Give Us A Little Love

Конечно, я был ребенком, Но снова твержу устало: Прекрасное невозможно И всё же существовало Помни имя своё — Оленье солнце

      — Не замечала за тобой склонности подбирать бездомных детишек, — голос госпожи Гунхильдр, обычно звонкий, звучит приглушённо.       — Фредерика, — Крепус приветственно чуть склоняет голову и получает в ответ элегантный реверанс. — Никакой склонности. Считай это... судьбой.       — Судьбой? — тонкие губы растягиваются в приятной улыбке.       — Да. Считай, что я почувствовал, что должен взять этого ребёнка к себе и воспитать как сына.       — Я не осуждаю. Но недостаточно просто оказаться в нужном доме, чтобы стать аристократом.       — Верно. Воспитание — то, что делает нас нами.       — Воспитание и образование.       — Не бойся, — говорил Дилюк накануне. — Я буду с тобой.       — Я не боюсь, — с детским упрямством отвечал Кэйа.       Но Дилюк всё равно вис у него шее, обнимал.       Они вообще быстро забыли в общении о такой вещи, как личное пространство, и если Кэйа, в принципе, был тактильным ребёнком, то Дилюк подпускал к себе только отца и вот теперь Кэйю.       И всё же Кэйа не врал, он не боялся. Чувства, что он испытывал, были схожи с чувствами морехода, который вышел из порта под радостные крики восхваления, потерял в шторме всю команду и нашёл невиданные земли изобилия. Радость? Едва ли. Неверие в своё везение, тревога и чувство вины? Больше похоже на правду.       Публичных мероприятий он не боялся, но нервничал, что может сделать что-то не так.       "Не бойся, я буду с тобой," — сказал Дилюк.       "Если что, держись рядом с Дилюком," — сказал мастер Крепус.       А Кэйа вспоминал родину. У них тоже были балы. И хотя большая их часть забылась, так как он был слишком мал, он помнил тёмную залу с тяжёлыми бархатными шторами, высокие свечи и тени танцующих пар, тревожно растягивающиеся по полу. Ему нравился запах плавящегося воска.       В Мондштадте всё по-другому. Большая светлая зала, много людей, на женщинах струящиеся платья в пол, на мужчинах, и на них с Дилюком тоже, фраки, шумно, очень-очень шумно. Кэйа не понимает, в Каэнри'ах действительно было тише или ему кажется, хочется сбежать домой, залезть под одеяло и не высовываться оттуда.       — Кэйа, познакомься, это Джин Гунхильдр, — сквозь беспорядочные мысли пробивается голос Дилюка. — Джин, это Кэйа Альберих.       Джин приседает в реверансе, и Кэйа запоздало припоминает, что нужно поклониться — как учили на занятиях.       — Приятно познакомиться.       — Мне тоже.       У Джин серо-голубое платье, явно подобранное под цвет глаз, светлые локоны, перехваченные диадемой, и непосредственное детское любопытство во взгляде. Кажется, Дилюк что-то про неё говорил, когда рассказывал о семьях аристократов.       — Джин тоже хочет стать рыцарем.       Точно. Это он и говорил.       — Хочу и стану, — важно кивает девочка. — Мы же договорились вместе сдавать вступительные.       То, что вступительный экзамен в Ордо Фавониус можно сдавать с тринадцати лет, Кэйа уже запомнил. Как и то, что он сложный, готовиться надо заранее, вот уже сейчас, и это очень-очень важно.       — Конечно. Нужно только подготовиться как следует, — снова начинает Дилюк. — Мы позавчера почти весь день провели на площадке.       — Кэйа тоже хочет вступить в Ордо? — заинтересованно спрашивает Джин.       — Наверно, — неопределённо пожимает плечами Кэйа.       — Это очень хорошо. Рыцарь – это самая благородная профессия. Они защищают слабых, обеспечивают порядок и соблюдение закона…       — Как будто бы это всё не так важно, —задумчиво замечает Крепус.       — А что тогда важно? — в тон ему спрашивает Фредерика.       — Быть хорошим человеком?       — Знаешь, самые хорошие люди — это убогие дурачки, потому что им мозгов не хватает быть плохими. Если бы в мире были только они, каким бы был наш мир? — улыбка госпожи Гунхильдр заметно горчит. — Чтобы делать дела нужны не хорошие люди.       Жар опаляет лицо, и мелькает последняя мысль, что это всё не по-настоящему. Кэйа закрывает глаза, а открывает уже на площади. Башня снова в огне, часы с вычурными цифрами показывают половину двенадцатого. Минутная стрелка, едва видная за всполохами, перемещается на одно деление. Почему часы не остановились? Разве внутри не всё сгорело?       Кэйа чувствует сильное желание убежать. Кэйа знает, что это не правда. Башня с треском ломается и падает на него.       Кэйа резко просыпается, едва не захлёбываясь собственным дыханием. Страшно. Действительно очень страшно.       В темноте спальни видится нечто большее, тьма бездны с яркими точками звёзд. Здесь не может быть звёзд, все звёзды остались в Каэнри'ах. Вся тьма осталась в бездне. В Мондштадте их не может быть по определению, тьма в углу — всего лишь тень от шкафа, бездонная дыра в стене —тень от спинки стула с накинутым на неё халатом. Эфемерные прикосновения — ветер из приоткрытого окна. Потусторонние шорохи — шелест деревьев.       Что-то проносится над ним, и Кэйа, зажмурив глаза, вскакивает с кровати и бежит к двери. Коридор, пару шагов и соседняя комната. Тут так же тихо и темно, но куда менее страшно. Дилюк спит на своей кровати, отвернувшись к стенке, одеяло сбилось у него в ногах, хотя окно открыто и уже не лето на дворе.       Это была занавеска, понимает Кэйа. Занавеска, качнувшаяся от порыва ветра и потревожившая тени. Но заставить себя вернуться он не может.       — Люк, — тихо тянет, присев на краешек чужой кровати. — Дилюк.       Кэйа несмело трясёт его за плечо, наконец получая взгляд сонных глав в ответ:       — Кэйа?       — Можно к тебе?       Дилюк заторможенно моргает. На совёнка похож.       — Ну да, — гласная тонет в зевке.       Кэйа ложится рядом, натягивая на них одеяло. Скоро Дилюк засыпает и снова скидывает его, тогда Альберих заворачивается в него, как в кокон. Тени недвижимо притаились в углах. Кэйа закрывает глаза и наконец тоже засыпает.       — Мать Джин — аристократка из рода Гунхильдр, когда-то служила в ордене и носит титул Рыцарь Ольхи. Отец — сенешаль церкви Ордо Фавониус, я не помню, был он вчера или нет? — Дилюк озадаченно хмурится, даже останавливается. — Ну, в общем, его зовут Шеймус Пегг, и они как раз разводятся.       — Разводятся? — переспрашивает Кэйа.       Они ходят по виноградникам — там, где разрешили — и собирают виноград в корзинку. Кэйа честно старается не съедать хотя бы половину из сорванного, КПД Дилюка повыше, но ненамного.       — Ну, да. Я слышал… я не подслушивал, просто случайно услышал, как отец обсуждал это с госпожой Гунхильдр, когда она приезжала.       — Разве можно так просто развестись? Это же плохо. Если вы поклялись перед… — Кэйа запинается и спешно продолжает. — Если ты выбрал человека, нельзя его просто так бросать. Только если что-то случилось…       — Не знаю, — пожимает плечами Дилюк, закидывая в рот очередную виноградинку. — Взрослым, наверно, виднее. Как думаешь, достаточно собрали?       — Ну я наелся, — улыбается Кэйа.       — Я тоже, а надо было собирать.       Минут через десять они всё же возвращаются в дом, отдают корзинку горничной и идут переодеваться. Они идут на пикник, с мастером Крепусом, а ещё с Фредерикой и Джин Гунхильдр. Для этого виноград и собирали.       — Пока ещё совсем не похолодало, нужно пользоваться моментом, — весело рассуждает Крепус. — Мы вчера обсуждали это с Фредерикой и поняли, что всё лето провели за бумажками и ни разу не сходили на пикник. Оденьтесь поприличней, но во что-то удобное, никто не будет заставлять вас сидеть с нами и обсуждать погоду.       Когда Джин приставляет к его горлу палку, которой изображает меч, и говорит сдаваться, Кэйа невольно косится на Фредерику Гунхильдр. Она такая… величественная. Его мама больше походила на тёплое одеяло, в чью заботу можно было укутаться, когда совсем плохо; на ласковый бриз, треплющий по волосам; на дом, в который хочется возвращаться. А госпожа Гунхильдр — великолепная цитадель, окружённая аурой властности. Как там её назвал Дилюк? Рыцарь Ольхи? Ей подходит. И Джин Гунхильдр в брючном костюме наставляет на него берёзовую палку.       Кэйа отбивается своей палкой, уклоняется, и все трое убегают ещё глубже в лесок, туда, где тень и бежит холодный ручей, подальше от взрослых, расположившихся в поле одуванчиков.       — С Днём Рождения! — радостно кричит Дилюк, подлетая к нему, и тянет к столу. — Давай, загадывай желание и задувай свечи!       Торт даже на вид состоит из шоколада в шоколаде, а сверху 10 свечей. Кэйа неконтролируемо расплывается в улыбке.       Он живёт с Рагнвиндрами меньше полугода, но всё, что было до, ощущается смутным кошмаром. Есть настоящее, где они учатся с Дилюком, играют с Джин, слушают добрые нравоучения от мастера Крепуса, носятся по виноградникам, а теперь вот перебрались на зиму в город, и Дилюк обещает научить его кататься на санках. Они много мечтают о рыцарстве, читают поэмы и рассказы про орден. Кэйа не уверен, что хочет стать рыцарем, но уверен, что хочет, чтобы настоящее не заканчивалось.       Он загадывает, чтобы вот это всё длилось подольше, и задувает свечи.       Праздники, наполненные смехом и тёплым светом свечей. Дождливые дни, проведённые дома за книгами и постройкой шалашей из простыней и подушек. Бесконечная беготня по Монду, уже на следующее лето Кэйа может с закрытыми глазами пройтись по всем переулкам города и не потеряться.       — Доброе утро, Чарльз!       — Здравствуйте, Чарльз…       — Можно нам, пожалуйста, лимонад! — уже хором.       Чарльз с усмешкой достаёт стаканы, когда со стороны доносится:       — Вы кажется, единственные дети, которые забегают в таверну попить лимонад, — со второго этажа спускается Крепус.       — Здравствуй, отец.       — Здравствуйте, мастер Крепус.       — Привет-привет. А что это вы тут? Разве вы не должны залипать на экзамен в Ордо, делая вид, что просто там гуляете? — с улыбкой спрашивает он.       Дилюк смущается, зато Кэйа показательно пожимает плечами:       — Там перерыв.       Выглядит презабавно.       — Ладно, пейте лимонад и бегите. Не забудьте про обед.       — Не забудем, — серьёзно кивает Дилюк. — А ты не знаешь, где Джин?       Улыбка сходит с лица Крепуса, но отвечает он как всегда ровно:       — Она вроде сегодня навещает Барбару.       — А, понятно.       — Попробуйте зайти в церковь. Если они будут там и если сенешаль Шеймус разрешит, можете вчетвером пойти.       Слышится звук разбивающегося стекла, и все неосознанно переводят взгляд на полупустой зал.       — Каждый раз, когда делаю минет, мне в голову всякая хуйня лезет!       Первым отмирает Чарльз: берёт тряпку и с едва сдерживаемым смехом идёт разбираться с дебоширом и причинённым ущербом. Напился же кто-то с утра.       Крепус, как в немой сцене, поворачивается к детям. Дилюк непонятливо моргает, а вот Кэйа стремительно краснеет, а потом и вовсе утыкается лицом в плечо Дилюка, не в состоянии поднять взгляд.       — Что… — начинает младший Рагнвиндр.       — Берите лимонад и идите дальше гулять, — с натянутой улыбкой прерывает его Крепус.       Вроде Дилюк хочет ещё что-то сказать, но Кэйа, готовый сбежать уже и без лимонада, утягивает его на улицу.       Чарльз возвращается за стойку с осколками стакана, невзначай смотрит на мастера и всё же не сдерживает смешок.       — Извините, — тут же одёргивает себя.       — Я думал, они нахватаются всякого через пару лет, когда пойдут служить, а не… — всё ещё в некой прострации тянет мастер Крепус. — Всё же таверна — не место для детей.       — Мне их не пускать?       — Да нет, так тоже нельзя.       Мальчишки выпивают лимонад за уличными столиками, где днём почти никогда не бывает людей.       — Я не понял…       — Люк, пожалуйста, не надо, — едва не хнычет Кэйа и залпом втягивает едва ли не полстакана холодного напитка через трубочку.       — Ладно, — кивает Дилюк.       Кэйа усмехается:       — Ты на совёнка похож, когда так делаешь.       — Не правда.       — А теперь на нахохлившегося совёнка.       Кэйа смеётся, Дилюк его шуточно пихает в плечо.       Допив лимонад, они идут в церковь, где действительно встречают Джин с её маленькой сестрёнкой, и уже все вместе идут к тренировочной площадке ордена. На сегодня назначены вступительные экзамены, и мастер Крепус довольно точно описал то, что они собрались делать. Но, во-первых, поглядывают не они одни: совершенно случайно рядом прогуливаются парочками молоденькие девушки, только лет на пять старше их, пробегает детвора из приюта Фавония, и Джин даже кажется, что она видела мельком Эолу Лоуренс (Дилюк, впрочем, её не заметил, а Кэйа до сих пор не встречался с ней вживую). А во-вторых, им доверили Барбару, и теперь все трое делали вид, что они взрослые, присматривающие за ребёнком.       Про обед им, разумеется, напомнила тоже Барбара.       — И всё же я не понимаю, почему они развелись? — говорит Кэйа, когда она уже сидят у Дилюка в комнате. — И что это за дурацкая система, что Джин живёт с госпожой Гунхильдр, Барбара с кардиналом Шеймусом, обе скучают друг по другу, а видятся в лучшем случает раз в неделю?       — Ну они же не могут обе жить с кем-то одним, — подумав, отвечает Дилюк. — Второму было бы одиноко.       — Лучше бы они обе жили с кардиналом Шеймусом.       — Почему?       — Он добрый.       Дилюк хмурится:       — Госпожа Гунхильдр тоже хорошая.       Кэйа слезает со стула и плюхается на чужую кровать, удобно растягиваясь на спине. И долго молчит, что-то обдумывая.       — Может она и хорошая, но точно не добрая, — наконец заключает он.       С приближением экзаменов накапливается напряжение. Дилюк всё дольше пропадает на тренировочной площадке, забывая про отдых, он будто хочет не только вступить в орден, но и сдать экзамены на максимальные баллы. Крепус его в этом молчаливо поддерживает.       — Отдыхать тоже надо, — говорит Кэйа.       Он сидит в тенёчке в паре метров от махающего своим двуручником Дилюка.       — Если не трудиться, ничего не добьёшься, — упрямо отвечает тот.       — Я не спорю, но ты и так на отлично делаешь все упражнения. И загонять себя до полуобморочного состояния нет никакого смысла.       — Все движения должны быть доведены до автоматизма, — повторяет Дилюк фразу своего учителя по фехтованию.       — Они уже, — Кэйа тяжело вздыхает и поднимается на ноги. — Пойдём искупаемся и вернёмся к тренировкам. А то ты сейчас перегреешься на солнце, смотри как палит.       — Весеннее солнце не такое жаркое.       — Такое, — Кэйа подходит ближе. — Пойдём.       — Кэйа, — раздражённо выдыхает Дилюк, глядя ему в лицо. — Если для тебя экзамены не важны, это не значит, что нужно отвлекать меня.       Кэйа замирает, пытаясь осознать, что только что… Что ж. Ладно.       — Ты не прав, — тихо говорит он и разворачивается. — Пойду на речку один.       Дилюк остаётся стоять, растерянно глядя ему вслед. Он не понимает, как так получилось, что он сказал такое?       Кэйа короткими тропками быстро добирается до речки и, скинув одежду и обувь, заходит в воду. Она ещё ледяная, но вот солнце в этом году действительно жарит так, будто уже разгар лета.       Он не столько злится на Дилюка, сколько пытается разобраться в себе. Он действительно изначально не очень-то горел идеей стать рыцарем и таскался по тренировкам и смотрам с Дилюком за компанию, но чем больше он занимался фехтованием, чем больше изучал какие-то теоретические материалы, тем больше ему нравилось. Сам процесс. Ему нравилось и заниматься с мечом, и изучать книжки по тактике, и вообще нравилось быть при деле, заниматься чем-то сутки напролёт. Но в жаркий полдень он предпочёл бы находиться где угодно, но не на тренировочной площадке. Не хватало ли ему усердия? Пожалуй. Считал ли он это неправильным? Определённо нет.       Дилюк подходит, когда Кэйа уже сидит на песочке и греется. Неловко пристраивается рядом, облокачиваясь о большой валун.       — Извини, — собравшись с мыслями, говорит. — Я не это имел в виду.       — Всё в порядке, — пожимает плечами Кэйа.       — Правда? — чуточку потерянно переспрашивает Дилюк. — Я не знаю, как так получилось. Я был сконцентрирован на тренировке, а ты под руку лез… Я не имею в виду, что ты виноват! Нет. Просто я не хотел этого говорить, ты тоже много тренируешься, и стараешься, и я уверен, сдашь, но как-то так получилось…       — Люк, — тянет Кэйа, понимая, что нужно спасать его из этого водоворота мыслей. — Всё в порядке. Я понимаю, правда. Всё хорошо.       — Хорошо, — кивает Дилюк.       — А теперь снимай одежду и бегом охлаждаться!       Дилюк послушно раздевается и начинает заходить в речку, как обычно медленно, постепенно привыкая к температуре. Терпения Кэйи хватает где-то на минуту, потом он напрыгивает на него сзади, окуная их обоих в воду.       — Кэйа! — кричит Дилюк, отплевавшись от воды. — Я же просил!       — Ну извини, извини, — сквозь смех.       — И голову намочил…       — Да ладно.       — Не да ладно, это у тебя волосы как высохли, так и лежат, а я потом буду похож на крио слайм с щитом, только красный.       — Нет, ты будешь похож на нахохлившегося совёнка, — Кэйа добавляет его брызг. — Но не волнуйся, я тебе помогу потом волосы расчесать.       Волосы Дилюка были отвратительно непослушными, от влаги вились, а из-за густоты прочесать их было тем ещё занятием. Но Кэйе, у которого волосы хоть и тоже были длинными и густыми, но тонкими, а потому всегда лежали так, как их положить, нравилось этим заниматься.       — А если ты запустишь феникса вон в то дерево, с него осыпятся яблоки? — тянет Кэйа, когда они уже лежат на песке.       — Если я запущу феникса вон в то дерево, вон то дерево загорится, — хмыкает Дилюк. — А тебе зачем?       — Яблок хочу, а вставать лень.       — Феникс буквально огонь, чего ты ожидаешь?       — Ну он же птица? Птица. Птица врезается в дерево, дерево трясётся, с него падают яблоки.       — Ты совсем дурак? — как-то обречённо вздыхает Дилюк. — А даже если бы было так, тебе бы всё равно нужно было идти эти яблоки собирать.       Кэйа ничего не отвечает, но, спустя пару минут, встаёт и идёт к яблоне. Выбирает два самых красивых яблока и срывает.       — Завтра тоже будешь всё утро пропадать на площадке?       — Конечно, — кивает Дилюк, принимая красное яблоко. — Спасибо. И так вечер будет занят.       — Твоим Днём Рождения, — со смехом уточняет Кэйа.       — Ну занят же. Да и я не понимаю, зачем устраивать такой большой праздник с приглашением всей мондштадской знати, когда на носу экзамены?       — Четырнадцать лет бывает лишь раз.       Сам экзамен стал апофеозом этого всеобщего нервного состояния. Перед самым выходом Кэйа неутешительно заметил, что у него дрожат руки. Это было странно. Он-то думал, что по сравнению с Дилюком и Джин относится ко всему попроще. А оказалось, нет.       Но всё завершилось благополучно.       — Поздравляю с успешным поступлением на службу, —уже вечером говорит Варка. — Не думайте только, что самое сложное позади. Всё только впереди: и тренировки, и сложности, и приключения.       Это, разумеется, не официальная речь. Результаты были оглашены пару часов назад, речи произнесены тогда же. Сейчас же мастер Крепус зашёл на пару слов к магистру, а Дилюк с Кэйе ждали его, чтобы вместе пойти домой. Да и пока все сдавшие становятся только кадетами, которые будут тренироваться и учиться при ордене, носить кадетскую форму, а через полгода сдавать уже внутренний экзамен, чтобы стать полноправными рыцарями Ордо Фавониус.       — Спасибо, магистр, — серьёзно отвечает Дилюк.       Перед сном Кэйа долго смотрит на выданную форму, пока не решает всё-таки быстренько примерить. Садится вроде неплохо, хотя его предупредили, что их шьют по образцу и возможно придётся подшивать. Кадетская форма отличается от обычной цветом — коричневый вместо чёрного — и отсутствием вензелей, но на груди красуется такой же герб Ордо Фавониус. Видеть его на себе иронично.       Он в Мондштадте уже четыре года, за которые научился спокойно проходить мимо статуи Барбатоса; относиться к собору Фавония, как к красивому зданию, выполняющему функции больницы и приюта; считать рыцарей защитой и опорой города. А ещё громко смеяться, свободно говорить, играть и ещё много чего. Ему тут нравится. Он не знает, что значит для него «нация» Каэнри'ах, но Мондштадт ему очень нравится. И всё же…       Стоя перед зеркалом, Кэйа тянется к затылку, дёргает за завязочки и снимает повязку. Откинув её на кровать, поправляет волосы так, чтобы было видно всё лицо. Оба глаза. Левый голубой и правый — чёрная бездна со вспышками холодных звёзд. Кэйе всегда казалось, что, если долго смотреть, он становится больше фиолетовым, чем чёрным, да и второй начинает отливать сиреневым. Впрочем, не то чтобы он часто его разглядывал. Что будет, если кто-то ещё увидит, даже представить страшно.       Вместе с формой выглядит странно. Чужеродно. Иронично.       Встряхнув головой, чтобы чёлка упала обратно, Кэйа наконец переодевается в пижамный комплект, аккуратно складывая форму, задувает свечу и на мгновение замирает с повязкой в руке.       — Ты уже спишь? — в комнату без стука заглядывает Дилюк.       Кэйа вздрагивает, но сам себе напоминает, что темно, волосы скрывают половину лица, всё в порядке.       — Почти. А что ты хотел?       — Там Аделинда испекла пирог с закатниками, — чуть запнувшись, говорит Дилюк. — Он на завтра, но, если спустимся, она нам отрежет.       Почти сразу Кэйа отворачивается и принимается завязывать повязку, разворачивается уже с улыбкой:       — Тогда пойдём.       Они спускаются на кухню, и Дилюк не может отделаться от ощущения, что, когда он открыл дверь, Кэйа смотрел на него двумя глазами.