A Word

Глава 3: Нисхождение Бумага покрывает стены и покрывает пол, пока не остаётся ничего, кроме белизны и чернил. Только одно место свободно от бумаги — мой стол и стул. По полу видны следы, маленькие впадины, ведущие от стула — один к кухне, другой к ванной комнате, и самый тусклый след — к передней двери. Дина не делает никаких комментариев о состоянии моего жилья или моем сидячем образе жизни. Она протирает нос, отделяя от корки последнюю каплю засохшей крови. Хотя она ничего не говорит, я представляю, что она понимает, как я живу. Она переходит комнату, немного неустойчиво ступая на ноги, болезнь всё ещё ослабляет её. Тем не менее, она настойчиво жестом указывает на стул и вежливо спрашивает: «Могу я?» «Пожалуйста», отвечаю я. Дина опускается на стул, локти ударяются о стол, чтобы она не потеряла равновесие. Она уставшая, поэтому я направляюсь на кухню, чтобы найти что-то для неё выпить. Я думаю о том, чтобы вскипятить чайник для чая, но не думаю, что Дина пьёт чай. Она, вероятно, предпочитает что-то сладкое. Я проверяю холодильник — остаток от предыдущего жильца — и он нервно трясётся, когда я открываю его. Предложения там обеднели — коробка с просроченным молоком (также от предыдущего жильца), полуопустевшая банка газировки (забытая прихоть) и тридцать фунтов военных консервов. Скоро мне придётся пополнить запасы. Я беру банку газировки и приношу её Дине. Она бормочет числа, и вздрагивает, когда я ставлю её на стол. «Ах!», вскрикивает она, глаза широко открыты. Страх, я сделал вывод, не такой сильный, как ужас, и не такой абстрактный, как тревога. У неё осторожный страх, как у человека, переходящего через растяжимый мост. Не понимаю, почему, но в этом и заключается интерес Дины. Улыбаюсь ей, стараясь успокоить, и жестом указываю на банку газировки. Она понимает, что я имею в виду. Нерешительно берёт банку, обнюхивает и, наконец, пробует. Её лицо искажается от неприятного вкуса при глотании, и из неё вырывается небольшое «уф». Ей не понравилось, что неудачно, но важно, что я предложил. Подпрыгиваю на стол и сажусь, свесив ноги. «Ответы», умоляю я. «Ответы», повторяет она с недоверием. Улыбаюсь. Рано или поздно, так или иначе, она даст мне то, что я хочу. «Ладно», соглашается она, «Спрашивай». «Когда?» спрашиваю я. Когда я закончу свою историю? Она покачивает головой. «Переформулируй вопрос». Мой вопрос слишком общий. Нужна конкретная цель. «Год?» «Сорок девять целых тридцать три». Я нахмуриваюсь. Шанс закончить писать в течение года менее пятидесяти процентов, и это разочаровывает меня. Но я ничего другого не делал со дня начала этой работы. «Через два года?» спрашиваю я, надеясь на лучшее. Дина покачивает головой. «Мало что меняется». Откидываюсь на спинку стула, переваривая сказанное. Дина смирилась, время не имеет значения. Закончить мою историю — вопрос не «когда», а «если». --- Мой отец кладёт вилку на тарелку, металл стучит о керамику. «Ты уверена, Тейлор?» спрашивает он. Я смущаюсь на своём месте, я предвидела это, знала, что он будет неодобрительно смотреть, но всё равно не готова к невысказанному разочарованию. Стол между нами кажется слишком большим, как пропасть, и я немного сжимаюсь, прошептав: «Да». Он смотрит на меня, но я не могу поднять глаза, мои глаза прикованы к коленям. Злой ли он? Грустный? Я не хочу знать. Его стул скрипит о пол, и я подёргиваюсь. Он встаёт, подходит ко мне. Я не смотрю на него, просто наблюдаю уголком глаза. Он оказывается рядом со мной, приседает и обнимает меня. «Всё в порядке, Тейлор», говорит он тихо, и волна облегчения охватывает меня. Он прижимает меня чуть крепче. «Я понимаю. Лучше, если ты останешься с Эммой. Ведь она твоя лучшая подруга, да?» Я слегка смеюсь, но звук задушен из-за сжатого горла. Я собиралась плакать, это то, чего я хотела. «Да», я обнимаю отца в ответ, «Она — такая». «Это хорошо», шепчет отец, «Цени это. Не упускай этой дружбы». Я энергично киваю головой, и мой подбородок стукается о его плечо. «Винслоу — не так уж и плох», говорит он, «Я знаю, что ты справишься, где бы ты ни была». --- Воздух насыщен туманом, разлетевшимся от останков гигантской волны. Эйдолон, герой всех героев, парит над побережьем, задерживая океан. Мой дом недалеко, на улицах люди всё ещё мчатся, пытаясь найти укрытие. Их отчаяние нарастает, туман, словно наркотик, гонит их в безумие. Я слышу их крики о матерях, о отцах. «Ближе», шепчу я Славной Девушке и прижимаюсь к ней покрепче, когда мы пролетаем над толпой. Голоса — водоворот страха и безумия. Трудно не утонуть в этой череде, когда я вслушиваюсь в поисках хоть каких-то упоминаний о «Дэнни» или «Эберте». Нет никого кроме меня, кто назовет его «папой». Пролетая над толпой, первый писк паники резонирует во мне. Я не могу найти его. Идти проверить дом или отправиться в ближайший убежище? Прежде чем я решу, крик прерывает мои мысли. «Виктория!» Я моргаю, на мгновение ошеломлена. Голос совсем не похож на мой, но идеально соответствует моим мыслям. Славная Девушка тоже внимательно оборачивается. «О, слава богу», говорит девушка — Лазерное Шоу, приближаясь в полёте, «Тебе ничего не грозит. Когда ты внезапно прервала связь, я думала…» Глаза Славной Девушки внезапно широко открываются. «Кристалл! Беги –» «Спокойно», говорю я, и они замолкают, их голоса угасают. Они смотрят полузакрытыми глазами, и мы летим над городом в молчании. На мгновение я колеблюсь. Всё становится сложным. Вдали раздаётся грохот, воздух дрожит от ударной волны. Огромное облако тумана поднимается от береговой линии, ошметки ещё более громадной волны, ударившей в город. Я уже не вижу Эйдолона сквозь водяную завесу. Вместо него — большая зелёная тень. Левиафан. Всё становится очень сложным.