Madhouse

***

Когда Чонгуку исполняется четырнадцать, боль не щадящая юное сердце начинает отпускать. Мальчик стал подростком. У него появились новые знакомые и интересы. Его жизнь налаживалась. Чон привык к своему новому дому, он стал родным. Теперь мыслей о прошлом доме не допускает, оттуда многое уже забылось. Чонгук добрый, открытый и ни капли не похож на своего отца. Мальчик копия мамы. Первое время его дразнили за открытость и сострадание, которое он проявлял к окружающим. Но это он, его личность и то, кем он является. Чонгук продолжал встречаться со Святым отцом. Разговаривать и открываться ему. Мужчина внушал доверие, разговаривая с ним не как с ребёнком, а на равных. Они встречались в разных местах: будь-то парк, их дом или лес. Когда выбор места падал на лес, Чонгук часто видел верхушку здания с крестом на верху — церковь, в которую за такой промежуток времени так и не потянуло. Сложно сказать, что мальчик начал верить во множество божеств, о которых ему рассказывал Тэхён, но отвергать их существование он тоже не мог. Святой отец никогда не надоедал ему уговорами посетить церковь, всегда говорил одно и то же: — Всему своё время. — Он шёл прикрывая глаза, объяснял и повторял, успокаивал и временами наставлял. Идёт тем же темпом что и мальчик, привычно руки за спиной сложив. Мужчина был одет в чёрную рясу, которую обычно надевал во время службы и проповедей. Он только из храма, а Чонгук — только со школы, о чём говорит его всё та же школьная форма. — Моя мама наоборот хочет, чтобы я оказался там как можно скорее. Вы такие разные. — Чон Соджин действительно выпроваживает сына из дома, чтобы он сходил да помолился в храме. Чонгук на мать внимания не обращает, точнее перестал, не так давно. Наставник спокойное, слегка уставшее выражение лица сохраняет, ни чуть словам мальчика не удивляется. Под их ногами хрустят упавшие на землю иголки сосен с шишками, одну из которых Чонгук ногой пинает. — Должно быть Соджин хочет, чтобы ты стал к ней ближе, понял её чувства и тягу к Всевышнему. — Чон его словам кивает, те как всегда звучат убедительно. Он снова на верхушку церкви в виде креста смотрит, кивает своим мыслям и думает о том, что стоит попробовать. Его так убеждают в этом, может всё не так плохо, как он думает?

***

— Только не говори, что ты отправишься в это пекло сектантов. — Хосок сидит на поломанном стуле на крыше, говорит осуждающим тоном. Шестнадцатилетний на Чонгука смотрит, а тот яблоко зелёное откусывает задумываясь. Рядом на стуле сидит Чимин, он зубрит параграф заданный на сегодня, на который прошлым вечером подростку было плевать. По сведённым вместе бровям можно сказать, что всё его внимание сосредоточено на книге. — Хочешь сказать, моя мама тоже сектантка? — Чон на друга не смотрит, он как всегда в небе что-то высматривает. — Если честно, очень похоже. — Чонгук хмыкает, огрызок в ближайшее ведро выбрасывает. — Возможно ты и прав. Но я просто хочу попробовать. — Она тоже просто попробовала, глянь как её твой Святой папочка выдрессировал. — Младший на второгодника смотрит и хмурится, ему очень не понравилось то, с каким подтекстом он это произнёс. — Хосок, это было слишком. — Сейчас глотки друг другу перегрызут. — Прекратите собачиться, я пытаюсь сосредоточиться! — Рассержено. Чимин поднимает взгляд на двух, вроде как друзей. Он со всей надеждой на понимание одноклассников возвращается к чтению. — Чимин, родной, тебе это не поможет. До конца перемены две минуты. — Чимин обречённо стонет и книгой себя по лбу бьёт. Лебедь в дневнике обеспечен. Чонгук на них внимание не обращает, снова задумывается. В поле его зрения случайно та самая церковь попадает, он уже порядком устал об этом думать, но мысли не отпускают. Нужно попробовать. — Чонгук-а, ты идёшь? — Хосок подбирает свой и его рюкзак и идёт на выход. Младший из мыслей медленно выползает, руки в карманы брюк засовывает и за второгодником идёт, пока Чимин выругивается про себе под нос.

***

Чонгук стоит возле железных ворот перед территорией храма. Переминается с ноги на ногу, губу закусывает. Ждёт сам не знает чего, круги наматывает. Он смотрит как из храма выходят верующие один за одним, они крестятся перед иконой Бога и не оборачиваясь идут на выход. Чонгук посчитал это странным но значения не придал. Женщины в платках — тоже не новость, мама его чуть ли не на постоянной основе носит. Мальчик с пяток на носки перекатывается, вдыхает весенний воздух, насыщенный запахами природы, цветов, леса. Рюкзак на плече поправляет и наконец решается сделать шаг вперёд. Как же мальчик удивился, что ничего страшного, из того что он себе представлял не произошло — Земля на две части не раскололась; он не уверовал как мама сию секунду; он всё так же твёрдо стоит на земле, покрытой травой. Делает пару несмелых шагов и останавливается. Что-то тянет его назад, как будто вот ну не должен он здесь быть. Перед тем как набраться решимости уйти его окликают. — Чонгук-а, — Конечно это Святой отец, кому ещё тут быть? Он выходит их церкви навстречу мальчику, топчущегося на месте. — Неужели моё зрение меня не подводит? — Он улыбается радостно, конечно, вот это новость, сам Чон Чонгук пожаловал. Мальчик неуверенно тупит взгляд в пол. — Сам-то ты вряд-ли дальше пойдёшь, провести тебя? — Чонгук на него неуверенно смотрит. Солгать собирается. — Нет, я просто жду маму. — Стыдливо глаза в сторону отводит. — На территории храма — лгать грешно, мальчик мой, — Ещё ярче улыбается, словно издевается. Чонгук на него смущённо смотрит, за ложь свою стыдно становится. — Твоей мамы здесь нет, но я расскажу всё что тебе стоит знать. Если ты доверишься мне — всё будет хорошо. — На Чонгука невероятно легко в который раз слова мужчины действуют. Он кивает и ещё один шаг навстречу делает, даёт понять — доверяет. Наставник понимает это, мягко вокруг тоненькой кисти мальчика ладонью обхватывает, после — медленно ведёт его внутрь церкви. Сам иконе на входе крестится, но подростку сделать того же не говорит. — Когда захочешь придти сюда снова — по крестись, так мы проявляем смирение перед Всевышним. — Они проходят в большое помещение, в котором чаще всего происходят молитвы, там весят большие алтарные картины, с золотой рамкой, а перед ними — канди́ло с горящими свечами. В нос ударяет странный церковный запах и мальчик интересуется у священника, что это. — Так пахнет ладан и мирра, освященное вино, свечной воск и запах деревянной мебели. — Чонгук прислушивается к запаху и доверяется своему обонянию. Он кивает на слова мужчины и идёт следом дальше. Помещение просторное, даже слишком. Здесь туда и обратно снуют люди, ставят свечи, молятся, здороваются со Святым отцом. Женщины, к огромнейшему удивлению подростка — целуют тыльную сторону ладони священника, пока мальчик с огромными глазами на всё это смотрит. Мужчину здесь должно быть считают за Бога, раз к нему так относятся и благоволят во всём. Все ему улыбаются, все благодарят за что-то. Святой отец улыбаясь мягко им отвечает любезностью на любезность. Люди на него как на божество снизошедшее с икон смотрят. Верят его словам так, будто он здесь Всевышний и в его руках судьба каждого пришедшего. Мальчику даже кажется, что выглядит это как безумство, как непоколебимое покорство перед обожаемым идолом — это пугает. Мама также на священника смотрит, должно быть и руки ему целует. Чонгук всматривается в образы божеств и тихо восхищается. Ему правда нравится то, что он перед собой видит. Священнослужитель проходит дальше и говорит мальчику посмотреть вверх, а сам остаётся наблюдать за реакцией подростка. Чонгук вскидывает голову и видит невероятной красоты искусство. Облака, ангелы, святые и Боги. Мальчик улыбается и глаз оторвать не может. — Откуда такая красота? — на выдохе произносит восхищённо. — Ещё в эпоху Барокко, художники придумали такой стиль разрисовки куполов в церквях. Живописцы создавали «перспективные плафоны» с иллюзией прорыва плоскости потолка, вместо которого прихожане видят небо, облака и ангелов — защитников наших. — Как болванчик кивает словам священника мальчик. Ким подходит ближе, вместе с ним смотрит на рисунки. Ладонь на макушку кладёт, длинные тёмные волосы меж пальцев пропускает, гладит. А Чонгуку хоть бы хны, пусть делает что хочет, только не мешает. Они несколько раз помещение обходят, мальчик взгляд на самое дальнее от них место обращает, там проход, закрытый плотными расшитыми золотой нитью шторами. Мальчик двигается в ту сторону, но не доходит, его за локоть тормозит Отец Ким. Немного нервозно сжимает предплечье мальчика и объясняет, что это закрытая часть, туда посещения запрещены и что это место только для служащих церкви людей. Любопытство мальчика слова мужчины не утоляют, ему по-прежнему хочется туда пойти. Он силой одёргивает себя от желания двинуться туда снова и следует за Тэхёном. После того как Святой отец рассказал мальчику о каждом божестве на иконах — они покидают церковь и следуют в храм для исповедей, находящийся рядом. Чонгук повторяет за мужчиной движения указательным и средним пальцем, ко лбу, груди, правому а после левому плечу, лёгкий поклон. — Быстро учишься. — Довольно подмечает наставник, следуя внутрь. В храме много лавочек, очень много, Чон даже не уверен, что во время проповедей все они используются, хотя Святой отец убеждал в обратном. В отличии от церкви, здесь присутствовали лампы с искусственным светом в то время как там, помещение освещали только свечи и естественный свет из больших окон. Здесь как и в церкви, присутствует комната, спрятанная за плотными, уже белыми шторами. От лёгкого сквозного ветра они колышутся, но не открывают вид на находящееся за ними. Святой отец просит мальчика присесть на одну из лавок и дождаться его. Сам мужчина последовал вперёд по белоснежному ковру, к месту где он проводит проповеди. Перед ним на стене большой крест, на нём — распятый Иисус. Чонгук уже знает как его зовут, исходя из прошлых лекций. Святой отец складывает руки в молящемся жесте и долго шепчет что-то одними губами. Мальчик чертыхается, когда из секретной комнаты, скрытой от его любопытных глаз, отодвинув белую ткань выходит мужчина. По возрасту напоминает самого Святого отца, который к слову не обратил внимания на появление этого человека. Мужчина смотрит на Святого отца, продолжающего молится, а потом неожиданно и на самого мальчика. Тот на него испуганно во все глаза смотрит, сжимается от холода карих, почти чёрных как бесконечность глаз. Мужчина хмурится, думая о чём-то своём. Он концентрирует всё своё внимание на одном человеке и идёт к Киму. Тот как раз перестаёт молится и на ассистента смотрит. Святого отца встречают низким уважительным поклоном, в то время как он сам ограничивается кивком. Они тихо перебрасываются парой слов и этот самый ассистент проходит почти весь храм, присаживаясь на предпоследней лавке другого ряда. Мальчик за ним наблюдает всё это время, до того момента, пока рядом с ним не садится Святой отец. — Ты можешь приходить сюда в любое время, отдыхать от городской суеты, проблем и даже от Соджин, — Чонгук тихо смеётся с того, насколько это иронично звучит. — Церковь нужна уверовавшим, чтобы попросить у наших Богов и святых то, чего им не хватает. Поставить свечку за благополучие своих родных и близких, или попросить у усопшего дорогого им человека защиты. В храме же, ты можешь находиться столько, сколько твоей душе будет угодно, Чонгук-и. Молится, остаться в тишине или исповедаться, послушать мои проповеди, успокоится душой и попросить у Господа нашего помощи, попросить его указать верный путь. Если этого тебе будет недостаточно, конечно приходи ко мне, я буду рад поговорить с тобой на этой территории. — На моей территории. — Осталось несказанным. Они какое-то время сидят в тишине, каждый думая о своём — Святой отец о мальчике рядом, а мальчик о следящем за ними ассистенте, взгляд которого сверлит в спине подростка дыру. Чонгук осторожно сообщает о том, что ему пора домой и священник провожает до выхода из храма. Как только юноша переступает порог храма ему непроизвольно становится легче дышать, ассистент (будь он неладен) испортил всю атмосферу и всё настроение. Мальчик ещё раз смотрит на церковь рядом и не спеша идёт домой, продолжая думать о сокрытой ото всех комнате в ней. Золотистые шторы буквально не дают ему покоя. Чонгук пусть и сгорает от любопытства, но проверять лично в тихую не собирается, у него на такое смелости не хватит. Святой отец, как только выпроводил Чона на выход, присоединяется к своему ассистенту. — Святой отец, когда вы говорили о ребёнке следователя Чона, вы имели в виду этого мальчика? — Мужчина сидит не оборачиваясь, на стоящего рядом, привычно сложившего руки за спиной Кима. Священник в хитрой улыбке губы кривит, на распятого в конце зала Иисуса смотрит. — Да, Чон Чонгук его сын. — Не расскажете зачем он вам? — Ассистент взмокшие ладони друг о друга потирает. Видя какие зверства совершает человек рядом с ним, хочется быть осторожным и при этом находится в курсе всех дел. Священник задумывается. — Сначала я думал просто убить его и миссис Чон, — Медленно на лице снова появляется безумная улыбка, священник заходится в хриплом смехе. — Но увидев мальчика впервые, я придумал кое-что по-интереснее. — Ассистенту даже представлять не хочется, что именно задумал псих стоящий рядом с ним. Внезапно, со стороны скрытой комнаты раздаётся звонкий стук упавшего предмета. Мужчины устремляют свои взгляды туда, ожидая, выйдет ли кто оттуда или придётся проверять самим. Там воцаряется абсолютная тишина, священник не прекращая улыбаться уверенно ступает в сторону секретной комнаты. Ассистент поднимается на ноги, но по жесту вытянутой священником ладони остаётся стоять на месте. Мужчина скрывается за белыми шторами. Несколько секунд напряжённой тишины и храм заполняет вопль испуганной женщины. Глухой, но такой громкий в тишине храма удар оглушает жертву, та судя по звукам падает на пол. Снова тишина, она разбавляется хрипами и мольбами обречённой, неудачно оказавшейся и подслушавшей весь разговор женщиной. По шаркающим движениям передвигающейся и задушенному смеху Кима понять удаётся мало. Спустя секунду из комнаты скрытой шторами показывается окровавленная рука жертвы, она ползёт по белоснежному ковру, оставляя за собой кровавые полосы. Она задыхается в мольбах и хриплых вдохах, борясь за свою жизнь пытается уйти от неизбежного. Когда она поплывшим взглядом замечает ассистента, она начинает громче и живее пытаться выбраться из когтистых лап Смерти, что схватила за щиколотки и тянет в свои объятия, не давая сопротивляться происходящему. Женщина умоляющими, полными слёз глазами на замершего на месте мужчину смотрит. Что-то шепчет, кричит хрипло, но её скулёж заглушает смех вышедшего из секретной комнаты Святого отца. В его руке большой деревянный крест, с которого на белоснежный ковёр капает густая, алая кровь. Священник свободной рукой с щеки стирает капли багровой, с металлическим привкусом жидкости, останавливаясь перед ней. Священник на старающегося не показывать свои эмоции ассистента смотрит, как всегда улыбается. Ким на одно колено опускается и за волосы хрипящую хватает, приподнимая. Она что-то хрипит, из последних сил на священника смотрит. — Что ты здесь делаешь? — Угрожающим шёпотом. Крест в сторону откладывает, и как-то заботливо вьющиеся пряди за уши заправляет. Перед ним, борющаяся за свою жизнь миссис Пак лежит. Женщина часто посещала храм с Чон Соджин, благодаря ей та впервые здесь оказалась. — О-отпустите меня.. п-прошу.. — Бубнит совершенно не то, что хочет услышать Ким. — Спрашиваю ещё раз. — Я н..икому не скажу… — Ослеплённая страхом женщина, вопрос не различает, не того молит о пощаде. — Неверный ответ. — Волосы её из рук выпускает, крест с пола поднимает и в руке дерево сжимает. Тэхён на ассистента своего смотрит, снова улыбается. — Не отворачивайся. — Беззвучно одними губами шепчет. Замахивается Ким без предупреждения, жертва даже крикнуть не успевает. Деревянный крест проламывает кость в височной части, пуская кровь наружу. Потом ещё один удар, после которого миссис Пак валится замертво. Из её теперь уже безжизненных глаз, с расплывшимся зрачком стекают последние слёзы. Священник тяжело дыша наклоняется и с шеи теперь уже грешницы золотой крестик срывает. В руках золото окровавленное вертит, чему-то своему улыбается. Он забирал частичку каждого, кто был наказан его руками. Крестики или часы, серьги и прочее, хранились лично у него. Это служило напоминанием о том, сколькие полегли от его рук. Трофеи. — Сделай так, чтобы её не смогли найти, — Шокированный ассистент и слова из себя не выдавливает, на остывающий труп смотрит. Святой отец на него с искренним изумлением, ведь так и не услышал ответа. — Эта сука — мать Пак Чимина, лучшего друга Чонгука. Если кто-то прознает о её смерти, мальчики будут сильно горевать. Я слишком долго обрабатывал мальчишку, чтобы он снова от меня закрылся. — Ассистент кивает заторможено, жаль вот только Кима такой ответ не устраивает. Он к напрягшемуся всем естеством мужчине подходит, окровавленным крестом подбородок цепляет, на себя смотреть заставляет. — Ким Намджун, ты услышал? — Названый кивает уже увереннее. Священник остаётся довольный ответом на этот раз. Он бросает на пол орудие убийства и выходит из храма со спокойной душой.

***

Жадно делящим друг на друга кислород, страшно не повезло оказаться не в том месте и не в то время. Они жертвы печально сложившихся между собой обстоятельств, странно и неправильно любившие друг друга, грешно зажимающие, требующие большего от самих себя. У них пьяная, разгорячённая, животная страсть и желание быть рядом. Даже здесь, в месте куда приходят вымолить прощение, или потребовать благословение. Пара, которая не должна, но которой хотелось существовать в этом мире вместе, ограничивалась быстрым, безудержным сексом, подалее от глаз чужих и близких. Ким отчётливо помнил, как миссис Пак извивалась в его руках, как он сбрасывал со стола все ритуальные инструменты, и раскладывал на нём алчную до его поцелуев женщину. Она молила его как того самого Господа, не ради которого приходила сюда, а ради того, от которого сходила с ума с момента их первой встречи. В памяти отпечаталась их близость и одержимость друг другом, кайф расползающийся по венам как наркотик, отпечатки пальцев, что жгли на коже от жары и духоты маленькой секретной комнаты. Как сейчас, он помнит задушенный шёпот Пак Киён, когда пальцы мужчины сжимали тонкую, лебединую шею: — Прошу.. Намджун, молю тебя.. — Она больно оттягивала его волосы у корней, за что получала не менее болезненные укусы в шею и острые ключицы, о которые можно было порезаться одним неверным движением. Намджун не резался, он балансировал на лезвиях будто на краю пропасти, в которую порезавшись он с радостью свалился бы вместе с ней. Звук рвущейся ткани на её теле, острые ноготки со сладострастной болью впивающиеся в кожу спины, уходящие из-под его внимания. Её мольбы и стоны, его хриплый шёпот и горячее дыхание на теле Киён. Сводило с ума. Два умалишённых, голодных зверя, они поддаются своему желанию. Пустые, холодные стены храма и Господь Бог свидетель их страсти, за которую один из них понесёт страшное наказание. Но не сейчас, возможно потом, в ближайшем будущем. А пока они насыщаются друг другом, не в состоянии и нежелании отпускать. Один другого метят наливающимися кровью засосами, укусами, царапинами. Ким в самый последний раз в глаза полные похоти смотрит, а те на него, с обожанием и вечным повиновением в чём бы то ни было. Он разводит колени в стороны, одним резким движением входит в податливое тело. Топит в животном поцелуе оглушающий крик боли, от которой кайфуют оба. Им двоим дискомфортно, но так чёрт побери хорошо, что сознание заостряет внимание лишь на доставляемом друг другу удовольствии. Развратно вгоняя в её тело член, он шепчет о грязной страсти, маскируя её под любовь. У них обоюдно, пошло и жадно. Её слёзы слизывает, на языке солоноватый привкус ощущая и в губы вгрызается, едва ли не рвёт. Она платит ему кровавыми полосами, заживающие с неделю, платит собой и своим телом, развратно выгибаясь в спине, чтобы ближе, теснее, жарче. — Намджун.. — Киён.. Стены этого храма их похоть в себе заключат и прознать о тайной связи в секретной комнате не позволят. Впитают каждое сказанное здесь слово, вдох и стон. Подслушают о бесконечном желании друг к другу, все мольбы кроме одной единственной в жизнь воплотят. Им двоим Всевышний быть не позволит, грубо вырвет из жизни одного из них, попрощаться даже не даст. Заканчивают как всегда, громко и одновременно. Долго восстанавливают дыхание, пока Ким с женского тела пот сцеловывает, солёное тело грубыми руками гладит. После животной близости он покладист и нежен, лишь до момента разлуки. Тогда он снова её грубо поцелует, холодно в горящие им одним глаза взглянет и уйдёт, пообещав встретиться ровно через неделю. Их несбыточные фантазии разрывает скрип открывшейся двери в храм. Киён всем телом дёргается, а Намджун ладонь к её губам прислоняет, затыкая. Он прислушивается и узнаёт голос Святого отца, не идущего сюда, а остановившегося перед Распятым. Диáкон спешно одевается, матерится про себя, когда застегнуть пуговицы на рубашке не удаётся сразу. Он коротко на такую же одевающуюся с болью во всём её теле женщину смотрит. Она на дрожащих ногах со стола сползает, медленно к нему идёт и помогает с пуговицами справится. Ким её благодарит быстрым поцелуем в губы, щёку нежно оглаживая. Палец к искусанным губам приставляет, когда та сказать что-то хочет. Головой отрицательно машет, волосы пальцами приглаживает и не оглядываясь выходит из секретной комнаты. Оставляет в ней свою страсть и скрытую нежность. Видит молящегося Иисусу Святого отца, потом замечает мальчика, сидящего на скамейке, он ребёнка с интересом разглядывает. Лицо его ему незнакомо, но Диáкон отчего-то догадывается, кого видит перед собой. Мужчина двигается вперёд, к священнику. Ким Тэхён говорит подождать его на скамье в конце зала, а беспокоящийся не о себе, а о душе спрятанной за белоснежными шторами он делает то, что было велено. Псих перед ним если что-то прознает, не сносить им головы обоим, двое в тёмном лесу окажутся, закопанными в сырой земле со сломанными костями. Кима от такой мысли трясти начинает, он послушно идёт на указанное Святым отцом место и ждёт. То и дело на шторы поглядывает, надеется, что у Пак Киён хватит мозгов не совершить какую-то хрень. Ни чуть мужчину заискивающий тон священнослужителя не удивляет. Они всех так обрабатывают, к себе приучают. Желание всегда возвращаться внушают, себя Богами в их глазах возносят, а те ведутся, как и все остальные до них. И этот мальчик поведётся, главное чтобы послушным был во всём и проблем не доставлял. У Намджуна было мало удовольствия маленького мальчика, убитого Кукловодом в лес относить. Жаль его было, костёр по-этому и развёл, чтобы поскорее остывшее, не начавшее разлагаться тело ребёнка нашли и семье вернули. Человечность в нём присутствует, в отличие от молящегося каждый день Богу, Святого отца Кима. Но кто не грешен, правда? Даже матерные выражения по всей своей сути грешны, по итогу все в Ад попадём, чего дрожать и крестик на шее носить? А Намджун вот носит, просто потому что обязан, а не от бесконечной любви к несуществующему Господу. И вот, когда они остаются один на один, звон упавшего кубка оглушает помещение. Диáкон про себя матерится и всё живое проклинает. « — Блядство... » Губы в тонкую полосочку сжимает, глаза жмурит как от боли. Он хочет пойти и проверить, сказать Святому отцу мол, сквозняк, но его останавливают жестом вытянутой руки. Намджун слышал крик Киён, видел страх и надежду в её глазах, когда она увидела его. Ким просто не смог ничего сделать, та была обречена. Он видел слёзы, осевшие ранее на его языке горечью, кровь капающую с креста на белоснежный ковёр. Всё видел, всё слышал, ничего не сделал. Жалеет-ли он? Сейчас нет, но в ближайшем будущем, когда будет прятать остывающий труп — обязательно. Возможно пустит слезу, всё же он не каменный. Им было принято решение оставить труп женщины в подвале этого же здания. Сюда входит только священник и он сам, опасаться нечего. Подвальные коридоры большие, достаточно, чтобы трупный запах засел там прочно, и не просочился в сам храм и главный зал. Намджун произнёс короткую молитву за упокой её души и попросил прощения. Он вышел с грузом на сердце и плотно закрыл дверь темницы Пак Киён. Здесь её похоронили, здесь разложится её труп и из него полезут трупные черви, сжирая органы и мягкие ткани. Крысы им в этом помогут. Они вылезут из маленького окошка вентиляции, будут жрать её конечности и обгладывать кожу и мышцы. Когда наконец им не будет чего жрать и останутся одни лишь кости, там они и пролежат, ровно до того момента, пока о них кто-нибудь не вспомнит. А Намджун будет помнить, возможно даже стащит у Святого отца её нашейный крестик и вернёт владелице. Золотой крестик — ключ к спасению души, выражающий искренние стремления к доброте, свету и познанию. Так пусть же её душа познает спасения, ведь Ким искренен в проявлении своего уважения к её участи.

***

Чонгук конечно узнаёт о пропаже миссис Пак от не находящего себе места Чимина. Школьным днём Пак паникует о том, что мать так и не вернулась из храма, как планировала. Чон с второгодником на пару конечно успокаивали его, говорили утешительные речи, благодаря которым Чимин держал себя в руках, но это мало чем помогало ему. Кукловод так и не был пойман, после случая с тремя жертвами и расследованием дела Капитана Юстиции Чон Ныля — дело закрыли из-за отсутствия улик, подозреваемых и свидетелей. К тому моменту Чонгук более менее смирился со смертью отца, не убивался и на удивление перестал вести диалоги со звездой. Вместо неё он говорил со Святым отцом, ведь слышать на свой монолог ответ куда приятнее, чем оглушающую тишину. Святой отец стал ему другом и приятным собеседником, он лечил душу подростка разговорами, утешениями и размышлениями о будущем, которое Чон видел очень размыто. Отец Ким не боялся прикоснуться к ребёнку, обнять его когда тот был уж слишком расстроен, Чонгук привык к мужчине, открыто доверял ему и всему, что тот делает. В храм мальчик стал наведываться чаще, там действительно к нему приходило спокойствие и он чувствовал равновесие. Его проблемы казались ему мелочами, которым он не придавал много значения. Его состояние нормализовалась, всё благодаря Святому отцу, не так давно пришедшему в его жизнь. Молитвы звучали из его уст песней, когда Тэхён приходил в храм и случайно замечал ребёнка за молитвой. Конечно он не смел тревожить его, а просто следил за всеми его телодвижениями, голосом, льющийся патокой на слух Кима. Ему льстило отношение Чона к религии и Богам, к которым он так долго подталкивал Чонгука.

***

— Мама Чимина пропала без вести, это волнует меня. — Мальчик сидел в храме на скамье, а в паре десятков сантиметров от него — Святой отец. Мужчина выжидающе смотрит на мальчика, но продолжения не следует. — Надеюсь ты не уделяешь этому много внимания, Чонгук-и. Её обязательно найдут и твой друг будет в порядке. — Подобострастно смотрит в карие глазки мальчика, улыбается заискивающе. Снова в своей правоте убеждая, в который раз его голос успокоительным на Чонгука действовал. Мальчик недолго думает и грустно на священника смотрит. — Я много думаю об этом. Чимин дорог мне, его проблемы ощущаются как мои собственные. — Брови чуть вместе сводит, кулачки по-крепче сжимает, губы его слегка дрожат, будто вот-вот сломается. А перед Отцом Кимом сломаться ему не страшно, знает, что утешат и плечо для слёз подставят. Естественно, мужчина понимал о ком идёт речь. О стервозном Пак Чимине, лучшем друге Чонгука, тот о нём много рассказывал. Мальчик улыбается, вспоминая лучшего друга в разговоре. Ким знает, что они одноклассники, хорошо знает семью Пака и его самого не раз видел с Чонгуком. Улыбчивый, острый на язык и уверенный в себе подросток. Чонгук обо всём Киму рассказывает. Говорил, что Чимин и некий Хосок, о котором мало что ему известно — не одобряют их с Тэхёном разговоры, из-за них Чонгук начал мыслить по-философски, его взгляды на жизнь изменились, ещё и Чон со своим: — Сквернословие — грех; похоть — грех; зависимости — грех. И какому современному подростку будет нравится пай-мальчик, не отходящий от юбки матери, в его случае — от спины Святого отца? А вот самому мужчине — да, нравится. Его послушание и покорность перед ним, детская наивность и нежная черта характера подростка. Он не спешил встречаться с кем-либо, как второгодник или пробовать курить на крыше как Чимин, к слову Паку это не понравилось. Мальчика тянуло лишь к природе, и ей одной. Лес был частым местом единения мальчика, об этом священнослужитель тоже знает. И о том, что белая резинка на руке у мальчика просто ключ от его школьного шкафчика, и она не открывает какой-то ящик-Пандоры. Белый цвет шёл мальчику, впрочем, белый идеально подчёркивал непорочность этого ребёнка, от которой Тэхён нездорово тащился. — Твоя эмпатия и чувство сопереживать другим поражает, но это не твои проблемы, мальчик мой. Конечно, исчезновение мамы твоего друга ужасное происшествие. Но нужно верить в лучшее. Чем ты поможешь своему другу, если будешь не в состоянии поддержать его в трудную минуту, нуждаясь в помощи лично? — Чонгук видит смысл в словах этого человека. Он роняет одну единственную слезу, та быстро скатывается по щеке и падает на сцепленные между собой руки. Мальчик жмурится и ближе к священнику подсаживается, головой на его грудь прикладывается, а тот и не против. Сам к себе ближе тянет, как всегда по волосам гладит, что-то размеренное и успокаивающее шепчет. Внезапно руку, что волосы мальчика перебирала, на голое колено кладёт, гладит, немного выше по бедру скользит и обратно, к худенькой коленной чашечке. Чонгуку такое касание незнакомо, оно кажется ему странным, напрягающим. Но то, каким голосом Тэхён шепчет ему о том, какой он сильный, красивый, и что он вообще в восторге от мальчика — расслабляет его. Касания к его ноге наоборот кажутся приятными, заботливыми. Мальчик в конец расслабляется не чувствуя, как его бедро сжимает большая ладонь, и потяжелевший вздох сверху. Глупо отрицать, что мальчик совсем никак не влияет на Тэхёна. Как и то, что невинность мальчика никогда не разжигала в его чувствах что-то большее, чем просто благосклонность к бедному ребёнку. Ему нравилось видеть улыбку на лице Чонгука, но видеть слёзы было куда приятнее. Ему хотелось прикоснуться, почувствовать кожу мальчика, и быть к нему близким настолько, чтобы мальчик любил и возносил только его одного. Только на Святого отца обращал внимание, чтобы никому в его сердце больше не было места. Чувство собственничества и ревности росли в нём с каждым днём. Ему хотелось ощущать его кожей, сделать своим, оставить в подле себя и брать каждый божий раз, когда вздумается. Даже если через слёзы и вопли мальчика. Через его «не хочу» и злые, обиженные глаза. Хочется. Отец Ким одёргивает руку, сжимает ту в кулак и заставляет себя подождать ещё хотя бы два года. В шестнадцать мальчик станет сформированным парнем, ещё красивее и слаще. Ради такого стоит потерпеть. Ким улыбается своим мыслям загадочно. Два года, не так много, в сравнении с тем, сколько он терпел до этого. Он потерпит, от него не убудет.