Дурная кровь

      — Джуни, — по голове мягко погладили. — Не спи пока.       Край одеяла скользнул вниз, обнажая спину. Сердце, казалось, билось едва-едва, прилипшее к позвоночнику, лихорадочно горячее.       — Замёрз? Почему ты так трясешься?       Подцепив указательным пальцем подбородок, Джемин заставил повернуть голову, взглянуть на себя. Ренджун не знал, что именно он увидел в его лице — но оно заставило его нахмуриться, облизнуть сухие, потрескавшиеся от мороза губы. Раньше Ренджун обязательно бросил бы колкую ремарку; когда Джехён брал, не спросив, он всегда сопротивлялся. Но теперь огня в нём не осталось ни капли, лишь припорошенные снегом остывшие угольки.       — Сделай это быстро.       Ренджун развернулся на спину, закрыл глаза. Метель стучалась в стекло, выла так, что уши закладывало. Старые толстые стены, хотя и не поддавались напору сильного ветра, поскрипывали и вздыхали. Никто не услышал бы их в этом шуме.       Впрочем, Ренджун не собирался кричать.       — Это будет быстро, только если ты не станешь упрямиться, — вздохнул маркиз. — А потом мы ляжем спать, ладно? Мне придется ночевать с тобой на одной кровати: здесь больше нет свободных. Я, конечно, могу поговорить с Джисоном — ему постелили внизу, на печи. Но не думаю, что мы там поместимся вдвоём.       — Мне всё равно.       Какое это имело значение? Это был не первый раз, когда Ренджун оставался на ночь в постели с насильником. Иногда он даже успевал забыться сном, хотя наутро всё равно оказывался разбит и обессилен. Джено тогда приносил ему женьшеневый чай, выпросив щепотку заварки на кухне.       — Вставай, — маркиз потянул его за руку, заставляя принять вертикальное положение, сунул под спину подушку.       В руках его были плошка с супом и ложка, и Ренджун непонимающе склонил голову в сторону. Если бы он съел сейчас хоть что-то, во время близости его точно вырвало бы.       — Потом.       — Когда потом?! — теряя терпение, простонал маркиз. — Ренджун, тебе нужно поесть. Разве мы не договорились, что ты не станешь мешать мне? Я должен доставить тебя живым и здоровым, и сделаю это, даже если ты будешь против.       Зачерпнув полную ложку, он сунул её Ренджуну в рот, и тот проглотил, едва не поперхнувшись. Тёплый бульон прокатился по пищеводу, плюхнулся в желудок, отозвавшийся острым спазмом.       — Меня вырвет, — шепнул Ренджун. — Не надо сейчас, меня точно вырвет. Пожалуйста, я не хочу…       Мрачное напряжение в чужих чертах смазалось чем-то похожим на нежность и вину, Джемин придвинулся ближе, невесомо коснулся щеки.       — Не торопись. Хочешь попить воды?       Помотав головой, Ренджун сжал руки поверх покрывала. Сердце дёрнулось, скакнуло вверх, будто резиновый мячик.       — Не нужно. Просто сделай то, что собирался.       — Собирался?       Неужели он хотел, чтобы Ренджун сказал это вслух? Унизительно. Почему всем им так хотелось пройтись по остаткам его гордости, раздавить твердым каблуком её осколки?       — Как ты хочешь взять меня? — выплюнул Ренджун.       Отчаяние кружило голову, и изображение перед глазами медленно начинало расплываться. Чёрт, только не слёзы. Он отказывался снова плакать перед ним, да ещё и по такому незначительному поводу.       — С чего ты вообще… — маркиз охнул, в дрожащем голосе его сквозил гнев и отчаяние. — Ренджун, никогда я не трону тебя против воли. И уж точно не сейчас, когда ты так ненавидишь меня, и думаешь, что Джено умер. Знаю, ты всё ещё не веришь мне, но хотя бы выслушай: в тот день Джено не попал в тюрьму, его вывели задним ходом. Нам нужна была лишь его форма — никто не усомнился бы в том, что это действительно он, если лицо узнать окажется невозможно. Мы… — он запнулся, подбирая слова, — тот человек в петле был преступником. Он всё равно бы умер. Я не мог рассказать раньше: во дворце даже у стен есть уши. Тем более, ты точно не стал бы верить на слово и потребовал привести того человека.       — Тогда почему ты решил, что я поверю тебе на слово сейчас? — всхлипнул Ренджун.       Неужели это было правдой? Маркиз, приближенный к королю, действительно мог иметь достаточно связей, чтобы провернуть такую операцию. Но зачем стал бы он так рисковать? Они все могли оказаться в петле, если бы всё раскрылось.       — Я не решил, — горько усмехнулся Джемин. Воспользовавшись паузой, он сунул Ренджуну в рот ещё одну ложку супа. — Просто надеюсь на это. А теперь ешь. Разве ты не хочешь убедиться в том, правдивы ли мои слова? К тому же тебе нужны силы, чтобы меня ненавидеть.       На главный тракт они вернулись ещё до рассвета. Метель за ночь кончилась, но успела занести дорогу так, что она стала едва различимой. Оставаться здесь было нельзя, следовало убраться от столицы как можно дальше на случай, если их будут искать. В подробности Джемин вдаваться не стал, но ясно дал понять, что король Севера об этом происшествии знал с самого начала. Быть может, потому та крохотная искра надежды, зародившаяся в душе, так упрямо не желала гаснуть. Имело смысл чужими руками убрать главу страны-агрессора, начавшего наращивать военный потенциал. Теперь Юг должен был погрязнуть в междоусобице и грызне за престол: наследника Джехён после себя не оставил, а молодая королева, не успевшая проносить титул даже и полугода, имела власти не больше, чем комнатная болонка.       Технически, это делало следующим королем Ренджуна, но он не думал, что хоть один человек в стране воспринимает его права на престол всерьёз. Никто не знал наверняка, жив ли он вообще, не говоря уже о том, в каком моральном состоянии находится. Он потерял за один день любовника, брата и друга — и хотя люди склонялись к совершенно разным вариантам того, кем для него были Джено и Джехён, все сходились во мнении о том, что это было трагедией. Единственным человеком рядом с ним оказался маркиз, во всем этом сумбурном вихре мыслей и чувств Ренджун так до конца не мог понять, что именно движет им. На Джемин был загадкой с самого начала, и до конца так и остался ей. Чужой мужчина, разделивший с ним постель, но так и не ставший ближе.       Доброта его была странной, даже пугающей: поначалу Ренджун думал, что действиями его руководит холодный расчет и желание выслужиться перед королем; потом надеялся, будто бы Джемин потеплел к нему и начал что-то чувствовать — нет, пускай не любовь, но хотя бы приязнь.       Сейчас же Ренджун не понимал ничего.       Маркизу не было никакого смысла везти его далеко от дворца, это поставило бы крест на его карьере. Может, он собирался передать его кому-то? Но какую ценность мог представлять безвластный принц, даже не претендующий на престол?       Всё это не имело никакого смысла, разве что в том случае, если Джемин…       Нет, слова его не могли быть правдой. Это было бы самым безумным стечением обстоятельств, настоящим чудом.       В чудеса Ренджун давно не верил, только в жуткие совпадения.       И потому старательно гнал от себя эти странные чувства, накатывающие, словно порыв южного, тёплого ветра. Джемин улыбался ему заискивающе, робко, когда помогал укрыться плащом. На ночных остановках в тавернах таскал тяжёлые ведра с горячей водой, чтобы Ренджун мог помыться, и ни разу не позволил лечь спать, не поужинав. Под глазами его залегали тёмные тени, и лицо посерело, осунулось — Ренджун видел, как тяжело давался путь маркизу, но тот ни разу не дал понять, что устал, не попытался сбавить темп.       Они словно бежали наперегонки с далёкой весной: чем дальше вела дорога, тем меньше снега оставалось на полях. На ветвях деревьев появились густые зелёные шары — сердце Ренджуна ёкнуло, он уставился на них до боли в глазах.       Омелы.       Они приближались к Югу.       Солнце здесь было не таким скупым, оно словно растворяло серость облаков, рвало их на лоскуты. Перистые, светлые, они были раскиданы по бледно-голубому небу, будто нарисованные. В воздухе так отчётливо ощущалось тепло, природа дышала ароматами морозника, землей и влажной древесиной.       Остановившись на короткий привал, Джемин, спустившись с козел, распахнул тёплый меховой плащ, утер испарину со лба.       — Жарко? — поинтересовался Джисон, и тот усмехнулся. — Хочешь, я поведу?       — Мы почти дома. Лошади устали. Но, думаю, если постараемся, успеем к вечеру.       В груди словно лопнул тугой, натянутый канат. Эти слова стряхнули оцепенение с Ренджуна, он посмотрел на Джемина открыто впервые за прошедшие тяжёлые дни.       — Не важно, обманул ты меня или нет, — вдохнув полной грудью, он вышел из кареты, опёрся о едва тёплый деревянный бок. — Я всё равно встречусь с Джено.       В душе было удивительно спокойно. Ренджун окинул чужое лицо с поверхностной, лёгкой улыбкой, и маркиз поджал губы. Он отвернулся, и Джисон, забавно склонивший голову в сторону, словно любопытная канарейка, переспросил:       — Всё равно?       — Если ты сделаешь это, то и я тоже, — сказал вдруг Джемин. Он опустился на хвойную, сырую подстилку на обочине дороги. — Потому что если он и правда не выжил, я не смогу тебя здесь удержать.       Это звучало с надрывом и болью, и Ренджун ужаснулся тому отторжению и гневу, что просыпались в душе в ответ:       — Разве не ты утверждал, что он жив, и будет ждать нас в поместье?       Горько рассмеявшись, маркиз уткнулся лицом в ладони, и смех его превратился в надорванный стон:       — А если… если он не смог?.. У Джено была одна лошадь, сумка с продуктами и кошелек. Он не стал бы останавливаться на главном тракте, там могли его отследить. Что, если что-то случилось? Уже дважды была метель, такие страшные заносы. А если он заблудился по дороге? Та карта, что я дал ему… вдруг там была ошибка? Что, если мы приедем, а там его нет?       Он обхватил себя руками, сжался в комок, опустив голову. Плечи его подрагивали, и дорогой плащ был перепачкан в грязи. Впервые маркиз выглядел так разбито и жалко. Неужели это тоже была игра?..       — Мне страшно, — всхлипнул Джемин. — Ты говоришь, что умрёшь, если его там не будет. И зачем тогда всё это было?.. Я не могу потерять тебя. Я не могу потерять вас обоих.       — Вставай, — Ренджун дёрнул его на себя, заставляя подняться. — Ты обещал мне, Джемин. Не смей сдаваться сейчас. Хватит сидеть, мы теряем время.       Так они и продолжили путь. Хотя Джисон старательно погонял лошадей, пару раз карета увязала в липкой грязи и приходилось выходить, чтобы толкать её, рубить ветки, подкладывая под колеса. Когда совсем стемнело и тонкая, извивающаяся дорога стала практически неразличимой, решено было остановится на ночлег. От главного тракта они давно удалились, и найти трактир или постоялый двор в такой глуши не представлялось возможным. Ночевать пришлось прямо в лесу, и Ренджун, никогда в жизни не остававшийся в дикой природе ночью, ощущал себя странно. Он был совершенно чужеродным элементом здесь, крошечной южной песчинкой, оказавшейся в глинистой почве серединноземного леса. Где-то там в отдалении, в чёрной глубине его что-то стонало и ухало так, что холодок скользил по спине, сворачивался змеей в животе, и крошечные волоски на теле вставали дыбом. Лошади нервничали, и чтобы отпугнуть диких животных, решено было развести костер. Подогрев воды, они выпили чаю с лепешками и мясом, согрев внутренности нехитрым ужином, а потом стали устраиваться на ночлег. Джемин взялся дежурить с кучером посменно, и Ренджун даже не удивился, что ему не доверили разделить такую важную миссию: не известно, чего маркиз страшился больше — что на принца нападут дикие животные, когда он заснёт с непривычки, или что тот решит попросту сбежать.       Впрочем, в отличие от юного кучера, Ренджуну всё равно не спалось. Накрывшись плащом, он устроился на узкой скамье кареты, прислушался к звукам ночного леса. Джисон тихо посапывал рядом — удивительно, как ему удалось так быстро заснуть, скрючившись в три погибели на столь неудобной постели. Видимо, молодость и усталость брали своё: они были несколько долгих дней в дороге, и даже Ренджун то и дело ловил себя на том, что сознание его меркло, словно задутая нечаянным порывом ветра свеча.       Но в эту ночь ему не спалось. Поворочавшись пару часов, он выскользнул из душной кареты, плотно прикрыв за собой дверь. Идти было особенно некуда — либо к стоящим в полудрёме лошадям, либо к ярко пылающего костру, у которого виднелся силуэт бессменного провожатого. Побродив вокруг кареты и успев продрогнуть, Ренджун нехотя подошёл ближе к огню, где, устроившись на поваленном дереве с наброшенной попоной, сидел Джемин. Он смотрел будто бы в пустоту — лишь приглядевшись, Ренджун смог различить свисающую с его ладони тонкую золотую цепочку с тёмным камнем, мерно, словно маятник, качающимся из стороны в сторону.       Устроившись поодаль, на самом краю попоны, Ренджун подставил руки жару. Невольно вспомнилось, как они сидели вот так рядом, у камина в Северном Дворце, глядели на огонь и думали каждый о своём. Тогда Джемин смотрел так, будто сама мысль о том, чтобы видеть его, приводила в тихий, чудный восторг; сейчас же взгляд его так и остался прикован к трепещущим языкам пламени. Больше тишина между ними не была уютной. Она хрустела стеклом на зубах, царапала беззащитные внутренности. Нет, лучше было вернуться в карету, чем терпеть это немое напряжение — Ренджун поднялся, и тогда маркиз вдруг протянул ему кулон.       — Это подарок для тебя, — проговорил он медленно, тяжело моргая. — На рождество. Не успел подарить, а потом стало не до того. Ты всегда так глядел на георгины в саду, и я подумал, тебе понравится камень, похожий на них. Можешь выбросить, если хочешь.       Рубин был огромным, словно капля красной, застывшей крови. Он переливался гранями даже в таком тусклом, переменчивом свете, впитывал его. Это украшение удивительно подходило Ренджуну — тяжёлая ноша на изящной витой цепочке, непомерный груз, непрошеная драгоценность. Вытянув руку над огнем, он разжал пальцы, позволяя цепочке скользнуть змеёй, скрыться между пылающих бревен. Маркиз сидел всё так же равнодушно, он не двинул и мускулом, глядя, как кулон пропадает в костре.       — Тебе невыносимо видеть меня, да? — он не повернул головы, но Ренджун все равно кивнул.       Это была открытая рана, она кровоточила слабо лишь потому, что кровь в нём почти кончилась. Уже ничего нельзя было изменить. Он так гордился своей несгибаемостью, так отчаянно сопротивлялся, но к чему всё привело?       — Зачем тебе было это? — вздохнул Ренджун. Сердце казалось пустым и лёгким, словно стекляшка. — Неужели ты думал, что если ввяжешься в дурную историю, она закончится хорошо?       Тихо рассмеявшись, Джемин пожал плечами:       — Я привык жить, особенно не задумываясь. Ходил по балам, участвовал в охоте, напивался до беспамятства и предавался похоти. День за днём, снова и снова. Я тратил себя впустую, беспечно и беззаботно. У меня не было цели, одни лишь желания — они удовлетворялись одно за другим, просто и без усилий, и от этого становилось тошно. Разве не все люди такие? Мы совершенно не ценим того, что достается нам с лёгкостью.       Подхватив охапку веток, он подбросил их в костёр, поднимая сноп оранжевых ярких искр.       — Когда я встретил тебя, впервые понял, каково это: страстно желать чего-то и не иметь возможности получить. У тебя была совсем другая жизнь, трагичная и романтическая — словно у героя романа, — и мне страстно захотелось вписать своё имя туда. Столь захватывающе и интересно. Боже, я был таким идиотом!.. Рвался, пытался оказаться к тебе ближе, даже упросил отца согласиться на эту авантюру и убедить Его Величество в том, что буду полезным. Влез в твою жизнь, и вдруг обнаружил, что ты вовсе не тот картинный герой, какого я себе вообразил.       — Ты был разочарован? — хмыкнул Ренджун.       От огня тянуло мучительно сильным жаром, но лес за спиной шумел прохладой, и от контраста этого мышцы сводило. Он передёрнул плечами, запахиваясь в плащ, и маркиз подкинул в костер ещё пару дров, поправил их длинной веткой.       — Я был растерян.       Джемин помолчал пару долгих мгновений перед тем, как продолжить. Подперев подбородок ладонью, поглядел на Ренджуна:       — В тебе была глубина. Противоречия, чувства. Борьба и упрямство. Несгибаемая стойкость, нежелание смириться и склонить голову, несмотря на то, как сильно давят. Пока ты был морем, я обнаружил себя лишь кофейной чашкой. Как мог я не захотеть стать ближе? Я желал быть с тобой, и сам не заметил, как начал хотеть сделать для тебя всё, что будет в моих силах, подарить тебе свободу и счастье. Но ты во мне не нуждался, в твоих глазах всегда был только Джено.       Он усмехнулся горько, взъерошил устало волосы.       — Не думай, будто бы я обманывался той близостью, что была между нами — для тебя она стала лишь влиянием момента. Хотя я солгу, если скажу, что смогу забыть, каково это: держать тебя в объятиях, но никогда не стану между тобой и Джено. Я желал разделить с вами любовь, а не отобрать её. Впрочем, ты так ненавидишь меня, что никогда не позволишь приблизиться.       Отряхнув руки, он вытащил из нагрудного кармана голубой шелковый платок, вложил Ренджуну в ладонь.       — Я не имею права оставить его у себя. Я так старался, но всё пошло кувырком: не смог точно следовать плану, подвёл Джено. Подвёл тебя. Прости, если сможешь. Мне очень жаль.       Сжав пальцы на гладкой ткани, Ренджун сморгнул нечаянные слёзы. Если бы он позволил себе довериться ему ещё раз, стало бы это предательством Джено? Он так устал, что, похоже, больше не мог различить ложь от правды.       — Мы могли бы стать друзьями, — пробормотал Ренджун. — Ты правда нравился мне, Джемин — я так давно не общался с кем-то кроме Джено, а с тобой было легко и спокойно. То, что он верил тебе, позволял находиться рядом… Джено всегда был таким закрытым, а с тобой начал улыбаться чаще, не избегал разговоров. Раз он поверил тебе, я тоже решил. Но вот, как всё обернулось. Джехён мёртв и Джено, быть может, тоже. А я сижу неизвестно где, посреди леса, и даже не знаю, что ждёт меня завтра.       Освещаемый тускло неровным светом костра, Джемин облизнул сухие, обветренные губы:       — Ты правда покончишь с собой, если его там не будет?       Тени танцевали на его лице, делая линии чётче. Он казался одновременно юным и таким зрелым: печать пережитых волнений проступала в твёрдом подбородке и линии рта, чёрных, без единого огонька расширенных зрачках.       — Я очень устал, — Ренджун вдохнул полный ароматов листвы и сырости воздух. — Да и куда мне стремиться теперь? Я потерял слишком много для того, чтобы продолжать бороться. Это того не стоило.       Сложив аккуратно платок, он оттянул нагрудный карман на чужом камзоле, чтобы вложить его туда.       — Я не принимаю назад подарки. К тому же, он всё равно напоминал бы о тебе.       — Я понимаю, — тихо проронил маркиз. Он заглянул в глаза умоляюще, тронул осторожно ренджуново запястье. — Ты не будешь против, если я останусь с вами ненадолго?       — Это твои земли, — отняв руку, Ренджун прижал её к груди, где сердце качалось, словно стеклянный колокольчик на ветру. — Поступай, как знаешь.       Поднявшись, он завернулся плотнее в плащ, вернулся в карету. Взгляд этих пронзительных чёрных глаз он продолжал ощущать на затылке даже когда свернулся калачиком на жесткой лавке, укрывшись с головой. Несколько долгих часов спустя Джемин тронул кучера за плечо: вахта его кончилась, он улёгся рядом, и вскоре дыхание его сделалось ровным и глубоким. Ренджун, так и не сумевший забыться сном, ворочался до самого рассвета. Когда за окном едва заметно порозовело, он поднялся, выскользнул наружу. Стояла хрустальная, удивительная тишина. Джисон, привалившись спиной к дереву, спал у потухшего костра. Пройдясь вокруг и размяв занемевшие ноги, Ренджун склонился над ним, поправил сползший на бок плащ, и парень едва заметно улыбнулся во сне, укутываясь в тёплый мех. Дышалось свободно и легко, и пахло дикими травами и утренним морозом. Где-то близко находилось поместье маркиза, и Ренджун невольно вспомнил его рассказы о детстве, проведенном на полях с виноградником. Тот ли чудесный дом это был, где много солнца и воздуха, и душа наполняется блаженным покоем размеренной жизни?..       Не было вины Джемина в том, что на долю его не выпало страданий и сожалений. Кофейная чашка? Хмыкнув, Ренджун подхватил лежащую у костра палку. Да уж, это был один из немногих аристократов на его памяти, что обладал столь ясным умом и острой самокритичностью, и уже это одно делало его куда глубже. Пошевелив угли, Ренджун закусил губу. Боже, зачем он вспылил вчера? Не стоило импульсивно выбрасывать чужой подарок. Тот кулон явно был очень дорогим, стоило просто вернуть его владельцу. Расчистив пепел, Ренджун обследовал угли и радостно охнул, когда среди них блеснула потемневшая цепочка. Камень всё ещё был на ней, покрытый слоем копоти, но такой же целый, и он, обтерев находку о плащ, сунул в карман и отправился на своё неудобное ложе. Нужно было отдать украшение Джемину, когда тот проснется. Ну, или просто подбросить – Ренджун ненавидел делать долги, даже такие глупые, как выкидывание непрошенных драгоценностей. Закрыв глаза, он уткнулся лицом в мягкую обивку кареты.