no shit sherlock

      Небо почти темно-коричневое. — Доверься мне, — говорит Субин. — Нет, я знаю, что произойдет дальше, — яростно говорит Ёнджун. — Но не в этот раз. Потому что я победил, Субин. Я спас тебя. Я сделал это. Лицо Субина холодное и невыразительное на фоне неба и бескрайнего неподвижного океана. — Тогда тебе нечего бояться. — Именно, — Джун заключает его в объятия, и на одно тихое мгновение кажется, что все в порядке. — Что ты подарил мне на день рождения? — спрашивает он, уткнувшись в рубашку Субина. Тот ничего не отвечает. — Субин? Ёнджун отступает назад, и его сердце разбивается. Потому что по груди Субина растекается кровь. — Прости, Ёнджун, — говорит Субин. — Ты был так близко.

◤━━━━━ ☆. ☪ .☆ ━━━━━◥

      Парень постепенно просыпается. Еще один кошмар. Расплывчатая белизна вместо темноты. Ой. Его глаза открыты. На секунду эти две вещи — все, что он понимает в мире, — что есть свет и что его глаза открыты. Кто-то сказал ему открыть глаза. — Я открыл, — пытается сказать Чхве, но все, что выходит, — это сухой квакающий звук. Голос превращается в размытое пятно. — Рядом с твоей кроватью есть звонок, если ты хочешь позвать медсестру. Ёнджун думает, что это голос Субина. Только у него мог быть такой скучающий голос. Хорошо. Он здесь. Это четыре вещи, которые он теперь знает: есть свет, его глаза открыты, есть звуковой сигнал, и Субин здесь. А ещё у него есть руки. Это тоже важно, потому что ему нужно использовать одну из них, чтобы нажать на кнопку звонка. За исключением того, что кто-то заменил его мышцы цементным раствором. Почему Субин просто не нажмет на этот дурацкий звонок? Джун теперь может ее видеть, дымка смещается и рассеивается ровно настолько, чтобы он мог разглядеть красную кнопку, прикрепленную сбоку от его кровати. Вместе с кучей пищащего оборудования. Почему здесь такое оборудование? У него в комнате ничего этого нет. И простыни у него тоже не белые. Ёнджун с трудом нажимает на кнопку звонка. Через минуту, в течение которой он несколько раз моргает, пытаясь очистить глаза от всего этого тумана, кто-то влетает в комнату. Медсестра. Медсестра? — Здравствуй. Рада видеть тебя проснувшимся, — она улыбается ему. Она хорошенькая, даже когда у него перед глазами все плывет, молодая, с прической эльфа. — Открой рот. Джун повинуется, и она промокает ему язык маленькой губкой на палочке и водой из пластикового стаканчика. — У меня что-то с глазами, — хрипло произносит парень. — Они сухие, — девушка достает маленькую бутылочку и капает ему в глаза. Он несколько раз моргает. — Они были закрыты почти неделю. — Неделю? — это неправильно. Ёнджун много спит, но он никогда не спал так долго. — Да, — лыбка трескается и сползает с ее лица. — Ты помнишь свое имя? — Чхве Ёнджун, — еще одна вещь, которую он знает. — Ты помнишь, что произошло? — Мы собирались пойти на свидание, — медленно произносит он. — А потом… Ёнджун еще немного приходит в себя от эха выстрела. А затем… — О, Боже мой, — Тэхен. Субин. Школа. — Боже мой. Господи. Прежде чем паника успевает окончательно сомкнуться над ним, как полный рот зубов, кто-то еще заходит в палату. Его мать, бледная и в смятении. Мама здесь. — О, детка, — говорит она сквозь слезы. — Ты очнулся. — Да., — Джун приподнимается настолько, насколько может, и пытается осмотреться. Комната разделена пополам тяжелой шторой. — Куда делся Субин? Медсестра делает шаг назад, чтобы позволить его матери подойти ближе к его кровати. Она приглаживает назад его волосы, на ее лице появляется сотня новых морщинок. — Его здесь нет, милый. — Я слышал его, — говорит парень. — Он сказал мне, где находится звонок. — Должно быть, это был Сион, — говорит медсестра, заглядывая за тяжелую занавеску. — Забавно. Он почти не разговаривает. Зубы нависают над его сердцем. — Тогда где Субин? С ним все в порядке? Он разговаривал со мной после того, как это случилось, я думаю… Я не помню, что он сказал… — С ним все в порядке. Не беспокойся о нем, — его мать продолжает приглаживать его волосы назад, снова и снова. — Сейчас нерабочее время, поэтому они допускают посетителей только из числа ближайших родственников. Он бы пришел, если бы мог. С ним все в порядке. Эти слова для Чхве сейчас, словно глоток чистого воздуха, словно кислород после пожара. Ёнджун закрывает глаза и позволяет этим словам остаться с ним. Субин в порядке. И он не ошибся насчет того, что с ними обоими все будет в порядке. Они все еще могут пойти на свидание. Он все еще может рассказать ему. Затем его охватывает второй страх. — Кто—нибудь… был ли кто-нибудь еще.? — Только… только стрелок. Он застрелился, — голос его матери звучал так, словно у нее что-то застряло в легких. — Они… я думаю, они часто так делают. Вы с ним были… были единственными. Вначале он сделал пару предупредительных выстрелов, чтобы всех напугать, вот и все. — О, хорошо, — шепчет парень. — Больше никто. Это хорошо. — Извините, — мягко говорит медсестра, — но мне нужно измерить его жизненные показатели. Его мать отступает назад, но не отводит взгляда от сына, ее руки крепко сжаты вместе. — Ты счастливчик, Ёнджун, — медсестра светит ему в глаза фонариком. — Пуля попала очень низко в плечо, почти в грудь. Пуля прошла по самой чистой траектории, на какую была способна, прямо сквозь тебя и вышла с другой стороны. Промахнулся мимо твоего легкого на несколько сантиметров. Без пули внутри операция была гораздо менее сложной. — Тогда почему меня не было дома целую неделю? — Ён пытается сесть повыше, но это трудно. — Ты периодически приходил в сознание, милый, а потом снова отключался. Хотя я сомневаюсь, что ты это помнишь из-за обезболивающих. — Оу, — его голова все еще кажется толстой и тяжелой. В его коже торчит игла, прикрепленная к пластиковому пакету. Что-то капало в него, заставляя тело казаться неподъемным. Он опускает взгляд. Под больничным халатом белая повязка. Из-за этого он испытывает боль. — Тебе понадобилось немедленное переливание крови, — говорит медсестра, щупая его пульс. — Это спасло тебе жизнь. Тебе повезло, что у тебя отрицательный тип AB. Универсальный приемник. Очень редкий. — Может быть, мы сможем отложить все медицинские разговоры на потом? — говорит его мать, выражение ее лица все еще напряженное. — Конечно, — медсестра пятится к двери. — Я схожу за доктором Ханом. Я уверена, он хотел бы более тщательно осмотреть тебя. Как только медсестра уходит, его мать снова садится рядом с ним. В ее глазах все еще стоят слезы. Должно быть, это было так тяжело для нее, после Бомгю. — Ребята из твоего класса рассказали мне, как ты спас им жизни. Как ты уговорил стрелка отпустить их. Это было очень смело. Они привезли тебе кучу подарков в благодарность. Его прикроватный столик ломится от цветов, открыток и шоколада. Ёнджун поворачивается обратно к своей матери. — Так Субин точно в порядке? — Определенно. Что-то расслабляется внутри него, но затем раздается эхо выстрела, и часть ужаса снова просачивается в его грудь. Глаза Тэхена. — Я был так напуган, мама. — Я знаю. Знаю, — она берет его за руку. — Но теперь все в порядке. — Ты можешь сказать Субину, чтобы он пришел навестить меня, когда сможет? — Джун улыбается. — Мне нужно ему кое-что сказать. Субин столько раз спасал ему жизнь. Ёнджун так сильно хотел отплатить ему за это. За все. Потому что Минхек был неправ. Ёнджун минимум дважды использовался в качестве живого щита.

◤━━━━━ ☆. ☪ .☆ ━━━━━◥

      Они заставляют его остаться еще на неделю. За это время он отправил Субину четырнадцать сообщений: Ёнджун: Значит, ты все еще не пришел повидаться со мной. Интересно, почему. Ёнджун: Я знаю, что сейчас они пускают сюда не только членов семьи. Ёнджун: Черен пришла и оставила этого ужасного гигантского плюшевого мишку. Ёнджун: Я разрешу тебе поставить его в микроволновку, если он туда поместится. Мы могли бы порубить его на кусочки. Ёнджун: Мама думает, что твой телефон, должно быть, сломался во всей этой панике. Купи новый телефон, идиот. Ёнджун: Я знаю, что у тебя тот же номер, я не получаю предупреждения о сбое отправки. Ёнджун: Серьезно, ты злишься на меня? Ёнджун: Потому что я не хочу разыгрывать карту «я спас тебе жизнь», НО… Ёнджун: Я полностью разыгрываю карту «я спас тебе жизнь». Иди сюда. Ёнджун: Ты избегаешь меня, потому что чувствуешь себя виноватым? Не чувствуй себя виноватым. Ёнджун: Ты понял это раньше, чем кто-либо другой. Я был тем, кто убедил тебя, что это был не он. Ёнджун: Пожалуйста, приходи. У меня даже нет одного из этих маленьких больничных телевизоров. Ёнджун: Теперь я знаю, почему ты всегда жалуешься на то, что умираешь от скуки. Ёнджун: Субин, давай, я должен сказать тебе кое-что важное. — Я думаю, ты, вероятно, прав насчет того, что он чувствует себя виноватым, — говорит его мать однажды после того, как парень почти час выговаривался ей. — Он, вероятно, чувствует, что мог бы остановить все это. — Ну, он же дома, не так ли? — спрашивает он, сердито поедая шоколад. — Притащи его сюда, если понадобится. Свяжи его и брось в багажник. Я хочу его увидеть. — О, черт, я опаздываю на работу. Я зайду позже, Джуни.       Дни тянутся, превращаясь в бессмысленное пустое ничто. Ёнджун заканчивает тем, что много разговаривает с человеком по другую сторону занавеса. Он знает только его имя — Сион. Он даже не знает, как он выглядит, потому что занавеска всегда задернута. Но его голос немного напоминает ему голос Субина, и, по-видимому, он восстанавливается после операции. Однако Сион не сказал ему ни слова с тех пор, как уведомил о расположении звонка. Ёнджун проводит большую часть своего времени, жалуясь на Субина. — Он идиот. Он полный, непревзойденный идиот. Осел. Я бросаюсь за ним под пули, и что он делает? Игнорирует меня. Я собираюсь ударить его по лицу. И яйцам. По всему сразу. Никаких комментариев из-за занавеса не поступает. — Где его носит? Он еще даже не подарил мне подарок на день рождения. Как я и сказал. Он полнейшая задница. Чхве хватает свой телефон и проверяет его в сотый раз за день. По-прежнему ничего. — Ладно, я уверен, что он чувствует себя виноватым. Он, наверное, зол на себя за то, что не доказал, что Тэхен убил Кая, когда он понял это с самого начала. И… о-о. Может быть, ему плохо из-за того, что в меня стреляли, когда я пытался защитить его. В этом есть смысл. Стоп, что я несу? Нет, это не так. Это был мой выбор, и теперь он наказывает меня за это, никогда больше не разговаривая со мной? Я собираюсь врезать ему прямо по его дурацким скулам. Раздается шорох, и Ёнджун с надеждой ждет, но ответа не приходит. — Хотя на самом деле он в некотором роде гений. Это потрясающе. Он может посмотреть на человека и понять о нем все только по его одежде, и все же он не понимает эмоций. Вообще. Или нет. Я думаю, что в последнее время он продвинулся в этом. Во всяком случае, немного. Он сложный человек. По сути, он груб, несносен и прямолинеен практически со всеми, и когда ему скучно, он хуже всех, но когда он взволнован, это как… он настоящая сила природы. Неудержимый, и он увлекает всех за собой. И он курит. И он играет на скрипке. Ничего. — Я вроде как скучаю по нему, на случай, если ты не заметил. Парень переворачивается на другой бок. Он действительно скучает по Субину. Он планировал игнорировать его по крайней мере двадцать минут, когда тот наконец придет навестить его, но теперь он не знает, хватит ли у него сил удержаться от того, чтобы сразу же не обнять его. В любом случае, его завтра выписывают, и тогда Субин не сможет избежать встречи с ним. И вдруг он улыбается, как идиот. Он собирается рассказать Субину. Ему не терпится рассказать ему. Дверь открывается. Это медсестра, но не его обычная медсестра — эта рыжеволосая и высокая. Она несет поднос с завернутым сэндвичем и чашкой желе. Ёнджун садится, откидывая больничные простыни. — Где Юджин? — спрашивает он с нетерпением. — Юджин сегодня заболела. Я забочусь о ее пациентах, — рыжеволосая медсестра ставит поднос на прикроватный столик и подмигивает ему. — О, у тебя здесь нет телевизора. Сегодня состоится футбольный матч. Хочешь, я прикачу тебе один? Она довольно быстро отступает после того, как он кричит ей «ДА». Несколько минут спустя в изножье кровати парня стоит крошечный квадратный телевизор. Он тратит немного времени на то, чтобы разобраться, как пользоваться пультом дистанционного управления. Он ненавидит пульты дистанционного управления. Он смотрит большинство своих шоу на Netflix. — Надеюсь, ты не возражаешь, если я посмотрю телевизор, — кричит Джун, чтобы Сион услышал его. Чхве пролистывает каналы без особого интереса. Дорама. Реалити-шоу. Рекламный ролик для DVD-релиза Getting A. Возможно, он купит это Субину в качестве запоздалого подарка на день рождения. Это рассмешит его. Его смех — редкое явление, но оно освещает место, где он находится в этот момент. Словно северное сияние. »…стрельба в Данвонской средней школе в начале этого месяца…» Ёнджун замирает. Это новостной канал, показывающий фотографию его школы. »…один студент был ранен и двое убиты, одним из которых был стрелявший, который скончался в результате самоубийства…» Подождите. Это неправильно. Двое были убиты? Только Тэхен был убит.       Сейчас они говорят о Тэхене, анализируя историю его жизни. Это не то, что Ёнджун хочет услышать. Он быстрее переключает каналы, его рука на пульте становится влажной, пока он не попадает на другую новостную станцию. Это девушка, у которой берут интервью. Лия. У Лии берут интервью. Она плачет. — Значит, вы знали жертв лично? — спрашивает интервьюер, забегая вперед. — Да. На самом деле было три жертвы. Мой друг Кай был первым. Это… мы были неправы. Мы все думали., — она трет покрасневшие глаза. — Мы ошибались. — Верно. Стрелявший был связан с более ранней смертью студента, — интервьюер кивает. — Мы все думали… что это сделал он. Мы так плохо с ним обращались. Если бы я знала, что подобное случится… Это наша вина… Парень переключает канал с такой силой, что ранит большой палец. Он не хочет смотреть на Лию и ее фальшивые слезы. И вообще, почему она говорит о Субине? Она ненавидит его. Они все ненавидят его. Ёнджун — единственный, кто этого не делает. Он пишет ему: Переключи на 9-й канал. Лия почему-то рыдает из-за тебя в новостях. Ты будешь смеяться. Смех Субина, который освещает любую комнату. Почему у Чхве так сдавило грудь? Вероятно, ему нужно больше обезболивающих. Он переключается на другую новостную станцию. — Чхве Ёнджун, девятнадцать лет, был опознан как раненый студент. Погибший, помимо стрелка, был опознан как Чхве Субин, тоже девятнадцатилетний… Ударная волна пробегает по парню от макушки до колен. Он нажимает кнопку выключения, но она не работает. Он так сильно ненавидит пульты дистанционного управления. По телевизору все еще говорят, что Чхве Субин, Чхве Субин… Ён не может больше это слушать. Он просто не может. Он берет свой поднос с обедом и швыряет его в телевизор, опрокидывая его навзничь. Он падает на землю и замолкает. Хорошо. — Это их ошибка, не так ли? — дрожащим голосом говорит Джун занавеске. — Говорить, что кто-то… Ну, то есть… Когда это не так. Надеюсь, кто-то позвонит и расскажут им правду. Ёнджун представляет, как Субин откидывается на спинку стула и приподнимает бровь. Эти идиоты даже не могут сказать, когда кто-то жив, а когда нет… Рыжеволосая сменная медсестра просовывает голову внутрь. Она видит телевизор, и у нее отвисает челюсть. — Он разозлил меня, — голос Енджуна слаб. — Я… понимаю. С тобой все в порядке? Ты выглядишь бледным, — она делает неуверенный шаг к нему. — Тебе нужно успокоительное? — Нет. Я просто услышал кое-что, что меня обеспокоило, вот и все, — Ёнджун старается, чтобы его тон стал непринужденным. — Это была ошибка. В новостях. Они совершили ошибку. — Понятно, — осторожно произносит она. — Ну, ты же знаешь, что они говорят. Никогда не доверяй средствам массовой информации. Никогда никому не доверяй, Ёнджун. — Тогда я просто… уберу телевизор, хорошо? Джун откидывает голову назад и закрывает глаза. Ему просто нужно дышать. Даже зная, что это неправда, слышать, что они говорят, похоже на землетрясение. Его охватывает гнев. Насколько сложно изложить факты в гребаных новостях?       Его мать входит как раз в тот момент, когда медсестра уходит. — Что случилось? — спрашивает она, уставившись на сломанный телевизор. Ёнджун садится. Слава Богу. Теперь это можно прояснить. — Они принесли для меня телевизор, и он… упал. Мам, не могла бы ты оказать мне услугу? Его мать все еще рассеянно смотрит в сторону двери, вслед медсестре и телевизору. — Ты можешь позвонить на местную новостную станцию? — спрашивает парень. — Я смотрел новости, и они сказали, что Субин мер… они сказали, что было две смерти. Кто-то должен дать им понять, что это не верная информация, потому что кто-то может это увидеть… и… поверить в это… Его мать начала плакать. — И я бы не хотел… чтобы кто-нибудь поверил в это… поскольку это неправда., — Ёнджун замолкает. Его мать все еще плачет. Почему она плачет? И она не останавливается. Внутри парня зарождается что-то экстремально горячее, как ядро звезды, но он продолжает выдавливать из себя слова. Каждое из них ощущается как ступенька на вершину самой высокой горы в мире. — Эй, мам… позвони на новостную станцию. — Джуни, — всхлипывает она. — Джуни, мне так жаль. Ёнджун — это айсберг. Он один в море, и все остальное отдаляется от него. — Я не могла тебе сказать. Я просто не могла. Сейчас он едва видит землю. — Ты выздоравливал, тебе нужно было… тебе нужны были силы. — Мама, — шепчет Ён. Она крепко хватает его за руку. — Все в порядке. Все в порядке, милый. Мы пройдем через это вместе. Ёнджун пристально смотрит на нее. Он не знает этого человека. Он ничего не знает, кроме того, что его глаза открыты и он должен выбираться отсюда. — Ёнджун, подожди! Он бежит. Бежит так быстро, как бежал по коридору, когда пытался найти Субина. «Оставайся на месте», — написал ему тогда Субин. Но он не может здесь оставаться. Он должен найти его снова. Джун нашел его раньше. Он держал его так крепко. У него вроде как болит плечо, может быть, где-то вдалеке. Далеко отсюда, на берегу, где находятся все остальные. Здесь, снаружи, холодно. Он просто парит в воздухе. Все в порядке, пока он бежит. Никогда никому не доверяй… — Заткнись, — выдыхает он. — Заткнись, заткнись, заткнись! Люди окружают его со всех сторон, говорят ему остановиться, но они так далеко, что он едва замечает их. Они за много галактик отсюда. Он врывается наружу. Люди пялятся на него. На его босые ноги. На больничный халат. Ему все равно. Они могут пялиться, если захотят. Субин, вероятно, будет пялиться, когда парень влетит в его спальню на день раньше. Однако он не сможет долго пялиться, потому что Чхве собирается его ударить. Люди всегда так делают. Заткнись, заткнись, заткнись. Ёнджун убегает. Он наступает на что-то острое, но ему все равно. Боль пронзает его плечо, но ему все равно.

◤━━━━━ ☆. ☪ .☆ ━━━━━◥

POV Ёнджун       Так вот каково это — быть тобой, Субин? Чтобы мне было все равно? Ты сделал меня человеком. Люди такие хрупкие. Я не должен был делать тебя человеком. Тебе следовало оставаться ледяным. Лед тает. Значит, металл. Бриллиант. Нечто столь же несокрушимое, каким ты всегда себя считал. Ты сидишь в кресле в гостиной. Сложив пальцы вместе, ты размышляешь. Мамы нет дома. Мы наедине друг с другом. Это мой шанс. — Знаете ли вы, что в прошлом году в Японии было больше смертей от ножниц, чем от насилия с применением огнестрельного оружия? — говоришь ты, когда я атакую тебя своей расческой. — Мы не в Японии. Я собираюсь подстричь тебя. Ты ничего не видишь из-за этой челки и вскоре упадешь со скалы или что-то в этом роде, — я кладу локоть тебе на плечо, прижимаюсь запястьем к твоему лицу, ощущаю исходящее от тебя тепло, осторожно подрезаю твою челку. Кусочки твоих волос падают на ковер. — Ты действительно довольно иррационально убежден, что со мной что-то случится. — Ну, я бы с удовольствием просто заботился о тебе без этого, но после Бомгю., — я останавливаю себя и смахиваю пару прядей с твоей шеи. У тебя красивая шея. Об этом, наверное, жутко думать, когда я держу в руках ножницы. — Необходимо сменить тему. Понял. Чем ты таким хотел всегда заняться, но никак не мог найти времени или сил для этого? — Откуда, черт возьми, ты это взял? — Этот журнал, — говоришь ты, указывая на лежащие на полу копии страниц с личностными тестами из маминых журналов. — Я не могу тебе сказать. Ты будешь смеяться, — я заканчиваю подстригать тебя и свободно обвиваю руками твою шею. Мне придется пропылесосить. — Я бы никогда не стал смеяться над тобой. — Ты все время смеешься надо мной, — я кладу подбородок тебе на макушку. Действие, которое я могу делать только тогда, когда я стою, а ты сидишь. — Ладно… Танцы без правил. — Танцы на площади… — …запрещены! Я знаю. Но это другое дело. Раз в месяц они устраивают танцы в церкви. Я как-то проходил мимо, это выглядит забавно. И этому нетрудно научиться. — Ты хочешь надеть ковбойскую шляпу и болтать ногами под музыку на скрипке? — ты не отталкиваешь мои руки и не тянешься, чтобы сбить мой подбородок со своей головы. Я ожидал от тебя этого. — Знаешь, игра на скрипке от разных людей, это по сути, одно и то же. — Я бы никогда не стал играть на ней так по-идиотски. Ты сказал, что у нас все будет в порядке, Субин. Я знаю, что ты не ушел, потому что ты никогда не ошибаешься. Это не очень рационально. — Иногда быть рациональным скучно, — шепчу я на бегу. Предполагалось, что ты будешь скучным. Ты должен быть жив. И ты жив. Просто должен. Я действительно зол на тебя, Субин. Я злюсь на тебя за то, что ты не пришел навестить меня в больнице. Я собираюсь открыть твою дверь и накричать на тебя, а потом я собираюсь поцеловать и сказать, что люблю тебя. Потому что я тебе еще не сказал. Моя храбрость утекла сквозь пальцы. День холодный, и на улице не так много людей, но один или двое выходят, ровно настолько, чтобы поглазеть на парня в больничном халате, прибегающим мимо босиком. Ты будешь смеяться, когда я расскажу тебе об этом, Субин. Я собираюсь рассказать тебе много чего. Например, что ты не должен чувствовать себя виноватым. И что, может быть, ты сможешь проводить эксперименты в микроволновке, если действительно захочешь, но только когда мамы нет дома. И как я мог бы даже позволять тебе курить время от времени. И что ты все еще должен мне свидание. Я продолжаю бежать. Теперь мой дом ближе. Я вижу его. Прямо рядом с обгоревшей оболочкой твоего старого дома. Но все в порядке. В любом случае, этот дом был слишком велик для тебя. Слишком одинок. Я надеюсь, тебе нравится жить со мной, Субин. Я никогда не спрашивал тебя. Я спрошу тебя сегодня, после того, как мы пойдем на наше свидание. Я рад, что с тобой все в порядке. Это сломало бы меня навсегда, если бы это было не так. Я все еще плыву по морю. Я тебя вижу. Ты обнимаешь меня в постели, притягивая ближе к себе. Ты шепчешь мне на ухо. Ты заставляешь весь школьный кафетерий петь мне «С днем рождения». Ты стоял рядом с телом Кая, все еще держа в руках эту чертову клюшку для лакросса, потому что у тебя хватило здравого смысла понять, что это не орудие убийства, но у тебя не хватило здравого смысла опустить ее. Ты. Боже, я люблю тебя. Мое сердце наполняется радостью. Я собираюсь повторять тебе это снова и снова. Пока мы оба не состаримся. Ты доживешь до пенсии, Субин. Обязательно. Я борюсь с дверью. Она заперта. Где-то в глубине своего мозга-айсберга я вспоминаю о запасном ключе под лестницей, и вот я внутри. В доме тихо. Я иду прямо к твоей двери. Закрытой. Ты никогда не закрываешь свою дверь. — Дверь всегда была закрыта, — я бросаю свою кисть обратно в ведро. — Это была одна из вещей, которые я ненавидел во всем этом. — Двери созданы для того, чтобы закрываться, — ты рисуешь еще одну широкую полосу синего цвета поперек стены. Твои мазки кистью беспорядочные, неровные. Ты недостаточно заботишься о том, чтобы сделать их аккуратными. — Нет, ты не понимаешь. Комната, из-за того, в каком состоянии мы ее оставили, была похожа на склеп. То, что дверь все время была закрыта, только усугубляло ситуацию, потому что я знал, как она выглядит, и что больше никогда ничего в ней не изменится, — я не знаю, почему это всплывает так внезапно. Я никогда раньше ничего этого не говорил. Это было похоже на то, что мама подумала, что если мы сохраним все точно так же, то, возможно, Бомгю однажды вернется и поблагодарит нас за то, что мы ничего не трогали. Например, некоторые родители превращают комнаты своих детей в личные кабинеты или кладовые, когда те уезжают в колледж, а некоторые годами не меняют свои комнаты. Наверное, когда ребенок умирает, срабатывает второй вариант. — Привязанность, — отвечаешь ты. — Отказ признать и принять изменения. — Да. Я имею в виду, я знаю, что так и было. Я просто ненавидел это. Потому что это была ложь. Бомгю никогда не собирался возвращаться, и в центре дома для него был сооружен мавзолей. Иногда мне просто хотелось прийти сюда и все разнести вдребезги. Просто для того, чтобы она поняла, как я отношусь к этому. — Что ты чувствуешь по этому поводу сейчас? — у тебя на лбу пятнышко краски. Я протягиваю руку и пытаюсь стереть его, но оно уже высохло. — Как я отношусь к тому, что ты переезжаешь сюда? — я улыбаюсь. — Я чувствую себя очень, очень хорошо из-за того, что ты переезжаешь сюда. Ты снова оживил эту комнату. Ты снова оживил меня. Я вижу тебя повсюду. Ты, угоняющий машины. Ты, пытающийся обманом заставить меня пропустить школу. Ты, хватающий меня за руку и тянущий обратно на крышу. Ты, залитый лунным светом, замерзающий, выбирающийся из воды. Ты, смотрящий на запеканку на своей рубашке и понимающий, что только что нажил еще одного врага в этом мире. Однако ты очень, очень ошибался на этот счет. Я открываю дверь. Ты не в своей постели. Твоя кровать застелена. Ты никогда не заправляешь свою кровать. Пол пропылесошен. Ты никогда не пылесосил. Полки чистые. Ты никогда не убирался. Ты испытываешь ужас от того, что люди прикасаются к твоим вещам. Твоя комната выглядит так же, но по-другому. Труп с гримом на лице, чтобы он выглядел живым. Мавзолей. Я слышал, как ты говорил ему это только сегодня утром, каждый раз, когда спрашивал, все ли с ним в порядке. Если у него есть сердце, я думаю, что разбил его. Ты ему не подходишь, Ёнджун. Он думает, что он непобедим. Это не так. У него разбито сердце. Потому что оказывается, что единственный человек, о котором он когда-либо заботился, ненавидит его, как и все остальные. Заткнись, Минхек. На кровати что-то есть. Подарок. Завернутый. Я достаю свой телефон и звоню тебе. Я никогда раньше тебе не звонил. Я всегда писал тебе смс. Ты даже не потрудился создать сообщение на автоответчике. Голос на другом конце — механический, он зачитывает твой номер вместо имени. Я отправляю тебе сообщение. Ёнджун: ты идешь покупать ингредиенты, чтобы приготовить мне ужин с извинениями сегодня вечером Я делаю шаг к подарку на кровати. Ёнджун: ты вышел покурить, как и в прошлый раз Он просто лежит там. Безобидный. Но не брошенный небрежно, как ты бы и сделал. Помещенный туда кем-то, кто боялся испортить его. Ёнджун: пожалуйста, вернись домой сейчас же Ёнджун: моя мама трогала твои вещи Ёнджун: ты будешь сердиться Ёнджун: все в порядке Ёнджун: мне нужно увидеть тебя сейчас Я прикасаюсь к нему, поднимаю и разворачиваю.       DVD-диск и два листка бумаги падают на кровать. Обучение основам танцев за час. Два билета на танцы в местное кафе вечером в день моего рождения. Ноты. Написаны от руки, с подписью внизу. Ты единственный человек, для которого я бы играл на своей скрипке, как идиот. С днем рождения, Ёнджун. Я плачу. Слезы текут по моему лицу. Я плачу так сильно, что едва могу дышать, мои легкие сжимаются, нос заложен. Я рыдаю. Я слышу звуки своих рыданий, но не хочу этого. Не хочу, чтобы и ты их слышал, когда вернешься домой. Скажи ему поскорее. Никто не живет вечно. Даже непобедимый Чхве Субин. Внезапно я начинаю кричать. Я кричу так громко, что сам прихожу в ужас от этого. Потолок надо мной того же цвета, что и небо в моих снах, почти темно-синего, который бывает перед закатом или восходом солнца, и я никогда не знал, какого именно. Теперь внутри меня светит солнце. В начальной школе мне говорили, что в конце концов солнце погаснет, и когда это произойдет, оно станет больше, поглотив все планеты вокруг себя в огне. Солнце внутри меня гаснет, и я поглощен им. Ты умер, Субин, и теперь ты сжигаешь дотла мой мир. Я хватаю тумбочку около кровати и с силой швыряю ее о стену. Она разбивается на щепки. Я кричу на них. Меня очень трудно обидеть. Я швыряю твою лампу туда же. Она разбивается вдребезги, стекло разлетается во все стороны. Осколок режет мне щеку. Я никому не позволю убить меня, Чхве Ёнджун. Я поднимаю твой прикроватный столик и разбиваю его об пол. Ножки с треском раздвигаются. Я хватаю твои книги, вырываю из них страницы. Твои любимые книги. Я переворачиваю твои ящики на пол, разрываю твою одежду, твою элегантную темную дорогую одежду. Я пробиваю дыру в стене, которую мы красили вместе. Ты выглядишь… очаровательно. Это… отвлекает. Ты посмотрел на меня как раз перед тем, как Тэхен выстрелил. Выражение твоего лица нежное. Понимающее. Как будто ты не хотел, чтобы я боялся. Ёнджун, я хочу тебе кое-что сказать. Я никогда не узнаю, что ты хотел мне сказать. Я опускаюсь на землю среди обломков, слезы все еще льются из меня, неуклонно, бесконечно, как тогда, когда я истекал кровью в твоих объятиях. Как ты, должно быть, не истекал кровью ни у кого на руках. Пуля прошла по самой чистой траектории, на какую была способна, прямо сквозь тебя и вышла с другой стороны. Тебя будут использовать как минимум один раз в качестве живого щита.

◤━━━━━ ☆. ☪ .☆ ━━━━━◥

— Но мне показалось, я слышал, как ты разговаривал со мной, — говорю я ошеломленно. Ты улыбаешься под почти темно-коричневым небом. — Возможно, у тебя были галлюцинации. Случайный побочный эффект шока и почти смерти. — Но я мог бы поклясться, — говорю я. — Я мог бы поклясться. — На самом деле, я, вероятно, разговаривал с тобой. Пуля, которая прошла сквозь тебя, вошла мне в предплечье. В фильмах всегда отрубают руки, и никто и глазом не моргнет. Никто не думает, что там есть артерии. Ты был ранен в верхнюю часть груди или нижнюю часть плеча, в зависимости от того, как ты это определяешь. В любом случае, это определенно выглядело плохо. Я больше беспокоился о тебе. Возможно, прошла минута или две, прежде чем я заметил, что он перерезал мою плечевую артерию, а к тому времени было уже слишком поздно. Разве ты не задавался вопросом, как это возможно, что вся кровь вытекла только из тебя? — Но, — шепчу я. — Я потерял много крови. Они сказали, что было необходимо немедленное переливание, которое спасло мне жизнь. — Группа крови. У тебя отрицательный тип AB. Универсальный приемник. У меня отрицательный тип О. Универсальный донор, но я могу получить кровь только с отрицательной группой О. Боюсь, сейчас их не хватает. У них в машине скорой помощи было достаточно того, что нужно для тебя. Даже когда дело доходит до крови, люди не хотят иметь со мной ничего общего. — Но я спас тебя, — глупо говорю я. — Я выскочил прямо перед тобой. — Да, как в кино. Очень храбро. В отличие от фильмов, люди используют типы оружия, которые могут прострелить более одного тела, даже в случае драматического спасения кем-то, нарушившим свое обещание не делать ничего опасного, чтобы спасти мою жизнь. — Сначала я дал обещание кое-кому другому, — говорю я. — Я обещал Минхеку, что защищу тебя, если он позволит тебе остаться здесь. — Тогда у тебя на счету целых два обещания, которые ты нарушил, — ты делаешь шаг назад. А потом еще один. Вода доходит тебе до колен. — Куда ты идёшь? — Я говорил тебе не доверять мне, Ёнджун. Я много раз предупреждал тебя. — Это был не настоящий ты, — слезы текут по моему лицу. — Настоящий я истек кровью, пока ты был без сознания, — ты снова отступаешь назад, а потом исчезаешь, но твой голос — нет. — Я — все, что у тебя сейчас есть. Я один в море, Субин. Один, без тебя.

◤━━━━━ ☆. ☪ .☆ ━━━━━◥

      Они держат меня в больнице еще две ночи. Я не разговариваю. Я сплю, даже когда бодрствую. Постоянно смотрю в потолок. Люди хотят взять у меня интервью. Я не хочу, чтобы у меня брали интервью. Мама хочет поговорить со мной. Хочет, чтобы я заговорил. Она волнуется. Я не хочу, чтобы со мной разговаривали. Или беспокоили по пустякам. Я хочу тихо лежать, свернувшись калачиком, на своем собственном маленьком кусочке небытия. На вторую ночь человек за занавеской, — Сион, — уходит. Он проходит мимо моей кровати, и я смотрю на него рассеянно, не замечая ничего, кроме прищуренных глаз. Он оставляет открытку на моем прикроватном столике. Следующие два часа я трачу на то, чтобы собраться с силами и поднять ее. Хван Сион. 876-987-245 Я не знаю, что это значит. Мне все равно. Я мертв внутри, и никто больше этого не заметил. Умирают только глупые люди. Я думаю, ты был таким же глупым, как и все мы. Несколько человек из школы пришли навестить меня, чтобы извиниться. Сказать, что они ошибались на твой счет. Как будто это новость. Как будто тебя когда-нибудь волновало, что они думают. Как будто я мог спасти их от чувства вины. Ты спас мне жизнь, Ёнджун. Нет, Субин. Я не.       Однажды заходит медсестра Юджин с чем-то в маленьком пластиковом пакете. — Я подумала, что ты, возможно, захочешь этого. Некоторые люди так и делают после того, как в них стреляют. Моего дедушку ранили во Вьетнаме, и он всегда хранил пулю. Сказал, что это ему помогло. Это крошечный кусочек металла бронзового цвета, похожий на затычку для ушей. Или ластик. Маленькая штучка, похожая на ластик, убила тебя, Субин. Извини, нет. Я убил тебя. — Спасибо, — первое слово, которое я произнес вслух с тех пор, как прошептал тебе, что быть рациональным скучно, когда убегал, прежде чем добрался до твоей комнаты. Я говорю свои следующие три слова маме, когда она спрашивает, что мне нужно: — Цепь и немного проволоки. Она так счастлива, что я говорю, что приносит их мне, хотя я подслушиваю, как она говорит медсестре, чтобы она убедилась, что я не поранюсь ими. Было время, когда я сделал бы все, что угодно, лишь бы она не подумала, что я причинил себе вред. Теперь мне все равно. Я обматываю проволокой конец пули, прикрепляю ее к цепочке и надеваю себе на шею. Мы — те две твари, которые убили тебя. Мы должны быть вместе. Затем я ложусь спать. Я вижу тебя, когда сплю. Твое лицо. Твои скулы, твои губы. Твои сверкающие глаза. Твои темные волосы, которые я подстриг. Это ты без сердца, и ты говоришь со мной. Ты говоришь: «Если бы ты позволил мне пошевелиться, я был бы жив». Ты говоришь: «Если бы ты не сказал Тэхену, где находишься, я был бы жив». Ты говоришь: «Если бы я не встретил тебя, я был бы жив». Ты честен. Я честен, и в этом обществе, которое так сложилось, честность считается подлостью. Мне приходится спать днем, потому что ночью все, что я могу делать, это плакать.

◤━━━━━ ☆. ☪ .☆ ━━━━━◥

      Они отправляют меня в лечебницу на неделю. Потому что я не разговариваю. Потому что в прошлом я боролся с депрессией. Потому что я реагирую ненормально. Потому что, потому что, потому что. Психотерапевт говорит мне записать свои чувства. Я не хочу. Он говорит мне снять пулю с моей шеи. Я не буду делать этого. Он советует мне вспомнить хорошие времена. Я не могу. Я не заслуживаю хороших времен. Ты для меня полная загадка, Чхве Ёнджун. Тебе нравятся мои губы? Ты же не хочешь, чтобы я заболел раком легких. Ты действительно пытался убить меня, заставив сделать это. Кроме того, хорошие времена причиняют боль. В конце концов, первое, что меня волнует, после тебя, это то, что моя кровать дома удобнее и на ней легче спать, чем на кровати в психиатрической больнице. Поэтому я говорю психотерапевту все, что он хочет услышать, и они отсылают меня обратно. Мама превратила твою комнату в кабинет. Комната, в которой больше нет жизни. Я жив, не так ли? У меня есть пульс и все такое прочее. Ёнджун: ты Ёнджун: был Ёнджун: неправ Все твои вещи, те, что я не уничтожил, те, что были за твоей дверью и не сгорели при пожаре, находятся на чердаке. Я просматриваю их однажды, когда мне хочется наказать себя. Я нахожу маленькие записки, те, которые ты всегда писал сам себе, те, которые ты никогда не выбрасывал, потому что ты никогда ничего не выбрасывал. Ты писал обо мне. Однако у меня есть существенная проблема: мне нравится Ёнджун. Поцеловал его (странно. Это оказало на меня некоторое воздействие.) Я сделаю что-нибудь, что все испортит. Я всегда что-то делаю. Я должен получить дальнейшее подтверждение третьей гипотезы, прежде чем, надеюсь, сделаю это. Ёнджун: мне жаль, что я не медуза. Ты пытался понять меня. Ты не понял. Это больно. Я должен был сказать тебе. Я должен был говорить тебе об этом каждый день. Я не заслуживаю того, что ты писал обо мне. Я заберу эти записи с собой на твою могилу. На том же кладбище, где похоронен Бомгю. На надгробии написано только твое имя. Твоя дата рождения и смерти. Вызывал ненависть у всех, кто его знал. Кроме Чхве Ёнджуна. В камне нет ничего от тебя. Я прижимаюсь к нему лбом, и он холодный. Но не холоднее моей жизни без тебя. Я складываю записки, салфетки, квитанции и оторванные кусочки от коробки из-под пиццы у основания твоего надгробия. Я сжигаю их твоей зажигалкой. Пламя слизывает их так же, как оно слизало твой дом. Они быстро превращаются в пепел. Огонь гаснет, не оставляя после себя ничего, кроме искореженных кусков картона, без единого доказательства, даже малейшего намека на то, что там было и кому они принадлежали на самом деле. — Я собирался тебе кое-что сказать. Мой голос охрип от того, как долго я молчал. Я скажу ему, когда взойдет солнце. Что ты собирался мне сказать? — Но мне нет смысла говорить это сейчас. Тебя здесь нет. Тебя здесь и близко нет. Я мог бы говорить это и дальше, и весь мир мог бы это услышать, а ты все равно не смог бы. У подножия надгробия лежат цветы. Внутри меня расцветает чувство вины. Никто не любил тебя настолько, чтобы оставлять тебе цветы из любви. Мне следовало принести цветы. Вместо этого я принес огонь. Ёнджун: а что, если бы ты вернулся прямо сейчас Ёнджун: это было бы похоже на тебя Ёнджун: просто чтобы появиться с ухмылкой на лице Ёнджун: я хочу видеть твое лицо Ёнджун: я хочу увидеть все, что ты можешь мне показать. Ёнджун: я хочу прикоснуться к тебе Я никогда больше не прикоснусь к тебе, верно? Я никогда больше не остановлюсь у твоей двери, не скажу, что мы опоздаем, не попрошу тебя спуститься к завтраку. Никогда больше не прольешь чай на пол и не заставишь меня вытирать его моей толстовкой, потому что ты слишком взволнован, чтобы сказать мне, что у тебя есть бумажные полотенца. Я никогда больше не заберусь к тебе в постель. Я сделал это только один раз. Почему я сделал это только один раз? Я хотел этого каждую ночь. Хотел ли ты этого? Я ложусь рядом. Ты на шесть футов ниже меня. Я никогда больше не буду так близок к тому, чтобы снова забраться к тебе в постель. Я закрываю глаза. Я буду спать здесь. Рядом с тобой. Только я тебе не близок. Тебя здесь нет. Где ты? Я сажусь так быстро, что у меня кружится голова. Конечно, тебя здесь нет. Ты умер еще до того, как твоя нога ступила сюда. Но, может быть, где-нибудь в другом месте… Я бегу обратно к маминой машине и еду так быстро, что кто-то чуть не врезается в меня. Может быть, это та же самая машина, от которой ты спас меня, когда мы впервые встретились после происшествия с запеканкой. Разве это не было бы забавно? Они никогда не узнают, что обязаны тебе спасением от обвинения в непредумышленном убийстве. Я еду к океану.       Здесь безрадостно. Холодно. Небо сланцево-серое. Собирается дождь. Море поглотит его. Я выхожу из машины, ветер сразу же треплет мои волосы и разбрасывает их во все стороны. На пляже никого нет. Для этого слишком холодно. Никто не смог бы выдержать здесь долго. Есть определенные вещи, которые нужны такому человеку, как я, чтобы выжить. Хорошая тайна — одна из них. Был ли я твоей загадкой, Субин? Ты разгадал меня перед смертью? Я иду к концу пирса. Ветер пытается тянуть меня вперед. Затащить меня в воду. Это ты? Ты теперь ветер? — Минхек сказал мне, что единственное, что стоит в тебе ценить, — это то, что ты гений, — ветер подхватывает мои слова и жадно уносит их прочь. — Он был неправ. Он ошибался во многих вещах, но в этом особенно. В тебе было так много хорошего и важного. Вдалеке облака становятся темнее. Надвигается буря. — Я ждал слишком долго, — шепчу я. — Я упустил наш шанс. Я снимаю туфли, аккуратно ставя их на то же место, где в прошлый раз стояли наши туфли. Я помню тот холод. Помню, как меня едва не разорвало им на множество мелких осколков. Может быть, с тобой было то же самое. Может быть, там, внизу, все еще остались какие-то частички тебя. — Это не имеет значения, потому что я не люблю., — мой голос в итоге срывается. Я прыгаю вниз. Все не так, как раньше. Это не разрушает меня. Это не замораживает меня до глубины души. Такое чувство, что я вхожу в свою собственную шкуру. Я был в ледяной воде с тех пор, как ты умер, Субин. Я вырываюсь на поверхность, задыхаясь, моя одежда развевается вокруг меня. Моя кожа ледяная. Тебя здесь нет. Если ты и оставил здесь какую-то часть себя, то она давным-давно смыта. От тебя нигде не осталось ни частички. Пуля и ночной кошмар — это все, что у меня есть. Я плыву обратно. Над головой простирается небо. Оно почти темно-синее. Надо мной кружит одинокая черная птица. Я один в море. Без тебя рядом. Мне придется научиться жить в этом вечном холоде.