Нужная? Любимая.

***

– Не хочу так! Не хочу! – От этих слов его сердце разрывается на части. Ему не хочется слышать такое. Ему хочется услышать то, как она смеётся или рассказывает что-то более интересное. Что-нибудь, что не так сильно заставляет его сжимать кулаки каждый раз при упоминании имени его лучшего друга. Кислов не тормозит, он действует. Горячие руки обвивают талию шатенки, быстро поднимаются на плечи, чтобы не вызывало бурных реакций, тянут к себе, заставляя немного грубовато упасть всем телом на него. – Не реви, дурында, – он говорит сухо, отчуждённо, кусает нижнюю губу. Та кривится от того, что он чувствует на языке металлический привкус. Ляпнул лишнего, – ну, то есть, – он пытается подобрать правильные слова, чтобы не усугубить ситуацию, не сделать ей ещё хуже и больнее, – Кать, я не знаю, ну, вернее, не понимаю и, наверное, никогда не пойму. В этот момент он пытается посмотреть на неё, поймать хоть единственный взгляд, хотя бы на долю секунды. Слышит, как она шмыгает носом, наконец-то смотрит на него, пытаясь понять о чём он говорит. Сейчас, это время кажется Ване идеальным. Секунда длится вечно, только сейчас он замечает её не особо длинные ресницы, небольшой, практически незаметный шрам над бровью, он замечает насколько большие и красивые у неё глаза, обычные, но, твою мать, какие красивые. Эти до чёртиков прекрасные глазки наполнены болью, в них любовь и отрешённость одновременно. Слёзы не перестают плыть по мягким чертам лица девчонки, они продолжают пути, разбегаясь. Киса следит за одной из слезинок, она скатывается по щеке, затем по подбородку, убегает, через пару секунд он уже видит солёную каплю на её шее, затем на немного выступавшей ключице, потом она соприкасается с жёлтой вязаной кофточкой и исчезает, оставляя после себя едва видимый след. Кислов вздрагивает, будто от холода, несмотря на то, что сидит, как обычно, в куртке. Ваня смотрит на Катю, та больше не плачет, только глазёнки до сих пор немного красноватые, некоторые слёзы до сих пор остались на её щеках. Он не понимает, как её это не бесит. Девчонка смотрит прямо на него, такая солнечная, ясная, невинная, на такого хмурого, грубого, чёрствого Кислова. Такая Макарова на такого Кислова. Он тянет руку к её лицу, оставляя последние, решающие пару сантиметров, якобы спрашивая, он не привык спрашивать, в любых ситуациях, когда хотел - брал, но Макарова была не просто ситуацией, Макарова была такая одна, особенная. – Кис? – Катя не понимает, что он хочет сделать. Ваня что-то бурчит под нос и нагло подносит ладонь к её лицу, дерзко стирает подушечкой большого пальца её слезы на правой щеке. Одноклассница не подаёт знаков возражения и недовольства, он смахивает слёзы и с левой половины лица девочки. – Ты же понимаешь, что по щелчку пальцев Мел не станет бегать за тобой как собака? – Нахально спрашивает Иван, – Ти-ро, ри-то, – он что-то соображает, последствия вчерашней пьянки дают о себе знать, – риторический вопрос! – Ну, понимаю? – Будто бы спрашивая, отвечает Катя. – Думаю, вам просто стоит поговорить. Я не умею успокаивать, утешать, а тем более мирить кого-то, – он грубит, но старается сдерживаться, – если ты хочешь, то, – сразу прикусывает язык, дабы не сказать плохого. – Что, если хочу? – Она переспрашивает, удивляется. Странность. В этом и есть весь Кислов. – Ничего, забудь. Позвони Меленину и позови прогуляться, например, по берегу, хочешь? Там и обсудите свои дела, – он начинает каверкать, – любовные. Наверное, сейчас он понял, что Катя не привыкла к грубости, такой скорости. Макарова вырвала его из мыслей. – Я боюсь, стесняюсь, – голос слегка дрожит, она немного испуганно, робко смотрит на Кису, желает получить полезный совет. – А если бы он тебя трахал, тоже бы стеснялась?! – Он практически выкрикнул это с невероятной неприязнью, вальяжно откинулся на спинку диванчика, который стоит в комнате девчонки, – Рин, – его тон становится чуть мягче, понимает, что сорвался, – прости, не хотел, просто. Он затих, слова подруги больно цепляли и злили Ваню. Одно упоминание о его друге заставляло напрягаться, сжимать кулаки, он буквально ненавидел Мела в такие моменты, всей душой желал, чтобы все забыли про него. Эгоистично? Киса не спорит, но надоело ему это пиздец как. Парень встал с диванчика, оставляя там одну Рину и начал думать, озвучивая свои размышления. – Он тебе нравится? Нравится. Ты стесняешься к нему подойти? Ага. Значит, ты ссыкло! – Запускает пятерню в волосы, оттягивая назад, хмурится, сдвигая брови к переносице. – Бля, как сложно с тобой! Ваня слышит, как она встаёт, вновь шмыгает носом, выходит из комнаты, не закрывая дверь. Он тут же оборачивается, видит её фигуру, силуэт исчезает в коридоре, поворачивая налево. Киса сжимает руки в кулаки, начинает тихо материться себе под нос, меряя прихожую в её квартире своими громкими шагами. – Индюк, бля! – Еле успевает он, когда оказывается на кухне. Катя стоит возле плиты, нажимает на кнопку электрического чайника, молчит, не смеет проронить ни слова. Эта тишина душит Кислова, он опять морщится, шумно выдыхает. Макарова стоит спиной к нему, даже не оглядывается, не смотрит. Киса решается, сокращает расстояние между ними практически полностью. Сверлит её взглядом сзади, прижимаясь грудью к её лопаткам. Пытается усмирить свою агрессию, тяжело дыша Кате в затылок. Эта ситуация не кажется Кисе пошлой или даже в какой-то степени интимной, как показалась бы, будь он с другой девицей. А Макарова не просто девица, да ей даже не подходит это слово! Макарова - девочка, маленькая, хрупкая и нежная. Он пытается прочитать её, как книжку, но стоит открыть первый разворот, как забывает все буквы, разучивается читать, просто разглядывает, пробует разобраться. Ему кажется, что Рина даже не замечает его. Тревожность Кисы зашкаливает, он опирается правой рукой на стол, меняет своё положение, оказываясь рядом с Макаровой, упирается спиной в обеденную зону. – Я не, – он начинает говорить, но не успевает донести до неё свою мысль, Катя перебивает его. – Брось, Вань, всё нормально. Сама виновата, что начала это всё. Эта самокритика не нравится Кислову, камень на плечах становится ещё тяжелее. Ваня опять хмурится, на лбу появляются едва заметные складки. – Оправдываешься? – Да нет же, я просто, понимаешь, – она пытается дать чёткую формулировку. – Тшш, – он прижимает свой указательный палец к её губам заставляя замолчать. Первый раз, когда его руки не холодные, как лёд, а тёплые, согревающие, – никогда, слышишь меня? Никогда не смей говорить, что ты в чём-то виновата, ни при каких обстоятельствах. Ты поняла меня? – Бесцеремонно хватает руку шатенки, привлекая её внимание, заставляет смотреть в свои глаза. Быстро шепчет что-то, только сейчас она может расслышать это. Киса быстро наклоняется к ней, изучает её глаза, следит за зрачками, которые медленно расширяются, практически вытесняя цветную радужку, дыхание у обоих сбито напрочь. – Ваня? – она теряется в его глазах, заходя всё дальше и дальше, они такие, неправильные, грубые, резкие, как лезвие ножа. Рука до сих пор в плену у Кислова, она пытается выдернуть запястье, мальчишка лишь усиливает хватку, убеждает не паниковать. Звук кипения чайника заставляет отпуститься от подруги. Как будто обжигаясь, Ваня отпрянул от Кати. Последняя до сих пор мало что соображала. – Видерсехен!* – Отсалютовал Кислов и практически сбежал от неё, оставляя в недоумении. Ещё пару секунд Макарова слышала, как звонко он считает ступени подъезда, потом по ушам как будто бы ударили, – дверь закрой! Это оживило Катю, она быстро ретировалась в прихожую и с шумным вздохом повернула собачку на двери, запирая её за другом, до сих пор не особо осознавая, что же между ними происходило.

***

Заявляясь домой к Меленину, Киса немного не обдумал свой план действий, просто пришёл к нему, агрессивно тыкая в дверной звонок, опираясь на давным-давно крашеную стену подъезда. Когда в дверном проёме наконец-то показывается голова Мела, Ваня заходит в квартиру друга, как к себе домой. Оборачивается, начиная сверлить того яростным взглядом. – Привет, герой-любовник!