Мафия — это семья

Хосок не воспринимает их затею всерьез. Что с них возьмешь — дети. А этих давно вымахавших в рост, широкоплечих, сногсшибательно улыбающихся мужчин — Тэхёна с Чонгуком — Хосок все еще по старой памяти называет именно так. Они же от своих детских привычек, если и ушли, то не слишком далеко. И когда им что-то надо, то сейчас и дайте, а уже в следующий момент не надо и дайте что-то другое. Когда они предлагают Хосоку их «пристойное» предложение и «никаких противоправных действий», Хосок подозревает, что по известному закону детских обещаний может получить на выходе все что угодно. Но ему не страшно и даже вскользь не нервно, потому что это его «дети». Хосок знает их и определенно в состоянии справиться, если кого-то занесет куда-то не туда. И не такие вопросы, как известно, решали. Когда по обыкновению более тактильный Тэхён сокращает дистанцию с Хосоком до нуля, а Чонгук подходит максимально близко, Хосок рассматривает это как одну из составляющих плана. Чтобы после вовлечь в ту же орбиту Ибо, ради которого этот план и затевался. И даже когда Тэхён говорит «мы хотим спать с тобой», а Чонгук молча с этим соглашается, Хосок все еще думает, что это часть игры. Сокджину с Чимином, видать, лишних обнимашек не завезли, вот малышня и лезет к вечно мотающемуся по разъездам «дядюшке». Сейчас потеребят его ради развлечения, попружинят на нервах, слямзят кредитку побриллиантовей исключительно ради спортивного интереса и отпустят. Ну зачем им Хосок? В качестве компании для сна слишком костлявый. И слишком скучный, пожалуй, со своими взрослыми манерами и нынешней легальной жизнью. Хосок не грустит об этом. В его окружении достойных предложений намного больше его собственного спроса. Хосок может выбирать из лучшего, из дорогого и богатого, из соблазнительного и рокового, из уникального, только руку протяни. Однако вне рабочих поездок он обычно выбирает семью. По-плебейски глушить виски с Юнги на заднем дворе, до упада шататься по магазинам с Чимином, планировать возможные отпуска или сделки с Сокджином и Намджуном, смотреть кино с Тэхёном и Чонгуком или просто наблюдать за тем, как они дурачатся. Спать не в своем пентхаусе, а в их общем на всех доме. Да, быть может, у Хосока не особо складывалось с длительными или сколько-то серьезными отношениями, но он никогда не чувствовал себя одиноким. — Хён, ну чего ты тут прилип? Пойдем уже в кроватку, — объявляется за его плечом Тэхён и мягко, но настойчиво тянет из шезлонга на ноги. А Хосок послушно поднимается и, обернувшись, замирает от ударившей в него, словно в гонг, красоты. В закатных сумерках Тэхён, как какое-то древнее божество, притягательный и загадочный. Хосок давно сдался его новому — повзрослевшему, но все еще трогательно уязвимому — шарму. До грани принадлежать и ничего больше. Однако сегодня рука Хосока почему-то тянется в шелковые кудри и в унисон с чужим бархатным выдохом делает еще полшага ближе. — Тэхёни, больше не перед кем притворяться. Миссия успешно завершена. Ты уверен, что я нужен там, в вашей кровати? — Разве тебе в ней было плохо, хён? — беззвучно возникает за спиной Чонгук и, цепляясь за пояс, укладывает подбородок Хосоку на плечо, отчего у последнего по спине бегут мурашки. «Не было, но к чему все это?», — думает Хосок. Вслух он произносит только: — Конечно, нет. Словно все еще — или совсем — не готов услышать ответ на собственный вопрос. — Ну и замечательно, — улыбается Тэхён. — Если все хорошо, то почему бы и нет? Хосоку не то чтобы нравится такой подытог, но он поддается ему и союзу из тянущей руки и деликатного давления в спину. Потому что не видит причин отказываться и потому что не известно, как скоро ему опять придется уехать и когда в таком случае они увидятся. За время претворения в жизнь их авантюры с Ибо Хосок успел снова и заново открыть для себя все эти тихие семейные вечера за просмотром кино, отключение от внешнего мира в пользу развалившихся под боком тюленей-собственников, тактильную зависимость от них же и странное наслаждение от возможности потакать любым их капризам. Хосок никогда не был любителем подолгу задерживаться на одном месте, однако сейчас он чувствует, что находится в правильное время в нужном окружении, и немножечко подвоха. — Как у тебя, кстати, с личной жизнью? — неожиданно спрашивает Юнги, когда они со списком, который поручил Сокджин, выбираются вместе в супермаркет за продуктами. — С чего вдруг тебя это интересует? — удивляется Хосок. Юнги бросает на него короткий расслабленный взгляд и снова возвращает внимание дороге. — Просто. Не то чтобы я про себя мог сказать, что когда-нибудь окажусь с кольцом на пальце. У меня нет претензий к судьбе на этот счет. Тем интереснее наблюдать, что еще эта судьба может подкинуть в хот-пот. Ничего такого, бро. — Ты же знаешь, — пожимает плечами Хосок, — я либо в командировках, либо с вами. А личная жизнь, ее же еще как-то строить надо и поддерживать. Для этого я слишком много путешествую. — И что, вот прям совсем никаких якорей? Курортные романы не в счет, но о ком ты, прости меня, думаешь, когда дрочишь? — Я… — запинается Хосок, вспоминая сегодняшнее утро в душе после того, как он не без труда смог выбраться из объятий Чонгука с Тэхёном. — Ты правда считаешь, что это как-то определяет мои предпочтения в компании на всю оставшуюся жизнь? Юнги пару секунд молчит, будто размышляя о чем-то. — Ты знаешь, после всего, что с нами было и стало, я уже ничему не удивляюсь. И хочу, чтобы ты тоже не удивлялся, а просто принял то внезапное открытие, которое может свалиться тебе на голову. В этот момент Хосок наблюдает за пролетающими мимо домами и кривыми переулками и думает о том, что вряд ли Юнги сейчас всерьез мог ляпнуть такое, подразумевая их общих «детей», это же бред какой-то. Вообще у Хосока с избытком времени поразмышлять об этом, потому что его отъезд все откладывается и переносится. — Зачем ехать в Сингапур, если они и без твоего личного присутствия согласны на все наши условия? — говорит Сокджин, рассортировывая в стопки бумаги, которыми завален стол, у него квартальная отчетность, и Сокджин немного на взводе, хотя вот еще советы успевает раздавать между делом, на сдачу. — Лучше отвези к портному Куки. Этот ребенок совсем озверел со своей качалкой, ему срочно нужен новый костюм. Лучше несколько. Вдруг какой прием в администрации, а у нас ребенок не одет. — Он уже не ребенок, — машинально поправляет Хосок. Сокджин поднимает на него взгляд, а затем моргает и улыбается как-то по-отечески, то есть с бесконечным слегка раздражающим терпением: — Конечно, Хоби, я прекрасно помню об этом. И само собой, Куки вполне может справиться с любой задачей сам. Однако мне было бы намного спокойнее положиться на твой безупречный вкус и организованность, нежели на наших двоих экспериментаторов с задатками камикадзе. — По-твоему, им еще не надоел мой надзор. Должно же быть какое-то разнообразие в хёнах… — О, — говорит Сокджин и делает паузу, разгибая замявшиеся уголки на листах бумаги, — я уверен, они будут только за. И вот Хосок с Чонгуком отправляются в ателье. Все происходит более чем спонтанно. Тэхёна нет дома, потому что он еще утром уехал по каким-то делам с Чимином. И Хосок едва успевает обозначить предложение о новом костюме, как Чонгук, еще секунду назад безмятежно развалившийся на диване с ежемесячным мотожурналом, вдруг оказывается на ногах и говорит: — А поехали. — Что, сейчас? — А когда? В этом весь Чонгук. У него, в отличие от старшего поколения (и совершенно синхронно с Тэхёном) нет привычки откладывать что-то на потом, под лозунгом «потом тоже еще найдется чем заняться». Хосок бесконечно уважает в нем это качество, но оно же сопряжено с некоторыми отягчающими последствиями для окружающих. Например, с тем количеством энтузиазма, который Чонгук вкладывает почти во все, что делает. В машине, пока они едут в ателье, он не перестает озвучивать вопросы, которые сыпятся ему в темечко, как из рога изобилия: — И какой мне нужен костюм? А цвет? Что сейчас в моде? Или не в моде, но чтоб прямо вау… — Смотря, кому ты хочешь понравиться, — усмехается Хосок. — А что бы понравилось тебе? — У нас с тобой совсем разные фигуры, твоим плечам определенно следует подобрать что-то другое. Они тормозят на светофоре, и Хосок поворачивает голову, чтобы столкнуться с внимательным взглядом Чонгука. Правда, тот быстро расцветает уже знакомым энтузиазмом и улыбается краем рта: — Значит, придется много мерить. Ты готов, хён? Хосок был в полной уверенности, что да, но на деле все несколько сложнее. Он-то полагал, что, ожидая выходов Чонгука, в тишине персональной комнаты для примерок у него будет достаточно времени без суеты попивать свой джин-тоник на роскошном кожаном диване и даже успеть по диагонали просмотреть биржевые сводки или выбрать какой-нибудь симпатичный галстук к новому костюму манне, или изящную булавку к этому галстуку. Вместо этого в начале самой первой примерки Чонгук выходит к нему без рубашки, потому что ему не нравится текущая, и он хочет другую. Потом ему нужно помочь завязать галстук, вдеть запонки. И брюки как-то странно сидят, да? Может, другие? Синий цвет — красивый, а вот бордо лучше пойдет Тэхёну, сфоткаем, хён? Спустя минут сорок этой дерготни Хосок заказывает еще джина и думает, какого черта в этом дорогущем дизайнерском бутике на фоне вроде бы неплохого сервиса так хреново работает вентиляция — дышать нечем. Более того, Хосок чувствует себя странно и даже слегка неловко. Он и прежде видел Чонгука без одежды, не исключено, даже полностью, Хосок не припомнит точно. Да и спят они в последнее время все чаще вместе. Хосок, чего уж греха таить, видел почти всех членов их странной семейки что пускающими слюни в подушку, что обнимающимися по пьяной лавочке с унитазом, что в неприветливой рамке из серых больничных стен. Казалось, между ними вряд ли могло остаться что-то личное и неизвестное. Но вот он, застрявший в горле вдох, который Хосоку приходится проталкивать внутрь новым глотком из бокала, потому что Чонгук нагибается завязать шнурки и… хочется для верности прикрыть глаза ладонью, только это будет уж совсем палево. — Уехали и даже не сказали, — с упреком просачивается в комнату Тэхён. — И чем это я провинился, хотелось бы знать? — Если бы не сказали, то как бы ты здесь нас нашел? — хмыкает Хосок. — Вот не ваша заслуга, — Тэхён показывает язык и скрещивает на груди руки, — а того, что Юнги-хён самый софтовый в мире параноик, который все еще в качестве хобби присматривает за всеми нами и любит меня в отличие от некоторых. — Сдал хёна и глазом не моргнул, — хмыкает Чонгук. — Вот он обрадуется-то. — Ну это если ты ему скажешь. А то что, надел шикарный костюм и позабыл, кто тебе спину по ночам прикрывает? Я бы поостерегся, Ку…ки, — вдруг спотыкается в своей пламенной речи Тэхён, тщательнее приглядываясь, — а ты чего такой горячий? Выглядит классно, можно потрогать? Не дожидаясь ответа, он шагает к Чонгуку на небольшое возвышение и, проследив пальцами твердую линию плеч, соскальзывает ими по груди. — Что ж, ладно, это действительно впечатляет, — говорит он с легкой хрипотцой. — Все обвинения сняты, но больше так не делай. — Вообще-то я был не один, — улыбается Чонгук, а сам уже подхватывает его ладонью под затылок, чтобы притянуть к губам, и больше дразнит, чем в самом деле целует, но им нравится. Самое ужасное, что Хосоку тоже «нравится». Если мозг еще как-то пытается сопротивляться, то тело реагирует однозначно и сразу, так что приходится закинуть ногу на ногу… А вот отвести глаза не удается, и фирменная улыбка пристывает к губам и как будто немного горчит. «Мне нужно уехать, хён», — пишет Хосок, почему-то чувствуя себя негодяем. «Через неделю, — отвечает Сокджин. — Мне понадобится твоя помощь в эти выходные». Домой они возвращаются как ни в чем не бывало. Лишь вечером Хосок делает вид, что ему позвонили по какому-то делу, уезжает «буквально на полчаса» и не возвращается. «Малышня прихуела», — приходит позже от Юнги. Но они не звонят, и Хосок благодарен за это. Вряд ли Тэхён с Чонгуком могли заподозрить, что дело в них. Даже сам Хосок не может до конца поверить в то, что это так. И картину абсолютной невиновности портит лишь странная ремарка от Юнги. Может, он тогда все-таки про «детей» говорил? Хотя в это Хосок тоже не может поверить. Поэтому, рассчитывая, что утро вечера мудренее, он выпивает на ночь чашку чая на травах, хрен знает когда подаренных ему Сокджином и чудом не заплесневевших в пустой квартире, и ложится в холодную постель спать. Утром он просыпается отдохнувшим, выспавшимся, в тепле, комфорте и с чувством, что все херня, и чего это его вчера на пустом месте разбередило? Нос привычно щекочут непослушные вихры, за спиной тихо сопит обладатель горячей руки поперек пояса. Хосок несколько минут наслаждается этой идеально выверенной гармонией, пока не охуевает и не открывает глаза. Квартира вокруг все еще его, и краешек футболки на лежащем под носом Тэхёне тоже его, Хосока. А вот татуировки на перекинутой через пояс руке — Чонгука. Но как это все оказалось в одном месте? Разве что софтовый Юнги без стыда и совести сдал «детям» все пароли от чужих дверей, и никак иначе. Ладно, думает Хосок, ну спят они опять вместе, ничего же нового, поводов для паники никаких нет. Обманывает себя, конечно. Ну а что еще остается, они же с Тэ и Куки в этот момент переплетены как какая-нибудь рогожка, чуть двинешься, и чья-нибудь невинность может пострадать. К слову, первым двигается Чонгук и сразу так, что прижимается к спине Хосока всем собой, то есть реально всем. Хосок стискивает зубы и в сердцах обещает себе подсунуть Чимину какую-нибудь дичь, чтобы тот обязательно испробовал ее на Юнги. И чем ниже по бедру скатывается рука Чонгука, тем изощреннее варианты генерирует Хосок. Пока в конец не замирает и не хрипит полужалко-полузадушенно: — Куки, малыш, это не Тэхён. Шею обдает смешком «я в курсе», и только после него Хосок распахивает глаза и натыкается взглядом на сонного, но вполне проснувшегося Тэхёна. — Вряд ли нас можно перепутать, — мурлычет тот, утренней хрипотцой вибрируя как самый настоящий кот. — Мы бы тебя точно ни с кем не перепутали, хён. И тут все то, что Хосок до этого момента упорно считал полнейшим бредом и сумасшедшей фантазией, резко обретает отчетливое физическое подтверждение. — О черт, — выдыхает Хосок с первым влажным прикосновением к шее. — О да, — соглашается Тэхён и лезет под одеяло на помощь Чонгуку. — А ты неплохо держишься, — замечает Юнги, когда Хосок, все еще немного в прострации, своих мыслях и постэффектах произошедшего медленно пьет содовую на общей кухне. — Наш китайский гэгэ от одного-то пиздюка страдал и бегал, а у тебя их теперь двое. Ох и натрахаешься же… М-да, — чешет он в затылке, — я вообще не про это. Но без этого тоже вряд ли обойдется. Даже не знаю, поздравлять или посочувствовать. — Иди на хрен, — флегматично отзывается Хосок. — Легко, — соглашается Юнги и в самом деле уходит. Зато с мягкой полуулыбкой притормаживает в дверях мимо проходящий Сокджин. — Что за дела в эти выходные, для которых я нужен? — спрашивает Хосок, стараясь преодолеть коматоз, в котором застрял. — Мне как-то готовиться? — А… забей. Мне Джун поможет. Собираешься смотреть билеты? Хосок фокусирует на нем взгляд и не отвечает. — Или, знаешь, есть кое-что. Свози детей в Париж, им понравится. — А мне? — вздыхает Хосок. — Ну это от тебя зависит. Не проверишь — не узнаешь. Прежде, чем идти спать, а на этот раз Хосок никуда не уезжает и долго сидит у бассейна, наблюдая за тем, как розовое закатное небо медленно набирает фиолетовой глубины. Возможно, он подсознательно ждет, что за ним снова придут, и ему опять «придется» подчиниться. Однако никто не объявляется. Даже мелькнувший в дверях Чимин, который плечом прижимает телефон к уху, лишь вскидывает на прощание изящную ладонь и растворяется в тенях, оставив после себя призрачное эхо мурлыкающих смешков. Днем после разговора с Сокджином в обычно мирном Хосоке вдруг вспыхнула колючая злость, что всё решили за него. Реакция остальных на его украшенную засосами, словно жемчугами, шею была тому подтверждением, вернее, отсутствие реакции как таковой. Хосок по-своему был уязвлен тем фактом, что кто-то считал, что знает его лучше него самого. Как следствие, тянуло по-подростковому взбрыкнуть (как говорится, с кем поведешься…) и все-таки сорваться, уехать. Остыть, — рационализировал ум этот побег, — проветрить мысли, выйти из-под сокрушительного притяжения блестящих голодных глаз, почувствовать, чего хочет он сам. Хосок представлял на одной чаше весов это решение и вероятную обиду «детей». А еще как, оказавшись вдали, будет сложно вернуться обратно, и как семья, чтоб ее, отнесется к любому его решению с пониманием. На другой чаше весов были цепкие руки, коварные улыбки, болтовня, покой и движение, тихое сопение под боком, взгляды с обожанием и заботой, обжигающий шепот на ухо, потеря личных границ, которые внезапно стали с кем-то общими. Стоило ли потакание злости и гордости утраты всего этого? Да и было ли мнение других о Хосоке на самом деле ошибочным? Одно Хосок знает точно: засыпать одному в пустой квартире ему не понравилось. И, если развивать эту простую мысль дальше, то представить в своей постели кого-то еще, кроме уже вписавшихся в нее двоих экспериментаторов с задатками камикадзе, Хосок не может тоже. Самым последним, но не по важности, является то, что Хосок действительно очень любит Тэхёна с Чонгуком, примерно до луны и обратно. И хотя сейчас это чувство приобрело совсем иные, новые для них всех, обескураживающие грани, те не противоречат и не оспаривают ничего, что было между ними прежде. В шоке ли Хосок от того, как круто за каких-то пару недель повернулась его жизнь и восприятие? Определенно. Может ли это всерьез его остановить? Пожалуй, нет. С этим ощущением Хосок поднимается из плетеного кресла, в котором сидел, поглубже вдыхает напоследок сладкого вечернего воздуха и идет в уже знакомую общую спальню. По дороге его, как самого настоящего подростка, бередит легкая нервозность. И вместе с тем согревает щекочущее предвкушение того, что Хосок впервые делает этот выбор сам. Когда он открывает дверь, в мягком свете ночника Чонгук в постели отрывает взгляд от телефона, с которого что-то читал, и, невесомо погладив по плечу Тэхёна у себя на груди, шепотом говорит: — Ты долго, он уснул. Мы ждали тебя, звучит в голове Хосока. А Хосок ловит себя на мысли, что он, кажется, тоже ждал — этого момента — очень-очень долго, когда тебя ждут, когда ждут именно тебя. Наспех сполоснув лицо и сменив домашнюю одежду на прохладную шелковую пижаму, он скользит под одеяло за спиной Тэхёна и, не может удержаться, тянется через того, чтобы мягко, почти целомудренно поцеловать Чонгука в ухмыляющиеся губы. — Как насчет поехать куда-нибудь вместе? — спрашивает он, разглядывая расслабленное уже немного сонное лицо вблизи. — В Париж, — бормочет между ними Тэхён, не просыпаясь. — Решено, — еще шире улыбается Чонгук и, обхватывая Хосока за шею, прижимается к губам плотнее.