Рождественское желание Оминиса

      Выставив руку с палочкой вперёд, Оминис шёл в слизеринские подземелья, разочарованно кусая губы. Он так надеялся провести Рождество вместе с Себастьяном, как они и договорились за пару месяцев до, но только что Лили утащила его поиграть в снежки.       Снежки не входили в его любимые зимние игры. Для этого надо было уметь быстро двигаться и…видеть. И если стрелять заклинаниями он ещё мог — палочка сама безошибочно определяла чужое местонахождение — то в снежках он очевидно был профаном.       И взбрело же несносной Барнс так поступить!       Всё это время Оминис убеждал себя, что между Лили и Себастьяном ничего нет, да и быть не может, но сегодня его мнение изменилось. Он не видел, но чувствовал, как неровно Себастьян дышит, с какой радостью в голосе говорит о ней, о Лили.       Будто бы она была какой-то особенной. Оминис знал, что это не так. Совершенно обычная девчонка с непонятной историей, с появлением которой в Хогвартсе произошли существенные изменения. Преподаватели только и говорили о том, какая Лили замечательная, умная, быстрая, добрая — да и ещё множество разных эпитетов.       Лучше всех варит зелья, быстрее всех обучается, заняла первое место на гонках по квиддичу, помогает каждому, кто попросит. В общем и целом — излишне идеальная. Словно придуманная кем-то!       Оминис был уверен, что за показной добротой скрывается злая натура. Стоило лишь вспомнить о Крипте, дядюшке Себастьяна, да даже о тех злосчастных подземельях с Круцио. Лили всегда склоняла Себастьяна к тёмной магии, соглашалась с ним, когда он предлагал выучить новые заклинания, и, без сомнения, путешествовала с ним куда-нибудь без Оминиса.       Но дело было даже не столько в ревности — дружеской или любовной, понять было трудно — сколько в волнении за Себастьяна. В отличие от Лили, Оминис знал его вспыльчивую натуру, а потому переживал, как бы не было сотворено то, о чём потом придётся пожалеть.             Он пытался предупредить Лили об этом, но получил лишь глупые оправдания и ухмылку — он буквально чувствовал, как растянулись её губы.       Конечно же Оминис смотрел на ситуацию трезво. Не то чтобы слепой возлюбленный — мечта каждого, потому он особо не надеялся на ответные чувства, но защитить Себастьяна хотел.       Страх, что он может лишиться друга из-за тёмных пристрастий Лили, оплетал сердце ледяными путами, болезненно сжимая. — Оминис, Оминис, подожди, — мягкий голос коснулся уха, и локоть сжали цепкие пальчики. — Не хочешь загадать желание? Мы тут с девочками разносим омелу, профессор Онай говорит, что сегодня самое идеальное время для исполнения желаний. — Н-нет, Поппи, я не хочу, спасибо, — Оминис вздрогнул и качнул головой, уже собираясь было продолжить путь. — Это быстро. Закрой глаза и…ой, извини, я вовсе не это имела в виду. Просто загадай желание и всё, — смутилась Поппи и вложила в его руку ветку омелы.       Понимая, что она не отстанет, Оминис вздохнул и прошептал, еле размыкая губы: — Пусть в это Рождество Себастьян будет со мной.       Эгоистичное и глупое желание, но он никогда не верил в предсказания.       Даже не услышав, что ответила Поппи, Оминис ускорил шаг, аккуратно спускаясь по ступеням. Ровно через двадцать минут стрелки замрут в одном положении и часы пробьют двенадцать раз, разнося по всему Хогвартсу Рождество.       И где-то там, на улице, объятые снегом, Себастьян и Лили поцелу…       Оминис тряхнул головой, настойчиво отгоняя неприятные мысли. Свернув за угол, он оказался в гостиной и дошёл до окна, ведущего на озеро.       Это было его любимое место, и стоять там можно было бесконечно. Еле слышные колебания воды влияли успокаивающе, и на мгновение Оминису даже казалось, что среди всей непроглядной темноты он видит бирюзовую гладь, пузырьки воздуха и поблёскивающие чешуйки рыбок, скользящих меж водорослей.       Про то, как выглядит мир за стеклом, он, конечно, мог только догадываться. Раньше они с Себастьяном частенько сидели в креслах, и тот описывал всё, что видит. Рассказывал про цвета, про бульканье, которое издают рыбки, и про русалок, взмахивающих переливающимися хвостами.       Оминис был уверен, что из их гостиной увидеть русалок нельзя, но никогда не перебивал, ощущая, как тёплая ладонь Себастьяна скользит по его голове, и пальцы начинают перебирать волосы.       С появлением Лили они всё меньше времени проводили вместе, а недавно Оминис и вовсе услышал, как о рыбках Себастьян рассказывает уже не ему.       Терпкая жалость к себе затопила сердце, и он всю ночь пролежал без сна, понимая, что больше ничего не будет по-прежнему. Ни Себастьян, ни их дружба, ни даже он сам.       В реальность его вернул бой часов, разнёсшийся по замку. Голоса в гостиной стали громче: ребята смеялись, звенели стеклом и в нетерпении шуршали упаковками подарков, ожидая момента, когда наконец смогут их открыть.       Оминис глубоко вздохнул и устало прислонился лбом к прохладному стеклу. Сердце учащённо билось, всё ещё надеясь на чудо, будто бы профессор Онай могла быть права, и омела действительно бы исполнила его заветное желание.       Коснувшись пальцем стекла, Оминис неосознанно нарисовал маленькое сердечко, и губы его тут же скривились в усмешке — нельзя было позволять чувствам заполонить сознание. Ещё в детстве он обещал себе никогда никому не доверять и вдруг так нелепо свалился в бездну под названием «Себастьян Сэллоу».       Теперь же эта бездна его топила, опуская на самое дно без возможности вернуться обратно.       Теперь у Себастьяна Сэллоу была Лили Барнс, и больше ему было никого в этом мире не надо.       Часы пробили десять раз, и Оминис прикусил губу, ожидая, когда все в гостиной взорвутся аплодисментами и громким визгом, чтобы незаметно прошмыгнуть в спальню. Конечно же он мог бы отправиться и в Крипту, но что-то внутри подсказывало, что Себастьян и Лили вполне могли туда прийти, чтобы…       Зачем именно они могли посетить Крипту, Оминис знать не хотел. Достаточно было того, что Себастьян выдал их тайное место третьему человеку.       Следующий удар, казалось, разбил сердце на миллион осколков, заставляя Оминиса впиться ногтями в ладонь. Всё внутри клокотало, и он отчаянно боялся, что слабость вот-вот выйдет наружу.       Вдруг горячее дыхание обожгло ухо, а на талию опустились тёплые ладони: — С Рождеством, малыш.       Прежде, чем Оминис успел отпрянуть или хоть что-то сказать, на губах его расцвёл нежный, осторожный поцелуй. Искорки побежали по коже, вызывая мурашки и сладкое желание, зарождающееся внизу живота.       От Себастьяна пахло морозной свежестью и еле уловимым ароматом сливочного пива, перемешанного с женскими духами.       Оминис нахмурился и втянул носом воздух — сладковатый мятный аромат духов Лили. Еле заметный, но всё равно уловимый. — Ты был с ней, да? — он разорвал поцелуй и болезненно поморщился, вытирая губы. — Да, — спокойно ответил Себастьян и вложил в дрожащие пальцы палочку. — Мы выбирали тебе подарок. Она свой подарит сама, а мой я тебе сейчас покажу. — И ничего больше? — Оминис чувствовал себя настоящим дураком.       Впервые в жизни он позволил себе показать эмоции и ужасно боялся, что Себастьян этим воспользуется. — И ничего больше, маленький ревнивец. Я люблю тебя, и кроме тебя меня никто не интересует. Мы с Лили друзья и не более, — Себастьян чуть крепче сжал пальцы на талии Оминиса, ведя его за собой.       Пару минут они шли в молчании, поднимаясь по ступеням и всё отдаляясь от шумного празднества. Наконец Оминис остановился и негромко спросил, смотря туда, где по его мнению должно было находиться лицо Себастьяна: — Откуда ты узнал, что я тебя поцелую?       Себастьян фыркнул и негромко рассмеялся, подходя так близко, что его дыхание щекотало щёку: — Ты смотрел на меня постоянно так. Будто хотел взглядом что-то сказать, но не мог. — Я слепой, если ты вдруг забыл, — Оминис качнул головой и перехватил палочку поудобнее. — Но глаза никогда не лгут. Пусть они и не видят.       Оминис не стал спорить. На самом деле ему было неважно, как именно Себастьян догадался о том, что чувства взаимны; главное, что догадался.

*****

      В спальне было очень тихо. Оминис слышал лишь, как с лёгким хлопком закрылась дверь, запираемая заклинанием. Он присел на край кровати и застыл, ожидая продолжения.       Сердце гулко стучало в груди, дыхание участилось, а во рту вдруг пересохло. — Я купил тебе парочку подарков, но, думаю, что сейчас лучше вручить самый главный, — влажный язык скользнул по шее Оминиса, прочерчивая дорожку к ключицам. — Только не дёргайся и отдай палочку. — П-палочку? — Да, ты же доверяешь мне? — Себастьян осторожно коснулся крепко сжатых пальцев. — Я обещаю, что просто положу её на тумбочку.       Оминис молчал, отчаянно прислушиваясь. Он ужасно боялся, что попался в ловушку, что стоит ему расслабиться, как этим обязательно воспользуются. Казалось, вот-вот щёлкнет колдокамера, навечно запечатляя его позор. — Малыш, успокойся. Мы здесь вдвоём, понимаешь? Только ты, я и моя рождественская тросточка, которая жутко тебя вожделеет, — Себастьян фыркнул ему в ухо и тепло поцеловал в лоб. — Я понимаю, что ты нервничаешь, но, как я уже говорил множество раз, мы с тобой одно целое, и я никогда тебя не предам. — Я знаю, — Оминис вспыхнул и разжал пальцы, чувствуя себя глупо.       Себастьян никогда не давал повода сомневаться в нём, но отдаться ему даже звучало страшно. — Тогда ложись на подушку и ничего не бойся. Я здесь и никуда не уйду.       По телу прошёл холодок, а виски взмокли. Оминис послушно принял нужную позу, с неким стыдом слушая ласковый голос Себастьяна. Слишком ласковый и нежный, будто тот разговаривал с неразумным маленьким ребёнком.       Впрочем, с каждой секундой сопротивляться было всё сложнее. Он чувствовал, как мир плывёт, и сладостный жар поглощает всё его существо, мешая дышать.       Член резво подскочил, почти болезненно натягивая ширинку, и Оминис раздвинул ноги, ощущая, как одежда медленно исчезает под юркими пальцами Себастьяна.       Холодок скользнул по коже, заставляя чуть сморщиться и прижаться покрепче к горячей груди возлюбленного. — Сейчас согреешься, Нисси, подожди, — ласковый шёпот коснулся уха, и острые зубы оставили след на мочке.       «Нисси» — дурацкое прозвище, ненавидимое Оминисом всей душой. С ним он чувствовал себя неуверенно, словно помимо слепоты обладал ещё какими-то недугами, вроде слабоумия.       Но с губ Себастьяна они слетали с неуловимо нежным придыханием, и Оминис таял, глотая вязкую слюну. Признаться честно, он был бы готов сколько угодно слушать это «Нисси», лишь бы чужая ладонь продолжала поглаживать член сквозь панталоны. — Всё в порядке? — вереница поцелуев протянулась от ключиц до бёдер, обжигая кожу. — Да, — собственный голос казался незнакомым, так и норовя сорваться. — Тогда доверься мне, — тёплые губы накрыли член, заставляя Оминиса закусить ребро ладони и приглушённо застонать.       Язык Себастьяна умело кружил вокруг ствола, точно зная, куда надавить, а какое местечко погладить, чтобы перед глазами заискрились звёзды, а дыхание сбилось.       Никогда в жизни Оминис не испытывал такого бесконечного удовольствия, как сейчас. Редкие всполохи тревоги вспыхивали на краю сознания, но он настойчиво их отгонял, полностью доверяя себя Себастьяну.       Горячее возбуждение, томившееся внизу живота, так и норовило вырваться наружу, как вдруг прохладная ладонь накрыла ягодицу, продвигаясь чуть дальше. — Нет, нет, что ты делаешь? — Оминис вздрогнул, разом теряя весь запал, и попытался отодвинуться, взволнованно тряся головой. — Пожалуйста, не… — Тише, я же здесь. Обещаю, что буду очень аккуратен. Позволишь мне? — шёпот заклинания обжёг ухо, и Себастьян тут же опустился вниз, касаясь языком заветной дырочки.       По коже побежали мурашки, заставляя Оминиса сжать губы. Они зашли слишком далеко. Возвращаться назад было страшно, но идти вперёд — и того страшнее.       Он молчал, тяжело дыша и чувствуя, как послушно Себастьян ждёт, касаясь волосами внутренней стороны бедра. Выбор был, но правильный вариант представлялся лишь один. — Об-бещаешь, что остановишься, если попрошу? — сердце нервно ударилось в рёбра. — Разумеется, — Себастьян улыбнулся и придвинулся ближе, скользя языком вокруг плотно сжатого колечка мышц.       Оминис откинулся на подушки и расслабился, обещая себе, что больше никогда в жизни такого не допустит.       Впрочем, уже через пару минут ему пришлось забрать свои слова обратно — это было восхитительно. Сладко, нежно, Себастьян был мастером и легко понимал, в какой именно момент чуть сжать яйца, а когда ускорить движения языка, вырывая стоны блаженства.       Сжав уголок одеяла, Оминис застонал, окончательно теряя последние остатки разума. Мысли таяли, расплываясь по кромке сознания медовыми разводами, а перед глазами лишь блестели яркие искорки вновь вспыхнувшего возбуждения.       Член плотно прижался к животу, так и норовя выплеснуться в скором времени и размазывая выступающие на головке капли по коже.       Вдруг язык заменился на пальцы и, спустя буквально минуту, — на что-то влажное и горячее. От внезапной наполненности возбуждение рвануло наружу, и Оминис громко застонал, понимая, что вот-вот кончит. — Тише, малыш, пару секунд, — Себастьян ускорился, вбиваясь в податливое тело и оставляя на взмокшем лбу ласковые поцелуи.       Спустя мгновение в голове Оминиса взорвался фейерверк, сдерживать который не было никаких сил. Тугая струна рванула наружу, обжигая кожу разгорячёнными каплями, а губ коснулись чужие, нежно сцеловывая стоны. — В порядке всё? — голос у Себастьяна звучал хрипло и сбито. — Ты моё чёртово рождественское желание, — прошептал Оминис, краснея и кашляя. — Я знаю, Нисси, я знаю, — Себастьян рассмеялся и обнял его покрепче, помогая поудобнее устроиться на своей груди. — Спасибо, что доверился.       Оминис кивнул и прошептал Очищающее.       За окнами вспыхивали салюты и громко орали студенты, любуясь сказочным представлением. Снежинки летели, кружась и оседая на землю и деревья. Рождество накрыло Хогвартс своим волшебством, исполняя все-все загаданные желания.