Метки
Описание
Мин Юнги — айдол, который блестит на сцене, я – Легендарный воин в тени. Наши миры абсолютно разные и казалось, что ничего не могло связать нас, кроме светлых и искренних чувств. Я отчаянно желала пасть в бездну, а Юнги не позволял это сделать, просто находясь рядом. Сможем ли мы понять друг друга? Или тени прошлого способны разрушить связь между нами?
Примечания
Основа про воинов взята со Вселенной Сейлор Мун, все права принадлежат Наоко Такэути. История абсолютно не пересекается с историей манги/аниме.
Арты к фф:
https://pin.it/5H3sIsb
https://pin.it/6j7cce7
https://pin.it/1i4QPeI
fanfic-teaser: https://youtube.com/shorts/m4UI5cnH2D4?si=t5jgaghB8kmIjNhq
Судьба палачь
26 апреля 2025, 10:00
Я снова вздохнула. Сколько бы ни вглядывалась в дверь, она упрямо оставалась пустой, как будто нарочно тянула время, играя с моим терпением. Где-то рядом продолжала говорить Аллен — её голос звучал ровно, возможно, даже интересно, но смысл ускользал. Мои мысли блуждали совсем в другом направлении, и я это даже не скрывала. Аллен уловила это быстрее, чем я ожидала. Её брови едва заметно нахмурились, и она, не перебивая себя, просто проследила за моим взглядом — в сторону двери. Там, где я надеялась увидеть того, чьё появление могло бы перевернуть мой день. На её лице на миг мелькнула тень грусти или, может, сочувствия. Она поняла всё без слов. И когда я почти смирилась, когда уже отвернулась, чтобы наконец вернуться в разговор — дверь открылась. И появился он. Не самый высокий, но выше меня на пару сантиметров. В тёмной, простой толстовке, с капюшоном, спадающим на плечи, и такими же невзрачными штанами. На спине — привычный рюкзак, как часть его самого. Волосы, тёмные, чуть растрёпанные, будто спешил. И взгляд — прямой, будто знал, куда смотреть. А потом — улыбка. Та самая, что появляется только тогда, когда он действительно рад. И этот единственный её отблеск в его глазах, такая простая, но настоящая, растопила внутри всё, что было сковано ожиданием. Он пришёл. И день стал ярче. Дождавшись, когда парень, наконец, устроится за своей партой, я, не теряя времени, схватила тетрадь по алгебре, словно она была щитом в битве, и с видом человека, знающего, чего хочет от этой жизни (или хотя бы от пятёрки по контрольной), направилась к нему. Мой маршрут пролегал прямо через минное поле — взгляд его соседки. Вторая красавица школы — не потому, что была хуже первой, а потому что первая, к сожалению, училась в параллельном классе. Высокие оценки, безупречная репутация, добродетель, сочетающаяся с доброжелательностью, и даже зубы белее, чем у героини рекламной пасты. А ещё… она была чертовски влюблена в моего объекта интереса.
И вот я, как глупая статистка в романтической дораме, которая вдруг решила заявить о себе, ловлю на себе её взгляд. Ни злости, ни зависти. Нет. Чисто такое лёгкое, интеллигентное: «Ты, конечно, молодец, но куда ты прёшь с такой походкой к МОЕМУ герою?». Что самое забавное — она действительно была милой. Никогда не обзывалась, не плела интриг, не делала из меня врага. Просто… каждый раз, когда я приближалась к нему, она активировала внутреннюю функцию «ласковая зависть». И стоило мне только повернуться к ним спиной — я чувствовала, как её глаза посылают мне телепатическое сообщение: «Он будет мой. Когда-нибудь. В следующей жизни. Или на выпускном». Но всё рушилось, стоило ему улыбнуться. И, черт возьми, он всегда улыбался мне. Только мне. Возможно, потому что я вечно попадала в неловкие ситуации рядом с ним. А может… может, просто потому что ему нравилось смотреть, как я пылаю красным, как варёный рак, каждый раз, когда он говорил «привет». Итак, тетрадь в руках, голова высоко, лицо — не очень уверенное, но сойдёт. Я стою у его парты. И начинается наша очередная импровизированная сценка «Алгебра как повод для сближения». Заговорить первой, как и следовало ожидать, мне не дала его соседка. Она включилась молниеносно — будто у неё в голове сработал сигнал тревоги «ВНИМАНИЕ! КОНКУРЕНТКА!». Сделала вид, что очень срочно хочет что-то обсудить с ним, развернулась всем корпусом в его сторону, почти заслонив его собой, как мать-курица, защищающая своего цыплёнка от хищной тени в виде меня. Но, к счастью, у меня была Аллен. Мой спаситель. Мой стратег с IQ выше, чем у большинства учителей. Она с лёгким ленивым голосом, будто между делом, попросила соседку:
— Можешь помочь мне вытереть доску? Ну пожалуйста… ты же выше всех нас. Это почти твой долг.
Соседка фыркнула, как благородная дама, вынужденная делать грязную работу, и нехотя встала. Я же мысленно поставила подруге золотую медаль за вклад в развитие отношений и, сияя доброжелательной улыбкой, заняла её ещё тёплое место. Я протянула Дину тетрадь. Никаких объяснений не понадобилось — он всё понял по моему выражению лица, в котором гармонично сочетались: «Я ничего не понимаю», «Спаси меня» и «Обрати на меня внимание». Он просто вздохнул, как человек, которому опять досталась самая непослушная, но любимая собака, отодвинул тетрадки и начал двигаться, освобождая мне место. С видом великого мученика. Прямо как будто он не собирается сейчас объяснять пару примеров, а вести меня сквозь тернии математики к светлому будущему и любви к числам.
— Так, смотри, — начал он, — это несложно… для кого-то, кроме тебя, конечно.
Я лишь покорно кивнула, потому что когда он говорил с таким лицом, я вообще забывала, как говорить. Я тайком рассматривала его профиль. Ну правда, чего уж скрывать — он выглядел так, будто мир вокруг становился чуть красивее просто из-за того, что он в нём есть. Было в его лице что-то… уютное. Даже когда он морщился, глядя на мои примеры, или корчил гримасы, будто решал уравнение на выживание. Моя симпатия к нему не возникла на пустом месте. В младших классах он подарил мне школьный альбом на праздник! Ни одной девочке больше, только мне. Я тогда думала, что это знак судьбы. Ну а как ещё объяснить, что в тот же день он сел за мою парту, и с тех пор подарки были только мне и сидели вместе целых четыре года? Я, конечно, не упускала момента. То забывала учебник (стратегически, конечно), то делилась ручками (в основном, блестящими, которые потом «случайно» оставались у него), в столовую, между прочим, была его импровизацией держаться за руки, а держаться за руки — это нормально для младших классов, но для меня - радость на душе. Я никогда не блистала уверенностью. Скорее, я была живым воплощением внутреннего монолога на десять страниц: «а вдруг я не так сказала? а если это было глупо? а может, лучше вообще молчать до конца урока… или жизни?» Даже банальное замечание от учителя превращалось для меня в личную трагедию. Щёки вспыхивали, как светофор на красный, и хотелось залезть под парту, построить там себе убежище и жить, не высовываясь. И он… он всегда был рядом. Не с плакатом «Я твой защитник», а просто — по-настоящему рядом. Понимая, что мой мозг в математике иногда превращается в кашу из нулей и иксов, он тихо оставлял тетрадку открытой на своей парте. Даже поворачивал её ко мне чуть-чуть, чтобы было видно. А для других — закрывал, словно это была секретная информация уровня ЦРУ. Он молча отбивал от меня шутки мальчишек, словно сам был невидимым щитом. На всех школьных мероприятиях мы почему-то оказывались в паре. Как? Магия. Или учительница, знающая о моей склонности к ступору при общении с незнакомыми мальчиками. А может, и он сам вставал в пару раньше всех, просто кивая в мою сторону. Но каждый раз — он рядом. И при этом делал вид, будто это всё случайность. Невинная случайность, конечно же. Ну а как после такого не влюбиться? Это же прям готовый сценарий для романтической дорамы с легким налётом комедии и драмой в последней серии. С подругой, с которой я тогда дружила, мы часто болтали о таких вещах. Она снисходительно улыбалась и говорила:
— Это не настоящая любовь. Детская. Пройдёт, и ты потом влюбишься в кого-то другого.
В кого-то другого?
Как будто он — это футболка, которая надоела, и я могу просто взять и «примерить» кого-то нового. Нет. Это было не так. Я не могла представить, что кто-то другой сможет вызывать во мне ту же самую лёгкую дрожь в животе, то же биение сердца, когда он просто говорит «Привет». А потом его перевели в параллельный класс — родительская воля, как всегда, рушит школьные романы. Особенно больно было во время школьной линейки: он стоял в ряду другого класса, будто в другом мире, откуда меня отделяло не только расстояние, но и мои собственные страхи. Мы пару раз пересекались в коридорах, он завёл новых друзей, и наше общение постепенно растворилось, как последний урок перед каникулами. Я наблюдала за ним издалека. Мы пересекались взглядами, улыбались, и на этом было всё, словно ничего и не было. Я боялась подойти. Боялась разрушить ту мечту, которую сама себе выстроила. А вдруг он вообще ничего ко мне не чувствует? А вдруг это всё только у меня в голове? И, честно говоря, я почти смирилась с этим — с тем, что он будет просто тёплым воспоминанием из детства. Почти… Это был один из тех дней, когда школа превращалась в настоящее поле боя — не с учебниками, а с шутками, смехом и спонтанными играми. Наш класс, как всегда, был заводилой, а параллельный — отличной компанией для союзов и противостояний. Всё это веселье происходило при активном моем участии — я всегда была не прочь позабавиться, особенно когда знала, что где-то рядом он. В какой-то момент всё это превратилось в суматошную игру «в любовь» — когда мальчишки вдруг начали прижимать девчонок к стенам и задавать один и тот же вопрос: «Кто тебе нравится?». И вот он, объект всех моих внутренних монологов, тех самых дневниковых признаний, подошёл, поймал меня у стены, и, глядя прямо в глаза, спросил:
— Кто тебе нравится?
Этот момент, когда он прижал меня к стене, был не просто жестом. В его взгляде читалось ожидание. Он ждал. Он был готов услышать что-то, что могло бы объяснить все те молчаливые взгляды и моменты, которые мы раньше делили. Сердце ухнуло в пятки, ноги сделались ватными, а из головы будто всё выветрилось. Паника взяла верх. И когда я, в своей растерянности, выдала другое имя — его лицо изменилось. Имя мальчика с нашего двора, учившегося классом старше.
Он ничего мне не значил — просто первое, что пришло в голову, чтобы хоть как-то выбраться из этой ситуации. Слова, которые я произнесла, огорчили его, и я это почувствовала всем телом. Его взгляд стало пустым, а потом тёмным, с оттенком разочарования. И тогда я впервые увидела, как он — мой, самый настоящий, самый родной, хоть и не признанный — просто разворачивается ко мне спиной. Без слов. Без насмешки. Просто уходит. Он, возможно, уже принял, что в моей жизни, как и в его, есть место для чего-то большего, чем просто игра слов. Тогда мне стало ясно: я не могла больше отрицать, что моя влюбленность выросла в нечто большее, чем детская игра. Она превратилась в настоящие чувства, которые уже не скрыть, не подавить. И теперь я стояла перед выбором — признаться себе в этом или продолжать скрывать. Но одна вещь была очевидна — что бы я ни сказала, больше не будет прежнего. И у меня внутри что-то хрустнуло. Не громко. Почти беззвучно. Ноги сработали быстрее мозга — я и сама не поняла, как уже бежала за ним, на автомате, будто сердце отдало команду раньше головы. Он шел быстро, уверенно, и казалось, что вот-вот скроется за поворотом школьного здания, унесёт с собой мою глупость и всё, что мы могли бы прожить.
— Подожди! — вырвалось, но не слишком громко, чтобы кто-то ещё услышал. Я почти налетела на него, схватила за шею, едва дотянувшись — как будто это было единственное, за что могла зацепиться, чтобы не упасть окончательно. Он резко обернулся, а я, ловя дыхание, тихо сказала, почти шепотом, настолько близко, что мои слова, казалось, касались его кожи:
— Такие вопросы… на улице не задают.
Он замер. Молча. Его глаза встретились с моими, и в них что-то дрогнуло — понимание, тепло и тот самый непрошенный смех, который появляется, когда всё наконец встает на свои места.
Он понял.
Понял, что я соврала.
Что имя было не тем.
Что всё, что не сказала тогда — было именно о нём.
Потом, почти по волшебству, в старших классах мы снова оказались в одном классе. Увы, не за одной партой. Судьба явно решила поиграть в hard mode. Но разве меня это остановило? С тетрадкой в руках я теперь частый гость у его стола. Всё равно, как ни крути, а алгебра — лучшее прикрытие для любви.
— Ты что, меня не слушала? — услышала я укоризненный голос сквозь водоворот воспоминаний.
Моргнув пару раз, я вынырнула из своих мыслей и попыталась выдать что-то вроде виноватой улыбки. Получилось, судя по всему, слишком стеснительно, потому что он только вздохнул и закатил глаза.
— Я пыталась! — хотела было оправдаться, а не успела. В тот самый момент, когда я собралась открыть рот, в нашу идиллию врывается она — его соседка по парте, в лице и голосе которой смешались официальная строгость и пассивная агрессия.
— Скоро урок, между прочим, — вежливо, но с явным намёком, сказала она, глядя на меня так, будто я села на её трон. Я уже хотела встать, только Дин будто предугадал мой порыв. Он молча сдвинулся, потянув меня за руку, и в итоге мы оказались вдвоём… на одном стуле. Не то чтобы это было удобно — но, видимо, для него это было куда лучше, чем отпускать. Его рука, которая минуту назад держала ручку, теперь аккуратно легла за мою спину, придерживая меня от лишних движений. Я замирала, как котёнок, пойманный за шалостью, и одновременно чувствовала себя героиней романтической комедии. Соседка села обратно, пусть и с видом проигравшего генерала, а я опустила взгляд, пытаясь сдержать улыбку, которая рвалась наружу. Счастье, оказывается, может быть размером с ученический стул.
***
Наши встречи возле его парты уже стали чем-то вроде нерушимого ритуала. Даже когда в расписании не было и намёка на математику, каким-то волшебным способом появлялись «экстренные задачи», «проверочные примеры» или «новые методы решения уравнений», которые срочно требовали моего присутствия и его объяснений. Поначалу я улыбалась, списывая всё это на его доброжелательность, но с каждым днём всё сильнее ощущала, что между нами завязывается нечто большее, а также, через некоторое время, вместе с этим я начала замечать странности. Его соседка — та самая вторая красавица школы с идеальной укладкой и вечной пятёркой в дневнике — начала вести себя… иначе. Раньше она просто фыркала в сторону, молча демонстрируя своё недовольство. Теперь же её поведение стало куда интереснее: то она резко становилась чрезмерно вежливой со мной, почти приторно, то, наоборот, сжимала губы и игнорировала моё существование. Но особенно насторожило изменение в её отношении к нему. Если раньше её симпатия к нему выглядела как обычное восхищение, то теперь в её взгляде сквозило нечто другое — тревожное, словно тень, пробравшаяся в самую суть её чувств. Хельга перед моим взором ловко обыграла ситуацию, будто в какой-то сцене из романтической комедии: пару шагов, неуклюжий поворот, и вот уже Дин оказался сверху, опираясь на руки, а она заливалась смехом. Всё выглядело как невинная игра, граничащая с чем-то большим, чем просто дружеские подколы. Визги одноклассников, улюлюканье и громкие смешки добавляли нелепости происходящему — будто всё происходящее надо было воспринимать с лёгкой иронией. Но в моём сердце смешно не было. Я смотрела на них пару секунд, будто в ожидании, что что-то во мне загорится — ревность, злость, отчаяние. Но вместо этого пришло странное, тоскливое равнодушие. Я просто отвернулась, будто тем самым отводила глаза от собственных иллюзий. «Любовь придумала я?» — этот вопрос пронёсся внутри, почти шепотом. Может, он всегда был ближе к ней? Они — друзья, они в одной компании, они… на одной волне. А я? Я — часть его прошлого. Забытая книжка, случайно обнаруженная на дальней полке. И все изменилось. Внутри меня раздался голос — слабый, но чёткий, будто кто-то прошептал прямо под кожей: «Осторожно. Она не та, за кого себя выдаёт». Сердце на мгновение застыло, и страх, липкий и холодный, начал расползаться по телу, будто кто-то вылил на меня ведро ледяной воды. Я резко обернулась, пытаясь понять — это всё в моей голове или кто-то ещё это услышал? Может, Аллен? Или хотя бы кто-то из тех, кто сидел поблизости? Но встретилась я только с тревожным взглядом Дина. Нахмурив брови, я лишь отвернулась обратно, посчитав это плодом своего воображения, и, к большому сожалению, странности того дня не закончились. Кульминацией стал момент, когда я, на автомате доставая тетрадь из рюкзака, наткнулась на нечто, чего там определённо быть не могло. В ладони лежало кольцо. Не просто украшение — оно будто светилось изнутри, притягивая взгляд и одновременно вызывало мурашки по коже. Старинное, с замысловатым узором, покрытым символами, что не поддавались ни логике, ни алфавиту. На нём — камень. Глубокий зелёный, как ураган в бутылке, как шторм, сдержанный гранью. Я огляделась. Класс как всегда гудел обычной жизнью, только теперь я чувствовала, как всё… искажено. Мельчайшим образом. Тень на лице одноклассника слишком тёмная. Свет от окна будто мерцает, как сломанная лампа. Мир начал хрипло дышать, и только я это слышала. И это начинало пугать. На следующий день попытка вернуть кольцо владельцу оказалась почти жуткой. — Это моё, — сказала одноклассница, даже не взглянув. — Моё, я точно помню, — добавил кто-то другой. И каждый, кто прикасался, начинал говорить одно и то же. Механически. Без души. И тогда я засомневалась в честности своего поступка, решив, что лучшим образом расскажу друзьям, а тогда мы придумаем, как найти выход из ситуации. Тем вечером всё было как-то… не так. Воздух густел, как в плохом сериале перед развязкой, а мои ноги несли меня домой по инерции, пока мозг вяло переваривал формулы и догадки о таинственном кольце. И тут — как в плохом сне — возле школы меня дожидалась она. Хельга. С лицом, будто я задолжала ей душу, и уже пора отдавать. Она не сказала ни слова, просто пошла рядом, словно мы лучшие подруги, которые сейчас мило обсудят парней и жизнь. Но что-то подсказывало — это не тот случай. — Ты знаешь, что ты эгоистка? — сказала она резко, как будто мне в лицо прилетел двоечный результат по геометрии. Я резко повернула голову, хлопая глазами, как сова в стрессовой ситуации, — Ты берешь то, что не принадлежит тебе. В этот момент внутренняя я схватилась за сердце, вторая внутренняя я полезла гуглить: “Что я украла и как вернуть без свидетелей?” А третья хотела просто спросить: “Ты про ластик или про Дина?”. Я пыталась что-то ответить, но мой мозг выдал синий экран. Возмущение рвалось наружу, а слова застряли где-то в горле, вместе с остатками гордости. Хельга шагала уверенно, как антагонистка в последнем сезоне, а я ковыляла рядом, чувствуя себя участницей реалити-шоу “Угадай, в чём ты виновата”. Я шла сзади, пытаясь переварить ее слова, как вдруг она резко остановилась, и я, вся такая задумчивая и благородно страдающая, эффектно врезалась в её спину. Получилось не очень героично — споткнулась, чуть не крикнула «мамочка», и только чудом не рухнула на асфальт, как драматичная киногероиня, которой подставляют плечо… но плечо не подставили. Хельга обернулась. Медленно. С выражением лица, будто я только что съела её последнюю конфету. Она посмотрела на меня с таким презрением, что мне захотелось извиниться за всё — за Дина, за воздух, за то, что вообще родилась в этом районе. А потом… просто отвернулась и пошла дальше, свернув за угол так, будто несёт за собой какую-то великую тайну и тяжёлую драму школьного масштаба. А я осталась стоять посреди тротуара, как герой второй линии — та, что наблюдает из тени и задаётся вопросами: Что вообще происходит? Почему она ведёт себя так, будто мы боремся за престол, а не за место рядом с Дином? И главное — с каких это пор я стала главным раздражителем номер один? Что-то в её взгляде изменилось. Он стал колючим, неискренним… и слишком наблюдательным. И я понятия не имела, что все станет только хуже. А потом наступило завтра. Не просто новый день. Это было то самое завтра — когда привычный мир пошатнулся, и с глухим треском отвалилась вся наивная обёртка, в которую мы привыкли заворачивать реальность. Мы стали воинами, не по воле случая, а по зову чего-то древнего, пробудившегося в нас, когда мир начал трескаться по швам. Мы познали свои силы. Как молния, стремительно разорвавшая тьму, будто оживляя землю своей яркой вспышкой, так и наши способности пробуждались в нас с неукротимой силой и страстью. Мы чувствовали, как энергия, словно вода, плавно и постоянно распространяется, наполняя каждую клеточку, каждую мысль, а наши души — как озёра после дождя — искрятся новыми отражениями мира. Город уже не был просто городом. Люди — не только люди. Мы начали видеть и чувствовать то, что скрыто от обычного взгляда. Тёмные души, шепчущие в ушах прохожих, энергетические всплески, оставленные чудовищами, и силуэты, прячущиеся за тонкой гранью реальности. Тайная жизнь супергероинь сначала казалась нам подарком судьбы — магия, костюмы, миссии, возможность творить добро и ощущать себя частью чего-то большего. Но реальность быстро стянула нас с небес на школьную скамью. Ночные бои с демонами — это, конечно, захватывающе, но когда в четыре утра ты только снимаешь диадему, а в восемь уже надо отвечать по геометрии, вся романтика растворяется в утреннем звонке и чернилах на проверочной. Мы прогуливали школу с чувством долга, но на деле это выглядело как классическая безответственность. Учителя только качали головами — особенно по химии: «Сейлор кто? Лучше бы таблицу Менделеева выучила». Появлялись мы в классе с фингалами, синяками (магическими, между прочим), и мешками под глазами, достойными собственного почтового индекса. Вечно списывали домашки друг у друга на коленке и изобрели новый вид общения — взглядом, потому что сил говорить просто не оставалось. Слушая, как одноклассники жалуются, что устали после тренировки по баскетболу, мы сдерживали смех, вспоминая, как минувшей ночью уклонялись от огненных шаров тьмы. А на переменах ловили себя на мысли: “Если кто-то предложит поспать 10 минут в медкабинете, я пойду за ним хоть на край света”. С того самого момента, как нам открылась правда о наших силах, Хельга словно исчезла. Несколько дней её не было — ни в классе, ни в коридорах, ни в обычных местах, где она обожала собирать свою мини-свиту. Я решила, что она просто приболела или устала от наших школьных драм. Когда она появилась на пороге кабинета — всё изменилось. Словно кто-то выключил солнце. Свет в помещении померк, воздух стал вязким, тяжёлым, будто натянутым. Пространство между нами затянулось серым маревом, и стало невозможно нормально дышать. Тьма, невидимая, но ощутимая, распространилась, проникая в каждую щель класса. Моим первым порывом было вскочить, крикнуть, броситься вперёд — предупредить всех, защитить, остановить. Но я лишь прикусила губу до крови. Никто не должен был узнать о нашей силе. Ни слова, ни звука. Мы не имели права. Она стояла, будто сама ночь, и её глаза, встретившись с моими, отразили то, чего я боялась больше всего — осознанный выбор. Хельга знала, кто она есть на самом деле и знала, что я поняла это, и улыбнулась, давая понять, кто ее цель. Дин. Ни о чём не подозревая, он оказался втянут в эту игру, в которой ставки давно вышли за рамки человеческого. Он не должен был быть частью этой войны, не должен был даже видеть ту сторону мира, что теперь стала моей реальностью. Но его улыбка, его взгляд, его присутствие — всё это сделало его уязвимым. И она это знала. Я старалась держаться рядом, незаметно, защищая, не раскрывая, кто я. А в это время Аллен, моя подруга, та, кто должна была быть со мной за одно, вдруг стала всё чаще появляться рядом с ним. Словно случайно, словно невзначай — но я не видела этого, предполагая, что стремимся к одной цели.***
Когда я размышляла о том, как вернуть Хельгу на сторону добра, сквозь мысли, тревогу и тяжесть недосказанных слов, я не заметила, как ко мне подошёл Дин. Он всегда умел появляться неожиданно, в самые тонкие моменты — как молния, как спасение, как что-то, от чего у меня перехватывало дыхание. Я обернулась — и он стоял совсем рядом, в руках сдержанно держа маленькую золотистую коробочку. Его взгляд был смущённым, даже немного виноватым, как будто он собирался нарушить какое-то внутреннее правило. Я моргнула, не сразу поняв, что происходит. — Это тебе, — сказал он негромко. — Но… мой день рождения уже прошёл, — пробормотала я в растерянности, принимая коробочку с дрожью в пальцах. — Я знаю, — тихо выдохнул он. — Но… это не об этом. Я прикусила губу, краем взгляда наблюдая, как он нервно теребит рукав своей толстовки. Внутри коробки лежали серьги. Маленькие, аккуратные, в форме лепестков сакуры. Теплый золотистый блеск играл на поверхности, как будто они вобрали в себя первое утреннее солнце. Не слишком дорогие, не вычурные. Но с такой трогательной простотой, что у меня сжалось горло. Я подняла на него глаза, не зная, что сказать. А он уже продолжал, немного торопливо, будто боялся, что если остановится — не осмелится договорить: — Это признак того, что ты дорога мне, и неважно, что происходит в наших жизнях. Просто одень их и я буду спокоен... Слова упали в меня, как дождь после долгой засухи. Я почувствовала, как внутри сжалось что-то тёплое и хрупкое — как цветок, который только-только решается распуститься. Сердце дрогнуло — от чувств, от волнения, от боли, что не всегда могла быть рядом. А он — был рядом. Даже когда не знал, кем я стала. — Ты серьёзно? — прошептала я, почти боясь нарушить момент. — Насчёт тебя — всегда серьёзно, — ответил он, не отводя глаз. Я подняла коробочку чуть выше, чтобы свет поймал отблеск металла. — Тогда я надену их прямо сейчас, — сказала я и вдруг поняла, что улыбаюсь. Слишком широко. Слишком глупо. Но, впервые за долгое время — искренне. Но каждому счастью приходится разбиваться — особенно в мире, где чувства пересекаются с судьбой, а любовь может стать триггером для тьмы. Хельга стояла у дверей класса, будто тень сама отгородила её от остального мира. Она видела момент с подарком. Видела мою растерянную улыбку, когда я одевала серьги. И в её глазах это было не просто ревностью — это было чем-то древним. Слишком древним, чтобы быть просто человеческой эмоцией. Когда прозвенел звонок, воздух сгустился. Буквально. Звук завис в пространстве, как будто кто-то нажал «пауза» на самой реальности. Одноклассники замерли, застыл даже учитель, словно игрушка в витрине. Всё вокруг утонуло в звенящей, плотной тишине. Остались лишь те, кто знал — кто чувствовал этот разлом: я, Аллен, Ирэн… и Дин. Я ожидала увидеть в его глазах страх, шок — как у любого, кто впервые сталкивается с необъяснимым. — Как трогательно, — сказала она, голос её отозвался эхом, будто он пришёл сразу из нескольких миров. Внутри меня пробежал холодок. Серёжки на ушах — те самые, от Дина — едва ощутимо дрогнули, как будто отвечали на скрытую магию. Хельга сделала шаг вперёд, и пол в классе дрогнул. Класс потемнел, будто сама реальность моргнула. Свет померк, а воздух стал плотным и вязким, как перед бурей. Стрелки на часах замерли, будто время отказалось двигаться дальше. Только мы — трое воинов и он — остались в движении. Хельга шагнула вперёд, и с её ног стекала тьма, оседая на полу, как жидкая тень. В её глазах больше не было тепла — только ледяное спокойствие и властная сила чего-то древнего, затаённого. Она больше не казалась той девочкой, что тихо смеялась на переменах. Теперь перед нами стояла сущность, что пробудилась из забытых глубин Вселенной. — Вы не понимаете, с чем играете, — её голос звучал, будто говорил не один человек, а целый хор теней. — Он должен уйти… или исчезнуть. Словно отклик на её гнев, поток электрической ярости сорвался с её ладоней. Разряды летели во все стороны, врезаясь в стены и взрывая мебель, от чего класс дрожал, как живой организм в агонии. Летящие с её рук электрические шары били по парте, разрывали бумагу, стекло, металл — всё, что попадалось на пути. Один из них врезался в стену рядом с Дином, и он упал, прикрыв голову руками. Я дернулась в его сторону — это было инстинктивно, даже не успела выдохнуть, как почувствовала, как его тело резко врывается в пространство между мной и вспышкой света. Всё произошло в одно мгновение — его рука резко обвила мои плечи, прижимая к себе, и в следующую секунду мир озарился ярчайшим светом. Удар. Глухой, жгучий, пронзающий. Он выгнулся, будто молния прошла сквозь его позвоночник, и я услышала сдавленный выдох, полный боли. Меня парализовало. Это не должно было быть так. Он не должен был… Я почувствовала, как его пальцы ослабевают, как он тяжелеет в моих руках. — Дин?.. — вырвалось из меня хрипло, сломленно. Его спина обожжена, ткань расплавлена, кожа под ней неестественно тёмная. Он не кричал. Только закусил губу, и его взгляд — полон решимости — упал на меня. Горло сжалось. Я хотела кричать, но вместо этого крепче прижала его к себе, будто моя хрупкая сила могла защитить его в ответ. Но реальность была жестокой: я — воин, он — обычный парень. И сейчас он страдал только потому, что однажды решился подарить мне школьный альбом. Потому что однажды стал для меня всем. А теперь… Он падал. Медленно, как падает лепесток с дерева весной — красиво и ужасно одновременно. Мир вокруг будто замер. Даже Хельга, уверенная в своей правоте, застыла, не веря, что он сделал это. И в этот момент в небе за окнами заклубились тучи. Ветер ворвался в класс, выбив окно. Свет вспыхнул в моих ладонях — не подчинённый, а живой. Гром загрохотал за пределами школы, и, будто ответом на моё внутреннее крушение, небо осветилось всполохами молний. Молния прошлась по венам. Я стояла перед ним — не как обычная школьница, а как Сейлор-воин. Сейлор Юпитер. На мне была форма, впитавшая в себя силу тысячелетий — изумрудно-зелёная матроска с белыми рукавами-фонариками, подчёркивающая мою силу и решимость. На груди сиял яркий розовый бант, как сердце, полное любви и верности. Юбка, мерцавшая оттенками лесной листвы, колыхалась от вихря магии, что до сих пор витала в воздухе. На лбу сверкала золотая диадема с зелёным камнем в центре — символ моего предназначения, моего дара. Высокие сапоги оттенка глубокого изумруда подчёркивали уверенность в каждом шаге, хотя внутри я дрожала. Я больше не пряталась. Молнии трепетали вокруг, готовые сорваться с кончиков пальцев. Мои удары срывались один за другим, как раскаты грома, сотрясая пространство. Я не щадила ни себя, ни её. Внутри всё горело — обида, ярость, страх за Дина, беспомощность. Хельга отступала, но не сдавала позиции. Она скользила по полу, её движения стали хищными, резкими, как у зверя, загнанного в угол, только при этом странно уверенными. Казалось, она не спешила победить… Её глаза горели тьмой, и чем дольше длилась схватка, тем больше я чувствовала: она что-то скрывает. Помещение стало давить на нас. Воздух был как густой кисель, тяжёлый и электризованный. За спиной мелькали образы — мои подруги, застывшие в ожидании. Мы не могли развернуться в полную силу, чтобы не снести весь этаж — да и враг, словно специально выбрал место, где у нас связаны руки. Но хуже всего было видеть, как Хельга иногда бросала взгляды в сторону Дина. Он лежал, прижатый к стене, и каждое моё движение — каждый риск — мог стоить ему жизни. И тогда я поняла: это ловушка. Она тянет время, удерживая нас здесь, отвлекая. И тогда дрогнула моя уверенность — и с ней стены класса. Они словно откликнулись на внутренний надлом. Где-то над доской посыпалась пыль, жалобно заскрипели оконные рамы, и лампы начали подрагивать в тревожном ритме. Всё пространство будто застыло на грани чего-то ужасного — взрыва, крика или падения. Воздух сгустился, стал вязким, как будто само время замедлило шаг, не решаясь идти дальше, пока я не соберу себя обратно. Моя грудь сжалась. Я чувствовала, как в сердце закрадывается страх — липкий, навязчивый. Не за себя — за него. За Дина. За то, что он оказался втянут в мир, который должен был быть скрыт от обычных глаз. В мир, где выбор между жизнью и смертью — не метафора, а ежедневная реальность. Хельга стояла прямо, как статуя, окружённая всполохами своей темной энергии. Она знала. Видела мою слабину, словно нюхала её, как хищник. Её взгляд стал холодным, безжалостным. Остальные Сейлор-воины метались, окружённые барьером, словно невидимая стена отгородила меня от них. Я видела их отчаянные лица, как они кричали мои имя, стучали по воздуху, пытаясь прорваться — но не могли. Им не позволяли. Или не позволяла сама она. Я осталась одна. А она — всё ближе. И в этот миг тишина прорезалась её голосом, низким, почти нежным: — Как ты ни старалась его защитить, но он не будет твоим, - ее взгляд скользнул в сторону всего лишь на секунду, чтоб Сейлор Полнолуние напрягалась, а я не придала этому значению, стараясь своим телом закрыть обзор на Дина, немного приходившегося в чувства, — Ты не сможешь быть все время сильной, - в её голосе не было злости. Только презрение. Я не знаю, сколько всё это могло продолжаться. Мир сузился до ощущений — гулкой пульсации боли, едкого запаха магии в воздухе, и нарастающей тьмы, что будто впивалась под кожу. Мои силы угасали, каждая атака Хельги ощущалась всё тяжелее, и я уже не знала, где заканчивается моя усталость, а где начинается отчаяние. И вдруг… она отступила. Без предупреждения. Просто выпрямилась, будто разыгрывала спектакль, и представление подошло к концу. В её глазах — ни следа битвы. Только обычное, немного уставшее выражение, как будто сейчас она просто подойдёт к доске и ответит на вопрос по химии. Барьер спал, словно рассыпался в воздухе искрами — легкими, звенящими, как стеклянные пылинки. В ту же секунду мы, не сговариваясь, перевоплотились обратно. Формы исчезли, словно их и не было, оставив нас в повседневной одежде, взлохмаченными и сбившимися с дыхания. Класс, словно пробуждаясь от сна, вновь наполнился звуками: чей-то кашель, скрип парты, чьи-то вполголоса произнесённые слова. Всё это казалось неправдоподобно нормальным. Я с осторожностью подошла к Дину, словно боялась сделать неверный шаг, и каждый мой вдох был натянут, как струна. Он сидел на полу, облокотившись о парту, потирая плечо, будто всё ещё чувствовал силу удара. Его взгляд встретился с моим — и в нём не было страха, не было паники. Только смятение, полное невысказанных вопросов. Он всё видел. И теперь… теперь между мной и Дином не было стены из недосказанности. Только моя боязнь — как он воспримет меня такой, какой я стала. Или, точнее, какой была всегда, но тщательно скрывала. — Сейлор Юпитер? - шепотом произнес он, а сердце ушло в пятки у меня. Я хотела сквозь землю провалиться лишь бы не говорить правду, но в ответ лишь слабо кивнула, принимая поражение на собственном разумом. Дин осмотрелся по сторонам, то ли оглядываясь, то ли ожидая чего-то, и дождавшись звонка, когда одноклассники выйдут, он потянулся ко мне, заключив в объятия. В тот момент я перестала дышать. Его объятия оказались такими мягкими и нежными, словно он таким образом пытался защитить меня от всего мира. Я сжала в ладони край его рубашки, не в силах ничего произнести. Ком в горле мешал сказать хоть слово. Внутри будто что-то треснуло — стена, которую я так долго строила, чтобы прятаться, дала первую трещину. Он отстранился, чтобы посмотреть мне в глаза. — И серьги тебе идут, — тихо улыбнулся он. — Прямо как тебе — быть собой. Теперь я обняла его, смутившись его слов, прижавшись к нему чуть крепче, чем позволяла себе раньше. Щеки горели, сердце гремело, как барабаны на параде, а мысли путались в нежности и неловкости момента. Я чувствовала, как его рука медленно легла мне на спину, осторожно, почти нерешительно — как будто он боялся, что я исчезну, если прикоснется сильнее. Его дыхание касалось моих волос, и в этом странном, хрупком мгновении я поняла: я не смогу полюбить кого-то другого.***
Из глубин расколотого неба, сквозь трещины, будто разорвавшие само пространство, появилась она — неизвестная сила, не имеющая имени, формы и логики. Мир содрогнулся. Пространство вокруг пульсировало, искажалось, будто сама реальность пыталась отвергнуть присутствие. Пять воинов, истощённые, но несломленные, встали плечом к плечу. Их сердца стучали в унисон, несмотря на страх, охвативший каждого. Перед ними рассыпался бесконечный поток теней — искажённых, чуждых, безликих созданий, выпущенных на волю силой, которую не понимали ни звёзды, ни судьбы. Бой был сложным, и тогда они узнали источник силы, находящейся под разрушенным храмом, манипулирующий этими созданиями. Их не пугала опасность, главное, чтоб люди вокруг не пострадали, но кто знал, что страдать будут они. Переступив порог храма, тьма которая окутала их, и показала то, что скрывали воины в глубине своего сердца, лишь один воин во время успел защитить себя, сделав защитный барьер, и принял весь бой на себя. Сейлор воин с тревогой в сердце наблюдала, как воительницы теряют силы в своих кошмарах, и только могла, как уклоняться от ударов и создать более мощный удар. Враг выжидал время, как ее силы начнут иссякать, в тоже время, небольшие вспышки терзаний и страхов всплывали в его голове, как воспоминания, и остановился на одном конкретном человеке, лицезрев знакомую фигуру, и усмехнулся в победной ухмылке, поняв, как победить Сейлор воина. Он сосредоточил свою магию и создал кристальный шар — темное свечение охватило его, а изнутри начала проявляться сцена, как в зловещем зеркале, отражающем самые глубокие страхи. Внутри этого шара появилось лицо Полнолуния, её глаза полны тоски и невыраженной боли, смотря, как Дин дарит подарок Джулии на перемене. Самым болезненным ударом стала сцена, Аллен, с которой она всегда делилась своими мыслями, пришла к парню, призналась ему в своих чувствах, и… поцеловала его. Юпитер застыла на месте и, кажется, мир вокруг замер вместе с ней. Она почувствовала, как её сердце сжалось, как будто оно разваливалось на тысячи мелких осколков. И в этот момент Джулия осознала: проиграла не Аллен, не он — а она сама. Проиграла своей слепоте, своей уверенности, что всё под контролем, что любовь — это нечто, само собой разумеющееся, если ты любишь «правильно». Она была слишком сосредоточена на себе, чтобы заметить, как тяжело было Аллен — её подруге, с которой они делили мечты, страхи, клятвы. Она не заметила, как глаза Аллен каждый раз наполнялись тенью, когда он приближался. Не заметила, как её улыбка угасала, когда Джулия начинала говорить о нём. В памяти всплыл тот самый вечер — закат окрасил небо в нежные оттенки золота и розового, и они с Дином шли вдоль школьного двора, разговаривая ни о чём, но в тот раз было иначе. Он вдруг остановился, повернулся к ней и, чуть смущённо, с тем самым особенным выражением глаз, которое было только для неё, сказал: «Я хочу, чтобы мой первый поцелуй был с той, кто действительно дорога моему сердцу». Слова, сказанные так просто, но с искренностью, которая разлилась в её груди теплом. Джулия тогда смутилась, опустила взгляд, а потом украдкой посмотрела на него и увидела в его глазах — это было о ней. Он не сказал прямо, но ей и не нужно было. И она берегла эту фразу, как сокровище. Она строила мечты на этом признании — хрупкие, светлые. А теперь… Теперь это сокровище было разбито. Украдено. Теперь она понимала, что тогда, в тот утренний момент, всё уже произошло. Тот странный взгляд Дина… Он будто извинялся, будто пытался что-то сказать без слов, но не мог. Его глаза не были полны радости, как обычно, когда он смотрел на неё. В них было замешательство. Вина. И что-то ещё, чего Джулия тогда не распознала — страх, что правда вырвется наружу. А потом появился тот взгляд — когда он увидел Аллен. Словно вся его уверенность растаяла, словно он понял, какой выбор был сделан за него, и как теперь нельзя отмотать время назад. Его выражение лица резко изменилось, и он почти в панике взял Джулию за руку, быстро, почти резко, словно спасая её от чего-то — или от кого-то. Он увёл её прочь, не давая подруге подойти, не давая им пересечься взглядами. И Джулия тогда растерянно посмеялась, спросила, куда он так спешит. А он что-то пробормотал, не глядя в глаза, и не отпустил её руки. Теперь она знала, что он пытался спасти хотя бы этот миг, хотя бы иллюзию. Не хотел, чтобы её мир рухнул так быстро. Он всё равно рухнул. Только теперь — с оглушительной болью. Огонь несправедливости разгорелся в груди — обжигающий, неутолимый. Тогда она впервые почувствовала тьму в своём сердце. Что-то сломалось. Глубоко внутри, где раньше было тепло — разлился холод. Тяжёлый, горький, как отравленный дым. Предательство резануло не только доверием — оно выжгло корни её веры в то, что чувства можно разделить без боли. Это была не просто обида. Это была ярость, застывшая под кожей. Желание закрыться, спрятать всё светлое в себе, чтобы больше никто не смог причинить такую боль, вспыхнуло, как защитная реакция. Но вместе с ним — пришла тьма. Она скользнула в душу Джулии, будто знала дорогу. Сладким шёпотом, почти ласково, она обвила её сознание, показывая, как легко можно перестать страдать, если просто отпустить всё. И невольно поддалась, слушая, как враг пытается завладеть не только душой, но и завладеть ею самой. Снаружи — Сейлор Юпитер с трудом сдерживала тело, уже не слушающее её. Каждое движение причиняло вред тем, кого она называла друзьями. Каждый взмах руки не был её — но она не могла остановиться. И тогда — вспышка. В памяти всплыли лица: радостная Венера, сосредоточенная Меркури, упрямая Марс и нежная, но сильная Луна. Их смех, их споры, моменты, когда они стояли плечом к плечу, несмотря ни на что. Они были её семьёй. Её домом. И они почувствовали её внутреннюю борьбу и направили всю свою силу против общего противника, не побеждая, но давая тьме исчезнуть. Враги — его созданные чудовища, монстры, сотканные из мрака — начали исчезать, их формы распадались, как песок, унесённый ветром. Каждый монстр, разрушенный светом, возвращал мир в своё исходное состояние, восстанавливая разрушенные земли и унося темные фрагменты, которые оставались в следах его магии. Затем, Сейлор Юпитер просто развернулась, молча махнув рукой на прощание, ушла из храма, не оглядываясь. Ни взгляда, ни слова — только движение, полное тяжести и боли. Она не хотела, чтобы кто-то увидел её глаза. В груди всё горело, словно в ней разом полыхнуло тысяча несказанных слов, тысячи почему и как. Но она не позволила ни одному из них вырваться наружу. Просто шаг за шагом уходила прочь, будто надеясь, что с каждым шагом чувства будут становиться тише. Она хотела скрыться. Сбежать. От них, от себя, от всего, что делало её уязвимой. Она хотела перестать чувствовать — потому что чувствовать теперь значило страдать. Юпитер споткнулась на полпути, не могла больше выдерживать открывшуюся правду, и чувствовала, как сердце разбилось окончательно. Воительница услышала шаги за своей спиной и почувствовала теплые, утешительные объятия, в которых нуждалась в этот момент. И именно в этот момент Юпитер позволила себе немного слабости. Она медленно закрыла глаза и впервые за долгое время позволила слезам коснуться её щёк.***
Последующие дни превратились в затянувшийся кошмар. Я словно жила на автопилоте — тело двигалось, но душа оставалась прикованной к постели. Мир стал бесцветным. Еда потеряла вкус, слова — смысл. Все, что я любила, казалось чужим. И только одно чувство не отпускало: жгучая, невыносимая потребность увидеть его лицо. Я не знала, что стало триггером. Может, это была тоска. А может, надежда. Но утром я заставила себя встать. Закуталась в равнодушие, как в броню, и пошла в школу, цепляясь за последнюю искру желания — увидеть Дина. Но в классе его не было. Зато была она. Хельга. С лицом, полным торжества:« Я ж говорила, что он не будет твоим. Аллен увела его. Буквально пару минут назад». Её слова ударили, как хлыст. Но я не дрогнула. Я не дала ей ни капли удовлетворения. Просто прошла мимо, зная, где искать.Когда я нашла их, разговор уже шёл. И каждое слово резало, как нож. Голос Аллен дрожал от волнения и радости:«— Это был твой первый поцелуй? Я люблю тебя сильнее, чем Джулия. Когда она играла в воина, я помогала тебе. Я была рядом, когда ты терялся из-за развода родителей. Я, не она». Сердце сжалось. В горле встал ком. Я чувствовала, как земля уходит из-под ног. И я поняла — для неё мои чувства были лишь помехой. Она не пыталась понять. Не пыталась остановиться. Просто шаг за шагом шла к своей цели. Дин заметил меня. В его взгляде было нечто глубже сожаления. Подойдя ко мне, он мягко, будто боясь меня ранить, взял моё лицо в ладони и поцеловал. Это был не просто поцелуй. Это был крик — о правде, о выборе, о боли. И я ответила на него, даже зная, что сладость в нём смешана с горечью. Но в следующую секунду всё оборвалось. Аллен подбежала и оттолкнула его от меня. В ее глазах горела обида и сожаление за то, что скрывала свои чувства, и также, что она просто так все не оставит. С того момента всё пошло наперекосяк. Мы по-прежнему сражались плечом к плечу, будто ничего не изменилось. В бою мы были единым целым — выверенные удары, синхронные движения, одна цель. Но стоило закончиться очередной битве, как между нами опускалась стена. Тонкая, но непробиваемая. Когда речь заходила о Дине — мы больше не были союзницами. Слова становились натянутыми, взгляды колкими, а молчание — тяжелым, как свинец. Мы избегали обсуждать его, как будто само упоминание его имени могло взорвать хрупкое перемирие. Я ловила себя на мысли, что не узнаю Аллен. В её глазах больше не было тепла. Только скрытая борьба, внутренняя ревность и упрямство. Она продолжала улыбаться — натянуто, механически. Я отвечала тем же. Когда мы с Дином наконец оставались одни, хоть на минуту, хоть на миг — словно по зову невидимого радара, появлялась Аллен. Всегда будто случайно, будто мимо проходила, с книжкой в рука, и замечали её слишком часто. Каждый наш разговор превращался в прогулку по минному полю: я ловила себя на том, что всё реже смеюсь, всё чаще напрягаюсь. А Дин… он смотрел на меня с виноватой мягкостью, будто чувствовал, как это гложет меня изнутри, но не знал, что с этим делать. Быть на расстоянии вытянутой руки от человека, который тебе дорог — и не иметь права на это тепло, потому что кто-то постоянно дышит в спину. Потому что кто-то, кого ты ещё недавно называла подругой, стал твоей тенью. И этой тени, казалось, не было дела до твоей боли. Однажды всё пошло не по плану. Враг оказался слишком близко — не в метрах, а в сердце. Целью стал Дин. Мы опоздали. Всего на мгновение, но этого оказалось достаточно. Его душа, истерзанная, надломленная, начала меркнуть у нас на глазах. И тогда… Полнолуние показало нам свою иную сторону. Свет, тихий и глубокий, словно сама ночь, окутал его, будто защищая от окончательной потери. Исцеляющая сила коснулась не только его тела, но и его души. И вместе с ним — наших. Что-то дрогнуло в воздухе, что-то сломалось во времени. Воспоминания, которых у нас не было, ожили в нас. Картины прошлого, сотканные из обрывков снов и забытых эмоций: Аллен и Дин. Не просто друзья. Не просто случайность. Их души были сплетены задолго до нас. До этой жизни. Она всегда была рядом, незаметной тенью, защищающей его. А он — её светом. Я смотрела на них, на свет, что соединял их, и чувствовала, как трескается моя реальность. Я стояла, будто внутри меня открылась пропасть. Всё, во что я верила — стало пеплом. Я была рада. Рада, что он открыл глаза. Что дышит. Что жив. Но как только его взгляд упал на неё — я поняла. Он тоже вспомнил. Вспомнил ту, с кем был связан когда-то. В другой жизни. В другой судьбе. И в тот момент я ощутила, как внутри меня что-то рвётся на части. Судьба — она не спаситель, она палач. Она отняла у меня то малое, что я успела полюбить. Оторвала, вырвала, растоптала… и оставила жить с этим. С того дня всё изменилось. Дин метался между нами. Его боль отражалась в его поступках, а наша — в молчании. Мы трое стали пленниками чувств, где не было правых и виноватых. Только горечь, усталость и вечная тень сомнений. Я не смогла это больше выносить. Как стало известно о странных аномалиях в другой стране, я стала той, кто решился защищать его. И ушла. Без слов. Без объяснений. Стала одинокой Сейлор-воительницей, поклявшись оберегать тот город, где ещё оставалась надежда. Где никто не знал ни о звёздах, ни о судьбах, ни о прошлых жизнях. Где никто не смотрел на меня глазами, полными вины или сострадания.