заставь дураков богу молиться

артём моргает несколько раз. глаза сухие и опухшие, в них будто песка насыпали. или соли. он знает — по белкам расползаются кровавые сетки лопнувших капилляров, зрачки расширены. артём облизывает губы. артём делает ход. ева ужасна в шахматах, но он не жалуется. отец и вовсе играть не умеет, да и некогда, а кроме них — отца и евы — у артёма больше никого нет. вот и приходится… — нет, — говорит устало, надтреснуто, когда она берётся за ферзя, — ты жёстко тупишь. ну чё замерла теперь? если тронула — ходи… ева морщится. у неё трясутся руки — это нормально, она просто на нервах после работы или после лишнего стакана. у артёма трясутся руки, но тут дело в дозе белого порошка, который забил ему носоглотку до жгучей, сладкой боли. они играют минут десять, но ему кажется, что вечность. в голове — шахматная доска. [ артём думает о том мужичонке из парка. о том, как он неотвратимо-резко втиснул нож в шерстяную ткань пальто. о том, как мороженое испачкало ему брюки. о том, что мужичонка был пешкой до тех пор, пока не взялся на обрез. стоило проверить. стоило добить. стоило- ] после игры все фигуры кладут в коробку. и пешек, и королей. артём думает об этом… думает и думает. пытается поймать мысль за хвост, но они белые, кокаиново-преступные. смотрит на еву — суетливую, но знакомую. п о н я т н у ю. зачем она ему нужна?.. — я на ночь останусь, — хрипло бормочет, выигрывая первую партию за вечер, но точно не последнюю. они буду играть до тех пор, пока не отключатся от усталости, — не хочу домой. диван расстелишь? ева пялится на доску, а не на него. артёму на доску смотреть не надо, он знает расположение шахмат, а ещё знает, как она будет ходит. видит с закрытыми глазами. шахматы — одно из немногих, в чем он хорош. кроме убийств, кокаина и (не)уютного молчания. — постелю. если забуду — со мной ляжешь. но только если одеяло отбирать не будешь.