и посмотрел на меня так, словно первый раз видел. И будто я до этого не говорил с ним. — Хорошо, я все это время буду тут, — буркнул он и отвернулся. Я находился в ступоре. Всем уже было давно известно, что Шерлок — сплошные эмоции. И первым узнал об этом сам Шерлок. Он всегда знал это, я уверен. Поэтому так удивлялся, когда кто-то сравнивал его с вычислительной машиной. Но, кажется, в какие-то дни он реально пытался ей казаться. Пытался казаться тем, кем не является. И я не знал, зачем. — Пожалуйста, не делай глупостей, — попросил его наконец я и ещё постоял с минуту в гостиной, но не услышав от него ни звука, ушел в свою комнату собирать вещи. 3:14 a.m. Эдинбург Я выругался и проснулся окончательно. Свет экрана телефона помог быстро обнаружить его, поскольку на звук я все ещё не мог ориентироваться достаточно хорошо. Меня поначалу переполняет злость и на себя, что я не отключил звук на ночь, и на того урода, который вздумал звонить в четвертом часу утра. Однако злость моя резко сменяется на тревогу и подступающий ледяной страх, когда я вижу, кто мне звонит. — Да?.. Что такое? — Я стараюсь сохранять самообладание, хотя голова совершенно отказывается здраво мыслить, а пальцы стискивали телефон до боли, — Шерлок? Что случилось? Я слышу молчание в ответ и проверяю, продолжается ли звонок, а моя паника заставляет проглотить ком воздуха. — Шерлок, не молчи! Говори со мной, — попросил я требовательно и настойчиво. Всегда срабатывает. Хоть человек ранен, хоть эмоционально подавлен. Научился у своего психотерапевта. Наконец, я слышу на том конце провода какое-то шуршание. "Слава богу, он, кажется, дома." — Проносится в голове. Но последующий болезненный кашель заставляет меня снова напрячься. — Джон, помнишь, ты как-то сказал, что я... — мне приходится вслушиваться в тихий измученный голос, и я выкручиваю громкость на максимум в темном пустом номере гостиницы, — что я могу позвонить тебе в любое время, если мне станет плохо. Даже ночью, — закончил Шерлок. Я откинулся на кровать и тяжело выдохнул. Я действительно так сказал. Ах, это было так давно, что я уже и забыл. Это было ещё в первый год нашей дружбы, кажется, тогда, когда мы с ним сидели в кафе напротив той китайской лавчонки со счастливыми кошками. Шерлок тогда снял пальто, но потирал руки и быстро уточнил, что не очень хорошо себя чувствует, когда я сверлил его внимательным взглядом. Кажется, я сказал это тогда. Или позже. Я сказал это, когда он впервые, так невзначай и невероятно осторожно упомянул о том, что ему не очень хорошо. Я тогда удивился. Очень. Я пялился на него на обочине дороги под холодным ветром с минуту и не сводил глаз с его лица. — Почему ты так удивился? — Бросил наконец Холмс как-то обиженно, и видеть его таким мне сначала показалось даже чем-то умилительным, но вскоре я пожалел обо всей своей легкомысленной дури. Все потом оказалось гораздо серьезнее. — Или думаешь, как и все, Джон? — Я... Я... Я ничего не думаю, Шерлок! — Я кинулся за ним по тротуару, а он уходил размашистым шагом все дальше, и дальше... Мне стоило вспомнить об этой истории раньше. — Слушай, если что-то случилось, я всегда могу тебе помочь! — Не унимался я и едва поспевал за ним, желал взглянуть в эти глаза, но Шерлок закутался в шарф почти до носа, а лицо прятал в воротнике пальто. — Подожди, не уходи, пожалуйста! Скажи, что случилось? Я что-то сделал не так? Шерлок! — Я вконец устал, остановился и надеялся, что он тоже остановится и взглянет на меня, но этого не произошло. Я был готов упасть на тротуар, чтобы только он остановился. Мне тоже стало плохо. — Ты всегда можешь мне позвонить! — Крикнул наконец я ему вслед, понимая, что сейчас Холмс не будет говорить со мной. — Когда угодно, Шерлок! Даже ночью! Его удаляющаяся высокая фигура вдруг остановилась. Я затаил дыхание. Но Шерлок лишь мельком оглянулся, посмотрел на меня и пошел дальше по мостовой. Тогда ему удалось скрыть улыбку под шарфом. Но он никогда не звонил. Ни разу, ни днём, ни ночью. Ни тогда, когда лежал при смерти в больнице после пулевого ранения, ни тогда в Дартмуре, когда у него случился шок... Никогда. Более того, он не изменял своей идиотской привычке не отвечать на мои звонки. Так что я был удивлен. Я был потрясен. Мне пришлось прокрутить все события, произошедшие пару лет назад. Я так давно дал ему это обещание, и Шерлок ни разу им не пользовался, что я забыл о нем... Но я обещал, и сейчас мне было малость стыдно за мое замешательство. — Ты помнишь? — Спросил ослабшим голосом Шерлок, — Ты сказал так... Его измученные нотки в голосе вызвали у меня желание начать кричать в трубку и спрашивать, что с ним, но я держался. — Да, я помню, — как можно ласковее сказал я и горестно улыбнулся в темноте, — но ты никогда не звонил мне, Шерлок. Он замолкает. Я сглатываю, и теперь мне кажется, что я сказал что-то не то. — Где ты? — Спросил он чуть позже уже чуть громче. — Пожалуйста, приедь сюда, на Бейкер-стрит. Я опускаю глаза и разглядываю в отчаянии складки на постели. — Шерлок, я... Я не в Лондоне, — выговорил с трудом я и взглянул на зашторенное окно, где уже начинало светать, — я улетел в Эдинбург, я ведь говорил тебе. — Мне снова показалось в моем голосе что-то такое, что может его обидеть, и я добавил чуть нежнее. — Но ты, как обычно, меня не слушал, Шерлок. Снова молчание. Это молчание пугало и сводило меня с ума. Воображение уже подкидывало ужасающие картины того, в каком состоянии сейчас Шерлок, и что с ним вообще. Хорошо, что он дома, и мое предположение об этом подтвердилось. — Я знаю, что ты в Эдинбурге, — бросил наконец Шерлок, и я услышал в его голосе нотки гнева и обиды, — рейс без пересадок EDI займет час и тридцать минут, он улетает сегодня в девять утра. Все вместе займет не больше трёх часов. Я потерплю. — Выдает на последнем издыхании он, и я не выдерживаю. — Шерлок, что с тобой?! Он снова молчит. Мне хочется разбить телефон об стену. — Мне плохо, Джон. Пожалуйста, приезжай. *** — Почему всегда так происходит? Почему? Почему ты никогда не говоришь о том, что на самом деле происходит? Почему не говоришь о том, что на самом деле чувствуешь? Почему не просишь о помощи? Я нашел его в своей комнате у нас в квартире. Видимо, за эти дни, пока я отсутствовал, все стало хуже. Я уже не мог называть это хандрой. Разбросанные книги, гора немытой посуды, раскрытые нараспашку окна, и Шерлок, лежащий в кровати под одеялом и сотрясающийся не то от холода, не то от своих мыслей. Я пожалел, что снял куртку, ибо в квартире стоял такой же дубак, как и на улице. — Разве? Я говорю тебе. Говорил с самого начала, Джон. — Я услышал его ослабший голос, закрыл окно и сел рядом. Но что-то делать дальше боялся — Неправда! — Запротестовал я, — Ты всегда ведёшь себя так, будто тебе наплевать! Ты никогда не говоришь о своем состоянии! Я услышал только горькую усмешку в подушку. Меня это испугало и заставило переспросить: — Что?.. — Ты не меняешься, Джон, — Холмс наконец перевернулся, и я увидел его бледное лицо, раскрасневшиеся глаза и синие губы, — ты видишь, но не замечаешь. — Что?.. Мой голос дрогнул. Мне стало дурно. — Видишь, но не замечаешь, — повторил Холмс уже с более скучающей интонацией, — ты прекрасно знаешь, что и когда я чувствую. О, ты прекрасно знаешь, что фразы о том, что я ничего не чувствую, лживы, — начал он и приподнялся на кровати. Одеяло спало, и я увидел его серую домашнюю футболку, которая была уже дней пять в носке. Мои глаза опустились ниже, на открытые участки рук, и я вздрогнул. Но ничего не сказал. Я просто не знал, что могу сейчас сказать. Начать в очередной раз отчитывать? К чему это приведет? Я никак не могу помочь сейчас с этим, так что стоит ли обращать внимание?.. — Даже сейчас ты это делаешь, — бросил Шерлок, который так и не договорил свою предыдущую фразу. Потом спрятал руки обратно под одеяло, — видишь, но не замечаешь. — Я вижу, что ты ширнулся как минимум два раза за сутки, — гневно бросил я, — и, судя по твоей температуре тела, последний раз был совсем недавно! — Бинго, Джон! Что ещё скажешь? — Он согнул ноги под одеялом и положил голову на них с какой-то едкой усмешкой, будто хотел причинить мне боль. И у него получилось. И в этот раз я не пожалел о том, что сделал. Я понимал, что сейчас это не поможет, и это неправильно, но... — Хватит улыбаться, — рыкнул я, когда ладонь щедро огрела его по щеке. Улыбка с уст Шерлока действительно мгновенно исчезла. Он смотрел на меня внимательно и с некоторым, кажется, испугом. Или дрожащие руки и метающиеся туда-сюда глаза — это последствие той дряни, которую он себе вколол?.. Сейчас он смотрел на меня так, как тогда после смерти Мэри... И мне эта ассоциация совершенно не нравилась. — Я позвонил тебе не для того, чтобы ты избивал меня, — выдал он и выпутался из-под одеяла. — Ну прости уж, что я так волнуюсь, а ты улыбаешься! Шерлок, слегка шатаясь, прошел к столу и дрожащими пальцами взял стакан воды. Я внимательно наблюдал за его походкой и реакциями на свет. С температурой и так было все ясно, раз он раскрыл окна в снегопад и ничего не чувствовал. Или... — Ну прости уж, что я что-то чувствую! — парировал он, и я замолчал. Шерлок выпил воду и со стуком вернул стакан на стол. Потом развернулся и смотрел на меня затуманенным взглядом из-под своей треклятой кудрявой челки. — Шерлок... — Все, что удалось выговорить мне спустя пару минут. Сейчас я как будто впервые произнес его имя и ощутил всю его глубину и красоту. — Я позвонил тебе, потому что мне плохо. Потому что ты сам меня просил об этом. Этой фразой, хоть и не особо уместной, Холмс хоть немного помог мне сориентироваться. — Тебе плохо? — Снова спросил я, поднялся с кровати и сделал шаг к нему. Шерлок нахмурился и ударил по столу. — Да сколько же можно, Джон?! Я остановился и хмуро посмотрел на него. Без понятия, что на этот раз он себе вколол, но я успокаивал себя тем, что такая буйная реакция из-за наркотиков. — Хватит уже переспрашивать! Ты ведёшь себя, как все!! Ты ведёшь себя, как они! — Крикнул отчаянно Шерлок и снова отвернулся к стене. — Что-то случилось? — Намного тише и осторожнее поинтересовался я, — Почему тебе плохо? — Я устал. — Я могу тебе как-то помочь? — Признай мои чувства. — Что? — переспросил я. — Признай мои чувства, — повторил Холмс и повернулся ко мне с влажными глазами, — признай уже, что мне может быть плохо. Что я могу что-то чувствовать. Я не машина, Джон, как ты не понимаешь? Я уставился себе под ноги и некстати обнаружил на полу пустой шприц. — Я понимаю, Шерлок, — ответил я и поборол желание поднять его с пола и установить, что именно там было, — но ты мне правда никогда не говоришь, что чувствуешь. — Хорошо, — согласился Холмс, — не говорю. Показываю. Но ты не видишь. Никто не видит. Все считают меня бездушной машиной, которая не может ошибаться. И ты веришь им. Но не веришь мне. Он шмыгнул носом. Я набрался смелости и поднял на него глаза. Он плакал. Его слезы были так редки, что я уже решил для себя, словно Шерлок не может плакать... И из-за этого он плакал сейчас. — Тебе нужно научиться говорить, Шерлок, — прошептал я и сделал ещё пару шагов, чтобы хоть немного согреть его. Объятия дались очень осторожно, я не знал, хочет ли он сейчас этого и насколько сильно, — пожалуйста, говори со мной. Говори все, что ты чувствуешь. Я не такой великий детектив, как ты. Я не смогу догадаться сразу. Пожалуйста, говори, — прошептал дрогнувшим голосом я. — Хах, Джон, если я буду говорить абсолютно все, что чувствую, ты быстро устанешь, — усмехнулся Шерлок сквозь слезы, и я ощутил его пальцы в моих волосах. — Давай попробуем. А потом началось мое стремительное погружение в удивительный внутренний мир Шерлока Холмса. Я и представить не мог, какая иная его часть, которую он намеренно прятал от окружающих. И которая, вероятно, так часто мешала его работе. Но за годы Шерлок изобрел переключатель между головой и сердцем. И пользовался им очень умело. Он был буквально соткан из разных чувств и ощущений. Чувства. Да, сантименты, которые он так часто высмеивал, оказались очень важной частью него самого. И Шерлок знал это. И я должен был догадаться. Я никогда не думал, что Шерлок робот. Но я и представить не мог, что его эмоциональный мир такой глубокий. А должен был. Ведь мы уже жили вместе несколько лет. Ведь я слышал его музыку. Ведь я видел его лицо. И его поступки. — Говори мне обо всем, что чувствуешь, — попросил его я утром во вторник. — На улице метель, — сразу констатировал Шерлок, — у меня снова будут мёрзнуть руки даже в перчатках, если мне придется выйти из квартиры. Мы стояли на кухне, и тишину нарушал лишь электрический чайник. Я озадаченно кивнул. — Вода в чайнике нагреется ещё только через минуту, это значит, что мне целую минуту придется испытывать чувство вины, стыда и неловкости, пока мы будем пялиться друг на друга. Миссис Хадсон ушла, и только Лестрейд может спасти меня. Но вряд ли он заглянет в такой снегопад. — Я могу отвернуться, — предложил я с неловкой усмешкой, — не думал, что тебе некомфортно со мной. — Я этого не говорил. Но сейчас мне страшно. Я никогда этого не делал. — Чай горячий, — сказал через пол часа Шерлок после завтрака, — опять будет неприятный перепад температур в организме, что потом выльется в головную боль к обеду. Все его фразы можно было считать как капризы, и я вскоре понял, почему Шерлок сказал, что я быстро устану от своей просьбы говорить все, что он чувствует. Но я не уставал. Я держался и слушал даже самые мелкие подробности. Я был потрясен. Кажется, Шерлок чувствует намного больше, чем кто-либо. До этого каждый факт он лишь констатировал и не привязывал к нему свои чувства, но теперь я узнавал его все больше и больше. Будто не знал вообще. — Образец сгорел, — поделился он со мной вечером, — я искал этот вид почвы в Кардиффе несколько дней, и теперь он сгорел от аммиака. Мне очень грустно. Я разбит и подавлен. — Он тут же вышел за дверь, и я было подумал, что Шерлок делает это лишь потому, что я его попросил, а не потому, что ему будет так легче. Но я ошибся. Вскоре я не просто узнал намного больше о своем лучшем друге. Вскоре я научился понимать Шерлока. Нам обоим стало легче. — Эту мелодию я написал, когда впервые столкнулся с неразрешимым делом. Я был тогда потрясён, подавлен и разочарован в себе. Слышишь? — Он извлекает смычком душераздирающую минорную ноту, и мне остаётся только кивнуть. — Это фотография моей семьи на выставке собак. Меня нет на ней. Я тогда заболел, и мама оставила меня дома. Я очень хотел посмотреть на одну мою любимую породу, но не смог. Я проплакал весь день и вечер тоже. — Я читал эту книгу. Я читал ее потому, что ты, Джон, сказал тогда, что я совершенный невежа в классической литературе. Я видел, что ты разочарован во мне, хотя сам сначала нарисовал у себя в голове образ гениального меня, а потом реальный я его разрушил. Но мне хотелось тебя удивить, Джон. Хотелось, чтобы ты и дальше восхищался моими расследованиями и гениальными планами. Мне это нравится. — Этот шрам остался после моего плена в Сербии. Мне следовало изначально отойти на безопасное расстояние. Но я задумался. Задумался о том, что ты чувствуешь сейчас, когда думаешь, что я мертв. И подумал, как бы ты отреагировал, узнай, что я жив, но после умер по-настоящему. Это стало моей ошибкой, и я пропустил удар. А потом появились и другие шрамы. — Шерлок скинул халат, и я увидел его обнаженную спину, испещренную множеством отметин от плети, его плечи с округлыми ожогами от сигарет и шрам от пули опасно близко к позвоночнику. Мне кое-как удалось выдохнуть. Хотелось плакать и кричать о том, что я не прав. Что неправда, что Шерлок ничего не чувствует. Что на самом деле все наоборот. Он окликнул меня: — Знаешь, что я чувствовал тогда? Я хотел вернуться живым. Хотел видеть тебя, Лестрейда, миссис Хадсон. Хотел вернуться в Лондон. И мне нужно было жить. Я улыбнулся через силу и присел к нему, когда Шерлок накинул халат обратно и уселся на диван. — Сейчас я чувствую спокойствие и счастье, — поделился со мной Шерлок.