Окаянный

(989) В год 6497. Туров. Пламя свечи отражается бело-желтыми движущимися бликами в прекрасных радужинах, особенно ярко выделяющихся на очах среди сетчатого узора розово-красных нитей на таком же красивом греческом лице бывшей монахини по имени Евфросиния, из-за которого она и оказалась здесь. Женщина, сквозь еще не высохшую полупрозрачную пелену слез скорбно и отчужденно глядя на стекающие восковые подтеки свечи, держала над её пламенем оголенную по локоть шуйцу, позволяя огненному языку вызывать отек на своей коже и невольно думая о том, как ей могло быть легче, если бы вся ее душевная боль смогла просто утечь в этот ожог и навсегда сгореть в этом пламени. Евфросиния уже давно потеряла моральные и физические силы для борьбы с этим дьявольским наваждением, которое дарило ей немного хоть и временных, но таких желанных её душе, измученной порочными сомнениями в религиозных догматах, презрения и жалости к себе, сменяющих друг друга быстрее дня и ночи, чувств умиротворения и безмятежности благодаря этой медленной телесной пытке, заглушающей своими болезненно-обжигающими ощущениями давно опостылевший ей голос христианской совести, который упрямо и строго порицал её за нерадение, принуждая этим сердце тревожно биться, как запертую в клетке ослабевшую голубицу. Эти сердечные удары отдавались легкой болью в груди и в висках, как бы заставляя её прекратить эти думы, но персты десницы все равно напряженно сжимали рукоять меча недавно скончавшегося Варяжко, который она бережно хранила в память о преданном друге семьи и пестуне ее сына, туровского княжича Святополка, окрещённого именем Петр год назад. Иногда бывшая черница сравнивала себя и свою жизнь со слабо горящим огнем, которому в любой момент было суждено погаснуть от чужого вмешательства. В ее случае, от власти чужих пороков над ней: блуда, гордыни, трусости, властолюбия, подлости, корыстолюбия. Из-за них ей пришлось пройти длинный и мучительный путь жизни от пленённой монахини до освобождённой и вновь крещённой наложницы русского князя. Пройти дорогу, наполненную ужасом, страхом, гневом, отчаянием, безысходностью, неоднократными унижениями над ней, её телом и самое главное над христианской верой. Не найдя успокоения, Евфросиния с печальным и даже с несколько досадливым разочарованием вздохнула, открыв очи, и усталым взором начала разглядывать холодное оружие, которое она обещала Варяжко передать своему сыну при его возмужании. Железный блеск клинка заставил её зеницы расшириться, приковал её взгляд и медленно, но неудержимо стал манить к себе. Бывшая инокиня, оказавшись в полном мысленном забвении начала повиноваться бесу, уже не раз уверявшего вдову её собственным голосом в том, что это единственный путь избавления от всех тяжелых дум и страданий. С силой зажмурив очи и крепко сжав меч в обеих руках, Евфросиния хотела резко вонзить себе в сердце. Но только приблизив острие к себе, она, держа его трясущимися кистями рук и задыхаясь от прерывистой, сжимающей и пронизывающей до удушья боли в груди, услышала голос ангела: "Не делай себе и чаду твоему никакого зла". У вдовы подкосились ноги, и она покорно опустилась на колени и начала горько и стонуще плакать, прислоняя холодную поверхность меча к своему челу в попытке освободить свой разум от бесовского влияния. Она всеми силами убеждала себя не поддаваться этому искушению лукавого. Сколько раз она укоряла себя за то, что не может справиться со всеми испытаниями, посланными Свыше, не впадая в гнев и гордыню. Сколько же раз проклинала и разочаровывалась в себе, во всем человеческом роде и даже, какой грех, в самом Боге, чтобы потом снова и снова возносить их всех на невероятную духовную высоту. И как бы она не желала и не пыталась найти постоянную духовную опору и утешение в молитвах к Господу и материнской любви к своему сыну, которого, как она чувствовала, любила более, нежели Его, у неё не получалось разорвать этот замкнутый круг греховных мыслей и побуждений. Не могла простить. Уже не хотела верить, а изречение: "Он гораздо более нас самих желает, чтобы мы не терпели никакого зла, и никто из нас не щадит себя так, как Бог щадит всех нас" звучало для неё как лицемерное издевательство. А ведь когда-то она была постриженной монахиней, в младом возрасте сбежавшей из родной семьи от страшного телесного и душевного позора, отдав своё существование Богу в стенах христианского монастыря из-за отца, который обесчестил её, а после этого избил, браня дочь за то, что она соблазнила и ввела его во грех прелюбодеяния. Евфросиния приняла решение найти спасение от ужаса, вины, стыда, непонимания того, чем и как она могла его искусить, и подспудного гнева и на свою мать, которая вместо защиты и помощи лишь обвинила её в прельщении отца на кровосмешение и рукоприкладство и потребовала на коленях вымаливать у него прощение за свой испорченный нрав. "Каждый искушается, увлекаясь и обольщаясь собственною похотью; похоть же, зачав, рождает грех, а сделанный грех рождает смерть..." В монастыре ее жизнь мирно и спокойно проходила в молитвах и служении до одного рокового дня, когда пришли жестокие и кровожадные язычники из Киевской Руси. Евфросиния хорошо помнила оглушительный грохот выломанной двери и фигуры каких-то мужчин в латных доспехах и мечами в руках, которые с видом хозяев без малейшего зазрения совести и даже, как ей показалось, с чувством собственного превосходства над ними всеми, хватать все ценное, что попадалось им под руку. И не только монастырские вещи. Некоторые из них стали даже насильно уводить приглянувшихся им монахинь, хватая сзади их за выи и связывая им руки. Евфросиния, в состоянии оцепенения и переживания за своих сестёр, даже не заметила, как перед ней появился угрюмый и диковатый мужчина со свисающим на лысой голове хвостом русых волос и пронзительными светло-синими очами из-под густых бровей, которые прямо и оценивающе смотрели на её лицо и тело, а потом он что-то произнёс на тогда неизвестном ей языке. - Краснолепная да смиренномудрая жена для старшего будет. Юродивая только,-брезгливо сморщился русский князь,-Но женице из иной веры все равно есть женице с плотью и чревом, а не будет у ней креста- не будет у ней и веры.- с циничной и самодовольной насмешкой произнёс князь, а потом его ухмылка резко сменилась решительным и озлобленным выражением лица, с которым он схватил и снял крепкой ладонью цепь с нательным крестом, чуть не повредив шею инокине, а напоследок сорвал апостольник с её головы и бросил куда-то в сторону. Шокированная девушка растерянно и стыдливо наклонилась, чтобы поднять хотя бы свой крест, за что получила пощечину. Пульсирующая боль от сильного и резкого удара в правой ланите отдалась ей в виски, из-за которой в очах черницы брызнули слезы, все расплылось в цветном тумане и, потеряв равновесие, упала на колени. Немного придя в себя, она подняла голову и посмотрела на русского князя взглядом, пронизанным кроткой мольбой о пощаде, но это не вызвало никакой жалости у Святослава. Он лишь грубо поднял её за рясу, а своими сапогами прошёлся по фигуре Спасителя на кресте, приказав подошедшему дружиннику связать её и вести за собой. В беспощадную и языческую Киевскую Русь к своему старшему сыну Ярополку. "За какие грехи послал Он мне все эти страдания?" "Что я делала не по законам Его?" "Это Божья воля или попущение?" "Ежели Его воля, на что она была Им дана?" Все эти вопросы, на которые она, как не старалась, не могла найти ответы, мучали и терзали её и без того израненную душу и по сей день. Так ещё и злой дьявол потешался над ней, посылая на яву и во сне те самые воспоминания, принуждая её проживать все эти ужасы по кругу. Расхищение монастырских вещей, её и черниц, принудительное венчание на киевском князе, оскорбление её чувств намерением Ярополка иметь второй брак с полоцкой княжной Рогнедой ради безопасности и утверждения своей власти, а особенно тем, что муж хотел от этой княжны наследника, которого сама Евфросиния так долго не могла родить, по её мнению, из-за того, что Господь осуждал её брак с язычником и косвенным убийцей своего родного брата, бывшего древлянского князя Олега. И следом за этим многомесячное пребывание в постоянной тревоге перед угрозой захвата Киева младшим братом мужа, жестоким и властолюбивым князем Владимиром, и страха за жизни не только своей, Ярополка и всего народа, но и за своего, к огромному удивлению для себя и супруга, по милости Божьей зачатого ребенка незадолго до того, как новгородский князь с воинами окружили столицу, и который должен был скоро появиться на этот свет. Затем вынужденное бегство в Родню по предложению лживого и коварного воеводы Блуда и снова ожидание опасности, жестокий голод, бессонные ночи, проведённые в слезах и непрекращающихся телесных болях из-за новой и длительной осады города на реке Роси, закончившейся самым худшим для неё исходом: вероломным убийством супруга по приказу его младшего брата и жизнь в роли наложницы у этого самого убийцы, несмотря на своё непраздное положение не от него, кошмарные сны, в которых она раз за разом видела своего ребёнка мертвым в колыбели. А потом, упавшее как снег всему государству на голову, неожиданное решение князя Владимира крестить всю Русь и беспощадно уничтожить все идолы, которые сам же и поставил когда-то. Значит ли это, что все беззакония, которые происходили, были необходимы для того, чтобы в итоге познать истинного Бога? Неужели все-таки достучался Господь до огрубевшего сердца языческого князя, вложив желание обратиться к Нему и помиловал его? А может, он принял именно восточное христианство, ещё и потому что вспомнил о том, какой веры была она до того, как её привезли в эту страну из родного монастыря? О том, сколько боли и страданий причинил ей, и таким образом хотел негласно раскаяться и перед вдовой своего страшного брата, которого так безжалостно и коварно убил чужими варяжскими мечами? Тогда все её страдания были нужны? Они пошли во благо целой Руси и подали пример истинного христианского смирения великому киевскому князю, который в конце концов смог выйти из-под власти злого дьявола и оценить её жертвы? Но все же разве это не проявления гордыни и изуверства: принудить все государство обратиться в чуждую и незнакомую им веру во Христа с помощью силы своего произвола и даже оружия? От мыслей её отвлекли приближающиеся шаги и такой родной детский голос: - Что ты печалишься, мама?- напуганно и жалостливо спросил Святополк, увидев покрасневшее лицо и ярко блестевшие слезы на очах и ланитах матери, стоявшей на коленях с мечом в руках, и тщетно пытаясь придать своему голосу внешнюю мужскую твёрдость и холодность, которые он считал необходимыми для себя, как для будущего князя и воина.- Это из-за смерти Варяжко? -Это не твоего младого ума дело, Петр! Поди к себе в ложницу!- из-за охватившего стыда перед собственным сыном, который увидел её такой, неожиданно даже для самой себя громко и яростно закричала Евфросиния, резко взмахнув руками и случайно выронив оружие, но когда она увидела напуганное и недоумевающее лицо своего чада, ужаснулась от того сильного гнева, который так сильно вспыхнул в ней, подобно огню, переполняя её грудь, руки и горло каким-то неистовым возбуждением из-за невыносимого гнёта стыда и религиозных требований, и через мгновение её разум захлестнуло не менее мощное чувство вины за своё поведение и она безудержно разрыдалась, закрыв лицо ладонями и через какое-то время стала захлебываться своими слезами. У маленького княжича, несмотря на обиду и страх перед совершенно новым злым состоянием матери, в детской груди защемило от жалости и понимания того, как матери плохо и тяжело сейчас, поэтому он не выполнил приказ об уходе и начал сочувствующе гладить её плечо. - Не только из-за него...- мельком взглянув наверх и встав на ноги, хриплым голосом произнесла Евфросиния из-за кома, царапавшего её горло, все ещё всхлипывая и отирая перстами слезы со своих ланит.-Предупреждал ведь Варяжко Ярополка, отца твоего истинного: «Не ходи, князь, убьют тебя, беги к печенегам и приведёшь воинов». Понимал ведь, что воевода Блуд предатель.-в бессильном и усталом отчаянии шептала гречанка, глядя не на сына, а куда-то в пустоту, ощущая острое и непреодолимое желание поругать умершего мужа за его наивность.- И сердце моё что-то недоброе чуяло в нем. Но послушал его Ярополк.- несмотря на то, что пару мгновений назад вдова ощущала будто все чувства в её душе сгорели как город Искоростень от птиц, посланных блаженной княгиней Ольгой, ей показалось, что сейчас вновь заплачет от жестокой сцены убийства мужа, которая представилась ей, но душевный колодец её слез уже опустошён, и было физически тяжело заплакать вновь из-за полыхающей и режущей боли в очах.- И пришёл он ко Владимиру в простодушной надежде заключить с ним мир по совету Блуда. Когда же входил в двери, два варяга подняли его мечами под пазухи. Коварный воевода затворил двери и не дал войти за ним своим. И так был убит отец твой Ярополк. Варяжко же, увидев, что он убит, бежал со двора того теремного к печенегам и долго воевал с ними против Владимира, но с трудом стрый твой смог привлечь его на свою сторону, дав ему клятву не делать нашей семье зла и когда ты чуть подрос, назначил Варяжко твоим пестуном. Меня, безутешную и непраздную вдову, Владимир сразу сделал своей женимой и стал жить со мной. В той самой ложнице моего покойного мужа...- тихим и стыдливо-дрожащим голосом произнесла бывшая инокиня, закрыв лицо ладонью от ужаса перед теми чуть отуманенными в её памяти воспоминаниями их греховного соития, которые явились ей, и ощущений сильной тяжести в теле и жгучей боли внизу живота.-Он был со мной... Тогда я мечтала умереть от боли, горя и позора, но главное из-за страха, что этот грех погубит и тебя, а Владимир, гладя моё чрево, лишь глумился надо мной и говорил, что нам в Ирий будет легче попасть, имея близость с ним, князем Русской земли, поставившим кумиры этим самым языческим богам, а потом принял именно восточное христианство.- с язвительной и презрительно-снисходительной усмешкой подметила вдова.-Грешна я пред Богом, не могу я одолеть свой гнев и гордыню и простить его за зло, что он причинил, хотя и понимаю, что он всего лишь был во власти дьявола.-после этих слов голос гречанки стал задумчивым и сердобольным.- В одну из темных ночей пришёл он ко мне в ложницу пьяный. После того, как он овладел мной, Владимир вдруг стал меня нежно обнимать, ласково гладить мне голову, словно маленькой девочке, и сказывать свою историю. Так я узнала, что он сын ключницы Малуши, когда-то служившей у твоей бабушки, блаженной княгини Ольги. Её сын, князь Святослав меня из монастыря в плен взял и отдал замуж за отца твоего Ярополка. Ольга пришла во гнев, узнав, что её сын, который и без того не хотел принимать крещение из-за боязни перед возможными насмешками своих языческих дружинников, посмел так оскорбить её ключницу и священную христианскую веру нарушением заповеди: «Не прелюбы сотвори», и отослала невинную, волей княжеской похоти опороченную мать в Будятино, а вместе с ней и её брата Добрыню, где после и родился Владимир. Мать преисполнилась гневом и ненавистью к своему чаду, родившемуся от прелюбодеяния с Ольгиным сыном. Добрыня стал верным и заботливым пестуном своего племянника и всегда защищал его от злых слов и побоев матери. Они же и взрастили своими речами в его юном сердце злобу и ненависть к своей семье по отцовской крови. Княгиня Ольга, будучи ещё язычницей, чтобы отомстить за своего убитого древлянами мужа Игоря сожгла с помощью птиц весь город Искоростень. Их мать сгорела в этом пламени, а оставшихся в живых Малушу, Добрыню и их отца князя Мала она приказала заточить в Любече. После крещения, принятия христианской веры в Константинополе и нового имени Елена раскаялась за весь тот кошмар, что причинила княжеской семье и смилостивилась, назначив детей ключниками при своём дворе, а умершего в темнице Мала древлянского похоронила близ той самой сгоревшей деревни. Через несколько лет, когда Владимир подрос, его отправили в Киев к бабушке, к той самой княгине Ольге, которая заменила ему маму, но Ярополк и твой стрый Олег чурались брата, рождённого не от их матери. На его детство выпал приход печенегов, жестокий голод и жажда, которые появились из-за осады Киева. С помощью Святослава и устрашающего притворства они были прогнаны. А через год после этого Ольга разболелась и умерла. Плакали по ней плачем великим. И Святослав, и внуки, и все люди, которые её хоронили. Под хмелем Владимир слезно просил у меня прощения, сожалел об убийстве своего брата Ярополка, и что оставил тебя без родного отца, но на утро он даже и не вспомнил о своей ночной исповеди и был таким же жестокосердным, как и прежде. В ту ночь он открыл мне дверь от своего сердца, которая была до поры до времени твёрдо заперта замками его властолюбия и похоти.- и голосом, наполненным смешанными чувствами беспокойства, снисходительной жалости и ослабленного от душевного истощения гнева, добавила как заключение к своему рассказу,- Поэтому вышло так, что ты сын от двух отцов. - Я не сын от двух отцов! Я Ярополков сын! И мне стрыя совсем не жалко, и не хочу я его прощать. Когда возмужаю, отомщу ему за тебя и за отца, как и хотел того Варяжко.- капризно и по-детски воинственно и грозно воскликнул княжич, подняв меч своего погибшего воспитателя и схватив за рукоять, чуть не упав на пол от его большого веса. - Не смей даже помышлять о таких греховных деяниях! Никто не имеет права наказывать кроме Него. Не уподобляйся прежним языческим законам своего стрыя.- чопорно и умоляюще-дрожащим приказала напуганная Евфросиния по большей части именно от того, что в глубине своей души сама желала поступить так с Владимиром и смутно это понимала, но слишком боялась открыто себе в этом признаться, а тем более сыну. - Почему тогда его Бог не наказал за нарушение заповедей "Не сотвори себе кумира", "Не убий", "Не прелюбы сотвори", "Не пожелай, что принадлежит ближнему твоему?"- обидчиво-гордо и недоверчиво задал вопрос её сын, который иногда мельком проскальзывал злобной и коварной змеей в её собственной душе. - Только Ему решать, как и кого наказывать, и Он наказал, только не смертью, а болезнью очей пред самым крещением, чтобы Владимир смог познать, насколько был слеп душой в языческой вере, и когда епископ возложил руку на него, он тотчас же прозрел. Помнишь?- спросила вдова, с остервенением заглядывая в очи княжичу в надежде найти подтверждение того, что этот плотский мучитель и убийца хотя бы немного страдал от своих деяний, и убедить в этом и себя, и сына. - Ему болезнь очей, а нашей семье смерть отца? Это кривосудие! И я не верю ему! Отец хотел мира с ним, а он убил его с помощью варягов! - Это дело былое. Языческое.- тихо и не совсем уверенно прошептала мать, устремив свои очи в пол и через стыд и вину погрузившись в свои порочные размышления о том, что её сын прав, но пыталась убедить в обратном, в первую очередь, саму себя. - Не верю, не верю, не верю! У меня мог быть отец! Ты могла не быть робичицей у стрыя-братоубийцы!- начал в исступлении выкрикивать маленький княжич, у которого дергались плечи, а очи наполнялись слезами ненависти, обиды и злобы. Из-за этой возникшей душевной слабости Святополку стало очень стыдно перед собой и перед матерью, что только усилило его припадок плаксивого гнева. Разъяренно взглянув на меч, княжич с рыком бросил его на пол, мысленно проклиная своего пестуна и мать за то, что не смогли убедить отца не идти к вероломному стрыю Владимиру, и в отчаянии убежал из ложницы матери. Евфросиния подняла холодное оружие и прижала к своей груди, слегка обнимая его десницей и отрешенно глядя на пустой дверной проём, и не решалась пойти успокаивать сына, понимая, что этим лишь ещё больше рассердит и усилит его печаль. Когда она смотрела на душевные страдания, своего, несмотря ни на что, любимого ребёнка, в сознании вдовы начали вспыхивать мысли о жестокости и несправедливости попущения Бога, допустившим все это с ней, мужем Ярополком и её чадом. Переживания за душу и будущее маленького Святополка одержали верх над пониманием неверности, греховности и возможных последствий таких дум, которые все же приносили ей гораздо больше спокойствия и облегчения, чем когда она пыталась гнать их прочь, подавлять или отрицать, как прежде. "Ибо если вы будете прощать людям согрешения их, то простит и вам Отец ваш Небесный, а если не будете прощать людям согрешения их, то и Отец ваш не простит вам согрешений ваших".