Некромант

Глава 3

В трактире «Пьяный осел» было все как обычно: кто-то с кем-то бился, кто-то с кем-то уже валялся без чувств под столом (вероятно, после драки), кто-то уныло завывал какие-то песни в обнимку с бутылкой, а некоторые даже пытались вести деловые разговоры, - одним словом весело и шумно. Как всегда. Я не очень любил подобные места, но где как не здесь можно послушать сплетни? Пьяные люди зачастую не следят за языком, а потому болтают много того, о чем потом жалеют, что мне на руку. Так я приземлился за соседний стол рядом с двумя мужиками, которые пытались вести тихий приватный разговор, но в таком месте «тихо» говорить не получалось, а потому они говорили довольно громко, но не совсем четко из-за выпитого ими алкоголя. Взяв жаркое из свинины с картошкой и бутылку вина, я решил заодно и подкрепиться, да и подозрений в мою сторону меньше. – Слыхал, че? В селе Набушкино стали люди пропадать. – Да ты шо?! – Да! Там этта, люди, значит, ходят в лес, ну, деревья рубить, да так и пропадают тама, не возвращаются назад. – Да ну! А чего так? Волки али медведь какой? – Охотники говорят, что это Хозяин Леса в наши края пришел, порядок, значит, наводить. Так они сейчас всяческие почести ему возносят, там, тотем или идол сделали, да подношения приносят: хлеба, картошку, репу, - все съедобное, чтобы Хозяин энтот благословение дал! – Да что ты! Что ещё за Хозяин Леса? Леший какой-то? Если это не бредни, то придется быть осмотрительнее у себя. А вдруг это он и убил Люси? – Кстати, а ты слышал, что у конюха Савелия жена пропала? – Машка то? Печально, конечно, такая баба была! А на сеновале какая вся из себя была… – Да, это с которой пол села переспало. Так вот, Савка то прям на следующий день пир закатил, якобы чтоб горечь вселенскую заглушить, да и позвал всех мужиков. Мяса наделал хоть на всю армию! Да ещё пива набрал море, прям из ведер и наливали, представляешь? – Да ну?! А я где тогда был? Эх, не свезло… Думается мне, что жена у конюха никуда и не пропадала, да и маловероятно, что кто-то её уже увидит. Живой. – Слыхал кстати, что поутру около речки рыбака мертвого нашли? – Нет, а кто его так? – Дык, черт его знает. Говорят, что его погрыз или укусил кто, зверь, наверное. – И что, прям сильно подрало его? – Нет, в том то и дело! Ничего кроме укуса и нет! Целехонек покойничек то! В этот момент я понял, что пора уже доедать свое блюдо и двигать на выход. Второй мертвец, который в скором времени должен будет доставлен ко мне. Это уже не совпадение, нужно что-то делать. Я отложил тарелку в сторону, встал и поспешно покинул трактир, выходя из которого я столкнулся с мужчиной в каком-то вычурном кафтане, с длинными закрученными усами и уложенными набок темными волосами. – Ох, прошу прощения, господин, совсем перед собой ничего не вижу! – с улыбкой говорил он. – Проехали, – ответил я ему и поспешил дальше. – Ещё раз прошу прощения, господин, а вы не знаете, как добраться до Констеля? – он остановил меня, схватив за плечо. Я развернулся, снова оценивающе оглядел его и решил принять его в свою немногословную компанию на кладбище. – Разумеется, идем за мной, – ответил я ему и направился в сторону Констеля. Незнакомец пошел следом. В моих планах было срезать через лес сразу к кладбищу, так как повозки с гробами у меня с собой сейчас, увы, нет. – Меня зовут Евгений Морозин, я странствующий бард, играю на лютне. А вас как звать? – Джек – соврал я. – Джек, хм, какое… выразительное имя. А чем вы занимаетесь, Джек? – А тебе какое дело? – Вы уж простите мне мое любопытство, но я очень любознательный человек. Люблю странствовать и слушать разные истории, а заодно делиться и своими. Так кто вы, господин Джек? – Копатель, – подумав, ответил я. – Копатель? Занимательное дело, наверное, да? – Не представляешь себе как, – он начинал меня уже раздражать, а до кладбища топать час. – И что же вы копаете, если не секрет? – Могилы, – развернувшись, с выражением ответил я ему в лицо, а затем продолжил идти. Морозин остановился на какое-то время, а затем снова догнал меня и пошел рядом. – А, так вы на кладбище работаете, верно? Жуткая работенка, наверное, не находите? Гробы, могилы, стенающие родственники, вороны… И тоска такая… Поэтому ты такой угрюмый? – Да. – Хочешь стих? – Нет. – Мрачная ночь растеклась черной смолою, Всколыхнулся цветок дуновением ветра, И последнее, что увидит мертвец перед тьмою Лишь унылую рожу могильщика Джека. Я с трудом подавлял желание всадить кинжал ему в горло. Я уже не был уверен, что смогу вытерпеть его всю дорогу. Однако к счастью или нет, позади ехала повозка в сопровождении стражи. Судя по всему, они везли какой-то груз, вероятно оружие, в столицу. Всего повозку сопровождало где-то 10-15 хорошо вооруженных тел – явно не местные. Евгений умудрился уговорить их нас подвезти, хотя стражники категорически были против попутчиков. Однако мы не выглядели как какие-нибудь разбойники или вороватые бродяги, да и Морозин пообещал им, что будет всякие песни распевать, чтобы в дороге скучно не было. Те и согласились. Мы залезли на повозку и продолжили путь. Да, повозка не входила в мои планы, и, судя по всему, бард будет жить. Да и пес с ним. Всю дорогу меня занимали мысли о словах Эдмунда и некромантии. Предположим, мне нужен источник энергии для них, коим должна выступать жизнь, душа, что-то такое. И как мне это собрать? Я же не могу их в банку поймать, как кузнечика. Чего-то здесь явно не хватало, какого-то инструмента… Повозка мерно колесила по дороге, тихонько убаюкивая меня. Я расслабился и облокотился на полотнище, которое укрывало что-то металлическое под собой, и просто наслаждался лучиками солнца, которые просачивались сквозь кроны деревьев. Солнце было мне чуждым, я привык работать ночью, в темных помещениях при свете свечей. Однако что-то внутри меня питало странное отвращение к свету, особенно к солнцу, поэтому я все-таки укрылся капюшоном, рассчитывая немного подремать, насколько это было возможным под песни Морозина. Содержание почти всех его песен касалось военной службы. Интересно, он их заранее готовил или импровизирует? Кажется, я снова начинаю жалеть, что с ним связался. Внезапно раздался какой-то страшный взрыв и меня куда-то подкинуло. Я не успел даже понять, что произошло, как внезапный удар от падения заставил меня погрузиться во тьму. *** Я открыл глаза, но ничего не видел. Либо я ослеп, либо было очень темно. Я попробовал встать, но ударился обо что-то. Потрогав руками темный потолок, я сделал вывод, что нахожусь в каком-то ящике или гробу. Паника начала овладевать мной, и я принялся кричать и стучать руками по крышке, пока не услышал сверху какой-то голос, после чего крышка начала скрипеть, и мои глаза ослепила тонкая полоска света. Я попытался прикрыться руками, но кто-то схватил мою кисть со словами «вылезай давай». Усевшись, и проморгавшись, я огляделся: снова мое кладбище, ясный день и Эдмунд, сидящий на нескольких гробах. – Я… умер? – Нет, в посмертии не так солнечно, – ответил он, оперевшись на лопату. – Расстроен? – Избавь меня от своих колкостей, Вайс, – я попытался вылезти из гроба, но тело ощущало странное давление, которое не позволяло мне подняться. – Расслабься, такое бывает, когда на тебе придавливает чем-то тяжелым, – махнул рукой Эдмунд и встал, закинув лопату на плечо. – Ты продолжаешь искать ответы, и это похвально. Только вот незадача – у тебя опять ничего не выходит. Тебе снова нужна помощь старого Эдди. – Давай к делу, мне уже хватит разговоров на сегодня, – я решил бросить попытки встать и просто улегся по-удобнее в гробу. – Ты правильно размышлял, мальчик, касательно дополнительного «инструмента». Только вот этот «инструмент» размером со слона, которого ты так усердно стараешься не замечать у себя под носом. Ты уже успел впитать в себя часть силы, которой наполнена кладбищенская земля. Эту силу можно назвать «магией» или «энергий» - как тебе угодно. Благодаря ней ты сможешь не только оживлять мертвых, но и добиваться каких-нибудь других целей. Я вот, например, пытался взять в свой контроль твое тело, сумел наложить защитные заклинания на кладбище и склеп. Только имей ввиду, малец: сила эта – нечистая. Как ты можешь управлять ею, так и она тобой. Церковь с большой вероятностью и желанием будет пытаться тебя остановить, но у тебя и так грехов за спиной полно, верно? Я промолчал, вдумываясь в его слова. И ведь действительно, я замечал подобные странные моменты, например, свечи в склепе, которые зажигались при моем появлении, а также странные ощущения, которые я испытывал во время убийств. Однако почему другие не чувствуют этого? Может это связано как-то с местом, в котором я живу? Может быть дело в проклятом склепе, отравленном богопротивными ритуалами? Склеп действительно вызывал вопросы, но не давал никаких ответов. Для меня все ещё остается загадкой, кто там покоится. Вайс говорил, что это какие-то местные дворяне, род которых прервался. – А кто лежит в склепе, Эдмунд? Вайс тяжело вздохнул, а затем, после небольшой паузы, ответил: – Твое любопытство заслуживает похвалы, однако у всякого любопытства должна быть граница. И эта граница – склеп со всеми его тайнами. Уяснил? Хорошо. Тебе не кажется, что ты уже подзадержался здесь? Я успел сделать только недоуменное лицо, как мне в лицо резко хлынула вода… *** Вода попала в нос и в рот, а также стекала по всему лицу и волосам. Только вот протереть лицо было невозможным – руки мои были связаны за спиной, а сам я сидел где-то в лесу. Перед моими глазами оказались чьи-то ноги, судя по всему, женские, в кожаных сапогах на ремнях. Я немного растерялся – уж слишком быстро меняется обстановка, а ответы приходят как-то запоздало. Медленно поднимая взгляд, скользя по чьим-то ногам, я заметил короткие шорты и расстегнутую до груди белую рубашку, а ещё выше – милое женское лицо с небольшим шрамом на щеке и завязанными в пучок светлыми волосами. Да, передо мной стояла девушка, сложив руку на поясе и держа другой пустое ведро. С трудом оторвав от нее взгляд, я осмотрелся по сторонам: лес, разбойники, много разного оружия, отдельные обломки повозки, мертвые тела стражников, и связанный, но от чего-то довольный, Морозин. А на ветке дерева напротив висела моя сумка. Главное, чтобы они записи Эдмунда не забрали. – Вы кто? – спросил я, проверяя на прочность путы на руках. – Купцы мы. А ты? – Купцы? А я принцесса Елизавета Дорн, – пошутил я и встряхнул своими волосами, за что сразу же получил ведром по лицу. – Кто ты? – повторила вопрос девушка, схватив меня за волосы. – Смотритель кладбища он, Аннет! Местный! – крикнул Евгений. Аннет отпустила мои волосы и подошла к нему. – А ты то что тут делаешь, Женя? Ты же в Мирении должен быть. – Так я туда и направляюсь! А этого товарища я попросил помочь найти дорогу к Констелю, где смог бы остановиться на сутки. – А что вы оба делали в экипаже стражи? – Я попросил их подбросить нас… Тут из леса вышла группа других разбойников во главе невысокого мужчины в кожаном плаще, который был изрядно потрепан, с растрепанными темными волосами… – Аннет! Докладывай, – он бросил взгляд на нас, затем начал обходить весь остальной лагерь, рассматривая результаты налета. – Юрка жахнул по повозке из пушки, после чего… – Что он сделал?! Юра! – Да, атаман? Тута я! – к нему подбежал какой-то мужик в одних штанах и сапогах, а его грудь и лицо были черными, а небольшая борода – обгоревшая. – Ты зачем из пушки стрелял? Порох дорогой! А тут одна повозка всего! Идиот! – атаман дал ему подзатыльник. – Иди оружие грузи, да пушку в порядок приводи, бестолочь! – Д-да, атаман Соколов! Сейчас все сделаю! – ответил разбойник и поспешил к груде оружия, получив для воодушевления пинок от атамана. – А это кто? – Соколов кивнул мою сторону. – Женька говорит, что местный смотритель кладбища. Однако обоих застали вместе со стражей и повозкой. После упоминания Морозина, атаман тяжело вздохнул и закатил глаза, а затем подошел подошел к нам, сложив руки в карманы. – Миша! Как я рад тебя видеть! Сколько не виделись? Почитай, пару дней, да? – заулыбался Евгений. – Ты завтра должен быть уже в Мирении. Почему ты здесь? – Дык, трудности на дороге возникали: то зверь какой, то бандиты, то девк… то стража алчная… – Все, замолчи. Аннет, скажи потом, чтобы его отпустили. Так, а ты у нас кто? – атаман обратился ко мне. – Ведром бить не будете? – спросил я. Соколов взглянул на Аннет, а та в ответ лишь пожала плечами, затем снова повернулся ко мне. – Не будем. – Я могильщик, слежу за кладбищем в Констеле. – Кого поддерживаешь: Лавандер или Сколл? – спросил он меня. Лавандер и Сколл – два королевства, которые сейчас ведут друг с другом войну. В крупных городах сейчас появились целые агентурные сети с той и другой стороны, что значительно повышало напряжение между гражданами и короной. Однако мне всегда было плевать на политику, потому что это ещё более грязное дело, чем рыть могилы. – Ни за кого. От политики держусь подальше. Атаман удовлетворенно хмыкнул. – Значит, на кладбище работаешь, да? Возможно, мы к тебе заглянем на огонек как-нибудь. Расслабься, это не угроза. Аннет, этого тоже развяжи и отпусти. И вещи его верни, я же вижу, как он на сумку, висящую на ветке, пялится. Соколов развернулся и пошел прочь от нас, раздавая на ходу указания своим. Аннет развязала сперва Морозина, а затем меня. Я встал и почувствовал сильную боль в груди и ногах – вероятно, последствия падения. Морозин распрощался со всеми, затем помог мне подняться и, придерживая меня под руку, мы поковыляли в сторону Констеля. Я вроде собирался его убить, но уже как-то перехотелось. С ноющей болью в груди как-то тяжело было совершать активные действия, особенно если учитывать сопротивление жертвы при нападении. Да и в целом он – неплохой парень, только жутко навязчивый и болтливый. Так мы и дошли до города, где и расстались: Морозин ушел в таверну, а я пополз к себе на кладбище. На улице уже наступала ночь, а боль усиливалась. Внезапно я вспомнил слова Эдмунда о некромантии и какой-то «силе». Быть может, у меня получится что-то с этим сделать? Остановившись на пути к кладбищу, я припал на колени, взглянул на свои ладони, затем закрыл глаза и попытался сосредоточиться. Внезапно я почувствовал какой-то странный холод, а во рту появился привкус чего-то сладкого и липкого, но при этом сыпучего, вроде пепла или песка. Я открыл глаза и увидел тусклое зеленоватое свечение в руках. Что дальше с этим делать? Я решил, представить свою грудь и добавить к нему желание исцелить раны, после чего приложил свои ладони к груди. В нос ударил запах паленого мяса и пота, а в груди боль лишь усилилась. Спустя пару секунд я убрал руки от груди и попытался отдышаться, как заметил, что боль начала стихать. Я расстегнул свою рубаху, чтобы взглянуть на грудь, и увидел там сильно побледневшую кожу с черными венами. Я застегнул ее обратно, затем провел те же действия с ногами. После того, как я со всем развернулся и поднялся, я заметил, что мое зрение в темноте улучшилось. Обернувшись назад, я видел улицу как при свете луны, но луны не было. Так мне в глаза бросились следы, что были прямо позади меня. Я на секунду встревожился, потому что я никого за собой не слышал, однако этот «кто-то» подошел ко мне, пока я занимался самолечением, а затем ушел обратно. Что же, кто бы это ни был, я все ещё тут, я живой и ужасно доволен собой. Безумное желание пробовать свои силы потянуло меня скорее домой – на кладбище, где объектами моих экспериментов станут покойники. Я не помню, как дошел до кладбища, перебросился парой слов с Алонсием, который снова был недоволен моими ночными прогулками, спустился в склеп и зашел в тайную комнату с гробами. На столе уже тогда лежал странствующий купец, которого я убил несколько недель тому назад. Трупы от чего-то не торопились разлагаться, хоть я их и не бальзамировал, однако именно сейчас я отчетливее, чем когда-либо, ощущал в этом месте магию. Она ещё была мне не совсем знакома, но я её изучу. В голове появились голоса, которые нашептывали мне какие-то символы. Я их не видел, но в воображении они принимали свою форму, что было довольно странным. Я открыл записи Эдмунда и эти символы начали приобретать смысл. Я протянул правую руку к купцу, держа в левой записи, затем начал зачитывать одну из страниц. Запах плесени и гнили заполонил комнату, а во рту снова появился знакомый сладковатый вкус. По моей правой руке забегали маленькие зеленоватые огоньки, освещая всю комнату зеленоватым светом. После я произнес какие-то слова, которые не знал, но понимал, и труп на столе открыл свои глаза, кинув на меня свой пустой взгляд.