Если только

— Если мы здесь сдохнем, — Годжо сплёвывает кровь. На его бледном лице она смотрится особенно ярко, особенно неестественно. На его волосы она ложится красителем, в его ресницах она путается засохшими комками красной туши, — давай договоримся стать самыми крутыми проклятиями на районе. Развалина Ёсинобу может хоть «Богемскую рапсодию» сбряцать на своей гитарке — а нам будет кристально поебать. — Я думал, тебе не понравились «Квины», — фыркает Гето, вправляя себе плечо. Сустав с мерзким щелчком встаёт на место, но морщится от этого не он, а Сатору. И улыбается тут же залитыми кровью зубами. — Не-е-е, — тянет он, вставая к Сугуру спиной. Проклятье первого уровня затаилось, раненное и озлобленное, но скоро нанесёт новый удар. Надо оставаться начеку. — Меня просто выбесило, что они так нравятся тебе. Гето закатывает глаза. Он показал их Сатору три дня назад, поделившись наушником, когда тот завалился в его комнату, плюхнулся на кровать и стал лапать его плеер и диски. «И тебе нравятся эти гейские завывания?» — донимал он, зачем-то пытаясь стянуть с Гето носок своими голыми ступнями — одним словом, ебанашка. — Мы здесь не сдохнем, — говорит Сугуру, вглядываясь в слишком плотную, почти осязаемую темноту. — Конечно, нет, бэйби, — с тупым американским акцентом отзывается Годжо. — Я же тут с тобой. «Мы же сильнейшие». — Но если вдру-у-у-уг, — тянет он, — я сдохну первым — чему, конечно же, не бывать, — то обещаю стать проклятьем особого уровня, и ты сможешь меня поглотить, чтобы — вжух! — и всех разъебать. — А если первым сдохну я? Гето чувствует спиной, как напрягается Сатору — всего на секунду его мышцы каменеют, а тишина пульсирует в висках, как маленькое суматошное сердце. — Тогда я совершу всякие непристойные надругательства над твоим неостывшим телом, — шутит он. — Сорок минут, пока тёпленькое! Пока тёплое… Пока его тело всё ещё единственный источник тепла на ледяной вершине. Пока можно прижаться к нему в надежде согреться в последний раз, точно зная, что после этого ничто не спасёт тебя от полного обморожения. Гето ведёт головой, отгоняя от себя мрачные мысли. Решает для себя: Если он умрёт первым, то станет проклятием. Будет преследовать Годжо после смерти — и пусть делает, что хочет. Пусть изгонит, пусть разорвёт своей бесконечностью, пусть посмотрит на него своими глазищами, своей сингулярностью. Или пусть оставит тенью за своей спиной. Позволит сторожить его сон, оберегать его покой и его беспокойство. Пусть трос, связывающий их, не станет удавкой, но станет поводком. Пусть на самой одинокой вершине он останется с ним.