This Is How It Ends

― Сатору, ― глухо раздается в трубке, ― должен ли я убить их? ― Что? Голос по ту сторону линии, искаженный качеством телефонного динамика, звучит плоско и нечетко, но Годжо узнает из тысячи эту плавную манеру речи и мягкий, текучий тембр. Тем страшнее становится от осознания того, что за слова говорят ему этим самым голосом. Ладони резко холодеют от нехорошего предчувствия. ― Сугуру, что- ― Сатору, ― перебивает голос, ― ты знаешь, здесь… Здесь две девочки. Такие же как мы. ― Что? Какие девочки, ты о чем вообще? ― Они такие же как мы, ― с нажимом повторяет Сугуру. ― Я нашел их в клетке. Сатору, на них… На них живого места нет, понимаешь? ― Так, ― выдыхает в трубку Годжо, смотря на Сёко страшными глазами. ― Что произошло? Где ты сейчас? В ответ он слышит неясное шуршание, будто бы Гето вздыхает и отводит телефон в сторону. Звук его приглушенного дыхания одиноко рассеивается у Годжо над ухом. Ладони больно сводит от холода. ― Не знаю, что делать, ― наконец, прерывает молчание его тихий голос. ― Просто не представляю. ― Где ты? Скажи мне, прошу тебя. Иеири пихает ему под локоть мятый тетрадный листок с огрызком карандаша, и Сатору непослушной рукой выводит названный адрес отрывистыми кандзи. Лишь бы успеть. ― Я в пути, Сугуру, не делай глупостей! Трубка надсадно хрипит короткими гудками сброшенного звонка. Годжо с рычанием срывается с подоконника.

***

Фантомная вонь горящей плоти накрывает плечи Сугуру липкой пленкой, но он едва ли чувствует тянущийся за собой шлейф чужой паники и разрушения. Пестрые языки пламени с жадностью пожирают простенькие минка местных, жаркими волнами перекатываясь с одной деревянной крыши на другую. Треск горящего бамбука смешивается с воплями деревенских: они носятся туда-сюда, судорожно пытаясь отбить у бушующей огненной стихии свое имущество и жилища. Обугленные провалы окон глядят на их попытки со злой усмешкой. Задеть рукой свечу в той комнате было проще простого. Смрад объятой пожаром деревни они покидают под разнобойное кряканье резиновых сланцев. На детских босых ногах, перепачканных сажей и засохшей кровью, огромные шлепанцы смотрятся до смешного нелепо, но это лучшее, что можно найти в этой чертовой дыре. Было бы глупо полагать, что жители деревни, держащие ни в чем не повинных детей взаперти, расщедрились бы на обувь подходящего размера. Гето до кровавых лунок на ладонях сжимает кулаки в карманах широких брюк, хмуро уставившись себе под ноги. Следом, держась на некотором расстоянии, несмело шагают две спасенные им девочки-близняшки. Выломать прутья клетки голыми руками и вывести их из горящего здания было легче, чем он предполагал, но на этом его чисто инстинктивный план обрывался неизвестностью. Что делать дальше? Шлеп-шлеп. Он позвонил Сатору по большей части из отчаяния, ведь сегодняшняя миссия вырвала из глубин его сердца такие чувства, о наличии которых он, хоть и подозревал, но всегда боялся себе признаться. Страх и ярость разрывают его душу на куски, и мысли, чужие в своей звериной жестокости, одна за другой выстраиваются в его голове с мрачной решимостью. Шлеп-шлеп-шлеп-шлеп. Сугуру бы взял обеих девочек на руки ― кажется, что эти окровавленные детские ступни будут преследовать его в ночных кошмарах всю жизнь, ― но они очевидно боятся и его тоже. Это видно по затравленным взглядам, которые они втайне бросают на него, когда думают, что он не видит. Светленькая девочка, видимо, старшая, уверенно ведет за собой другую, настороженно озираясь по сторонам. Она ведет себя так, будто готова закрыть сестренку собой в любой момент, если вдруг их неожиданному спасителю придет в голову нечто иное. Это разбивает ему сердце. Гето никак не может винить их: увиденное им сегодня было лишь маленькой частью жизни этих двух девочек. Как с ними обращались жители деревни до его появления? Ответ издевательски ярко зияет кровоподтеками на их крошечных руках и заплаканных лицах. К обочине пригородного шоссе они выходят всего лишь через четверть часа, и девочки, крепко держась друг за друга, вопросительно поворачивают головы в его сторону. Сугуру в ответ изображает на своем лице какое-то жалкое подобие улыбки и оборачивается назад. Ветер приносит с собой едкий запах гари, вплетая его в волосы и наполняя легкие удушливым дымом. Вверху, на чернильно-черном небе, занимается пламенное зарево. Сегодня он не убил ни одного человека.

***

Телепортироваться в нужный провинциальный городок им не составляет особого труда: Годжо, уже несколько поднаторевший в личной транспортации на небольшие расстояния, мчится в проклятое хранилище за свитком с иероглифами усилительной техники. Сёко, следуя за ним по пятам, на ходу выхватывает из шкафа старую спортивную сумку, наспех бросая туда теплую одежду и необходимые медикаменты. Неизвестность пугает до чертиков, но вдвоем они держатся четко и слаженно, обмениваясь друг с другом одинаково напряженными взглядами. Тяжелее всего улизнуть из колледжа незамеченными: любой выброс проклятой энергии, особенно такого масштаба, как у Сатору, будет сродни маяку посреди бушующего моря. Перво-наперво им приходится выбираться за пределы действующих магических барьеров, опоясывающих храмовый комплекс на многие километры вокруг. В лес у подножья горы они несутся сломя голову. Когда Годжо заканчивает чертить на голой земле символы для ритуала телепортации, Сёко понимает, что успела выкурить четверть пачки за прошедшие полчаса. Она нервно комкает картонную коробочку в руках и спешно пихает ее в задний карман джинсов, когда друг выпрямляется и кивком приглашает ее в круг, складывая руки в печати активации техники. Иеири на всякий случай кладет руку ему на плечо, стискивая пальцами потертый ремешок спортивной сумки, и тоже коротко кивает. Их фигуры исчезают с пронзительным хлопком, оставляя после себя внушительного размера вмятину в рыхлой земле. Уже в самом городке они разживаются машиной в аренду, и Сёко, сдавшая на права всего пару месяцев назад, тяжело сглатывает, устраиваясь на водительском сидении. Годжо, как и, в принципе, кому-либо еще, необязательно знать, что она сделала это исключительно на спор с директором Ягой. Вдобавок ко всему, она, видимо, обладает природным даром убеждения, раз ее водительское удостоверение не вызывает никаких вопросов у служащего прокатной фирмы. Ну или ему просто чрезвычайно наплевать на двух подозрительно нервных молодых людей, нуждающихся в машине на ночь глядя. До деревни, указанной в записке, им ехать всего минут двадцать, но Иеири бы слукавила, если бы сказала, что темное время суток и неизвестная проселочная дорога не беспокоят ее настолько, что она вот-вот прикончит свою несчастную пачку сигарет в один присест. Сатору на пассажирском сидении тоже чуть ли не искрится от волнения, ощутимо вибрируя своей сумасшедшей энергией. Она звякает пряжкой ремня безопасности и переводит на друга выразительный взгляд. ― Что? ― Ремень. ― Ты сейчас серьезно? ― он резко хмурится, повышая голос. ― С ним там могло что угодно случиться, а ты волнуешься из-за дурацкого ремня?! ― Годжо, ― вдруг низко рычит она, сжимая пластиковое кольцо руля в руках. ― Пристегни чертов ремень, пока я не вышвырнула тебя отсюда нахер. Сатору буравит ее тяжелым взглядом, но Сёко не намерена ему уступать: у них обоих сейчас серьезно едет крыша, но это слабо тянет на причину пренебрегать элементарными правилами безопасности. Даже в такой ситуации, как эта. В итоге Годжо проигрывает игру в злобные гляделки и, не скрывая своего бешенства, оглушительно громко и до нахального грубо щелкает замком своего ремня. Автомобиль срывается с места с хлестким визгом шин, выруливая к шоссе на выезд из города. Равнодушные желтые огни уличных фонарей проносятся мимо них все реже и реже, пока, наконец, совсем не исчезают. В свете фар впереди неровной лентой змеится пустая сельская дорога. Сатору, упрямо уставившись в ночную темень за окном, ловит себя на мысли, что не помнит, чтобы подруга когда-либо была настолько сердитой. Даже когда они с Сугуру в шутку устроили бои без правил в ее подсобной лаборатории и вдребезги разнесли шкаф с реактивами, то отделались лишь потасканными ушами и запретом на приближение в течение месяца. Таким тоном она не говорила с ним никогда. Это почему-то заставляет его успокоиться и подумать о кое-чем более важном. ― Слушай… ― М? ― Иеири, не отводя глаз от дороги, пытается нашарить рукой свою оранжевую зажигалку на приборной панели. Годжо смотрит на ее старания с нечитаемым выражением лица, затем подцепляет пальцами и зажигалку, и пачку сигарет. Он не извиняется, нет, но есть что-то заискивающее в том, как он осторожно выуживает помятую сигарету и неуверенно протягивает ей. Сёко насмешливо хмыкает, многозначительно приподняв брови в ответ на его виноватую мину, но все-таки позволяет дать ей прикурить. В конце концов, каким бы невыносимым ни был Годжо, на него тяжело долго злиться. Она делает долгую затяжку и выдыхает горький дым прямо в пространство салона, с мстительной улыбкой наблюдая за тем, как друг недовольно машет перед собой рукой в попытке отогнать от себя сигаретное амбре. ― Ну так что там? ― Возможно, нам стоит отключить телефоны, чтобы нас не отследили из колледжа, ― говорит он, опуская стекло со своей стороны и подставляя лицо холодному ветру. К сожалению, серьезность в его голосе не оставляет повода для сомнений: если вдруг Гето и успел что-то натворить, то сорвавшиеся вслед за ним друзья незамедлительно будут считаться его сообщниками. Разумеется, любые их дальнейшие действия будут расценены как предательство, и в скором времени их спокойно могут исключить из магического колледжа, а то и вовсе объявить вне закона. Так уж работает верхушка шаманского мира. Сёко крепче сжимает руль. ― Да, ты прав. Возьми мой в сумке. Сатору тянется назад, вытряхивая из сетчатого кармана спортивной сумки маленькую красную раскладушку с покоцанным брелоком панды. Он приподнимает крышку и тут же замирает, с недоумением разглядывая яркий дисплей. С экрана на него смотрят их с Сёко счастливые пиксельные лица, хмурый Сугуру сбоку тычет в камеру средним пальцем, в то время как они вдвоем задорно поднимают вверх знаки мира. Годжо уже не помнит, чем они его так раздразнили, как и не помнит этой фотографии, но под ребрами у него разливается неожиданное тепло. Он сжимает пластиковый корпус мобильника онемевшими пальцами. Иеири следит за его замешательством краем глаза, неловко откашливается и, наконец, говорит: ― Да ладно, он не только твой друг, знаешь ли. Сатору в ответ испускает тихий смешок и хлопает крышкой телефона, выключая его. Он понятия не имеет, что они увидят, когда доберутся до Сугуру, но вместе они точно что-нибудь придумают. И все с ними будет хорошо. Когда свет фар выхватывает из темноты чье-то мертвенно-бледное лицо, Сёко со всей дури бьет по тормозам.

***

Первое, что делает Сугуру при виде своих друзей, выбегающих из машины, ― прячет Мимико и Нанако себе за спину. Он не касается их и ничего им не говорит, но, похоже, девочки и сами понимают его и без слов: воздух будто бы густеет от нарастающего напряжения. Гето загнанным зверем смотрит на их приближающиеся фигуры, и Годжо приходится остановиться в нескольких шагах от него, делая Сёко незаметный знак за спиной. Она тоже замирает, так и не успев выбраться из салона. Нет ни единой причины думать о том, что он просто не узнал их в темноте осенней ночи, однако Сатору малодушно надеется на это все те недолгие секунды, пока рассматривает белое, как полотно, лицо Сугуру. Тот стоит в неком подобии оборонительной стойки, выдвинув назад одну ногу и подавшись корпусом вперед, покрасневшие глаза выжидающе следят за каждым их движением. Это совсем не похоже на теплый дружеский прием. ― Сугуру? Сугуру, это мы. В ответ ― давящая тишина. Проклятая аура Гето предостерегающе дрожит и искрится, стоит только подобраться поближе, и, честно, это сильно ранит сердце Сатору. Он ни черта не понимает, что здесь происходит, но интуитивно приподнимает обе руки вверх, демонстрируя, что он безоружен. Но в этом проблема шаманов, не так ли? Не всем необходимо оружие, чтобы сражаться, и Сугуру это известно как никому другому. Он сжимает челюсти до гуляющих по скулам желваков, пристально вглядываясь в лицо человека напротив. Сейчас он не может быть уверен ни в чем. И ни в ком. Годжо огорченно поджимает губы, давя в себе неприятное чувство обиды. Бесконечность, теперь все время обволакивающая его тело плотным коконом, протестующе вопит в его голове, но он не может представить себе хотя бы одну-единственную реальность, в которой Сугуру способен ему навредить. Это ведь Сугуру, его лучший друг. Единственный, что у него есть. Сатору вздыхает, не отводя взгляда от изможденной фигуры Гето, и все-таки решается на отчаянный шаг: Бесконечная техника рассеивается вокруг него с тихим, едва слышным гулом. Он добровольно обнажается перед ним и разводит обе руки в стороны, медленно поворачивая их ладонями кверху. Смотри, я беззащитен. Я не причиню тебе вреда. Из Сугуру вырывается резкий, задушенный вздох, тугая линия его плеч наконец-то дает слабину, и Годжо с ужасом понимает, что он выглядит как живой мертвец. Отсвет от левой фары автомобиля лепит из его лица страшную восковую маску, и пустой взгляд делает его облик еще более призрачным. ― Сугуру? ― Сатору, ― хрипло отвечают ему, и больше он ничего не говорит. В салон они садятся в гробовой тишине: спортивная сумка Сёко перекочевывает на переднее сиденье, так что Гето и Годжо устраиваются сзади. Девочек, намертво сцепившихся руками, Сугуру усаживает рядом с собой, оборачиваясь вокруг них невидимой стеной. Атмосфера не теплеет ни на градус. Сёко выводит автомобиль на шоссе дрожащей рукой. На всякие расспросы с их стороны и аккуратные попытки выведать, что же, черт возьми, произошло, Гето отвечает неожиданно упрямым молчанием, но его тело и так говорит за него само: не сейчас, не трогайте меня. Девочки под его боком успевают забыться тревожным сном, и он устало прислоняется лбом к грязному стеклу. Темные глаза безжизненно впериваются в ночную мглу деревенской глуши, и Годжо становится не по себе. Озабоченный взгляд Иеири в зеркале заднего вида он упорно предпочитает игнорировать. Дорога обратно тянется, кажется, несколько часов, прежде чем впереди робко показываются очертания спящего города. Навстречу им, одна за другой, несутся пожарные машины, остервенело плеская в их лица своими сине-красными огнями, но Сугуру никак не реагирует на них, лишь осторожно накрывает ладонями уши девочек ― сирены ревут слишком уж громко. Сёко заезжает в город с задворок, намеренно держась подальше от больших улиц и камер дорожного движения, свисающих в Токио почти с каждого столба. Однако провинциальному городку далеко до столицы, и это дает им огромное преимущество: мотель в одном из переулков берет смешную цену за номер на троих. Гето молча уносит сонных девочек наверх, крепко прижимая их обеих к своей груди. Пожилой администратор проводит его откровенно скучающим взглядом и возвращается к просмотру какой-то исторической дорамы. Гудение потрепанного телевизора в углу действует Сёко на нервы. Она поднимается по лестнице в их номер, приглушенно ругаясь себе под нос, ― открыть пачку сигарет дрожащими пальцами ей удается далеко не с первого раза. Наконец, она вытаскивает сигарету и сует ее между губ, мрачно оборачиваясь на идущего следом Годжо. ― Ну и что это было? Сатору прячет напряженный взгляд за темными стеклами очков, и Иеири чувствует, как в ее легких заканчивается кислород. Держать себя в руках становится все труднее. Слова вырываются быстрее, чем она успевает их обдумать. ― Видел вообще, в каком состоянии те две девочки? А он сам? Я уже не говорю о том, что мы видели пожар за лесом. ― Сёко… ― Что за дела, Годжо? От него пахнет кровью и я не… ― Сёко. ― Я не собираюсь… ― Сёко! ― Да что?! ― Твоя сигарета, ― он осторожно берет ее за локоть, ― она не тем концом. Иеири тотчас замолкает и вдруг как-то совершенно беззащитно закрывает лицо обеими руками, с тяжелым вздохом растирая пальцами лоб и веки. Темнота мотельного коридора укромно прячет ее дрожащие ресницы, так что стоящему на пару ступеней ниже Годжо не видно ее лица. Однако, ему не нужно видеть, чтобы понимать: на сердце у нее так же паршиво и тревожно, как и у него. Они стоят так еще какое-то время, прежде чем Сатору и сам вздыхает, растерянно пробегаясь рукой по своим белоснежным волосам. ― Надо идти. Мы нужны ему. Сёко вынимает сигарету изо рта и привычно закладывает ее за ухо, на лице ― снова знакомое флегматичное выражение. Все переживания можно отложить до утра, самое главное еще впереди. Годжо поворачивает дверную ручку их номера. Комната с латунной табличкой «236» на двери встречает их тусклым желтым светом прикроватного ночника. Тени на потертых обоях скачут дикими птицами ― девочки, уже проснувшиеся, тянут свои руки к единственному источнику света, тихо играясь друг с другом. Похоже, наедине с Гето они чувствуют себя в безопасности. Годжо обводит глазами комнату, тут же выцепляя его безмолвную фигуру из ночного полумрака. Сугуру неестественно прямо сидит на диване напротив, слепо уставившись в стену, и лишь легкое движение головы выдает в нем то, что он заметил их присутствие. Кажется, он ждет их? Или, по крайней мере, больше не считает за угрозу. Иеири хмуро оглядывает его: ей все никак не дает покоя кровавое пятно на его рубашке, однако что-то ей подсказывает, что сейчас он не подпустит к себе никого, кроме Годжо. Что ж, для нее здесь все равно найдется работа. Она проходит с сумкой наперевес прямо к кровати, и обе девочки, как по команде, подбираются и пугливо отсаживаются подальше к стене. Сёко не успевает даже опуститься перед ними на колени, как Гето вскакивает с дивана, неотрывным взглядом хищника наблюдая за каждым ее движением. Светильник опасно мигает лампочкой, проклятая энергия мучительно громко дребезжит в воздухе, и даже легкое прикосновение опешившего Годжо к локтю Сугуру не вызывает в нем никакой реакции. ― Гето, ― Сёко встречает его холодный взгляд спокойно и решительно, ― я обработаю их раны. Пока я здесь, я никому не позволю навредить им, даю слово. Она переводит взгляд ему за спину и едва заметно кивает Сатору ― тот мягко тянет темноволосого мага на себя. ― Приведи себя в порядок, ты пугаешь детей. Иеири отворачивается, давая понять, что разговор окончен, хотя внутри нее все бурлит от неверия. За сегодня произошло слишком многое, чтобы ей хватило той жалкой половины пачки, что у нее осталась. Сугуру долго смотрит на нее с задумчивым выражением лица, но в итоге поддается настойчивой хватке Годжо. Вместе они исчезают за дверью ванной комнаты, и круглый прикроватный ночник, наконец, светит ровным теплым светом. Сёко бросает быстрый взгляд вглубь картонной коробочки, подсчитывая по торчащим фильтрам оставшиеся сигареты, и поворачивается к девочкам. ― Ну, как вас зовут? Нужно же с чего-то начинать. Однако, начать знакомство с дружелюбной ноты, по-видимому, не получается. ― Меня зовут Сёко. Я подруга того парня, ― она кивает в сторону ванной комнаты. ― Я помогу. Девочки молча вжимаются друг в друга, смотря на нее блестящими в свете лампы глазами. Они обе одеты в ветхие платьица ― кое-где даже виднеются мелкие дырки, так что Иеири мысленно перебирает в голове все те вещи, которые привезла с собой. Может, ее толстовки сгодятся? ― Я Нанако, ― внезапно бурчит светленькая девочка, глядя на нее исподлобья. ― А ее зовут Мимико. ― Приятно познакомиться, Нанако-чан, Мимико-чан, ― Сёко улыбается вежливой улыбкой врача, внимательно рассматривая обеих сестер. ― Здорово, что у нас с вами имена оканчиваются одинаково, правда? Мимико, до этого прячущаяся за плечом сестры, вдруг отвечает ей стеснительной улыбкой: ― Вы очень красивая… ― Ох ты, спасибо, ― Иеири удивленно приподнимает брови, улыбаясь уже по-настоящему. ― Не покажете красивой сестренке, что у вас болит?

***

Кровавое пятно на мертвенно-белой рубашке Сугуру раскидывается изящной паучьей лилией, однако его происхождение тут же проясняется, когда он расстегивает пуговицы и стягивает ее с плеч. На теле ― ни единственной раны, значит, кровь не его. Сатору принимает этот факт с пугающим облегчением. К сожалению, это не единственное, что его беспокоит: впервые за все то время, что они знакомы с Гето, Годжо не знает, как к нему подступиться. И это чертовски раздражает. Сугуру двигается будто бы в гипнотическом трансе, окровавленную рубашку и форменные брюки он аккуратно складывает на крышке унитаза, даже носки и трусы ложатся в стопку ровной кучкой. Черные волосы, высвобожденные из тугого пучка, с мягким шелестом рассыпаются по его напряженным плечам, скрывая застывшее в отрешенной маске лицо. Резинку он оставляет на белоснежном изгибе раковины, Годжо машинально цепляет ее себе на запястье. ― Сам справишься? Гето делает шаг внутрь душевой кабины и неопределенно кивает, отгораживаясь от него стеклянной дверцей. Громкий шум льющейся воды прорезает тишину ванной комнаты, и Сатору устало опускается на крышку унитаза, бесцеремонно спихивая на пол ворох чужой одежды и стягивая темные очки с переносицы. Сугуру его не прогоняет, а сам он не настолько поехавший, чтобы оставлять его одного. Хрупкие металлические дужки очков ломаются со звучным хрустом, когда он в каком-то неожиданно жестоком порыве сжимает их в кулаке. Сила ― как магическая, так и физическая ― беснуется внутри него раскаленными потоками энергии, но от этого ему так и хочется вывернуть содержимое желудка на кафельный пол. Собственная беспомощность ощущается неподъемным камнем, накрепко привязанным к шее утопленника. «Сильнейший» он, как же… Какой прок от его силы, если сейчас он абсолютно бесполезен? Годжо усиленно трет руками лицо, стараясь приглушить непрошеные мысли и успокоиться, как вдруг бросает случайный взгляд в сторону душевой кабины. Он не намеревался подглядывать, вовсе нет, но увиденное внезапно заставляет его кровь застыть в жилах. То ли утомленный разум играет с ним злую шутку, то ли запотевшая поверхность стекла искажает картинку до неузнаваемости, но ему кажется, что острые лопатки Сугуру и длинная цепь его проступающих позвонков вспарывают кожу спины, голыми костями вылезая наружу и разрывая его на части. Годжо убито давится воздухом, и его тело действует быстрее, чем он успевает подумать: матовая от влажных капель дверца резко отъезжает в сторону, впуская его в душное пространство кабинки. Сугуру упирается лбом в мокрую стену, невидяще глядя перед собой. С его спиной все в полном порядке. ― Я могу помочь, ― почти умоляет Сатору. Он не рассчитывает на ответ. По правде говоря, он вообще ни на что не рассчитывает, однако Гето не глядя поводит болезненно острым плечом, мол, делай что хочешь. На долю секунды Годжо теряет дар речи. Отяжелевшая от воды футболка тут же противно липнет к ребрам и влажный пар путается в его белоснежных волосах, но он упрямо шагает внутрь, наглухо задвигая за собой стеклянную дверцу и отрезая их обоих от внешнего мира. От скопившейся под ногами горячей воды наверх поднимается густая белесая завеса, окружая их плотным кольцом, но площадь душевой кабинки не настолько велика, чтобы он не смог дотянуться до Сугуру. У него не выйдет спрятаться, только не в этот раз. Сатору медленно протягивает руку вперед, самыми кончиками пальцев проходясь по чужим целым лопаткам. Кожа под подушечками пальцев гладкая и распаренная, и его рука скользит дальше, плавно огибая выступ плеча и зачесывая длинные черные волосы в сторону. Влажные завитки струятся под его ладонью шелковыми нитями, поэтому Годжо на мгновение теряется в ощущениях и не сразу замечает, что на него смотрят. А когда замечает, то чувствует, как внутренности холодеют от ужаса. Сатору с трудом узнает в неподвижном, будто бы слепом, взгляде темных глаз прежнего Сугуру. И тогда ему становится действительно страшно. Он трепетно заключает бледное лицо Гето в плен собственных пальцев, с мягким нажимом разворачивая его к себе. Они оказываются почти нос к носу, и Сатору в отчаянном порыве соединяет их лбы. Намокшие черно-белые волосы путаются между собой, их глаза встречаются в беспокойной тишине ванной комнаты. От Сугуру пахнет огнем и горем. Годжо сходит с ума от внутренней паники: в его руках прежде никогда не оказывался сломленный человек. Близкий друг ― так уж тем более. Что ему сказать? Что сделать? А что, если он чем-то оттолкнет Сугуру и потеряет его навсегда? Одинокая капля воды стекает вниз по безразличному лицу Гето, и Сатору лихорадочно стирает ее подушечкой большого пальца, машинально приняв за слезу. Страх толкает его на необдуманный поступок, но Годжо почему-то уверен в том, что это сработает. Не может не сработать. Он немного наклоняется, оказываясь на одном уровне с Сугуру, и осторожно заглядывает в его лицо, взглядом умоляя довериться ему. Хотя бы в этот раз он хочет сделать все правильно. Сатору приподнимает его подбородок одними кончиками пальцев и робко, почти неощутимо, приникает к его губам, этим простым жестом показывая: «Я здесь. Я не оставлю тебя». Ответная реакция не заставляет себя долго ждать. И выбивает из Годжо весь воздух, что был в его легких. Сугуру смотрит на него своими невозможными глазами еще одно бесконечное мгновение, прежде чем обессиленно утыкается лбом ему в плечо. Он не плачет ― кажется, больше никогда не сможет заплакать, ― но его пробивает мелкая, исступленная дрожь. Сатору ловит чужую боль руками, крепко прижимая Сугуру к собственному сердцу и зарываясь носом в его влажные волосы. Ему хочется разрыдаться за двоих.

***

Сёко неторопливо дымит сигаретой в окно мотеля, бессовестно игнорируя запрещающую табличку на стене. Девочки, свернувшись на кровати клубочком, вскоре проваливаются в сон, и она накрывает их мягким плюшевым пледом. Обычно лечение обратной проклятой техникой требует огромного количества энергии как от лечащего, так и от раненого, так что неудивительно, что они не выдерживают первыми. Иеири наблюдает за тем, как прозрачные крылышки двух мотыльков вспыхивают на белом свету уличного фонаря, и устало опускается подбородком на свои скрещенные на подоконнике руки. Дым легко взвивается в вязкую пустоту беззвездной ночи, но ее мыслям далеко до его призрачной невесомости. Сёко думает о том, что раны на телах двух маленьких девочек, хоть и не смертельны, но очень похожи на результат продолжительного насилия. Сколько времени они провели в том месте? Она крошит окурок в руке с бессильной злобой. Сзади негромко скрипит дверь ванной комнаты, впуская в тягучий полумрак номера поникших Годжо и Гето, держащихся за руки. Сугуру первым делом нашаривает взглядом спящих девочек и зависает так на какие-то несколько секунд, прежде чем усталость и стресс наконец-то берут свое. Его ноги предательски подгибаются, и он неуклюже обмякает в руках чудом поймавшего его Сатору. Вдвоем с Сёко они кое-как усаживают его на диване, едва не снеся длинную жердь напольного торшера, и устраиваются по обеим сторонам от него. Годжо аккуратно тянет на себя уже начинающего клевать носом Сугуру, укладывая его голову себе на колени. Иеири проделывает то же самое с его ногами, с дружеской легкостью хлопая его по бедру, и Гето бросает в ее сторону короткий благодарный взгляд. Руки Сатору в его волосах действуют как сильнейшее снотворное: очертания мотельной комнаты начинают расплываться, тени на стенах вытягиваются в причудливые кляксы и даже желтый свет ночника путается в его ресницах. Впервые за долгое время Сугуру забывается спокойным сном без сновидений. Иеири обменивается с Годжо понимающей улыбкой человека, не верящего в свое счастье, и ее маленькая ладонь, окутанная зеленоватым вихрем проклятой техники, плавно кружит над спящим Гето. К ее облегчению, он не ранен и не проклят. Сатору отводит с его изможденного лица черные блестящие пряди, разглядывая тонкие черты и повторяя их изящные изгибы самыми кончиками пальцев. Ему почему-то кажется, что запомнить их руками будет гораздо надежнее, чем всеми своими шестью глазами. Когда он поднимает голову, то видит, что Сёко уже спит без задних ног, удобно устроившись на коленях Сугуру. Годжо тянется рукой назад, к спинке дивана, набрасывая второй плед ей на плечи, и возвращается к своему медитативному занятию. Сон ласково смежает его веки.