О девчонках

Битва пошла по швам. Первый стежок порвался, когда Волка потянуло к одной даме. Сердечные, они такие: кудрявые и в рамиевом платье, подол которого шелестит и колышется на ветру; у них маленькие груди, яркие губы и лицо в форме сердечка. У Волка была почти такая же. Ради неё и показать своё превосходство перед другими, и становиться отважнее с каждым днем, и простить — на всё готов. Только вот общение с дамами запретил он сам. Надев ментальные доспехи, за которыми скрывались страхи и слабости, Волк показывал себя перед ней каждый день. Вариантов куча! Зимой вот снежками завалит. Но не банальным способом, а в снежок засунет по конфете, которые Вонючка откуда-то сцапал. Или же при ней, — с больной спиной! — залезть на самую верхушку дерева, а потом прыгнуть и раствориться в Лесу. В общем, планов много. Регулярные встречи стали обязанностью для обеих половин Дома. Это нужно было для того, чтобы подсчитать потери, сравнить увечия и извиниться, если кто-то перегнул палку. Солнечные дни после обеда в Лесу — время особенное, когда на Изнанку имеют право соваться только старшие и переговорщики, а остальным нужно сидеть по спальням и не высовываться. Уроков, как и в любую последнюю учебную неделю, было очень мало. Его провожали все, даже парочка худощавых Здоровяков протиснулась в дверной проём спальни. Вонючка махал носовым платком, Сиамцы были серее пепла, а Кузнечик кусал губы и засыпал вопросами: — А вдруг она принесёт нож и убьёт тебя? — Иди ты, — прыснул Волк и просунул руки в рукава тёплой кофты. Горбач держал её. — Это нарушение политических и военных законов. Такое недопустимо. Кузнечик помолчал, а потом словил его взгляд и выдавил: — Ну, а если вдруг? — Исключено! Портал готов? — Всегда готов! — Фокусник распахнул окно и отбежал к остальным. Волк помахал всем на прощание, разбежался, запрыгнул на подоконник и головой вниз сиганул в окно. «Второй этаж», — подумал он и в животе болезненно ухнуло. Твёрдый белый асфальт стремительно приближался, особенно к подбородку. Он зажмурился от криков выше…и проехался животом по траве. С блаженным выдохом Волк стукнулся щекой о мягкую землю и еще некоторое время лежал. Сердце так и билось о рёбра. Наверняка и колени содрал, и грудь вся в ссадинах, но здесь царапающая боль уменьшалась до лёгкого покалывания. А зверское трение между позвонками, которое мучало с самого утра, обернулось легким зудом. Часто Волк плакал от счастья, если Лес сам забирал его из агонии боли и успокаивал легким поглаживанием ветра. Сам Лес. Ему и снег тут не холодный, и дождь не мочит, и не видно разнообразия в растениях. Всё, как в Наружной тайге, не больше. Он встал, отряхнулся и направился на поиски, перепрыгивая через корни гигантских дубов. Каждое дерево здесь было, как священный баньян: раскидистое, высокое, привлекающее к себе все внимание солнца. Лужи от редких дождей оставались надолго, молнии раскалывали юные деревца на две части. От чего-то настолько сильного даже от малейшего дуновения ветра волосы на руках вставали дыбом. Он шел по протоптанной тропинке в поле. Там он встретил Рыжую. Лес впускал её только ради этих встреч, так что малейшее хулиганство — вылет. Тело ее осталось человеческим, а голова превратилась в лисью вытянутую мордочку. И если бы хоть кто-то узнал, что Рыжая тут немая, то столкнул бы Волка на самую нижнюю ступеньку иерархии. Они попытались запугать друг друга, потыкав друг друга в синяки и царапины, невнятными жестами показав свои зловещие планы. Волк получил веточкой в грудь, фыркнул и повёл Лису на полянку танцевать. Предварительно захваченный плеер, ласково называемый кирпичиком, вибрировал в кармане джинс. Хоть громкость и была выкручена на полную, звук был тих и щекотал уши глухим звучанием. Играло всё. Рок сменялся весёлыми ведическими киртанами, баллады из старых фильмов совсем сбивали со времени. Лиса подстраивалась под любую смену ритма, крепко держала Волка за руки, и её темные глазки весело блестели. Они было попытались в элегантный вальс, но сорвались в хоровод, в раскручивание друг друга. «Хрен с ней, с грациозностью», — решил Волк, когда в третий раз наступил на ногу Лисе. — «Главное, что танцует» Лица их были мокрыми от палящего солнца, цветочная пыльца покрыла голые ступни. Бабочки и пчёлы кружили вокруг, не находя себе места. Небольшое поле не было зелёным. Тут росла пшеница, молодые побеги которой издали казались сиреневыми. На небе не было ни облачка. Они осели на землю, когда совсем выбились из сил. Наушники упали тут же. Захотелось есть. Лиса закусила бабочками, а Волк было прыгнул на маленькую ласку, но получил подзатыльник. Чтобы отвлечь себя от голода, он решил рассказать накопившиеся новости. И что баррэ научился держать, и что в споре Слепого победил («Представляешь, просто развернулся и ушел!»), и поделился леденцами, которыми его осыпали старшие за впервые сыгранное баррэ («Жалкие подачки»). Сидя по-турецки и прикрыв глаза, он расслаблялся. Это Рыжей надо бояться, а Лиса — его друг. Закон…он в Доме закон. Волк знал, что этим же вечером Рыжая брызнет ему в лицо водой. А он как-нибудь напрыгнет на неё сзади. Лиса слушала его, грызла леденцы и мотала вытянутой мордочкой, словно хохоча. Волк открыл глаза и улыбнулся. И тут он увидел, что вся её морда, от носа до глаз, измазана кровью. Зрачки увеличились, заблестели. Он подполз к ней и лизнул мокрый подбородок. — Заяц? — а как ее не выбросило? Лиса неопределенно мотнула головой и начала обнюхивать его шею. От прикосновений холодного носика к тонкой коже Волк засмеялся и попытался её оттолкнуть рукой. Лиса ткнулась носом в подставленную ладонь и блаженно прикрыла глаза. Удивленный Волк наклонил голову вбок. — Продолжай. Лиса сплела его руку, его пальцы со своими. В душе мальчика завибрировало, затеплилось и он громко сглотнул. Творилось что-то абсолютно новое и странное, где он впервые не был ведущим. Его телом завладевали медленно и ласково, терлись щекой о грудь. Свободная рука уже заползала под футболку. Щекотливые мурашки рассыпались по телу. Это было чертовски приятно, если бы не странные воспоминания. Первый опыт в Могильнике. Он сразу заприметил большой шприц, наверняка очень болючий, и ни в какую не давал колоть в себя эту дрянь. Но мерзкие тётки-Паучихи оказались хитрее. Одна из них села рядышком («Смотри, мои руки пусты, видишь?»), долго болтала с ним, потом взъерошила волосы. И если сначала Волк не терял бдительности, то после прикосновений его все подозрения вылетели из головы. Он обнял Паучиху одной рукой, закрыл глаза, и тут раз! — длинная толстая игла впилась в голую лопатку. Слова Кузнечика выбили из калии. Захотелось отойти, и Волк как можно быстрее облачился в доспехи: — Что, негодяйка, зайца тебе мало? Голос предательски дрогнул. Волк вскочил на ноги и тут же грохнулся набок от резкой слабости. Нога…под коленом очень тепло…потрогал — кровь. Лиса пряталась за непомятой пшеницей, только глаза видны. Она испугалась его взгляда? Показалось. Небо на миг покраснело…показалось. «Ты заслужил это, заслужил!» — галлюцинации ли? — Чертова ты каннибалка! Лиса шмыгнула в ближайшие заросли и растворилась в рыжей земле. Спаслась, блин! Щелчок зубами. Попытка подняться. Как колясник, на локтях, Волк ринулся за ней, но резкая боль в ноге ослепила не хуже солнца. Возвращается. Стон от следующей вспышки разорвал крепко сцепленные зубы. Он услышал собачий лай, совсем рядом, но это сменилось шумом в ушах. Трава больше не щекотала подбородок. От третьей вспышки Волк взлетел в голубое небо, и взрослые руки вовремя подхватили его. Но он всё равно летел куда-то в космос, где ничего не видно, не слышно и тяжело дышать.