Люди, попавшие в шторм

      Найденные Астарионом сапоги, лёгкие и мягкие, сидели на ноге идеально. Леа не знала, какие чары в них вплетены, но шаги её сделались тише, и теперь она не замирала испуганно каждый раз, когда ненароком задевала плотные нити вездесущей паутины. Пусть и немного, но это придавало ей смелости и сил идти дальше.       Ей не нравилось это место: с первых мгновений, как они упали на дно колодца, в груди Леа все туже и туже затягивался узел из беспокойства и страха. В полумраке подземелья обитало нечто и, судя по множеству попадавшихся им на пути коконов с полуразложившимися скелетами и изуродованным трупам гоблинов, питалось оно явно не полевыми ромашками.       Леа старательно гнала от себя мысли о той несчастной эльфийке, что, вероятно, нашла здесь своё последнее пристанище. И о том, во что ту могло превратить служение Паучьей Королеве, безжалостной богине дроу.       А вот совсем не думать о том, с кем Леа осталась один на один в таком опасном месте, не получалось.       В отличие от неё, Астарион, кажется, совсем не испытывал страха — или достаточно хорошо скрывал его за уверенной походкой, идеальной осанкой и колкими мысленными замечаниями. Он шёл первым, в нескольких шагах впереди, и пока что безошибочно выбирал для них самый безопасный маршрут. Леа не видела выражение его лица, но была готова поклясться, что ехидная улыбка не покидает его на протяжении всего пути.       «Смотри, дорогуша, кто-то оставил сувенирчик специально для тебя!», — остановившись, чтобы обыскать карманы очередного мертвеца, Астарион что-то небрежно ей кинул. Леа инстинктивно поймала стеклянный флакон с вытянутым горлышком и, вытерев с него паутину и кровь, шумно и недовольно выдохнула: это оказалась колба с алхимическим огнём!       «Астарион!», — наверное, упрёк сквозил даже в её мыслях. — «Пожалуйста, осторожнее! А если бы я не поймала? Мы бы взлетели на воздух!».       Астарион только глаза закатил в ответ:       «Вечно ты драматизируешь, дорогуша!».       «Я не драматизирую, — хотела возразить Леа, но вовремя придержала эти мысли при себе. — Я проявляю разумную осторожность. Именно так мы, люди, выживаем…».       Флакон она, однако, осторожно спрятала в наплечную сумку. В отличие от мёртвого путника, им он ещё может пригодиться.       Неожиданно Астарион замер. Леа заметила, как напряжённо дёрнулись кончики его острых ушей, уловив какой-то звук, прежде чем он рывком откатился в сторону и выхватил из-за пояса оба своих кинжала. А следом откуда-то из-под потолка свалилось бесформенное человекоподобное чудище с серой кожей и угрожающе щёлкнуло отвратительной пастью!       Леа завизжала. Мысленно. Пальцы сами собой потянулись к незримым нитям Плетения, и в испуге она приложила существо перед собой «Шоковым прикосновением». По телу чудища пробежали змейки-молнии, и оно истошно — и громко! — заревело, падая на бок в предсмертной агонии.       — Ч-что это? — забывшись, вслух произнесла Леа и поспешно зажала рот ладонями.       «Эттеркап, «паучий пастырь», — мысленно отозвался Астарион, поднимаясь на ноги. — «Мерзкая тварь. Надо убираться отсюда, он наверняка здесь не один…».       За спинами у них раздался подозрительный скрежет. Не оборачиваясь, Леа и Астарион переглянулись. И, не сговариваясь, с поразительным единодушием, рванули вперёд, прочь.       На бегу Леа краем глаза заметила, как прямо по стене за ними гонятся ещё несколько «паучьих пастырей» и, не сбавляя темпа, сбила одного из них на землю «Волшебной стрелой». В другого Астарион метнул парочку ножей и, судя по звукам, тоже попал. Впереди показался тусклый и рассеянный зеленоватый свет, и они оказались в просторной пещере с несколькими ярусами под высокими сводами. Леа едва успела отпрыгнуть в сторону и лишь чудом не врезалась в здоровенного паука, преградившего им путь. Заклинание «Громовой волны» не причинило ему никакого вреда, паук лишь чуть качнулся назад и вскинул лапы, готовый атаковать… и с пронзительным писком улетел в пропасть, когда Астарион выстрелил в него «стрелой гремящего грома».       Выдохнув и воспользовавшись мгновением, чтобы перевести дух, Леа огляделась. В центре пещеры зияла бездна, из которой возвышалось несколько каменных столпов с площадками, соединёнными паутиной. Леа успела заметить что-то подозрительно похожее на кладки паучьих яиц, когда из глубины пещеры на них буквально вылетел очередной паук, во много раз крупнее предыдущего.       Паучиха. Та самая.       А потом всё произошло слишком быстро.       — Дьявол! — с чувством выругался Астарион, когда паучиха проворно развернулась к нему и плюнула кислотой. Стремительно увернувшись, он скользнул вниз, под брюхо твари, и с силой вонзил в неё оба своих кинжала. Туда, где под плотными хитиновыми пластинами скрывалось мягкое и податливое нутро.       Леа видела, как оба клинка Астариона намертво увязли в теле чудовища. Видела, как, извернувшись, паучиха яростно впилась своей пастью в его плечо. Видела, как искривилось от боли его лицо, как в безмолвном крике боли распахнулся рот. И, развернувшись на каблуках, Леа побежала, на ходу доставая из сумки склянку с алхимическим огнём.       Кладка паучьих яиц вспыхнула легче, чем старый пергамент. Раздался отвратительный треск лопающейся скорлупы, и пещеру огласил невыносимо мерзкий, полный отчаяния звук. А перед Леа тут же возникла разъярённая паучиха.       Они замерли друг напротив друга на середине паутинной сети, что протянулась между двумя каменными платформами над бездной. Плана у Леа не было. Надежды на то, что чудо, случившееся при падении в колодец, повторится — тоже. И любое неосторожное заклинание грозило тем, что паутина под ногами попросту истает и они вместе с паучихой полетят вниз…       Интересно, найдётся ли у отряда двести золотых монет на воскрешение своего лидера?       Стиснув зубы покрепче, Леа решительно соединила пальцы, формируя между ними из нитей Плетения сгусток ревущего пламени. В конце концов, в одном Астарион действительно прав: огненные заклинания определенно удаются ей лучше всего.       И, кажется, в этот раз, превзошла саму себя.       Огненный шар врезался в паучиху за мгновение до того, как она яростно ринулась на убийцу своего невылупившегося потомства. И взорвался! Огненной волной Леа откинуло назад, она завалилась на спину, попыталась поспешно подняться на локтях…       …а затем хрупкая опора под ней исчезла, и Леа полетела вниз.       Вот только падение было недолгим. Приложившись всем телом о каменный пол, Леа коротко вскрикнула от боли. В глазах тут же потемнело, кажется, она отключилась…       Очнувшись спустя мгновение или чуть больше, Леа неуверенно села на колени и осторожно подняла голову, осматриваясь. Она оказалась на нижнем ярусе пещеры, у самого края бездны и наверняка лишь чудом не укатилась в её бездонное нутро. С ней сегодня вообще происходило подозрительно много чудес…       Наверху тлели остатки паутины, паучихи нигде не было видно. И стало так тихо, слишком тихо, словно она оглохла. Щёлкнув у уха пальцами и убедившись, что это не так, Леа медленно встала на ноги. Её слегка шатало. Вокруг было темно, лишь бездна мерцала мертвенно-зелёным светом, в отблесках которого Леа различила ещё одно свечение. Сделав пару шагов и наклонившись, она подобрала с земли округлый камень. Это оказался самоцвет редкого лилового цвета. Гладкий и слишком холодный, он словно был создан для того, чтобы притягивать взгляды. И не только взгляды.       Ощутив, что за магия таится в глубине лилового камня, Леа с трудом подавила желание забросить его куда подальше, а то и вовсе спихнуть в бездну, куда бы она ни вела!       Некромантия не пахла кровью. Не пахла потрохами или гнилью. Лишь пеплом да землёй. И всё же именно эти запахи казались Леа особенно отвратительными. Настолько, что дыхание перехватывало.       Брезгливо сунув самоцвет на самое дно сумки, Леа несколько раз похлопала себя по щекам, прогоняя прочь все ненужные мысли.       Ей нужно было как-то подняться наверх, к Астариону.       И чем скорее, тем лучше.       

* * *

      Всё оказалось даже хуже, чем она опасалась.       Астарион неподвижно лежал там, где его настигла проклятая паучиха. Кое-как взобравшись по переплетению древесных корней наверх, Леа спешно подползла к нему ближе и обеспокоенно осмотрела. Увиденное ей не понравилось.       Астарион был бледен, даже для себя — слишком бледен. Рана на его правом плече и груди была скверной: едкая слюна паучихи прожгла ткань камзола и плоть почти до костей. С трудом сглотнув подступивший к горлу ком, Леа заставила себя успокоиться и спешно зарылась в сумке. Одним зельем лечения она тщательно промыла рану, второе — медленно и осторожно влила в самого Астариона, аккуратно приподняв ему голову. И, не смотря на то, что у Леа не было — как не было ни шума дыхания, ни стука сердца у вампира — никакой уверенности в том, что он всё ещё жив, принялась терпеливо ждать.       Когда рана на плече потихоньку начала затягиваться, Леа облегчённо выдохнула и смахнула со лба невольно выступивший холодный пот. После чего нашла рюкзак Астариона, который он, по-видимому, скинул со спины во время битвы с паучихой, и влезла в него чуть ли не с головой. Ей бы не помешало ещё несколько исцеляющих зелий, но внутри нашлось всё, что угодно, включая самые разнообразные яды, только не нужные Леа зелья! Смирившись, она подложила рюкзак под голову вампира, а сама села рядом.       С самого первого дня их странного приключения Леа строго следила за тем, чтобы у каждого из её спутников при себе было достаточно флаконов с лечебным зельем. Так почему же сегодня утром она позволила Астариону покинуть лагерь без них?       «Потому что я была слишком зла на него», — не без горечи и стыда признала Леа.       И вот к чему привела её глупая, детская обида!       Склонив голову на бок, Леа ещё раз внимательно осмотрела Астариона. Несмотря на то, что от раны осталась лишь едва заметная краснота на восстановленной коже, в себя вампир всё ещё не приходил.       Стараясь унять охватившую её от внезапной догадки дрожь, Леа медленно закатала рукава рубашки почти до самых локтей. И лишь затем сняла с пояса небольшой нож, слишком короткий, чтобы причинить кому-то реальный вред, но достаточно острый, чтобы вырезать им по дереву или чистить картошку.       Возможно, после она пожалеет об этом своем решении. Возможно, это «после» наступит даже быстрее, чем она думает. Но, выбирая между жгущим её изнутри чувством вины и холодным и липким, словно щупальца спрута, страхом, Леа выбрала последнее.       Резать себя оказалось сложнее, чем картошку.       Склонившись над Астарионом, Леа прислонила своё запястье к его приоткрытым губам. Ей не хватило духу нанести себе слишком глубокую рану, и оставалось лишь молиться, чтобы даже немного её крови оказалось достаточно…       …Наверное, прошла вечность, прежде чем он открыл глаза. Но не успела Леа мысленно возблагодарить всех Богов, как поняла, что что-то не так. Астарион смотрел на неë и словно бы не видел одновременно. Потом пещера перед глазами качнулась, и Леа, весьма чувствительно приложившись головой о камни, завалилась на спину. А сверху, придавив её к земле, оказался вампир.       Леа оцепенела. Той ночью, когда Астарион попросил её о «всего лишь одном глотке крови», всё было иначе. Тогда, как бы страшно и тревожно ей не было, Леа верила, что он обязательно сдержит своё слово и не причинит ей большего вреда, чем обещает. Тогда она была в лагере, в окружении пусть не друзей, но союзников. И тогда у неё было достаточно сил, чтобы творить чары, на случай, если она все же ошиблась, и одним глотком дело не ограничится…       И Астарион тогда был другим. Нервным, суетливым, почти заискивающим. Внушающим жалость куда больше, чем страх. Он так отчаянно хотел, чтобы она поверила и доверилась, что у Леа, наверное, не было ни единого шанса не повестись. И только почувствовав прикосновение его губ к своей коже и ту боль, что последовала за этим, она поняла, как опасно бывает доверие. И на какие узкие тропы без возврата оно способно завести.       Той ночью Астарион не сжимал её плечи так сильно в своих ладонях. Той ночью он вообще старался её почти не касаться, пусть и был так близко, что она отчётливо видела упавшую ресничку на его щеке. И даже если это было лишь хорошо скрываемым притворством, лишь хитроумной уловкой, дабы притупить её внимание, тогда он не смотрел на неё так жадно. И с таким безумным голодом в алых глазах.       Леа даже не попыталась нащупать нити Плетения и сотворить заклинание. Не попыталась даже оттолкнуть его. Лишь зажмурилась, совсем как в детстве, когда верила, что чудовище из-под кровати ни за что её не найдёт, пока она его не видит!..       — …Радость моя, — скорее почувствовала, чем услышала Леа бархатистый шёпот Астариона у самого своего уха, — мне стоит поблагодарить тебя за угощение или отшлёпать за безрассудство?       Леа не сразу нашла в себе силы открыть глаза. Не сразу рискнула посмотреть на Астариона вновь.       — Т-ты… — с трудом сглотнув противный комок, застрявший где-то в горле, она очень старалась, чтобы её голос звучал… обычно. Буднично. Словно ничего не произошло, ничего не случилось. — Ты не приходил в себя. Я испугалась, что…       — …что придётся раскошелиться Иссохшему на моё воскрешение? — иронично изогнул одну бровь Астарион. Он вновь был собой. Вновь был тем, каким она привыкла его видеть: язвительным, насмешливым, самую толику надменным плутом. Для которого всё происходящее вокруг — не более, чем игра, в которой у него все козыри на руках.       Но, в отличие от вампира, чья хватка на её плечах ослабла, страх не спешил отпускать Леа из своих липких и холодных лапок: слишком хорошо она помнила ощущение клыков у своей шеи.       — Да, — просто согласилась Леа. У неё не было ни сил, ни желания доказывать, что куда больше, чем остаться совсем одной в этом мрачном месте, она испугалась оставить здесь его безжизненное тело.       Астарион лишь скептично фыркнул, словно все её слова для него были не более, чем жалкое притворство, но спорить не стал. Отпустил её плечи, выпрямился, но слезать не спешил. Медлил. И пусть в его взгляде больше не было всепоглощающего голода, Леа всё равно не нравилось, как он на неё смотрит.       — Пожалуй, я отшлёпаю тебя в следующий раз, радость моя, — изогнув губы в весьма… красноречивой улыбке, почти промурлыкал вампир. — А пока… спасибо, что беспокоишься обо мне.       С этими словами Астарион взял Леа за руку — ту, на которой остался тонкий след от ножа. И, внезапно улыбнувшись, поцеловал рану на её запястье.       Леа обдало жаром, от макушки до кончиков пальцев. Инстинктивно дёрнувшись, она попыталась вырваться, но вампир держал крепко. «Всегда пожалуйста» так и застыло где-то в горле, а с языка сорвался только сдавленный писк:       — Ты что творишь?!       В ответ Астарион лишь невинно заморгал своими длинными и возмутительно пушистыми ресницами:       — А на что это похоже, радость моя? Выражаю тебе свою благодарность, конечно же! А ты о чём подумала? Неужели… о том, что я пробую тебя на вкус?! Испорченная девчонка!       Вампир в притворном ужасе попытался прикрыть обнажённую грудь руками, правда, не очень старательно, ограничившись лишь сосками.       Леа невольно залилась стыдливой краской.       И — наконец-то! — спихнула с себя наглого вампира!

* * *

      Дьявол-дьявол-дьявол! Дьявол побери эту чародейку!       Нутро у Астариона словно в огне горело, и вовсе не от яда аверновой твари! Напрасно он пытался убедить себя, что просто зол и раздосадован: проклятая паучиха мало того, что едва живьём его не сожрала, так ещё и испоганила единственный камзол! А ведь он столько лет так берёг его! Следил тщательно, чтобы не расходились швы, не вытиралась ткань на локтях, сам штопал каждую прореху, даже вышивкой украсил!       Вот только настоящая виновница его злости шла позади, в нескольких шагах за спиной, и всё время норовила отстать. Будто сомневалась, а стоит ли ей вообще следовать за ним дальше.       Резко остановившись, Астарион порывисто обернулся. Чародейка, конечно же, ничего не заметила. Опустив голову, она что-то внимательно высматривала у себя под ногами. И тихонько ойкнула, врезавшись в него.       — Радость моя, — осклабился Астарион, — ты плетёшься не быстрее садовой улитки! Такими темпами мы выберемся отсюда не раньше, чем ко второму Исходу!       Отступив на шаг, чародейка неуверенно потёрла ушибленный лоб. Взгляд Астариона при этом в очередной раз невольно упал на её запястье. Всего на мгновение, но этого оказалось достаточно: чародейка вновь покраснела до корней волос и, совсем по-детски, поспешно спрятала руки — почему-то обе — за спину.       Астарион закатил глаза, отвернулся и зашагал вперёд ещё быстрее и увереннее. Рана чародейки покрылась неровной корочкой засохшей крови, но не затянулась до конца, а эта дурында даже не догадалась платок вокруг неё повязать!       Конечно, это же не она слюной давится!       Он был самонадеян, думая, что крови лесного зверья и враждебно настроенных к ним существ будет достаточно, чтобы приручить живущий в нём голод. Слишком самонадеян. И едва за это не поплатился. Когда пасть паучихи сомкнулась на его плече, боль была адской. Астариону показалось, что авернова тварь все суставы ему на руке наизнанку вывернуть вознамерилась! А потом кожу обожгло кислотой, и всё утонуло в темноте.       Первой, кого увидел Астарион, вынырнув из забытья, была сжавшаяся в комок от испуга чародейка. Ему потребовалось несколько непростых мгновений, чтобы понять, что… кто напугал её настолько, что она, кажется, забыла все свои заклинания.       А вслед за зрением вернулись и ощущения.       Астарион просчитался даже в этом: во второй раз чародейка оказалась ещё вкуснее!       Одним Богам ведомо, каких усилий ему стоило не вонзить клыки в её нежную шейку! В ту минуту он мог думать лишь о том, что чародейка сама заварила эту кашу, сама начала всё это, а раз так — пусть возьмёт ответственность! И поделится ещё хотя бы немного…       — Астарион, — её тихий голос вырвал его из собственных мыслей. Обернувшись, Астарион увидел, что чародейка остановилась. — Давай отдохнём немного.       Привалившись спиной к каменному выступу стены, чародейка устало опустилась на корточки и, обхватив себя руками, уткнулась лицом в колени. Помедлив и не придумав ничего едкого или остроумного, Астарион неуверенно переступил с ноги на ногу. А потом плюнул и просто сел на землю рядом с ней.       В конце концов, он сам всё ещё чувствовал себя не лучшим образом. Злость гнала его вперёд, но, стоило ей перегореть, как усталость навалилась и на него. И сил, чтобы держать маску невозмутимости, почти не осталось.       Почему-то он был уверен, что чародейка в итоге разревётся. Даже поймал себя на мысли, что не осудит её за это. Но она лишь сидела неподвижно, словно хотела спрятаться хотя бы на миг от всего, что на неё свалилось, а когда, наконец-то, подняла голову и посмотрела на него, глаза у неё были абсолютно сухими.       — Прости, что задерживаю нас, — внезапно извинилась чародейка и горячо пообещала: — Ещё пара минут — и пойдём дальше!       — Ну уж нет! — хмыкнув, Астарион заложил руки за голову и поудобнее вытянул ноги. — Теперь отдохнуть хочу я!       — Тебе не холодно? — бросив быстрый — слишком быстрый! — взгляд на его плечо и грудь, которые больше не прикрывала ткань камзола, обеспокоенно спросила чародейка.       Астарион фыркнул: он давно заметил, что чародейка временами забывает о том, кто он. Обычно это его раздражало, но иногда… Иногда хотелось, чтобы она вообще об этом не вспоминала. Никогда.       — Радость моя, — нарочито медленно протянул он, — а если я скажу, что да, очень холодно, что ты сделаешь?       Чародейка недоверчиво склонила голову на бок. А затем начала раздеваться.       — Дорогуша! — фальцетом возмутился Астарион, когда чародейка, закончив воевать с заклёпками и ремнями, стянула с себя мантию. — Мы ещё не настолько близко знакомы!       Чародейка непонимающе сдвинула брови. Под мантией у неё обнаружилась рубашка из простой некрашеной ткани, совсем не та, с рядом мелких пуговиц, которую она обычно носила в лагере, и штаны.       — Вот, укройся, — мантию же чародейка протянула ему. — Может, в плечах будет немного тесновато, зато не так холодно.       Астарион механически взял мантию в руки и задумчиво помял пальцами складки ткани. Весьма добротной и всё ещё тёплой.       И кто после этого испорченный?..       — А тебе самой разве не холодно? — собственный голос вдруг показался Астариону совершенно незнакомым. Чужим.       Слишком честным.       Чародейка отрицательно покачала головой:       — Я редко мёрзну, — робко улыбнулась она: — Гейл наверняка сказал бы, что это от того, что у моей дикой магии стихия огня доминирующая… Надеюсь, с ним и Карлах всё хорошо…       — Да что с ним станется рядом с нашей бравой варваршей?! — От упоминания волшебника невольно свело зубы. Гейл, не смотря на своё занудство, раздражал бы Астариона вполовину меньше, если бы не смотрел на чародейку так, словно она была редким — и наверняка безумно скучным! — фолиантом, каким-то чудом оказавшимся у него в руках. — Даже если пресловутый Геройчик Фронтира опознает в Карлах свою «беглую дьяволицу», то скорее воды Чионтара потекут вспять, чем тифлинги позволят навредить одной из своих!       Подумав, чародейка кивнула, признавая его правоту. А Астарион вдруг вспомнил кое-что, о чём давно хотел спросить её при случае.       — К слову, дорогуша, чем тебе всё же не угодили колдуны? В детстве «белочкой» дразнили? Только не надо мне петь про омерзительные контракты с омерзительными дьяволами и прочее! Я отлично помню, как ты смотрела на этого Уилла в нашу первую встречу с ним в Роще.       «Будто на таракана, случайно оказавшегося в твоей в миске с похлёбкой».       — Просто не люблю и всё, — чародейка неопределённо пожала плечами, и Астарион понял, что откровенничать с ним она не собирается. — Они заключают сделки с теми, кто страшнее чумы и пожара. Закладывают свою душу и волю в ломбард, из которого вряд ли когда-нибудь смогут её выкупить. И ради чего? Ради всего лишь магии?       А чародейке, оказывается, не чужда гордыня! Интересно, это общая для всех магов черта?       — Это как посмотреть, дорогуша, — снисходительно хмыкнул Астарион. — Не всем же везёт так, как тебе. Это ты у нас одарённая.       — Одарённая? — с сомнением переспросила чародейка. — То, что ты зовёшь даром, для меня порой хуже проклятия.       Астарион закатил глаза и подавил желание щёлкнуть её по носу. Просто так, чтоб не зазнавалась!       — Радость моя, ты снова драматизируешь! Легко осуждать кого-то за сделку с дьяволом, когда по одному щелчку твоего пальчика враги обращаются в пепел! Если ты ещё не заметила, магия — это сила. Это власть. Возможность рассмеяться в лицо этому миру и взять всё, что ты только пожелаешь! Только идиоты пренебрегают подобной мощью!       Идиоты и всякие наивные чародейки.       — Хочешь сказать, — медленно, так, чтобы скрыть нарастающую в неё злость, произнесла чародейка и поднялась на ноги, не спуская с него взгляда своих серьёзных разноцветных глаз, — что за магию без сомнений бы продал собственную душу?       Астарион рассмеялся и поднялся вслед за ней, тоже нарочито медленно. Для человека чародейка была довольно высокой, но всё же уступала ему в росте достаточно, чтобы он мог посмотреть на неё свысока.       — Радость моя, если ты вдруг забыла, то я любезно напомню тебе: по общеизвестному мнению, у вампиров нет души. И да, я бы не отказался продать пару-тройку десятков чужих за возможность превратить Касадора в ночной горшок.       Чародейка даже не улыбнулась.       — Надеюсь, ты шутишь? — мрачно спросила она.       — О нет, дорогуша, я совершенно серьёзен! Разве подобная сила не стоит того, чтобы чем-то ради неё пожертвовать?       Чародейка упрямо поджала губы. Не нужно было читать её мысли, чтобы понять: у неё иное мнение.       — Астарион, сила и власть — это не те вещи, с которыми можно играться. И уж точно не стоит заигрывать с дьяволами, даже знакомыми. Никакой дар не стоит того, чтобы ради него жертвовать чужими жизнями…       — Смотрите, как мы заговорили! — почти прошипел он чародейке в лицо. Досада и злость, только-только потухшие в нём, вспыхнули вновь с новой яростной силой. — Тебе легко рассуждать о жертвах, ты палец об палец не ударила, чтобы овладеть магией! Наш зануда-волшебник хотя бы учился тому, что тебе досталось даром! Избавь меня от своего высокомерия, дорогуша, нам обоим хорошо известно, где бы ты была без своей дикой магии! В котелке у гоблинов!       Чародейка ничего ему не ответила. Даже головы пристыжено не опустила. На мгновение на дне её зрачков, подобно лезвию кинжала в темноте, сверкнула злость, но чародейка лишь сжала пальцы в кулаки и легко обуздала её.       Какое-то время они упорно буравили друг друга взглядами.       — Что такое, радость моя? Язык проглотила? Или гордость не позволяет признать, что я прав? — не удержавшись, Астарион чуть склонился вперёд и обнажил клыки в неком подобии улыбки.       Вопреки его ожиданиям, чародейка не отшатнулась. Наоборот, подалась вперёд так, что расстояние между ними стало совсем незначительным, и уже Астариону пришлось собрать волю в кулак, чтобы самому не отступить на шаг назад.       — Ты прав, Астарион, — легко, слишком легко и просто, согласилась она с ним. — Без своей магии я ровным счётом ничего из себя не представляю.       — Как приятно слышать, что до тебя — наконец-то! — что-то дошло, дорогуша! — довольно ухмыльнулся Астарион.       — Но даже так, — сжав кулаки ещё сильнее, так, что, наверное, ногти до боли впились в ладони, чародейка упрямо продолжила: — Даже так, я бы многое отдала, чтобы избавиться от этого «дара»! Потому что лучше бы я была никем, чем той, на кого даже собственная мать не могла смотреть без страха!       Выпалив это, чародейка повернулась на каблуках и поспешно зашагала прочь. Туда, где, по его мнению, как раз должен был находиться выход из проклятого паучьего подземелья.       Какое-то время Астарион просто смотрел ей вслед. Потом вспомнил, что всё ещё держит в руках и, хмыкнув, натянул мантию на плечи поверх испорченного камзола.       А затем легко нагнал чародейку.

* * *

      Из подземелья они выбрались в гробовом молчании. Это было почти иронично, учитывая, что «выход» привёл их не в заброшенную деревню, а в склеп с полудюжиной оживших и весьма недружелюбных скелетов. И таинственным зеркалом.       — Удивительно, — протянула чародейка, задумчиво вглядываясь в клубящуюся тьму за стеклом. — Это артефакт, но какой-то… неправильный.       — Что ты имеешь ввиду, радость моя? — без особого любопытства спросил Астарион: его куда больше занимал странный свиток с неизвестным заклинанием, который он нашёл в одном из гробов. Тем более, что даже магическое зеркало не способно было отразить его невыразимой красоты!       Чародейка неопределённо пожала плечами и легонько постучала пальцем по тёмному стеклу. И отпрянула от неожиданности, когда из его глубины показалось похожее на посмертную маску бледное лицо:       — Скажи своё имя…       Чародейка и Астарион переглянулись. Ухмыльнувшись, Астарион смиренно поднял руки и демонстративно отступил на шаг назад, пропуская её вперёд:       — Это ты у нас лидер, дорогуша.       Наградив его весьма скептичным взглядом, чародейка повернула голову к разумному артефакту и представилась:       — Леа.       На мгновение лицо в зеркале словно задумалось.       — Сие имя мне незнакомо. Ответь мне, кто ты? Ты союзник моего господина?       Следующие полчаса существо в зеркале, кем бы оно ни было, играло с чародейкой в загадки. На вопросы о травах, мазях и прочих алхимических примочках чародейка отвечала уверенно, даже бойко и живо, словно ученица на экзамене, а вот имя Сзасс Тэма ввело её в ступор.       «Астарион, а ты случайно не знаешь, кто это?».       «Подлец и мерзавец, радость моя, кем ещё могут быть эти зулкиры?»       Судя по выражению лица о том, кто такие зулкиры, чародейка тоже не знала, но переспрашивать не стала. Ну и прекрасно, пусть Гейл ещё одной занудной лекцией её осчастливит!       Лишь один, самый последний, вопрос лика вызвал у Астариона некое подобие интереса, и ответ на него он слушал не менее внимательно, чем сам разумный артефакт.       — Если бы я что-то отражало, что тебе хотелось бы увидеть?       Сам Астарион больше всего желал узреть способ сохранить те способности, что ему даровала личинка, не отрастив при этом склизких щупальцев. Или голову Касадора на серебряном блюде. На худой конец, сгодилось бы и его собственное отражение…       — …Ничего, — тихо отозвалась чародейка, и Астарион мысленно застонал от разочарования: — Вместо того, чтобы грезить с твоей помощью о том, чему никогда не суждено сбыться, я лучше бы даровала тебе свободу от твоей тюрьмы.       Повисла тишина, а потом лицо в зеркале бесстрастно спросило:       — Почему?       — Потому что ты — создание дикой магии, — серьёзно и уверенно отозвалась чародейка. — И мне… грустно от мысли, что кто-то был настолько жесток к тебе, что навечно заключил здесь.       Лицо в зеркале ничего на это не ответило. Лишь кивнуло будто бы удовлетворённо и растаяло, явив им тёмный проход в обрамлении своей золочёной рамы.       — Знаешь, дорогуша, я даже не хочу знать, говорила ты всю это чушь искренне или всего лишь льстила доверчивому артефакту, — Астарион осторожно заглянул в приоткрывшуюся им «дверь», но даже своим вампирским зрением не смог разглядеть, куда она ведёт.       — Я всего лишь продала этому бедняге то, что он хотел бы купить, — вздохнула чародейка и первой шагнула вперёд. — А немного лести ещё ни одну сделку не испортило.       — Напомни мне после попросить тебя что-нибудь мне продать, дорогуша! — усмехнулся Астарион и последовал за ней.       Чародейка чуть не споткнулась и, обернувшись, удивлённо спросила:       — Зачем? Если тебе что-то нужно, я могу отдать и так.       Единственное, что ему по-настоящему было нужно от чародейки сейчас — это её кровь, но расплачиваться за неё колом в сердце Астарион не собирался.       — Что значит «зачем»?! Чтобы послушать, как ты будешь осыпать меня комплиментами, конечно же!       К его удивлению, чародейка засмеялась:       — Знаешь, Астарион, для того, кто грезит о силе и могуществе, у тебя подозрительно скромные запросы.       И прежде чем он успел возмущённо возразить ей, что его запросы такие же величественные, как он сам, проход сквозь зеркало вывел их в залитую тусклым светом комнату. Судя по виду и обстановке, это была алхимическая или магическая лаборатория, правда, давно заброшенная.       — Гонд милосердный! — качнувшись назад и едва не врезавшись в него спиной, чародейка поспешно заткнула нос рукавом рубашки. — Да здесь же дышать нечем!       Вопросительно изогнув одну бровь, Астарион потянул носом затхлый воздух и непонимающе сдвинул бровь: пахло как в самом обычном подвале, сыростью и гнилью, мышиным помётом и плесенью. И, самую малость, мертвечиной. Ничего необычного, собственно.       — Некромантия, — заметив его вопросительный взгляд, пояснила чародейка. Её и без того довольно бледное лицо приобрело подозрительно зелёный оттенок, и Астарион на всякий случай отступил от неё в сторону: он уже потерял сегодня свой лучший камзол, не хватало ещё, чтобы чародейку вывернуло ему на сапоги! — Здесь всё пропитано запахом некромантии.       Астарион не стал уточнять, чем пахнет магия мёртвых, и дураку понятно, что не луговыми ромашками. По всему выходило, что хозяином склепа, зеркала и этого места был адепт Смерти. Интересно, осталось ли после него что-нибудь полезное?       Заметив несколько плетёных корзин в углу, Астарион вынул из одной покрытый пылью и паутиной веник, смутно напоминающий пучок сушенной лаванды. И сунул чародейке под нос:       — Вот, радость моя, держи! Посиди-ка пока в уголочке, отдохни, подыши цветочками…       «…и не путайся под ногами, пока я буду осматриваться».       Если чародейка и заподозрила что-то, то виду не подала и послушно опустилась на ближайший деревянный ящик. Покрутила в руках «веник», осторожно понюхала… и поспешно бросила куда-то за спину, стоило ему отвернуться.       Ухмыльнувшись про себя, Астарион размял пальцы и принялся методично осматривать и обшаривать каждый уголок лаборатории. В сундуках и на полках нашлись свитки заклинаний, флаконы с зельями и редкие ингредиенты для этих самых зелий, но всё это было совсем не тем, что он желал отыскать.       Потом взгляд его упал на железную дверь у дальней стены, за которой скрывалась ещё одна небольшая комната. Охраняемая слишком уж подозрительно немалым количеством ловушек.       И ещё только доставая отмычки и сапёрный набор, Астарион знал, что на этот раз удача улыбнулась и ему.       

* * *

      Каждый новый вдох давался Леа тяжелее предыдущего, и казалось, что вместо воздуха лёгкие всё больше и больше заполняются пеплом, а рот — землёй.       Какие бы ритуалы или исследования не проводились в этой подвальной лаборатории, ничем хорошим для их вольных или невольных участников они точно закончиться не могли.       В иной раз Леа бы обязательно и сама обшарила здесь каждый угол и заглянула в каждый кувшин. Пролистала все книги, все записки и фолианты, а особенно приглянувшиеся забрала бы с собой, как дневник кузнеца. Она лично перебрала бы все ингредиенты для эликсиров и зелий или вовсе отыскала бы котелок почище да сварила ещё одно лечебное зелье для Астариона. В иной раз она обязательно бы помогла ему в его поисках, чтобы он ни намеревался здесь найти.       В иной раз — но не сейчас. Потому что это место душило её куда сильнее, чем логово паучихи.       Стараясь дышать только через рот, Леа сделала несколько глубоких вдохов и медленных выдохов. «Всегда следи за дыханием», — наставляла её Лаэзель всего лишь прошлым вечером, который теперь, после всего, что с ними случилось за какой-то один день, казался таким же бесконечно далёким, как звёзды. — «Это поможет тебе выжить».       Вот только сейчас это нисколько не помогало. Хуже того, дикой магии где-то внутри неё тайная лаборатория неведомого некроманта тоже не нравилась: Леа чувствовала, как она обеспокоенно ворочается под кожей. Нити Плетения вокруг были не просто тонкими, а истощёнными и какими-то слишком уж хаотичными. Леа боялась даже думать, какую форму может принять её капризная магия, если вдруг она не сумеет сдержать её внутри себя. Астарион советовал ей немного отдохнуть, но каждая новая минута в этом подвале лишь иссушала её вернее любого вампира…       Вампир. Астарион. Леа гнала его прочь из своих мыслей. Гнала со всем упрямством, что в ней было. Не время и не место думать о том, что произошло между ними в паучьем подземелье. И что могло произойти. Сначала надо выбраться отсюда и добраться до лагеря. Сколько часов прошло с тех пор, как она так глупо свалилась в тот колодец? Опустилось ли уже солнце за горизонт или нет? Взошла ли луна? Леа не знала. В лаборатории не было окон, не было света, кроме того, что давали старые и тусклые магические светильники под потолком, заговорённые, по-видимому, много и много лет назад…       Интересно, помог ли Даммон с «маленькой сердечной проблемкой» Карлах? И благополучно ли они вернулись с Гейлом в лагерь? А Шедоухарт и Лаэзель? В заброшенной деревне могло таиться ещё немало опасностей, и Леа надеялась, что, бросившись на её с Астарионом поиски, они не влипли в какие-нибудь неприятности. Ей очень не хотелось спасать кого-нибудь от грозной гитьянки, как того бедолагу-тифлинга в Роще, или оказаться случайно втянутой в религиозную войну…       Из собственных мыслей Леа вырвал внезапный короткий хлопок. А затем подвал вздрогнул, и она — в который раз за этот бесконечный день! — плюхнулась на пол. По комнате прошлась мощная громовая волна, треснули горшки и кувшины, зашелестели страницы книг, а в воздух поднялась вся пыль, что десятилетиями здесь копилась!       — Прости, дорогуша, — вынырнув из пылевого облака, Астарион негромко и немного нервно рассмеялся. — Кажется, я увлёкся и не заметил последнюю ловушку.       Протянув руку, он помог ей подняться. Леа благодарно кивнула, затем вдруг закашлялась судорожно и тяжело.       Стоило вампиру приблизится к ней, как запах магии мёртвых стал вовсе невыносимым.       — Астарион, что это? — с трудом продышавшись, она взглядом указала на предмет, который вампир сжимал под мышкой.       — Это? — с самым невинным видом захлопал ресницами вампир. — Ничего особенного, радость моя, всего лишь лёгкое чтиво на ночь.       — Это книга по некромантии, — Леа не спрашивала, она знала это.       Говорят, чтение книг ещё никому не принесло вреда, но лишь мельком взглянув на древний, обтянутый кожей — человеческой кожей — фолиант с уродливой и отчаянной гримасой на обложке, Леа была готова поспорить с этим утверждением. Слишком отчётливо она ощущала в книге нечто такое, чему не должно быть места в этом мире под светом солнца. Не абстрактное «зло», не запечатанного жителя Нижних миров, а вещь куда более простую и реальную: мучительную боль. Страдание, подобно сущности в зеркале, запечатлённое на бумаге навечно.       Леа не удивилась бы, узнай, что страницы этой книги написаны кровью. Может, именно это и привлекло в ней вампира?..       — Боги, Астарион, зачем ты… Зачем тебе это?! — с горечью спросила Леа.       Астарион вздрогнул, словно она отвесила ему пощёчину. И тут же угрожающие ощерился.       — Как ты уже должна была понять, дорогуша, в отличие от тебя, я вовсе не против обладать даром обращать моих врагов в прах одним лишь щелчком пальцев, — зло и серьёзно выплюнул он ей прямо в лицо. — Или поднимать их хладные трупы, как это делают некроманты Тхая. Если боги впервые за двести лет решили столь щедро одарить меня своим вниманием, что ж, я с превеликим удовольствием приму всё, что хоть немного приблизит Касадора к окончательной смерти от моей руки! И если для этого надо открыть и прочесть всего лишь проклятую книгу, я открою и прочту проклятую книгу!       «Про́клятую, а не прокля́тую книгу, Астарион», — хотела возразить Леа, но вовремя прикусила язык.       В конце концов, это его трофей, у Леа нет права указывать, что с ним делать.       Но и отдавать самоцвет, что покоился на дне её сумки, она тоже не обязана.