Космея, цветущая на шрамах

Необъятная любовь. Вам знакомо это понятие? В теории подобное чувство гораздо более возвышенное, чем глубокая симпатия или непреодолимое влечение к человеку. Это нечто более совершенное в своей грани восприятия. Джисон понятия не имеет, насколько сильно ему повезло, но он познал это чувство, наверное, ещё с самого детства. Состояние, когда сердце разнеженно от переполняющей тебя теплоты, когда все мысли и действия подчинены лишь одному желанию — быть рядом с ним. Джисон испытывает всеобъемлющую, неизмеримую границами привязанность. Эта любовь является его личным источником всеохватывающего вдохновения и мотивации, незримо поддерживает баланс гармонии в его динамичной душе. Он не альтруист, но ради счастья любимого готов вывернуть собственную сущность наизнанку, потому что Минхо того стоит. Минхо многого стоит на самом деле. Это бездушный мир не достоин Минхо. Джисону до крайности плевать на арт-выставки и музеи. Он далёк от мира изящности. Ценность картины он определить по достоинству навряд ли сможет, да и неинтересно ему это. Но в проникновенных объятиях Минхо он влюблялся в искусство. Не в художественном музее, а рядом с Минхо, он был ближе всего к нему. Кто-то говорил, что любовь приносит много боли. Джисон с этим не согласится. Высказывание явно умаляет полную суть. Любовь похожа на чернильный, кипящий грозовыми штормами, смертоносный ад. И как бы тебе не хотелось выбраться оттуда или окончательно сгореть, этого не произойдёт. Словно по кругу будет продолжаться бесконечно, не давая изувеченной душе и шанса на обращение в пепел, разлетающийся малосущественной пылью по пространству безжизненной пустоты. Джисон познал любовь в наивысшей её степени проявления, но каждый его чёртов день пополняется ещё одним ножевым ранением аккурат по сердцу. Не убивает, только лезвием впивается глубоко внутрь. Медленно кровоточит. Не заживает. Даже шрамы вскрываются, хотя, казалось, и успели затянуться. Джисону невыносимо трудно. Дьявольским криком разразиться хочется. Он ненавидит эти чувства. Мечтает от них избавиться, вырвав с корнем, словно нежелательный сорняк. Это чертовски неправильно. Извращенно. Аморально. Джисон ненавидит распускающиеся цветы сакуры в своей душе за то, что причиной их цветения является окрыляюще-лучистая улыбка Минхо. Ненавидит своё предательское сердце за пропущенный удар, стоит только взглянуть в омут чарующих кошачьих глаз, теряясь в них без остатка. Ненавидит бешеный пульс, стремительно набирающий обороты, когда Минхо приветно держит его за руки, даря Джисону свою многоценную поддержку, да задиристо-лукаво подмигивает, уверяя, что ошибка была не такой уж и провальной, заострять на ней внимание подавно не стоит. И Джисон верит. Верит этой лучистой полуулыбке, тонко граничащей с огнеопасной ухмылкой. Сам того не осознавая, Минхо завлекает Джисона в свои сети, ювелирно сплетенные паучком ажурной паутинкой. Джисон ненавидит, потому что всё, о чем он может думать в эти моменты, это как бы не откинуться раньше времени, потому что жизненно важный орган бьётся так быстротечно, словно до ядерного взрыва остались считанные секунды. И как остановить атомную вспышку — неясно, потому что кнопки отмены-то нет. Чёрт знает, была ли она вообще когда-то. Невозможно сидеть с Минхо рядом и со всем должным вниманием слушать, как он объясняет какие-то математические формулы, стараясь грамотно преподать информацию. Какая, блять, математика у него должна быть в голове, когда единственное, что его интересует — это податься вперёд и прикоснуться к сладчайшим, к поцелуям манящим губам. Минхо на протяжении длительного часа занимается с Джисоном химией, разъясняя непонятную младшему тему, но Джисон ни единого слова не слышит, благополучно пропуская всё мимо ушей. Сдалась ему эта химия. Ему хватает и той, что происходит между ними. Такой же непонятной и непостижимой. Джисон ненавидит свои сны. Ненавидит за их откровенную реалистичность. Терпеть не может злые игры собственного разума, что, упиваясь его страданиями, пронзают сердце сотней остроконечных стрел, включая кадры с таким Минхо, которого он хотел бы видеть наяву. Такого же податливо-обнаженного, неутомимо льнущего к нему, заискивающе прося к себе внимания и ласки, как маленький нуждающийся котёнок. Прекрасного, словно воплощение эталонного божества. Сладкозвучно стонущего под ним, пока Джисон будет ритмично любить его, входя упоительными толчками во влажное тепло. Джисон ненавидит каждую подобную мысль, всплывающую у него в голове. Ненавидит, но не может не думать об этом. Не может не грезить этим. Он и сам был бы нескончаемо рад не испытывать такого рода чувства к своему хёну. Гордость и восхищение, как же ему повезло иметь такового старшего брата — вот, чем это должно ограничиваться, нельзя переступать чётко очерченную полосу этого, несомненно, небезосновательного запрета. И всё же Джисон до нервного зуда в ладонях хочет иметь своего брата в другом, гребанном смысле этого слова. И в какой момент всё пошло крахом, он не знает. Он помнит, что всегда восхищался Минхо. Искренне любил его. С малых лет всюду хвостиком следовал за ним, словно за ярчайшим лучиком света, что направляюще указывал путь любознательному ребёнку, не позволяя заблудиться в кромешной темноте незнакомой среды. Минхо всегда был рядом. Не отталкивал, отгоняя надоедливого малыша прочь, как до жути раздражающую муху. С точностью наоборот. Завидев этого милого младенца, невозможно прелестной квокки, что, спрятавшись за пышной кроной кустов, с любопытной тоскою наблюдал за играми старших ребят, Минхо приветственно зазывал его к себе, доброжелательно распахнув объятия. И маленький Джи в эти мгновения был до безумного рад, с впечатлительной улыбкой срываясь на бег, и не разбирая дороги перед глазами, врезался в грудь старшего, что подхватывал его на лету, тепло согревая в своих чудодейственных руках. Кроме Минхо у него никого не было и не останься рядом с ним и он, Джисона бы с головой поглотило одиночество чёрной дождевой тучей, окружив стаей крикливых воронов. Он был довольно тихим и закрытым ребёнком, достаточно тяжело адаптирующимся в социуме. Мальчик, обделенный материнской лаской, желал к себе хоть капельки внимания, однако же чувствуя от родителей неприязнь и волну раздражения на подсознательном уровне по отношению к своей личности, даже не пытался пробовать выпросить родительской любви. Отец с матерью неплохо относились к его старшему брату, пусть и воспитывался Минхо крайне строго, с завышенными требованиями к своей персоне. Маленький Джи чувствовал лёгкие уколы зависти, не понимая, почему отношение родителей к ним обоим столь разительно отличается. Вряд ли объяснишь малышу, что если ты с самого начала нежеланный, то, каким бы драгоценным ты ни был, любовь родителей к тебе внезапно, как солнце на пасмурном небе, не появится. Только желание растоптать морально или физически увеличится двукратно. В восьмилетнем возрасте Джисона пусть и по-прежнему кусающе задевало отношение родителей к себе, и всё-таки воздушные замки из облаков строить о их благосердечном снисхождении к себе он перестал. Не нужно ему это стало, когда он увидел истину. У Джисона было нечто гораздо более важное, что-то, о чем он и мечтать не смел, а получил безвозмездно — это благоговейная любовь старшего брата. В пятнадцать лет Минхо рассорился со своими друзьями, ввязавшись в свою первую драку. Джисон запомнил этот день в ярких масляных красках и навряд ли уже когда-нибудь бесследно забудет, даже если ему дочиста сотрут память. Его брат довольно равнодушно относился к окружающему миру, и вывести Минхо на эмоции, предельно, в своём проявлении, трудно. На провокации только натянуто улыбнётся, изощренно втоптав в грязь собеседника, одними только словами. Никто от него подобной агрессии не ожидал. Даже сам Джисон. Причиной мордобоя послужило оскорбление внешности младшего Ли. И Джисону, по-честному не скрывая, было сплошь и до конца фиолетово от насмешливо выплюнутых ему в лицо едких слов. Да, возможно, где-то глубоко внутри украдкой защемило от досадной обиды, но он об этом никому вслух не признается. Не впервые он тогда слышал в свой адрес, что щёки у него какие-то излишне пухловатые, очки уродливые, да и вообще наружностью не особо вышел. Но вместе с тем, факт того, что Минхо за него заступился, пробудил какой-то волнующий до мурашек трепет в животе. И это совсем не было похоже на обыденную благодарность, которую испытывает сестрёнка к старшему братику, что благородно вступился за неё, пресекая издевательские выходки каких-то взбалмошных идиотов. Скорее свойственно одушевляющему ликованию, когда за тебя заступается парень, в которого ты до чёртиков и проказливых демонят влюблен. Когда Джисону исполнилось около пятнадцати-шестнадцати лет, Минхо впервые привёл в дом ангельски-прекрасную девушку, представив её как свою партнершу по танцам. Она была так красива, словно с картинки сошедшая белоснежная и пушистая снежинка. Они с Джисоном даже немного пообщались, соглашаясь друг с дружкой и добродушно хихикая над тем, какой же всё-таки Минхо ванильно-шоколадный котёнок, такой до неповторимого милый и забавный. И она ему действительно, без преукрас, симпатизировала. Джисон был бы только рад, если бы они сумели подружиться. На предложение родителей присоединиться к ужину они любезно отказались, аргументируя это тем, что не голодны вовсе, да и пришли лишь для того, чтобы обсудить свой танцевальный номер, внося необходимые корректировки. Хотя Джисон безошибочно знал, что Минхо наверняка не ел сегодня. Когда бы он успел принять пищу, если постоянно то учится без продыху, то хореографические навыки оттачивает до идеала, стараясь завершить в срок к танцевальному шоу. Он часто засыпает, так и не поев толком. Сухо поблагодарив мать за ужин, Джисон, проявляя обходительную заботу, решил отнести поднос с двумя чашками риса карри и прочими закусками к брату. Возможно, это было лишним. Подросток не ожидал увидеть сквозь небольшую щель приоткрытой двери подобную картину. Правда, даже не предполагал, что на коленях Минхо будет сидеть она, пока их губы будут самозабвенно ласкать друг друга, слившись в затяжном поцелуе. У Джисона тогда сердце замерло, словно внутри что-то сдохло. Может, это тогда половина бабочек отравилась этим колючим чувством? И, может, влюблённая миниатюра та была для всех вокруг покоряющей своей искусной красотой романтики, но Джисон видел в этом лишь отвращение, грызущее его собственные кости, будто бешеная псина. Внезапно стало так трудно дышать, что захотелось прервать дыхание вовсе. Тошнота. Джисон тогда явно ощутил скверную тошноту. Эти лилейные поглаживания женской руки по точёной скуле Минхо так мерзостно отдавали жгучим жалом по коже, что хотелось изодрать её до кровавых расчесов, пытаясь сбросить с себя покров этого интоксикационного вещества. Джисон возненавидел её в тот момент до крайней невозможности. Он и представить не мог, что будет так нещадно больно. Словно его наивное сердечко, разойдясь извилистыми трещинками, громогласно разобьётся, как хрупкий хрусталь, разлетевшись на сотню мелких заострённых осколков. Когда Джисон с сокрушительным осознанием понял, что в жизни его брата так или иначе появится кто-то, кто станет для него важнее, чем он, ему стало тошно. Стало страшно не просто лишиться его внимания. Уразумение, что всё свободное время его хёна будет предназначаться не одному, исключительно ему — не так пугает. Пф, подумаешь, кто-то сместит Джисона на одну ступень, заняв местечко в сердце Минхо, значимостью повыше. Его застало врасплох это желание. Рьянное желание оказаться на месте обманчиво-милой девицы. Прикасаться к Минхо так же. Целовать его сладко-сахарные губы, оглаживая бархатистую кожу лица, ловить именно его тихие выдохи своим ртом, наслаждаясь музыкальным звуком, потому что скромные писклявые стоны этой девчонки Джисону только резали слух, едва не вызывая кровь, льющуюся карминовыми ручейками из ушей. Зависть едкой каплей кислоты обожгла сердце. Ревность словно парализовала тело, пустив отравляющую ртуть по венам. Испытав этот болезненный коктейль из негативных эмоций, Джисон в конечном счёте осознал. Его любовь к брату с самого начала была с подвохом. Ею можно накрыть Минхо будто защитным куполом, оберегая и неподдельно чутко согревая в своих субтильных объятиях, укрывая океаном душистых полевых цветов ото всего суетного мира. Но с самого начала недостаток был всего-навсего один. Купол любви этот чернее ночи, совсем не бледно-розовыми лепестками крупных бутонов роз исписан. Сейчас Джисону семнадцать, и уже он защищает своего брата. Одно лишь несоответствующее действительности, лишнее слово в сторону Минхо, и он даже размышлять не станет, разумно ли вступать в драку. Джисон никогда не нарывается сам. Но и не станет искать пути отступления, если намеренно спровоцируют его. По большему счёту, ему ни жарко ни холодно до тех пор, пока тема не коснётся Минхо. Минхо не заслуживает к себе подобной оценки оскорблений. Оскорблений, которые даже правдой-то не являются. Чем он заслужил звание шлюхи, просто оттого, что родился уж больно красивым, в отличие от этих невзрачных уродов? Это неоправданно. Да даже будь оно и так, какое право позволяет этим мразям вообще осуждать чей-то образ жизни? Джисон проблемный. Так постоянно раскритиковывают его родители. Он отрицать не станет. Вместо того, чтобы со всей серьёзностью грызть гранит науки, он будет изредка курить, вдыхая желанную порцию никотина в свои лёгкие. Пока Минхо профессионально занимается танцами, он лишь увлекается жалкой лирикой и никому не нужной музыкой. Отцу не нравится его увлечение. Мать считает это пустой тратой времени. Когда для Джисона музыка — это вся его жизнь. Вместо сна по ночам он выбирает зависать в каких-то шумных клубах и барах вместе со своим лучшим другом, напиваясь как не в себя. Алкоголь помогает заглушить боль внутри. Возможно, он пьёт именно по этой причине. А может, она окажется каверзной ложью. Алкоголь помогает представить в помутненном сознании, что парень, которого он трахает, прижимая к стене в кабинке туалета — это Минхо. Грубо вбиваясь в него сзади и не видя лица, можно хотя бы временно попытаться нарисовать именно его облик. Пусть это и безнадёжно. Потому что кожа под руками Джисона не такая гладчайше-мягкая и чувствительная, как у Минхо. Бедра не такие пышные и соблазнительные, сводящие с ума от желания сжать и зачарованно обалдевать от проявляющихся молочных отметин на шелковистой коже. Да и стоны какие-то слишком неестественно-громкие и визгливые, что уши прикрыть хочется. Он мог бы преобразить таковую неприличную фреску перед своими закрытыми глазами, но стоит ему только вообразить, как Джисон в одночасье приходит в себя. Не может. Потому что будь это Минхо, всё было бы иначе. Не в каком-то грязном и зассанном туалете клуба. Потому как, мысленно рисуя образ в голове лишь на одну гребанную секунду, что он втрахивает в стену Минхо, его начинает жутко мутить, что алкашка готова вылиться из организма обратно посредством рвоты. Ощущение, словно изнутри его внутренности разъедают ползучие насекомые-твари от того, что он посмел просто подумать об этих омерзительных, гнилых мыслях. Вернувшись домой, он обязательно запрется в своей одиноко-молчаливой комнате, заглушая горькие всхлипы в подушку, пока тяжесть в груди будет уверенно нарастать, натужно расползаясь траурным пятном, преобразовываясь по масштабам, так в беспредельно черную дыру. А сердце болезненно сжимается от хлипкой безысходности, сдавливающего железной цепью отчаяния и обжигающей ненависти. К себе. К человечеству. К чёртовой судьбе, вселенной, или кто там так жестоко посмеялся над ним, когда светлую и чистую любовь Джисона превратили в грязную патологию просто потому, что он испытывает её к брату. Джисон чудовищно мучается в этой удушающей петле, захлебываясь алой кровью вперемешку с солёным привкусом слёз на губах.

ᨖ𔘓ᨖ

Свежие царапины на лице и сбитые в кровь костяшки пальцев. Какие-то синяки и ушибы наверняка найдутся на теле. Одежда в чьих-то размазанных пятнах крови. Противно. Снять перепачканные тряпки поскорее с себя хочется. Залезть в душ и смыть эту грязь. Джисон бесшумно заходит в квартиру, закрывая за собой дверь. Прислушивается к мрачной тишине дома, облегчённо выдыхая. Все спят. Старается передвигаться как можно тише, чтобы не потревожить сон ни одного из домочадцев. Проснётся мать и поднимет свой истошный крик, да ещё отца за уши приволочит. У Джисона и так башка раскалывается, слушать её нотации он не в настроении. Не глядя, сбрасывая кеды, беззвучно поднимается на второй этаж. Заходит в свою комнату, негромко хлопая дверью и сползает по ней вниз, накрывая лицо ладонями. Он устал. Он просто чертовски сильно устал. — Джисони. Напевной голос, неожиданно раздавшийся в темноте комнаты, заставляет Джисона вздрогнуть и опустить ладони, резко распахивая округлые глаза и устремляя взгляд в сторону источника звука. — Хён? — заторможенно шепчет он, глядя на приближающийся к нему силуэт, освещаемый лунным светом. Минхо медленно опускается на корточки напротив Джисона и бережно берёт его за руки. Даже не глядя, знает, что те наверняка снова избиты до кровавых подтеков. — Прости, хён. — выдавливает из себя Джисон. В горле ком осел, иступлённо мешающий произносить слова, а сердце надрывно ноет от бессилия. Джисону жаль. Жаль, что он заставляет Минхо постоянно волноваться о нём. Но и прийти домой раньше, избавив брата от лишних переживаний, не может. Это сложно. Находиться в этом доме чертовски сложно. А быть рядом с Минхо больно. Больно до хрипоты. — Всё хорошо, Сони. Мягкая, поддерживающая улыбка. Никаких упрёков. Как и всегда. Неважно, как сердце самого Минхо беспокойно колотится, а душа порывисто извивается, сотрясаясь от тревоги за младшего, он всё равно бессменно скажет, что всё хорошо, всё в порядке. Минхо болезненно наблюдает за тем, как моральное состояние его любимого человека ухудшается в том же темпе, с каким опадают лепестки стабилизированной розы под сводом стеклянной колбы. Медленно и нестерпимо душераздирающе. А у Джисона кровь сворачивается от этой улыбки. Красивая до безумия, но едва заметную грусть в глазах Джисон всё же уловил. Пусть Минхо и старался скрыть. Не показывать, как ему самому донельзя тяжело. Джисон это знает. Стараться оправдать чужие ожидания, чтобы стать желанным воплощением чьего-то идеала — чертовски тягостно. — В ванную? — Минхо заботливо убирает чёлку со лба младшего брата, невесомо, стараясь не задеть ссадину на коже. Джисону плевать, даже если и заденет. Эти руки не способны причинить ему боли. — Минхо-хён. — Да, Сони? — полушепотом молвит Минхо, напряженно смотря в родные глаза. Рука его едва заметно дрогнула, пока пульс резво набирал обороты. Минхо ненавидел этот звук. Звук ломающегося голоса Джисона, который вот-вот заплачет. Джисон смотрит в кофейную гущу этих бездонных, пронизывающих до глубины души, глаз и чувствует зарождающееся внутри себя стихийное бедствие. Ураган. Землетрясение. Цунами. Его душевное равновесие буквально разрушается на глазах, покрываясь мелкими разрастающимися трещинами. Вывозить это паршиво непросто. Молчать, сдерживая всё в себе, катастрафически нелегко. Капля влаги скатывается вниз по округлой щеке, опадая и впитываясь в ткань его чёрных джинс. За ней вторая и последующая. Пока Джисон не начинает тихо плакать в любимых объятиях, ощущая утешающие поглаживания по спине. Минхо не просит его перестать лить слезы, приговаривая, что всё будет хорошо. Только молчит, поддерживающе оставаясь рядом и разделяя эту мучительную боль в груди. Младший сильнее комкает в руках футболку на спине старшего брата, глуша всхлипы ему в плечо. Не замечает, как на его собственную падает беззвучная одинокая слеза, не оставляющая после себя ничего, кроме мокрого следа, который высохнет, а Джисон о нём так и не узнает.

ᨖ𔘓ᨖ

Пока весь мир постепенно оживает, просыпаясь и куда-то впопыхах торопясь, Джисон никуда спешить не хочет. Глаза болят и наверняка опухли от слёз с прошлой ночи. Но не это является мотивом, по которому он хочет замедлить время. Он хочет остаться в этом моменте навечно. Просто лежать и смотреть на такого прелестного Минхо. Похож на миловидного спящего котёнка. Джисон пленён его изящными чертами лица, которые давным-давно изучил наизусть, но каждый раз смотрит как в первый, заново влюбляясь. Поражается этим длиннющим ресницам, коим позавидует любая девица. Он вообще реален? Какой скульптор его создал? Опуская взгляд на губы, замирает, едва дыша. Как сильно он мечтает к ним прикоснуться. Так сильно, что болит душа. Он придвигается ближе, воздушно соприкасаясь своим носом с кончиком носа Минхо. На его крыле у Минхо дивная родинка с левой стороны. Такая милая. Он и сам весь до ужаса очаровательный. Джисон невольно расплывается в глупой улыбке. Так противоречиво. Ему причиняют боль эти чувства, но всё же лишиться их он не хочет. Да и вообще, разве удивительно то, что он полюбил такого замечательного человека? Как его можно не любить? И Джисон ни капли не преувеличивает. Он не влюблён в него и не смотрит как на идеал через стёкла розовых очков. Минхо не идеален. И Джисон знает каждый его недостаток, каждый изъян. Минхо не идеален для других, но для Джисона идеальнее него никого нет. Со всеми его несовершенствами. Ему плевать, какого мнения были бы родители, узнав истиную природу его чувств к старшему брату. Их позицию касательно этой ситуации он откровенно, не задумываясь, на костре бы спалил. Он может предположить их злость и чёрствую ненависть к нему, если бы Джисон сумел завладеть сердцем Минхо. На Минхо они строят свои грандиозные планы, и если Джисон их сломает, как палочки для еды, то ярости их не будет предела, как и беспомощности. Вряд ли они сумеют как-либо надавить на Минхо, если он сам не пожелает к ним прислушаться. Джисону и плевать, как отреагировало бы общество. Но ему не плевать на мнение Минхо. Он боится. Чертовски боится, что тот отвернётся от него, когда узнает, что в голове его милого младшего братишки были далеко не целомудренные мысли, когда они вместе спали в одной постели после вечера аниме. Джисон возвращается в реальность, когда смоляные ресницы Минхо начинают слабо подрагивать, замедленно приоткрывая веки. Ли старший недовольно морщит носик от резко бьющего в глаза утреннего света и закрывает сонные глазки обратно, подтягивая к себе облачное одеяло и комфортнее укутываясь в него. Джисон, задорно хохотнув, тут же отбирает его, с силой дёрнув на себя и лишая брата тёплой материи. — Хён, ты все равно уже не уснёшь. Поэтому давай, промаргивай свои хитрые глазёнки и вставай. — мягко улыбается он. Смотрит на Минхо и, казалось бы, взгляд обычный, ничем не отличается от остальных. Только вот глаза горят так, что ими можно осветить темноту ночного леса. Минхо ощутил прохладу, оставшись без своего уютного кокона, и, не открывая заспанных глаз, стал рьянно пытаться вырвать из рук Джисона пуховую вещь. Безуспешность его попыток привела к тому, что Джисон получил возмущенный удар по плечу, но младшему было откровенно до фонаря. Джисон продолжил заливисто смеяться от умилительной картины сонного и агрессивного кота. — Сони, я тебя из комнаты пинком под зад выпру, если не вернёшь одеяло. Джисон задохнулся от подобной наглости, протестующе воскликнув: — Но это моя комната! — А это уже незначительные детали. — нехотя разлепляя миндалевидные глаза и плутовато посмеиваясь, заключает Минхо. Не успевает Джисон прочитать действия старшего наперёд, как тот молниеносно опрокидывает Джисона на спину, грациозно забираясь на него сверху и седлая стройные бедра. Тот самый виновник, создатель этой стеснительной ситуации, накрывает их с головой, по взмаху руки Минхо, закрывая покрывалом от внешнего мира. Старший удобно устраивается на Джисоне, ложась сверху и уперевшись коленями в хлопок простыни, прижимается к его натренированной груди и прессу. Ловко подкладывает свои руки под щеку, создавая импровизированную подушку, и, наконец, расслабленно прикрывает лукавые глазки. — Ты собираешься продолжить спать на мне? — хрипло вопрошает Джисон, ощущая, как сердце ускоряет свой бит с каждой чёртовой секундой. Минхо согласно мычит, крепче прижимая ноги с обеих сторон поближе к бёдрам Джисона, обтянутыми серыми спортивками. Джисон нервно сглатывает, чувствуя, как начинает пробуждаться. Нет, не он, разумеется. Его член. И он его полностью понимает, потому что тут не реагировать, чёрт возьми, невозможно. Джисон чувствует тяжесть любимого тела на себе, ощущает ёрзанье его упругой задницы на своих бёдрах. Блять. Да тут у любого встанет. Даже гребанный импотент возбудится! Эти сексуальные бёдра, не прикрытые тканью коротких спальных шорт... Чёрт. Джисон хочет зарыться лицом между ними. Хочет покрыть их любовными поцелуями и лиловыми засосами. Отсосать ему, давясь пульсирующим членом во рту, и готов вылизывать его милую дырочку хоть днями и ночами напролёт, до тех пор, пока язык не иссохнет. Он неуверенным движением кладёт руку на поясницу Минхо, пока второй кротко почесывает за ушком, как кота. Тот только утробно мурчит на физическую ласку. Милашка. Джисон понятия не имеет, как это работает, но Минхо возбуждает его одним своим видом, даже ничего не делая. В то время как другие, даже танцуя гребанный стриптиз полуобнаженными в роскошном кружевном белье, не заставят член Джисона и дёрнуться в заинтересованности. Нарядите Минхо в блядский заячий костюм кигуруми, и у Джисона тут же возникнет желание отыметь этого очаровательного кролика во всевозможных позах, пока он не начнёт жалобно скулить в подушку. — Сони, у тебя встал. — лениво зевая, сладкозвучно пропевает гласные Минхо. — Пусть упадёт обратно. Лежать неудобно, когда твоя морковка тычется мне в зад. — тягуче жалуется он нарочито пафосным тоном. Иногда Минхо дико бесит. Вот прямо как сейчас. Прибить этого дерзкого засранца хочется до жути. Или выпороть, оставив полную попку гореть от жара. А лучше нагнуть его и вставить по самые яйца, вытрахав из него всю спесь. Оборзевший, нахальный котяра. — Как ты себе это представляешь? Думаешь, я ему скажу, и он моментально головку свесит? Нечего было своей задницей крутить. — последнюю фразу Джисон бормочет достаточно обиженно, недовольно фыркая. Мол, с чего это он вообще виноват, если Минхо сам, как уж на сковородке ёрзает, а потом ещё и жалобы свои ему предъявляет? — Ты ещё мою шикарную задницу обвиняешь в том, что твоей морковке в штанах не сидится? — Хён! Прекрати уже так называть мой пенис! — пониженным голосом, едва не до шепотка, сердито шипит Джисон, хватая подушку с намерением врезать ею по его беззастенчивой физиономии, пока он не видит. — И как тогда ты предлагаешь мне к нему обращаться? — любопытствует Минхо, важно приподняв голову и, приоткрыв один глаз, задумчиво смотрит на Джисона, игнорируя застывшую в воздухе вещицу, добротно набитую пухом. — Анаконда? — Что? — Джисон зависает, непонимающе глядя на Минхо. Поняв смысл сказанного, он возмущённо вскрикивает и сбрасывает с них одеяло, и, пока Минхо корчит кислую мину от встречи напрямую с солнечными лучами, успевает вмазать ему мягкой подушкой по его безупречной мордашке. — Твою мать, хён! Всё, свали с меня нахер. — он лихорадочно пытается спихнуть Минхо со своей тушки, будто его знать не знает, да недовольно фырчит под заливистый смех Минхо, который пригвождает его к постели, не позволяя сбросить себя. — Ладно-ладно, Джисони. Лежи спокойно. Я всё обдумал, и не то чтобы мне и сильно мешал твой стояк. Это естественная реакция тела, могу всё понять. — озоровато усмехаясь, успокаивает его Минхо, и Джисон недоверчиво смотрит на него, но всё же рыпаться перестаёт. — И всё же- Ладонь Джисона затыкает Минхо рот, прежде чем он продолжит ехидную фразу. Вот паршивец. Да его хрен заткнешь. Без кляпа точно не обойтись, иначе он и в постели все уши проест. Джисону искренне жаль того пацана, половой акт с которым Минхо закончил, так и не начав. Надо было видеть его уязвленную и обиженную физиономию. Ладно, Джисон берет свои слова обратно. Ни капли ему не жаль. Он только выдохнул с облегчением, когда Минхо вышел из комнаты, уведомив, что всё обломалось, и невозмутимо позвал его с собой в кафетерий. Младший резко одёргивает руку, уставившись на Минхо обвиняющим взглядом шоколадных глаз. — Какого чёрта ты сегодня такой чересчур игривый? — он переводит взор на свою слюнявую ладонь и брезгливо морщится. — Я сейчас блевану. — Джисон демонстративно издаёт звуки рвоты в качестве подтверждения своих слов, пока Минхо, довольно улыбаясь, эстетично потягивается на нём, как довольный кот, настроение которого в разы улучшилось после того, как напакостил хозяину с утра, насрав в тапки. Гулкий стук в дверь прерывает их безмятежную шаловливую идиллию, заставляя Ли младшего напрячься, невольно задерживая дыхание, пока Минхо пофигистично поворачивает голову в сторону двери, ожидая слов матери. Только она поднимается к ним на этаж, чтобы убедиться, что старший сын встал и не пропустит пары в высшем учебном заведении. Кроме комнаты Минхо, Джисона и общей душевой на этаже больше ничего и нет, а зная, что они часто зависают вместе, по всей видимости, не стала утруждаться даже стучаться к старшему, сразу направляясь к комнате младшего сына. — Джисон, у Минхо сегодня занятия. Если самому плевать на учёбу, то соизволь не тащить за собой на дно и брата. Джисон непроизвольно сжимает руки в кулаки, впиваясь ногтями в нежную кожу ладоней и ощущая клокочущую злость, скребущую острыми когтями раздражения от неоправданных слов. Минхо же, уловив изменение в настроении брата, упирается рукой в матрас по правую сторону от него и шаловливо улыбаясь, взлохмачивает ему и без того растрепанные после сна и их игр волосы. — Забей. Но нам действительно стоит поторопиться. У меня первая пара через... — Минхо прерывается, дабы взглянуть на дисплей электронных часов, что стояли на прикроватной тумбе. — Час? Вот дерьмо. Сони, ты меня знатно задерживаешь. — С какой стати это я тебя задерживаю? — ошеломленно вытаращил изумленные глаза Джисон, поражаясь беспардонности охреневшего хёна. — Ты сам на мне разлёгся, собираясь флегматично заснуть, послав учёбу на три буквы! — Почему на три? На восемь ведь. — подметил Минхо, указывая Джисону на ошибку. — Почему это? — хмурится Джисон, но через секунду снова пытается наброситься на Минхо, возмущённо ударяя его по плечу. — Иди нахрен со своей тупой морковью! Да я тебе её во сне в глотку запихаю, чтобы ты подавился! Старший Ли безудержно смеётся, отбиваясь от тумаков разъяренной белки. — Хён, ты наглое, офигевшее создание! Ты в курсе вообще? Да ты скоро с ума меня сведёшь! У меня и так глаз уже дёргается на нервной почве от твоих проказов, немудренно, что скоро и крыша поедет. — насупившись, сетует на него Джисон. — Сони, не хочу тебя огорчать, но она уже потихоньку едет. — весело хихикает Минхо. — Возникло желание жестко дёрнуть тебя за хвост. — бурчит Джисон, капризно глядя на него снизу вверх. — Можешь дёрнуть. — разрешает тот, улыбаясь краешком губ. — У тебя его нет, хён. — напоминает ему Джисон, скептически вскинув бровь. Минхо неудовлетворённо цокает языком, наверняка проклиная свой несуществующий хвост как раз за его отсутствие. — В любом случае, ты удобная кошачья подстилка, Джисони. Так притягиваешь, будто кошачьей мятой напичкан. — мурлычет он, осторожно проходясь подушечкой большого пальца по небольшой ранке на лбу Джисона, обработанной самим же Минхо прошлой ночью. — Вот уж спасибо. Всегда мечтал быть подстилкой для кота. — Твоя заветная мечта исполнилась. Радуйся, Джисони. — претенциозно подшучивает над ним старший. Если бы моя мечта воплотилась в реальность, то мы бы сейчас чувственно целовались, страстно оглаживая тела друг друга, пока я совершал медленные и глубокие фрикции в тебе, слушая твои тонкие стоны, а не ребяческие подколки. Поэтому мечты нихрена не сбываются, хён. — Поднимай свою сладкую попку, Сони, и дуй в универ. — Конечно, хён. — иронично соглашается с ним Джисон, даже не медля с ответом. — Мне ко второй паре. — Я знаю твоё расписание, Джисон. Кому ты заливаешь? Ты или прогуляешь очередную пару, или вовсе не придёшь. Тебя скоро из универа вышвырнут. — фыркает старший, перекидывая ногу через Джисона и вставая с постели. — Не вышвырнут. Учебных долгов у меня нет и экзамены я сдаю на отлично. — Джисон, если тебя сегодня не будет на занятиях, я тебе надеру- Фраза прерывается взрывом гомерического хохота Джисона, когда Минхо, неуклюже запутавшись в постельном белье, не завершая окончание реплики, звучно грохается на пол. Чёртово одеяло. — Джисон, я тебя придушу когда-нибудь. — бесстрастно заявляет Минхо, одаривая брата каменным взором. — Хей, да за что?! — Джисон, продолжая шутливо смеяться, пододвинулся ближе к краю кровати, нагинаясь и забавляясь, смотря на брата уже сверху вниз. — Я вообще ничего не делал. Ну, или, возможно, он специально зажал под собой конец одеяла, преднамеренно зная, что брат зацепится и по итогу непременно шлепнется с мягкой постели на твёрдый пол. Так или иначе, хёну об этом знать не нужно. Впрочем, словесное подтверждение тому и не понадобится. Он сам прекрасно знает все вертлявые шалости Джисона. — Знаешь, хён. По-моему, ты на кота всё же ни разу не похож. Они всегда приземляются на лапы, а ты на задницу. — издавая сдержанный смешок, поделился своим мнением младший. — Я особенный, Джисони. — спокойно поясняет ему Минхо с таким видом, словно простейшие основы мироздания глупому человечишке расталковывает. Джисон знает. Минхо особенный. — Проверим, как приземлишься ты? — с издевкой улыбается Минхо, приподнимая бровь в вопросе. Риторическом. Ответ ему не требовался. — Хён, ты не посмее- Стоило дёрнуть за кусок злополучной пуховой ткани со всей силы, и благодаря тому самому придавленному Джисоном концу, он и сваливается, падая на напольное покрытие и нехило ударяясь локтями. Звонко простонав от боли, укоризненно зыркает на брата. Оживленный смех старшего наполнил комнату и сердце Джисона теплом, плавуче распространяющимся равномерными потоками по венам, умеренно согревая. А ведь Джисону казалось, что внутри него вечная мерзлота. — Что такое, Сони? Больно? — язвительно интересуется Минхо, преспокойненько устраиваясь на полу полубоком и довольно наблюдая за муками младшего, что пытался ослабить реакцию организма на полученную артралгию с помощью потирания ладошкой побитого местечка. — Ты безжалостен, хён! — осуждающе стенает Джисон. Как бы то ни было, сам виноват, не стоило к нему так близко подбираться. Он же только и ждал, когда добыча сама бестолковый ход сделает. Минхо нерасторопно подползает к Джисону и деликатно берёт его руку в свою, приподнимая чужое предплечье. Воздушно подув на ушибленный локоть, мягчайше целует, задерживаясь губами на коже гораздо длительнее. — Так менее болезненно? — без тени улыбки на лице, тихо и со всей неподдельной заботой, сокрытой в глубине проницательных глаз, спрашивает Минхо. — Да. Боль прошла. — безветренно врёт Джисон, потонув в излюбленном океане кофейных глаз, расплавляясь в нём без остатка. Если бы так легко ты мог залечить рваные раны на душе, хён. Одним только уветливым поцелуем избавить от адской боли, оставляя за собой след из шелковистых лепестков. Было бы волшебно наблюдать, как на некогда болезненных и уродливых шрамах расцветают цветы космеи.

ᨖ𔘓ᨖ

Джисон измученно опустил голову на свои сложенные на парте руки, слушая скучную монотоную речь профессора. Он едва веки держит открытыми. Повезло хотя бы, что в конце аудитории эта занудная лекция не так громко в уши долбит. Провалиться в сон хочется нереально сильно. Да вообще провалиться, в принципе. Джисон нерасторопно поворачивается к своему соседу по правую сторону студенческого стола и по совместительству своему лучшему другу Хёнджину, что так же забив на лекцию, рисовал на альбомном листе набросок. — Слушай, ты не думал, что арт на песню можно сделать в виде танцующего силуэта парня на зеркальной поверхности среди темноты? — вполголоса осведомляется Хёнджин, небрежно растушевывая ноты. — Думал, разумеется. Но ответ: нет. — Джисон отрешенно следит за действиями Хёнджина, вяло зевая. — Минхо сразу сложит дважды два и поймёт, что к чему. — Он такая личность, что и без обложки к песне сложит аж трижды три и сообразит кардинально обо всём до основания. — фыркает Хёнджин, поправляя лезущие в лицо шёлковые пряди аспидно-черных волос. Джисон только безразлично хмыкает, не смея отрицать столь очевидную данность. Вдохновение на написание лирики к этому треку у него пришло в ночь, когда Минхо танцевал для него. Демонстрируя чётко отработанную хореографию, пластичные, филигранные движения и являя себя такого счастливого и настоящего в плавном ритме чарующе-чувственного танца. Джисону казалось тогда, что он лицезреет удивительного непорочного ангела в своей неземной красе. Песня не должна нарисовать Минхо точную картину того, кому она посвящена. Он старался не акцентрировать её на важных деталях, лишь вложил между песенных строк свои глубокие чувства. Да и метафоры должны лечь дополнительной иллюзией поверх слов. Хёнджин, рисующий для него арт к песне «Произведение искусства» был не то чтобы не доволен идеей музыкальных бабочек, настойчиво летящих к дикой, загадочно-красивой розе в сумраке тьмы, но картина, являющая собой упомянутый дизайн Хенджином, была бы в разы более прекрасной и подходящей. В любом случае до релиза трека есть ещё около полутора недель, так что можно будет в случае надобности и подкорректировать, добавив некоторых уместных деталей к рисунку. — Знаешь, думаю, было бы неплохо всё же согласиться на предложение моей мамы о волонтёрстве в храме в следующее воскресенье. Сможешь заодно исповедоваться, поведав священнику о своём тяжком грехе. — с подстебом предлагает Хёнджин, мельком глянув на утомленного друга, что изнуренно прикрыл глаза. — Когда священник услышит мою исповедь — греха у меня будет уже два, так что нет. — отрезает Джисон, не удостаивая Хвана и взглядом. Вот же чёртов шантажист, Минхо. Не пригрози этот кошак ему тем, что лишит Джисона своего дражайшего общества, узнав, что тот снова не явился на пары, младший Ли сейчас довольно бы продолжил свой безмятежный сон, нежась в просторной постели, а не лёжа на жёсткой парте под пресную лекцию философии. — С чего ты взял, что он обязательно отойдёт в мир иной? — издал короткий смешок Хёнджин, не отрывая карандаша от бумаги с художественным эскизом, продолжая корректировать его элементы. — Настоятели в храмах многое повидали, вряд ли ты чем-то их удивишь. — Точно. Вряд ли их удивит гей, пришедший покаяться о своей любви к родному брату, на которого перед походом в обитель благочестивую успел и подрочить, обкончав их общую душевую.— саркастически подтверждает Джисон, одаривая друга сомнительным взором. — Причём даже не жалея о совершённом. Только спросить бы совета, как отключить крикливую в уши совесть. — Джисон тяжело вздыхает, уперив понурый взгляд полусоных глаз в скучную, окрашенную в пепельные тона стену. Пару секунд молча обдумав, добавляет. — Хотя было бы лучше, дай он нам своё благословение на вечную любовь и священный секс. Хёнджин вмиг заваливается на парту, отзеркаливая позу Ли, и тихо ржёт в сгиб локтя, задыхаясь от сдерживаемого смеха и прерывисто узнавая: — Священный секс? Серьёзно? — Почему нет? — невинно уставился на него Джисон. — Звучит по-христиански. — Сакрального траха у тебя не будет, Джи. Для начала ты должен быть с Минхо в браке, чтобы иметь возможность безгрешно предаться разврату. — просвещает его Хёнджин, сбрасывая с небес на землю его мешок с фантазиями о целомудренно-чистом половом акте. — Он мой брат. Как я должен с ним пожениться, блять? — раздражающе парирует Джисон, глядя на него, как на идиота. — Так в том-то и дело. Вы ещё и кровные братья, поэтому праведных потрахушек тебе тем более не видать. — подводит он итоги, явно потешаясь над другом. — Да и анальный секс церковью противоестественен. — Большое упущение с их стороны. Лишают себя такого божественного удовольствия. — с невозмутимой иронией замечает Джисон. — Ты тоже недалеко ушёл. Когда ты вообще в последний раз трахался? Выглядишь дерьмово. Настолько подавлен, что смахиваешь на вялый член. Джисон широко вылупил глаза, разгневанно ударяя Хвана ногой под столом. — Завались нахрен! — сердито шипит он. — Так это ж правда. — смеётся Хенджин. — Ты себя в зеркале видел? Тебе жизненно необходимо с кем-нибудь перепихнуться. — Идиот. — отстранённо выражается Джисон. — Я просто не выспался. Закройся уже, наконец. — Ты каждый день не высыпаешься. — фыркает Хенджин. — В клубе тоже будешь тухнуть, присосавшись к бутылке и посылая всех хорошеньких мальчиков нахер? — Ага, так же как и тебя. — Я на хер точно не собираюсь, разве что только в задницу. Привлекательную задницу. — поправляет его Хёнджин, вновь приглаживая и так уложенные в идеальной укладке длинные волосы. — Твоя задница тоже может стать для кого-то привлекательной. Почему бы разок не попробовать? — предлагает Джисон, издевательски вздёргивая бровь в вопросе. — Аналогично. Почему бы тебе не попробовать подставить свою задницу? — Пф, я не так уж категоричен в данном вопросе. Занять пассивную позицию для меня не проблема. — Только вот при этом пассивом ты ни разу не был. Иронично. — с сарказмом подчёркивает Хенджин. — Жду своего истинного. — фыркает Джисон, отворачиваясь от Хвана и обращая незаинтересованный взгляд на проектор с включённым слайдом. — Видимо, ждать долго придётся. Как бы не хотел Джисон опровергнуть слова друга, но тот донельзя чертовски прав. Хрен знает, сколько ещё это будет продолжаться. Джисон скорее умрёт либо от недотраха, либо от нехватки любви. Хотя вариант, включающий в себя обе первопричины, более вероятен.

ᨖ𔘓ᨖ

Жизнь колоссально сложная штука, и практика наглядно это подтверждает. Трудно разобраться, чего именно хочешь, когда тело нестерпимо просит секса, сердце отчаянно желает любви, а мозг уже вконец заебался, и ему бы простого пребывания в благодушной идиллии умиротворения хватило бы для полного счастья. На часах около двух ночи, и Джисон неторопливо бредёт по безмолвному скверу в сторону дома. В такой помертвелой тишине его мысли кажутся чересчур громкими. На удивление, сегодня он кристалльно чисто трезв. И единой капельки алкоголя в его организм не попало. Пока Хёнджин клеил симпатичного веснушчатого блондина, Джисон тупо сверлил взглядом стену, на которой резво скакали блики от светодиодного страбоскопа, отчужденно попивая какой-то излишне приторный безалкогольный коктейль. И, несмотря на то, что он нехмельной, Джисон знает, что один хрен опьянеет, как только попадёт в кофейные глубины неподражаемых, владеющих колдовскими чарами кошачьих глаз. И это опьянение будет гораздо сильнее каких-то никчёмных градусов в жидкости. Джисон не отрезвеет наутро, как бывало от алкоголя. Скорее, бонусным дополнением он приобретёт ещё и передозировку чувств в подарок. Или ломку. Ломку от того, как смертельно мало Минхо в его жизни. Настолько мало, что баснословно много. В непрерывных мыслях Джисона, в слащавых снах, в чужих словах и сравнениях с другими людьми. Он едва не мерещится ему наяву. Буквально вколот под кожу устойчивой краской для тату. Только отличие в том, что от татуировки избавиться можно, а выбросить человека из своей головы так просто не выйдет. Можно, конечно, попробовать из окна выбросить, но Минхо из окна вышвыривать не особо-то и хочется. Не только потому, что Джисон его любит, но и- Вы вообще видели Минхо? Да Ли младший сам потом по воздуху будет лететь в свободном падении. Так что этот вариант точно отметаем. Во всяком случае, в этом мире бессчетное количество привлекательных людей, как милейших созданий, так и излучающих сплошной секс. И девушки, и парни. Выбирай на свой собственный вкус, нежели разновидностей множество. Но из всевозможных партий такие несговорчивые обычно друг с другом сердце, член и мозг Джисона сошлись в одном подчистую — Минхо. И плевать им на то, что он как бы его старший братец. Его дружку так и вовсе насрать, кем там приходится ему Минхо. Кровь прильёт к головке, а та и задумываться не станет, правильно ли это необъёмное желание трахнуть любимого братца. Главное ведь, что любимый, верно? Остальное, впрочем, не столь важно, лишь бы была возможность попасть в горячий, сжимающий в тиски рай внутри Минхо. Сердце же остервенело скребёт по стенке да плаксиво ноет, желая взаимной любви. И Джисон пытался заменить Минхо, получить всё это от другого человека. Удивление даже мимолетно не проскользнуло на его лице, когда, получая неусыпную заботу и ежедневное внимание от пары его бывших, он не ощутил ровным счётом ничего и в половину подобного, что вызывает в нём старший брат. И только мозг до этой поры всегда выступал тем, кто усмирял этих двух любвеобильных, не позволяя совершить огромную ошибку. Джисон притормаживает и устало запрокидывает голову, устремляя взгляд в полуночное сапфировое небо, окруженное тысячей ярко-пылающих серебряными искорками звёзд. Искры в глазах Минхо гораздо более красивы. В них сгореть дотла хочется. То, что сейчас на уме у Джисона крутится, — весьма опасно. Безрассудно; и ему бы одуматься. Но он устал. Надоело. Джисон сдаётся. Его желание иллюзорной возможности быть с Минхо одерживает верх над здравым смыслом. И пусть риск и шанс того, что тот к нему охладеет, испытав неописуемое отвращение, чрезвычайно велики, нежели вероятность взаимности чувств; и тем не менее, Джисон это сделает. Пускай у них с Минхо всегда были тёплые отношения, довольно близкие, но опять-таки, сия данность совсем не должна означать, что Минхо может видеть в нём кого-то больше, чем просто младшего братишку. И если сегодня миру Джисона суждено разрушиться, озарившись взрывом погибающих звёзд, постепенно затухающих мелкими искрами в кромешном мраке, то так тому и быть. Он не станет лгать, что ему будет равнодушно плевать при таком раскладе. Ему будет больно. Чертовски. Так, что захочется разорвать грудную клетку, вынув и уничтожив адски пульсирующий орган без малейшего остатка. Но разве это отличается чем-то от нынешней ситуации? Лучше стихнуть мгновенно, чем медленно гаснуть и продолжать надеяться на лучший исход. Самое токсичное зло — надежда. Жестокое чувство, дающее мнимый бесплотный шанс вымученной душе. Ничего, кроме иллюзии, как по итогу, ты не получишь, лишь увеличишь время своих страданий. Время, потраченное впустую.

ᨖ𔘓ᨖ

Едва заметный скрип двери завершается характерным звуком щелчка, когда Джисон запирает дверь комнаты Минхо на щеколду. Ожидаемо, что в спальне уже не горит свет и кругом неомрачённая тишина. Его брат, благостно закутавшись в одеяло, мирно посапывает в постели. Но Джисон знает наверняка, что уснул он лишь недавно и разбудить его сейчас не составит труда. Знает, потому что таким образом ситуация складывается гораздо чаще, чем хотелось бы. Пока Минхо не убедится, что младший вернулся домой в целости и сохранности, сам едва ли сможет спать спокойно. И Джисону паскудно от того, что он заставляет Минхо лишний раз беспокоиться о себе. Осторожно ступая по теплому полу с проблесками от лунного света, он подходит к кровати, опускаясь на корточки и прилежно кладя голову на свои сложенные на просторной постели руки, точно напротив лица Минхо. Замирает, с нескрываемым восхищением вглядываясь в возлюбленные черты аристократичного лица. Самое настоящее произведение искусства. Шедевр, созданный Леонардо Да Винчи. — Хён, я забываю, как дышать, когда вижу тебя... Подрагивающие пушистые ресницы и медлительно приоткрывающиеся веки для Джисона неожиданностью не становятся. Минхо слегка заспанно промаргивается и одаривает брата лучезарным светом своих зорких глаз. И плевать Джисону, что глаза Минхо темны, как непроглядное глубоководное дно в океане. Джисон, тем не менее, видит в них перламутровый свет. — Сони. — хрипловатым ото сна голосом отзывается старший, задумчиво разглядывая Джисона перед собой. Не улыбается загадочно. И ухмылки, той подначивающей, нет. Только абсолютная серьёзность, сквозящая во взгляде. — Ты всё ещё способен дышать только потому, что никогда не видел себя моими глазами. На секунду Джисону кажется, что он ослышался. Фраза словно по кругу повторяется в его голове, с каждым разом становясь более раскатистой, как резкий рокочущий звук грома. Возможно ли, что весь земной шар тоже её услышал? Или даже целая галактика? Наверное, так и есть. Ведь Джисон для Минхо вся неизмеримая вселенная. Даже больше. Хотя возможно ли это ещё «больше»? Вселенная, которая в одночасье останавливает свой ход времени. Джисон застывает, и на долгие пару минут для него тормозит своё существование целиком и полностью даже Млечный Путь. К чёрту. К чёрту весь этот мир. К чертям их всех. Джисон хочет хотя бы раз в жизни прикоснуться к манящим губам возлюбленного. Понять, каково это целовать кого-то, кого чертовски сильно, до сумбура в голове, любишь. Джисон плавно, как в замедленной съёмке, приподнимается, опираясь локтями о белоснежные простыни, и тянется к лицу Минхо, шепча у самых губ: — Прости, хён. — тут же трепетно накрывая его по-весеннему нежнейшие губы своими. Младший прикрывает собственные омуты рек горячего шоколада, обрывая тонкую невидимую нить, соединявшую два искренних взгляда. Это даже поцелуем трудно назвать. Лёгкое, как воздушное облако, прикосновение губ. Но ради этого поверхностного касания Джисон тысячи раз готов пройти по-новой все круги ада, если в итоге сможет дотронуться до этих притягательных своей теплотой губ. Рой пестрых бабочек в животе трепещет порхающими крыльями так хаотично, что Джисон думает, они вполне способны вырваться наружу. Слишком много. Слишком много ощущений. Он чувствует головокружение. Не опирайся он о постель, Джисон уверен, что моментом свалился бы на пол, не удержавшись на ногах из-за слабости в коленях. Трудно сосредоточить внимание на логической цепочке мыслей, когда все слова сливаются в какую-то вязкую неаппетитную кашу. Ощущение ласкательной ладони на своей нежной щеке заставляет Джисона удивленно распахнуть глаза и задышать в разы чаще. Прикрытые глаза Минхо и нерасторопное движение его вишнёвых губ, бархатно обхватывающих нижнюю губу Джисона. Сердце младшего сбивается со своего привычного ритма, принимаясь беспорядочно колотится, метко подскакивая к горлу. Он ответил? Чёрт. Он ответил. Минхо ответил... В голове Джисона лишь одна только мысль крутится на повторе, одна и та же пластинка. Так неверяще и так до ужаса обрадовано. Ему думается, что он уже и не дышит. Дышит его душа, но он вовсе позабыл, как вообще делается вдох. Его сердце отбивает неразборчиво чередующиеся удары, а волнительная дрожь мелкими мурашками покрывает тело. В его кровь словно ввели антидот от губительного яда, затормаживая его последующее распространение по организму. Прозрачная слеза скатывается по мягкой щеке, исчезая между их соединённых в поцелуе губ. Минхо резко открывает свои прозорливые очи, ощутив вкус соляной влаги на устах, и взволновано смотрит на Джисона, бережно обхватывая ладонями его лицо. — Сони? Милый, в чем дело? — Всё в порядке, хён. — качая головой из стороны в сторону, Джисон, радостно улыбаясь, очаровательно смеётся. Волнения в глазах Минхо, тем не менее, не поубавилось. — Правда! — Тогда почему ты плачешь? — Минхо внимательно впивается в Джисона встревоженным взглядом, ощущая, как шустро и беспокойно сердце бьётся о грудную стенку, словно внутри запертая в неволе птица стремится освободиться, вырвавшись из золотой клетки. — Я счастлив. — поясняет Джисон. — Просто наконец познал счастье. — выдыхает он, вновь потянувшись к приоткрытым, зовущим к поцелуям губам. Так хрупко, словно Минхо фарфоровый мальчик, прикасается к его скуле, и они оба симметрично ласково поглаживают матовый шёлк кожи друг друга. Не исключено, что в целом мироздании существуют только они. Они будто абстрагировались от остального мира. И правильно. Там слишком много чужих людей, слишком много ненужных мнений и бессмысленных слов. Здесь и сейчас они только вдвоём. Они и их чистая, безусловная любовь. И плевать, если кто-то с этим суждением не согласится. Минхо неспеша углубляет поцелуй, проникая шаловливым языком в чужой рот и щекотно проводя кончиком по ребристому небу да игриво встречаясь с влажным языком Джисона в озороватом танце. Его маленькая ладошка перемещается на заднюю часть шеи Джисона, притягивая к себе ближе, молчаливо призывая забраться на него сверху. И Джисон, не прерывая пленительного поцелуя, осторожно перебирается на кровать, откидывая одеяло с тела старшего в сторону и нависая над ним. Джисон задыхается от кроющего его волной цунами восторга. Ладони старшего плавно соскользнули на спину Джисона, укоряюще сжимая в кулаках ткань футболки, будто та была перед ним в чем-то по-крупному виновата. Он сбивчиво шепчет в покрасневшие алым закатом губы, задевая чужие своими при движении, произнося слова: — Сними эту тряпку. И Джисону повторять дважды не нужно. Он давно хотел избавиться от всех этих мешающихся шмоток. Быть кожа к коже. Чувствовать друг друга и на физическом, и на эмоциональном уровне. Откинутая небрежным движением руки, чёрт знает куда, тряпица забывается в мгновение ока. Джисон накрывает тело Минхо своим, прикасаясь к его обнажённой горячей коже груди своей, и слабо выдыхает от приятных ощущений. Он смотрит на старшего брата и околдованно обомлевает. Такой чертовски красивый. Румяные, словно цвет спелого яблока, щеки, припухшие зацелованные губы, гипнозом примагнитивающие к себе взор, да блестящие глаза, в которых косяком необычных медуз плещется бесконечная любовность наравне с нежностью в унисон морской волны. — Хён, я сомневаюсь, что это реальность, а не очередная злая шутка моего опьяненного сознания. — с замиранием сердца произносит Джисон. — Выглядишь, словно красивая иллюзия. Дорогой бриллиант, случайно попавший в мои руки, купить который я в жизни не смог бы себе позволить. — Бриллиант?! — пряча невольное удивление за кокетливо-задорной улыбочкой, переспрашивает Минхо. — Насколько дорогой? Казалось, прежде чем ответить, Джисон молчит целую вечность, обдумывая. — Бесценен. Будь у меня все деньги этого блядского мира, они бы не стоили и единого твоего взгляда, направленного на меня. У Минхо сердце приходит в крайнюю негодность. Иначе говоря, для чего оно, если перестаёт выполнять свою основную функцию прокачки крови по кровеносным сосудам? В груди что-то сжимается настолько сильно, что дышать больно. Слышать нечто подобное в свой адрес — невероятно. Чувствовать, что это не просто слова, а искренность, исключающая ложь. Эти глаза не могут лгать. То, как Джисон смотрит на него с таким необъятным восхищением в своих глубинных очах, теряется в Минхо, не видя ничего вокруг. И не то чтобы конкретно не видит. Даже не хочет ничего замечать, кроме этого парня, что завораживает одной своей хитростной улыбкой. И Минхо знает, что Джисон называет красивой не его внешность. А его самого. Сам он красивый. Всё то, что сокрыто от посторонних глаз за сверкающей огранкой гладкой кристаллической поверхности, является самым что ни на есть обычным необработанным алмазом. Простой, ничем не выделяющийся камень. И даже понимая это, Джисон все равно видит в этом камушке неземную красоту. Тёплое дыхание на губах младшего откликается где-то под рёбрами лёгким порывом дуновения прохладного ветерка. Минхо целует, любовно сминая мягчайшие губы в темпе затяжного дольче. — Я люблю тебя, Джисон. — прозвучало как гром среди ясного неба. И сердце младшего Ли пропускает удар, стуча бешено да невпопад. Шум в ушах гулко перебивает, давя на барабанные перепонки и заглушая прочие звуки. Ему не послышалось? Минхо прикасается губами к его пухлой щеке аккурат туда, где находится небольшая родинка с чётким симметричным контуром. Приступает к дарению любящих поцелуев, расписывая ими его лицо, пока Джисон оторопело смотрит на него в замешательстве. Это точно одурманивающий морок. Наверное, Джисон до сих пор сидит в том душном прокуренном клубе, а вместо безалкогольного коктейля хлещет виски. Это просто не может быть реальностью. Джисону трудно поверить в подобное. Слишком сказочно. Слишком желанно, чтобы его ненормальные чувства оказались взаимными. Так не бывает. — Что? — сипло выдавливает из себя Джисон, скорее даже неосознанно. Минхо аккуратно обхватывает пальцами его подбородок, пока свободной рукой зарывается в волосы цвета воронова крыла, перебирая густые прядки и мерно массируя кожу головы, заставляя покрываться мелкой приятной россыпью бегущих по телу мурашек. Минхо и сам представить не мог, что однажды это случится не в его мокром сне, что прерывался всякий раз именно на части признания, настойчивым стуком в дверь вырывая его из грёз Морфея. Мог ли он вообще представить, что его мальчик когда-нибудь решится и окончательно плюнет на всех и вся, открыв ему свои настоящие чувства? Минхо любил его молча. Любил до такой степени, что, казалось, слышал океан в Джисоне. И было бы гораздо проще, найди Джисон своего человека, что не был бы связан с ним кровью. Чтобы однажды иметь возможность связать себя с возлюбленным узами брака, представить его своему близкому окружению, которое, Минхо уверен, возросло бы гораздо обширнее. Джисон хороший человек, коих на самом деле жалко малое количество в этом зачерствелом мире. Не просто талантлив и одарен с рождения, а трудолюбив. Усердно идёт к своей цели, вкладывая в своё дело сердце и душу. Не сдаётся, как бы самому порой не хотелось опустить руки. Было бы легче, сложись всё совершенно иначе. Пусть Минхо и противела подобная мысль, мучительно атакуя шипящей змеей, наносящей укус прямиком в сердце, но это то, что было бы в действительности правильным. Джисон заслуживает это. Счастье и выбор Джисона превыше собственного для старшего Ли. Но то, как их тянуло друг к другу... Не по-братски. Не по-дружески. Чёртова бесконечность, разъединившая своим вето их души. Только вот сколько запретов не ставь, какие обстоятельства не придумывай, накладывая табу да разделяя временем или расстоянием — не выйдет. Вот в чём сила необъятной любви. Ей плевать на любые грани, она безгранична. Будорожащая страсть затуманивает разум, привлекая и подталкивая к вкуснейшему запретному плоду так сильно, что сил сдерживаться нет. Только же наутро тебя озарит пониманием, каковую ошибку ты всё-таки совершил. Любовь же не сочтёт это ошибкой. Даже осознав ситуацию здравомысляще, ты не изменишь своего выбора, потому что какими бы ни были последствия, они того определённо стоили. Минхо с Джисоном связаны невидимой алой нитью судьбы. Сколько ни пытайся, а разорвать эту связь не выйдет. Это не то, что можно разрезать ножницами, да и стена преградой не станет. Стену ведь можно и пробить, верно? Пусть на это понадобится время, все твои усилия и без ушибов, царапин и мазолей на руках явно не останешься, однако по итогу ограда разрушится, рассыпаясь кирпичиками и поднимая известковую пыль. — Сони, я люблю тебя. — с тихой уверенностью повторяет старший, а в глазах словно та самая анимация радужных сердечек. — И, несмотря на предоставленное мне количество вариантов, я всегда буду выбирать только тебя. Так было и будет. Всегда. Без колебаний. И Джисон не слепо верит его словам. Он знает. Знает, потому что Минхо никогда даже не рассматривал другие вариации, указывая сразу на него. Оставался рядом, когда, вроде бы, весь мир ненавидел. Повседневно был честен. Даже тогда, когда правду было говорить чертовски сложно. Знал о боли Джисона, чувствовал её и протягивал руку помощи, переживая такое нерадостное чувство с ним в трогательных объятиях, несмотря на то, что сам невероятно устал. Факт того, что для человека ты являешься осознанным выбором, а не единственным вариантом, согревает твоё сердце, скованное студёной коркой льда. Джисон прижимается к привораживающим его губам старшего брата на продолжительное время, чтобы, отстраняясь, легонько чмокнуть и поделиться собственными чувствами так еле слышно, словно о секрете рассказывая: — Люблю тебя, хён. Совсем не как брата. До безумия. До одури. Так сильно, что иногда кажется, болею ханахаки, без явных симптомов цветов. — Значит, прекращай болеть, Сони. Просто люби. Любит. И будет любить. До скончания времён. К черту ханахаки. Вообще весь земной шар и тех, кто его населяет. Они Джисона, честно говоря, заебали. Всё заебало. Кроме него. Имеет значение только он один. Парни одновременно тянутся друг к другу, сливаясь коралловыми губами в бесконечно чувственном поцелуе. И Джисону кажется, что глубина глаз Минхо сверкает, блистательно переливаясь, как морские волны, мягко наплывающие на берег и поблёскивающие от солнечного света. Младший Ли обходительно зажимает верхнюю губу Минхо между своими, деликатно оттягивая и с чмокающим звуком отпуская, чтобы вновь прикоснуться, воспроизводя действие и всеми силами сдерживаясь, чтобы не отключиться, когда Минхо высовывает язычок, играюче полизывая его кончиком полную нижнюю губу Джисона. Как маленький котёночек, ей-богу. Языки сплетаются в единое целое, ластясь друг к другу и обмениваясь тягучей слюной, пока Минхо щекотливо проводит от лопаток до поясницы младшего ноготками, легко царапая и устремляя ползущий жар возбуждения прямиком к паховой области младшего. Увлекшись, неосознанно двигает бёдрами под ним, создавая томительное трение и ловя гортанный стон младшего брата своими губами. — Хён. — выдыхает Джисон в чужой рот, рвано дыша. — Притормози.. секунду. Я сейчас задохнусь. — Хм? Уже? — издевается над ним Минхо. — Что с тобой будет, когда ты войдёшь в меня, Джисони? — Я закончусь как человек. — сдавленно мычит Джисон. — Придётся переродиться квоккой. — Хорошая идея, Сони. — мурлыкающе одобряет Минхо. — Только сделай это не в тот момент, когда будешь во мне. Я не зоофил, малыш. — подкалывает он Джисона и заходится озорным смехом, который тотчас же хихикающе подхватывает и младший. Смешинки в глазах Минхо быстро исчезают без следа, стоит Джисону приподнять его за подбородок, призывая запрокинуть голову кверху, направив взор в пепельный потолок. Мокрый поцелуй в шею, и Минхо томно выдыхает. Младший рассыпает нескончаемым водопадным потоком поцелуи, оставляя влажные следы, да кожу всасывает, любуясь багровыми отпечатками. Ничуть не стесняется тех пошлых чмокающих звуков, что льются, как чистый звон мелодии, воссоздаваемый между струн акустической гитары. Джисон легонько задевает зубами кадык, прикусывая бархатистую кожу чуть ниже него, и наблюдает, как адамово яблоко движется вверх-вниз, когда Минхо затруднительно сглатывает. Грудью Джисон совершенно очевидно чувствует, как влияет на старшего, ведь грудная клетка последнего вздымается и опадает чуть чаще, чем ранее. Не только грудью чувствует, если быть честным. — Хён, ты не представляешь, насколько сексуально сейчас выглядишь. — Поверю тебе на слово, Сони. — выдыхает Минхо, рассеяным взглядом находя какие-то несуществующие созвездия на потолочной балке. Они ещё даже не ласкают гениталии друг друга, да вот только Минхо уже готов кончить. Эмоции зашкаливают. — Нет необходимости, хён. Джисон накрывает руку Минхо своей, что до того покоилась на талии младшего, и направляет маленькую ладошку между их телами, прижимая к своему колом стоящему члену, что, выпирая, натянул плотную ткань джинс. — Видишь? Доказательство непосредственно стоит в твоей ладони. Я охренеть как сильно хочу тебя. Минхо обращает взгляд на него, с придыханием прося: — Сони, пожалуйста, сделай меня своим. Джисон закусывает губу едва не до крови, потому что это чересчур. В высшей степени, до невозможного сексуально соблазнительно. Этот Минхо, с каждой минутой медленно теряющий ясный ум, поддающийся привораживающим чарам распаляющейся атмосферы, — слишком эротичен. Как вообще можно быть до того милым сахарным мальчиком и одновременно с этим таким зазывающим искусителем? Минхо принимается поглаживать чужой стояк через грубую материю, с удовольствием отмечая, как Джисон, прикрывая глаза и приоткрыв рот, тяжело дышит. — Сони, ты должен меня трахнуть. Джисон резко открывает глаза, уставившись на брата, как на восьмое чудо света. Что вообще за..? Такая романтичная обстановка, располагающая к нежному сексу, а Минхо, по-блядски облизывая губы, уже глазами его пожирает да подталкивает Джисона к остропалящему траху. — Что? — невинно смотрит на него он. — Я не привык молчать о своих желаниях. Впрочем, неважно, будь это грязный или медленный секс. И так, и так заниматься они будут любовью. — И какого чёрта ты вообще до сих пор в джинсах, Джисони? — Аналогично. Ты всегда спишь голым, а сегодня тебе вдруг захотелось напялить на себя трусы. — парирует младший. — Внезапно почувствовал, что сегодня не стоит ими пренебрегать. — тихонько хихикает старший. — И, как видно, не зря. Твоя же морковка прямым текстом покушается на мою задницу. — притворно обвинительно сокрушается на него Минхо и, противореча своим же словам, расстегивает ширинку Джисона, спуская джинсы с его задницы и открывая вид на желанную филейную часть, упругую половинку которой тут же шлёпает. — Господи, хён, да это ты помешан на задницах. — На твоей заднице. — конкретизирует Минхо. — И точно так же, как и ты на моих бёдрах, разве нет, Сони? — с хитринкой расплываясь в жуликоватой улыбке, он многозначительно смотрит на младшего. — Ты..? — Джисон не договаривает фразу из-за растерянности и понимания. Блядские шорты. Неужели он их специально носил после того, как увидел, каким взглядом смотрит на его ноги и зад Джисон? Да его просто выпороть мало будет! Он хоть представляет, на какие мучения обрёк Джисона, показывая свои прелести, которых младший не мог коснуться? — Ты жестокий, хён. Не представляешь, насколько. — нахмурив брови, обидчиво выдаёт Джисон. С другой стороны, у него ещё будет время покапризничать и устроить Минхо хорошую порку. Но не сегодня. Не сейчас. Он ненадолго отстраняется от старшего, чтобы избавиться от так раздражающих сейчас джинс, а заодно вместе с ними и нижнее белье оказывается скинутым на пол. Старший Ли жадный взгляд бросает на половой орган Джисона, ощущая помутнение рассудка, что плывёт и рассеивается. Ему срочно нужен этот член в своей дырке. — Знаешь, Джисони, всё-таки, как бы то ни было, моя задница не против принять в себя твой член, поэтому никакие трусы преградой стоять не будут, уверяю тебя. — слишком быстро выпаливает он, наслаждаясь поцелуями, что рассыпаются по всему его телу, значительное внимание уделяя груди. — Как это мы заговорили, стоило увидеть мою морковку. — хмыкает Джисон, имитируя тон Минхо на последнем слове, коим тот привык разбрасываться в отношении детородного органа Джисона. Минхо хочет ответить, но только мелодично стонет, когда чувствует, как влажный язык лижет его сосок, втягивая в рот твёрдую нежно-розовую бусинку, пока другая рука перекатывает жёсткую вершинку между большим и указательным пальцами, слегка сжимая и посылая волну нервных импульсов напрямик к низу живота. Джисон юрко играет языком с горошинкой внутри жаркого и влажного вакуума рта, и Минхо запускает ладонь в его густую шевелюру, непроизвольно сжимая копну волос. Удовлетворенное мычание срывается с губ обоих, когда Джисон несильно прикусывает алый бугорок. Он выпускает сосок изо рта, пошло чмокнув напоследок, и приподнимается, чтобы поцеловать восхитительно-упоительные губы. Навряд ли он когда-нибудь сумеет ими насытиться. Старший дрожащей рукой ослабляет хватку в волосах младшего брата, плавно переходя на его лопатки и проводя кончиками пальцев по спине до поясницы, задерживаясь, чтобы легко пощекотать, и тот покрывается холодком прытких мурашек. Джисон невесомо прикасается ладонью к возбужденному члену Минхо через ткань, ласково поглаживая, и старший закатывает глаза, сводя бровки домиком от двойного удовольствия. Джисону нравится видеть его полурасфокусированый взгляд и то, как медленно, но верно Минхо распадается на части от услады. Джисон низко стонет в чужой рот, чувствуя как ладонь сжимает его упругую задницу, а кроличьи зубки собственнически прикусывают полную губу. Он прерывает поцелуй, собираясь прокомментировать действия старшего, но увидев глаза, наполненные желанием, такие размыто разбитые, словно кусочки яркого, во всех цветах радуги, витражного стекла, не может вымолвить и слова из того, что хотел сказать. Просто забывает абсолютно всё. — Такой беззащитный и нуждающийся котёнок... Даже кляп не понадобился. — Что? — непонимающе сипит Минхо, не особо вдаваясь в смысл слов. — Хён, ты вообще понимаешь, о чем я говорю? — дразнится Джисон. Такой Минхо, сознание которого расплывчато и ничего не осознает под влиянием похоти и прихоти к себе ласки и внимания — очешуенен. Тот хмурит брови, пытаясь сосредоточиться, напрягая слух и борясь с мнением своего скачущего голопом сердечка, что берёт бразды правления в свои руки, запирая мозг где-то в дальнем закоулке. Только и призывает плыть по течению эйфории и терять рассудок от желанной близости с возлюбленным. Джисон прикасается к его шее, поглаживая подушечкой большого пальца место, где в быстром темпе бьётся пульс, куда Джисон его следом и целует. — Постарайся оставаться в сознании, котёнок. Не растай тут бесформенной лужицей. Минхо что-то неясно бормочет в ответ и льнёт к Джисону ближе, просяще соприкасаясь с его губами в поцелуе, и младший не отказывает ему в этом. Он очерчивает рельеф точеных, но изящных мышц рукой. Не перекачанные кубики пресса, но довольно подтянутое, стройное тело, поддерживаемое постоянными тренировками. Младший обрывает их слитые в белокрылую любовь уста, и спускается по телу Минхо ниже, очерчивая дорожку поцелуев от груди к нижнему белью, проникая по пути вовнутрь пупка, облизывая его углубленную впадинку изнутри, одновременно с этим стягивая с аппетитного зада ненавистные спальные шорты. Джисон правда терпеть не может эту чёртову тряпицу всем своим существом. Задница Минхо в них выглядела как самое настоящее искушение для грешника. А Джисон тот ещё грешник, и его член вместе с ним. Они оба мучались, проклиная эту тряпку, когда сгорали от желания, пялясь на сдобную попку Минхо. И, о милостивые боги! Эти охуенные бедра. Дьявол, пощади. Джисону ещё рано умирать, но ради этих ляжек он готов сиюминутно откопать себе могилу и самостоятельно зарыть себя рассыпчатой массой почвы. — Раздвинь свои прекрасные ножки, хён. — просит Джисон, завороженно оглаживая пышные бедра, слегка надавливая на внутреннюю сторону, действием намекая, чтобы Минхо раскрыл себя. Тот без стеснения раздвигает ноги как можно шире, для удобства согнув в коленях. Да какое, мать вашу, тут смущение! Минхо точно знал о том, насколько шикарны его бёдра, иначе зачем так соблазнительно медленно хвастать своей гордостью. Наклонившись, младший утыкается в атласную кожу бедра носом, закрывая глаза и втягивая воздух. Твою мать. Будто какой-то наркоман, который вдыхает в себя белую порошкообразную дорожку через нос, что ударяет в голову эфемерным кайфом. Он любовно усеивает сумбурными багряными метками офигительно-великолепные ляжки, стараясь не оставить ни единого чистого участка. Следы от зубов, пунцовые засосы, глянцом отражающиеся слюнявой влагой, и отметины от пальцев, экстазно сжимающих бёдра. Джисон упивается ими так, словно боготворит, поклоняясь как величайшему божеству, пока кончиками пальцев свободной руки расслабленно массирует животик старшего, ощущая его частые движения вверх-вниз от неравномерно сбитого дыхания. Ему определённо нравятся бедра и задница Минхо, украшенные именно его любовными отпечатками. Выглядит очень красиво. Красивее любой художественной картины. Старший Ли непроизвольно дёргается, издавая негромкий протяжный стон, и живописно выгибается, когда неожиданно чувствует широкий мазок влажного языка на своём члене, что проходится от мошонки по всему стволу, задевая уздечку. — Блядство. Хён, ты сводишь меня с ума. — Джисон любуется эротично-элегантными изгибами слаженного тела Минхо и хочет воспарить, покинув этот бренный мир, потому что выдержать что-то настолько неземное — просто нереально. Он сам скорее в обморок хлопнется. — Правда что ли? — наверняка тот хотел, как и обычно, с ехидством поддеть младшего, но Джисон не слышит даже добросердечной усмешки в его голосе, только прерывистый выдох. Ощущение, будто Минхо еле-еле выдавливает из себя слова, устало и расплавленно, с явной неохотой, что приходится задействовать неповоротливый сейчас для слов язык и мыслить, пытаясь сопоставить слова в правильные предложения. — Это ты из меня всю душу выцеловываешь. Джисон обхватывает чувствительную плоть ладонью, проводя по всей длине и размазывая выступившую капельку предэякулята на головке, с упоением отмечая прошедшую по телу старшего мимолетную дрожь. — Могу ещё и высосать, и вылизать. Как тебе идея? — Пожалуйста... Минхо жалобно хныкает, повиливая своей задницей и призывая Джисона приступить к выполнению своего предложения, полностью одобряя блестящую идею. И кто такой Джисон, чтобы отказать такому вежливому и послушному мальчику? Он опаляет своим обжигающим дыханием твёрдую эрекцию Минхо, дивясь, как же он всё-таки прекрасен даже внизу, одарённый таким красивым среднего размера членом с выступающими на нём петляющими венками и яркой малиново-розовой головкой. Младший, как щенок, медленно лижет головку на пробу, ощущая её солоноватый вкус на языке с мускусным возбуждающим ароматом. Обхватывает её в кольцо исцелованных губ, мучительно медленно лаская снизу вверх, где по итогу губы с чмоком встречаются снова, соединяясь вместе в центре полового органа на уретре, чтобы затем заново возобновить действие по кругу, добавив и увлажненную в слюне ладонь, слабо имитируя ею те же движения в синхронном такте. Старший умиротворенно закатывает глаза, глубоко хватая ртом воздух и прикусывая черешневые губы. Джисон решил довести его до смерти с помощью неторопливых оральных ласк в их первую ночь? Что ж, он двигается в верном направлении. У Минхо крыша угрожает слететь, словно от сильнейшего порыва ветра, в наикратчайшие сроки. Джисон смыкает губы на головке, решая продолжить свои движения юрким язычком, порхая над чувствительным местечком, еле дотрагиваясь, совершая вращательные движения; и Минхо мерещится, что он горит синим пламенем, даже не надеясь, что его младший откликнется ему на помощь. Не поможет. Он же сам только керосина подливает, причём нарочно, а не потому, что спутал его с водой. Джисон толкается кончиком языка в уретру, постукивая и посасывая, слегка втягивая кожу в вакуум рта, пока ладонью смертельно неспешно гладит длину члена, влажную от стекающей слюны, которую младший не жалеет, благотворительно сдабривая на подрагивающий пенис. Берёт твёрдую эрекцию в рот на четверть больше, не прекращая ни на минуту тянущих ласк языком, и размеренно, медленно двигает головой, обсасывая. И от соприкосновения достоинства Минхо с обхватывающими его в плотное колечко припухшими губами рождаются такие порочные звуки, что у младшего член болезненно ныть начинает, моля обратить на него внимание. Влага в избытке скатывается по мошонке старшего, стекая по дырочке, прямо на чистую простыню, но Минхо навряд ли это понимает. Он нихрена не понимает. Ему кажется, что вовсе он не в комнате находится, а на небесах где-то. Ему стоило обдумать слова Джисона всерьёз, потому что тот не шутил. Он на полном серьёзе решил высосать из Минхо душу. Джисон старается довести его до полной потери здравого смысла, когда и имя своё помнить едва будешь. Минхо, не шутя, его уже и не помнит. Что-то на «J» верно? Или нет. Ему трудно думать и дышать, да и вообще у него сердце сейчас скажет «пока», и Минхо его за это не осудит. Эти пытки удовольствия, пронзающие тело искрами, заменяющие кровь по венам на лаву, что течёт, но найти выхода, чтобы извергнуться, как из кратера вулкана, не может. Минхо остаётся только смешивать стоны с хныканьем, отчаянно сжимая простыни в дрожащих руках и метаясь по постели, пока его член пульсирует у Джисона во рту, который тот, кажется, и не собирается выпускать. С таким желанием сосёт, будто это его самая любимая сладость, удовольствие от которой хочется растянуть подольше. Он полизывает всю длину детородного органа старшего, как эскимо на палочке. Джи насаживается на член глубже, беря в рот почти полностью до основания, погружая горячее возбуждение глубоко внутрь своей глотки, подавляя не столь явный рвотный рефлекс, хоть пару слезинок на глазах и выступают. Старший Ли дёргается в конвульсиях, ударяясь головой о подушку и плаксиво скуля, зажмурив веки, пока всё тело сотрясается сильной дрожью, приближаясь к оргазму. И он разбивается вдребезги, когда чувствует уходящую от него волну нирваны и приходящего на её место невыносимого разочарования, от которого лить слезы хочется. Джисон, не позволяя Минхо оказаться на верху блаженства, выпустил изо рта его пенис, пульсация которого приятно смаковалась на языке. Нежно облизал яички, согревая каждое в разгоряченной полости рта. Отстраняясь, легонько подул тёплым воздухом на алую, цвета мака от длительной стимуляции, головку, наблюдая, как старший дергается от контраста. Стояк, что ещё недавно был глубоко погребён в горячем влажном источнике Джисона, вдруг окутывает прохлада и Минхо вздрагивает. Младший стирает немногие солёные капельки с его лица, заглядывая в глаза, незабвенно меркнущие. — Мне нравится слышать твоё учащенное дыхание, хён. Но твой плаксивый скулёж доводит меня до сухого оргазма. — комментирует он, приникая к искусанным губам в поцелуе и перехватывая звонкий стон Минхо, которого ведёт так, что кажется, он по меньшей мере, хотя бы что-то курил. Минхо чувствует негу, разливающуюся по его организму, когда он ощущает собственный вкус на языке Джисона, и от понимания этого его душонка радостно трепещет, пока он сам, проявляя инициативу, вылизывает рот младшего, издавая тихие стоны. — Сони, выходи за меня. — устало, но со всей серьёзностью выдаёт Минхо, пока его глазки пытаются сфокусироваться, чтобы заглянуть и с внимательностью отыскать плещущийся ответ в карих глазах напротив. Джисон оторопевает на секунду от второй сказанной его хёном неожиданности за ночь, а потом заходится добродушным смехом, смотря на этого разнеженного котёнка, такого милого сейчас, что зацеловать хочется, да задушить в объятиях. — Хён, я бы с радостью, но хочу напомнить твоей запамятовавшей головке, что мы братья. Старший облизывает губу, приоткрывая рот, чтобы медленно выдохнуть, а Джисон хочет снова впиться в его пресладкие уста. Минхо взгляда младшего не замечает и тяжело приподнимает ногу, чтобы обессиленно закинуть её на поясницу Джисона. Тот заводит руку назад и одобряюще похлопывает его по бедру, но Минхо, ввиду неспособности контролировать тело, справиться со столь простым заданием не может, и та начинает медленно спадать с младшего. Джисон процесс падения тормозит, кладя ладонь вблизи округлой ягодицы, чтобы помочь Минхо поддержать дрожащую конечность. — Да плевать мне. Хоть гномы. — сипло произносит старший Ли. — Поэтому возьми меня уже. Это твоя супружеская обязанность. — А мы уже поженились? — поддразнивая его, с озорной улыбкой интересуется Джисон. — Конечно. Клятвы даны, считай, были, поцелуем чистой любви души скрепили, и брачная ночь в самом разгаре, разве нет? — Это да, конечно. Но хён... — Джисон выдерживает многозначительную паузу. — По-моему, ты отлиз уже вряд ли переживешь. И Минхо задушенно полустонет-полумычит. Он с ним всецело согласен. Джисон и так из него душу высосал, теперь ещё и вылизать хочет? Притом, что потом ещё и отлюбит его до умопомрачения. Итого уже будет минус три жизни Минхо из его запаса. Девять жизней не так уж и много, чтобы ими направо и налево разбрасываться. — Я растянут, Сони. Можешь не тратить на это время. — он елозит под Джисоном, чтобы чуть спуститься, ложась более удобно, и хнычет, когда его чувствительная плоть трется о каменный стояк младшего, вырывая из последнего довольное мычание. Это действительно так. Минхо растягивал себя после того, как вернулся с универа домой, моясь в душе и лаская себя пальцами, а после трахая игрушкой, представлял на её месте эрегированный член своего младшего брата. — Вынужден не согласиться с тобой, хён. Как я могу оставить твою милую дырочку без своего языка? С моей стороны это будет непростительно жестоко. — он с притворным недовольством цокает, поучительно качая головой из стороны в сторону и, быстро чмокнув старшего в губы, отпускает его ногу, что ослабленно плюхается на постель, когда сам Джи проворно спускается на уже излюбленное местечко у роскошных бёдер. Подушечка большого пальца мягко прикасается к аккуратной звёздочке ануса, как будто, чтобы получить доступ, Джисону необходимо оставить отпечаток, как при разблокировке телефона. Обводя круговым движением и распределяя влагу, оставшуюся после недавнего минета, по маленькой очаровашке, он чувствует, как моментально у него скопилась слюна во рту. Кончиком языка лижет сморщенное колечко мышц и с удовольствием отмечает, как оно непроизвольно сжимается от прикосновения. Джисон блаженно стонет, когда приникает к колечку влажными губами в поцелуе, за которым начинает ублажать колечко сфинктера так, будто его рот только и был создан для того, чтобы обхаживать Минхо. Старший Ли только шумно выдыхает, ощущая горячий язык, старательно вылизывающий его и своеобразно играющий с ним, получая отдачу в виде смущённо сжимающегося колечка и вновь просяще раскрывающегося, как бутон розы, подставляясь под приятные ласки, пока Минхо, растаивая, как зефирка на солнце, полушепотом стонет сладко. Да, это не Джисону тут не хватает воздуха, это Минхо сейчас задохнется от нескончаемого потока удовольствия, что наплывает громадными волнами. Младший, смотрящий на него, такого сказочно-пленительного, с этими расширенными зрачками, едва не закрывающими радужку глаз полностью от необъёмного желания, буквально трахает взглядом, уже не обращая внимание на свой невмоготу ноющий стояк. — Хён, ты на вкус будешь лучше любого завтрака. Прилива энергии от поедания твоей сладенькой дырочки определённо будет побольше, чем от риса да и настроение на целый день со стояком обеспечено. — Разве... Стояк не недостаток? — Было бы лучше, если бы я был импотентом? — смеётся Джисон, наслаждаясь тем, что теперь именно он издевается над ним, подстёбывая. Наверняка Минхо имел в виду, не будет ли эрекция только приносить дискомфорт, мешая заниматься повседневными делами. Но это так умилительно забавно. Он пытается не провалиться окончательно на дно своей блаженственной отрады и даже пытается вслушиваться в слова младшего, старается ответить правильно, пусть и удаётся малость с ошибочкой, изменяющей смысл фразы в корне. Минхо отрицательно качает головой и коротко стонет. Низ живота скручивает от удовольствия. Он инстинктивно двигает своим задом, пытаясь насадиться на вошедшую в него фалангу пальца, что совместно с языком затрагивает куда больше нервных окончаний в его дырочке, разнося по телу, как по оголенным проводам электрические разряды. — Котёнок, где смазка? — спрашивает Джисон, оставляя любящий поцелуй в центре нежного розоватого цветка. Он выпрямляет спину, терпеливо дожидаясь ответа Минхо, пока пальцем массирующе поглаживает верхнюю стенку прохода изнутри. Старшему стоит всех усилий сосредоточиться, чтобы ответить без путаницы в словах, так как смысл вопроса крайне туго доходит до него сквозь пелену окутывающего наваждения, заставляющего пальчики на ногах поджиматься. — В прикроватной... тумбе. — выдыхает Минхо, в который раз облизывая пересушенные губы. Он недовольно стонет, ощутив пустоту внутри и лишившись внимания Джисона, который временно от него отстраняется, чтобы встать с постели и взять смазку с презервативами. Устраиваясь на прежнее место, берёт мягенькую подушку и подкладывает её под поясницу старшего, следом открывая бутылёк со смазкой и обильно выдавливая жидкость себе на пальцы, разогревает между скользкими подушечками. Надавливает на расслабленное колечко мышц, проникая полностью сразу двумя пальцами без препятствий, ведь стеночки сами затягивают внутрь, не сопротивляясь и туго обволакивая фаланги своим жаром. — Хён, о чем ты думал, когда мастурбировал, растрахивая свою дырочку? Сможешь рассказать мне, детка? Минхо в усладе стонет оттого, как расстирают пальцы его внутренние стенки, массируют, подталкивает его к знобящей лихорадке. Он опускает свою руку к твёрдой горошине соска, пощипывая и сжимая, двукратно увеличивая свою утеху высотой над уровнем моря. Со страстной алчностью бросает сверлящий взгляд на член Джисона. Он так хочет ощутить его в своей глотке. Подавиться им. — Я представлял, как ты... — голос слишком хриплый. Он слабо откашливается и продолжает. — ...трахаешь меня на обеденном столе, за которым мы до этого завтракали с родителями. Джисон низко простонал, накрывая свободной рукой свой каменный стояк, чтобы плавно провести по всей длине пару раз, ослабляя дискомфорт. Минхо тяжело сглатывает, ощутив внезапную жажду, и пристально, не отрываясь, следит за этим действием Джисона. — Хён, какие же у тебя всё-таки похабные фантазии. Такие чертовски грязные и взбудораживающие, малыш. Минхо дёргается, собираясь вскрикнуть, но Джисон, затыкает ему рукой рот прежде чем он это делает, и тот приглушенно мычит в его ладонь. А вот и бугорок простаты. Грудная клетка старшего начинает бойко подниматься и опускаться, а дыхание становится прерывистым, сбиваясь к чертям от стимуляции комка нервов внутри. Пальцы намеренно постоянно попадают по нему, надавливая и буквально растрахивая, пока комочек не затвердевает, вызывая нереальные молнии восторга, бьющие мини-фейерверками. Минхо готов распасться на атомы, повторно приближаясь к разрядке и ловя ртом необходимый кислород, попеременно скуля, когда рука невесомо поглаживает его трепещущий член, добавляя ярчайших красок. И Минхо хочет убить Джисона. Правда, хочет. Потому что не дать ему кончить во второй раз — это просто максимальная жестокость. Да, у него голова уже кружится, и слезы едва не готовы пролиться от безысходности и слишком избыточной меры удовольствия. Джисон же, кажется, только смакует свою власть над ним, способность довести до падающих метеоритов перед зажмуренными глазёнками. Младший прикусывает нижнюю губу, внимательно наблюдая, как сфинктер Минхо прячет в себе третий палец. Он приходит в невыразимое ликование от этого возбуждающего вида, пока фаланги его пальцев свободно скользят в разработанном проходе мокрой дырочки. Старший разочарованно всхлипывает, стоит пальцам с хлюпом покинуть его тело, но тут же задерживает дыхание в понимании, что пытки всё-же подошли к концу. Этот красивый член с крупной, поблёскивающей от влаги головкой наконец-то войдёт в него. Хотя было бы лучше, если бы прежде он очутился у него ещё и во рту. — Что такое, хён? Возникло желание поработать ротиком? — дразнится Джисон. И Минхо собирается ответить, что да, потому что какого хрена себе-то он не отказал в удовольствии угоститься его задницей, а Минхо в этой же прихоти лобызания с его членом мешает состояться, будто родитель, запрещающий своему ребёнку быть вместе с парнем, которого не одобряет. Но ответить ему не дают, он только и успевает недовольно зыркнуть, как ему на ушко томно шепчут, большим пальцем надавливая на нижнюю пунцовую губу: — Не волнуйся, хён. Я ведь пообещал, что засуну свой член в этот сладкий ротик, пока ты будешь спать. И я от своих слов отказываться не собираюсь. Сладкогласный протяжный стон, оглушающе проносящийся по сплошной тишине комнаты, приводит Джисона в ошалелое изумление. — Чёрт, детка! Слишком громко! Понизь тональность, котёнок. — выпаливает он, с запозданием прикрывая старшему рот. Однако же звук уже своей музыкальной гармоничностью разбавил безмолвие тихого шёпота спальни и знатно подбодрил дружка младшего, что заинтересованно дёрнулся, услышав этот чудесный стон. Ему определённо понравилось. Джисону и самому до чёртиков понравился этот сонатный звук, стрелой купидона пронзающий его пенис уретральным проникновением. И кто сказал, что только сердце может любить? Его член определённо точно влюблён в этого котёночного мальчика. И Джисону хотелось бы слушать эту звонкую мелодию вечно, не приглушая, но всё же он до сих пор помнит о родителях, находящихся вместе с ними под одной крышей. Пусть их комната и находится в отдалении от лестницы, да и стены в опочивальне его брата со звукоизоляцией, пусть и слабой, однако рисковать он всё же не хочет. Кто знает, может их мать вдруг вещий сон увидит и припрется к ним на этаж, стучась к Минхо с силой медведицы, и прерывая их интимную близость. Ему такое счастье нахрен не сдалось. Нет уж, увольте. И всё же Джи удивлён, как из-за обычной пошлой фразочки Минхо совсем не сумел сдержаться, хоть до этого момента и был прекрасным умничкой. Но он бы понял, если бы мог читать его мысли. Если бы увидел ту же картинку, что, в два счёта, представил Минхо, слушая обещающий властный голос Джисона, провоцирующий коленки трястись, ослабевая. Один только скетч, в воображении рисующий то, как бы железной твёрдости эрекция своей головкой провела по расслабленным губам Минхо круговым движением, легонько похлопывая по щеке, опорочивая спящего, — жёстко ударяет под дых волной сжигающей похоти. То, как медленно и аккуратно он проникнул бы сквозь слегка приоткрытые губы в насыщенно-жаркий рот, что послушно принимал бы так бесстыдно вторгнувшийся возбужденный орган в пребывающего в сладкой дрёме брата. Минхо представляет, как Джисон будет осторожно двигаться в нём, стараясь не разбудить, пока использует его как свою игрушку для утоления собственных сексуальных желаний и чувствует, как сам намокает только от этой мысли. — Котёнок, ты обязательно попробуешь мой член на своём языке, но не сегодня. — заверяет его Джисон. — Сегодня мой член намерен ублажить твою дырочку. Но постарайся быть не таким громким. Побудешь хорошим мальчиком для меня? — поглаживая старшего костяшками пальцев по румяной скуле, уточняет он. Минхо согласно кивает и подтверждает действие вслух в виде короткого хриплого «да». Он поворачивает голову, встречаясь с фалангами пальцев Джисона в нежном мимолётном поцелуе и у последнего от этой картины сердечко сладостно-больно сжимается. Джисон целует Минхо в лоб и, отстраняясь, собирается открыть упаковку с контрацептивом, но старший внезапно останавливает его, хватая за руку. — Сони. Хочу чувствовать тебя без чёртовой резинки. И Минхо знает, что разница в ощущениях при этом будет минимальна, ведь презервативы ультратонкие. Он вообще не помнит, чтобы когда-нибудь пренебрегал защитой, такого не было ни разу, да и желания не возникало. Но сейчас особенный случай. Джисон особенный. Он тот, кто провоцирует в Минхо взрыв величавых небес, да распад на мелкие атомные частицы. Джисону Минхо всецело доверяет без сомнений. — Уверен, хён? — неуверенно уточняет младший. — Разумеется. — Минхо одаривает его цепким непонимающим взглядом, нахмуривая брови. — Почему нет? Ты ведь чист, также как и я. Мы же буквально недавно сдавали анализы. — Нет, я не... — Джисон запинается, на выдохе договаривая фразу: — Не об этом. Он просто боится преждевременно кончить. И это вполне обосновано! Он уже давно ни с кем не трахался, и, учитывая длительный период воздержания, накладем поверх тончайшей плёнкой и факт того, что у него эмоции через край хлещут от близости с любимым, а уж без защиты у него все тормоза и подавно к чертям слетят. Да он же кончит, как неопытный девственник! Он понимает, что Минхо и сам долго не продержится, поэтому надеется, что подкалывать его вплоть до гробовой доски, напоминая об этом случае, старший не станет. В крайнем случае, Джисон просто заткнет его болтливый рот. Ладонью или поцелуем — не особо важно. Его устроит любой из вариантов. Он берётся смазывать своё твёрдое возбуждение, прикрывая глаза и кайфуя от неторопливых движений по основанию вверх и затем снова вниз, пока Минхо затуманенно наблюдает за эмоциями на его лице. Ему нравится, как Джисон шумно выдыхает и произносит его имя. Именно его образ преследует Джисона, даже когда тот его не видит. Только его имя он произносит как молитву. И только в глазах Джисона Минхо видит бесконечный, прозрачностью вод манящий, океан любви, принадлежащий ему одному. Джисон провокационно водит головкой члена по растянутому входу, получая какое-то эстетическое удовольствие, от которого кончики пальцев на руках и на ногах подрагивают в предвкушении. Он затяжно медленно проникает внутрь, одновременно с этим нагинаясь и приникая к губам Минхо в французском поцелуе. Елейно-медовые стоны срываются с их губ, когда младший наконец-таки полностью заполняет Минхо собой, как телом, так и, равнозначно душой. Господи, как же нереально, блять, восхитительно... — проносится у обоих в мыслях. Джисон свистяще выдыхает из-за плотно сжимающих его узких стенок. Рай. Сущий рай на земле. Он плавно двигается назад и резко вперёд, вырывая из Минхо напевный, ласкающий слух стон. Старший округляет свои коралловые губы вокруг языка Джисона и насаживается на него, также как на член, что мерными и энергичными толчками подводит его к краю. Минхо лениво отстраняется от губ Джисона, пока тот до умопомешательства занят любованием вязкой ниточки слюны, протянувшейся между их устами. — Так приятно чувствовать тебя внутри, Сони. — стонет старший, задыхаясь от следующего нежного, как шёлк, но довольно мощного толчка, что яйца Джисона бьются о сексапильные, помеченные им же ягодицы. — Взаимно, детка. Ты даришь мне чертовски потрясающие ощущения, котёнок. — шепчет он, целуя Минхо в яремную впадинку на чётко очерченных ключицах. Он наблюдает за эмоциями старшего, проявляющимися в реакции тела и явно ничего не скрывающей мимике лица, со слабыми довольными стонами, хриплым мычанием и скулежом с капельками алмазных слёз в уголках тускнеющих, как мерцание звезды, глаз. Джисон просто вне себя от счастья. Он не может поверить, что Минхо наконец его. Но вот он перед ним- Точнее под ним. Приглушенно стонущий с именем Джисона на своих вишнёвых губах, пока постепенно сходит с ума от непрестанной стимуляции членом младшего его остро-чувствительного местечка внутри ануса. Джисон тоже принадлежит и сердцем, и душой только ему. Он ускоряет движения поступательных фрикций, и Минхо откидывает голову назад, протяжно застонав и накрыв рот ладонью в попытках приглушить, потому что сдерживаться он, блять, не может. — Боже, хён, тебя слишком много. И это, черт возьми, нереально охрененно. — полушепотом молвит младший, попеременно с этим осыпая безупречно-кремовую кожу страстными поцелуями, вперемешку с полизыванием, собирая солёные влажные росинки пота с подрагивающего тела. Минхо хнычет, наслаждаясь, двигающимся в нём горячим, расплавленным металлом, твёрдым и пульсирующим членом, что, проникая раз за разом, раздвигает податливые стенки, гостеприимно принимающие его. — Сони... Пожалуйста, не останавливайся. — Минхо начинает мелко дрожать, покрываясь приятными мурашками. — Мне нужно ещё. — Всё, что угодно для тебя, моя детка. — выдыхает младший, хрипло застонав, когда Минхо случайно или намеренно сжимает его в недрах своего хлюпающего прохода. Твою мать. Это слишком обалденно. Минхо подаётся навстречу бёдрами, несмотря на то, что ляжки не слушаются и судорожно дрожат, собирает последние силы в охапку, и всё же закидывает стройные ноги на поясницу Джисона, сцепив их вместе, пока пальцы младшего переплетаются с его пальцами в крепкий замок. — Давай, котёнок, ты можешь кончить. И Минхо чувствует, как по всему телу словно ток проходит, хватает лёгкого, как пёрышка, прикосновения свободной руки Джисона к его чувствительной плоти, и он изливается белесой жидкостью на свой впалый живот, выгибаясь со всей своей кошачьей грацией и приоткрыв рот в немом стоне. Паря где-то между небом и землёй, однозначно за пределами искажённой реальности, сквозь мутную пелену, он чувствует, что Джисон собирается выйти из него, вероятно, желая закончить на простыню, но Минхо усиливает хватку, удерживая его в себе пятками, упирающимися в поясницу. — Хён, я сейчас- Договорить Джисон чисто физически не может, потому как Минхо в этот раз умышленно сжимает его пульсирующую эрекцию мышцами анального отверстия, и Джисон эякулирует следом, аккуратно сваливаясь на старшего сверху от бессилия. Понемногу приходя в себя, он устало выговаривает: — Твою мать.. Хён, я, кажется, не смогу ходить завтра. — Разве не наоборот должно быть? — вяло интересуется старший, зачёсывая мокрую от пота чёлку Джисона назад. — Хрен его знает. Но это слишком крышесносно, моё тело, видимо, сломалось. — И кто тогда меня на ручках будет носить? — несерьёзно, скорее в шутку, вопрошает Минхо. Джисон тут же приподнимает голову и обращает на него свои верные оленьи глазки. — Я, конечно. Что за глупый вопрос, хён? — Ты ведь сказал, что сам даже подняться не сможешь. — напоминает ему Минхо. — Так и есть. Будет нелегко, но о тебе я всегда позабочусь. Как бы ни было трудно, какими бы не были обстоятельства. — Джисон чмокнул его в кончик носа и продолжил: — На тебя у меня всегда найдутся и силы, и время, и желание, хён. Минхо прерывает его, накрывая чудесные губы в виде сердечка своими, вкладывая в поцелуй всю свою неуёмную любовь, и младший отвечает ему тем же. Слабые ноги перестают удерживать Джисона в себе, грузно сваливаясь на перину да испачканные простыни в их телесных жидкостях да смазке. Джисон с робкой осторожностью выходит из вылюблённой им же дырочки и зачарованно наблюдает за семенем, потихонечку вытекающим из опухшего входа. Касается покрасневшего ануса подушечкой большого пальца, размазывая своё семя и проникая кончиком на одну фалангу внутрь, заталкивая вязкую сперму обратно и Минхо мычит уже не так ярко, но ещё испытывая удовольствие от подобных действий. Тяжело сглатывая, Джи вытаскивает палец и отводит взгляд, чтобы упавший член не встал снова. Хоть это и маловероятно. Младшему думается, что в его яйцах абсолютно не осталось семенной жидкости. Минхо просто выдоил его, не оставив и капли. Он еле-еле приподнимается и недовольно стонет, когда кости ломит от истомы. — Сони, ты куда? — певуче-лениво тянет Минхо, с неохотой наблюдая, как младший встаёт с постели. — Сейчас вернусь, детка. Нужно вытереть тебя. — Джисон нагинается, чтобы поднять с пола свои трусы и наспех нацепить их, не заморачиваясь с остальными шмотками. — Джисони, в тумбе салфетки, второй ящик. Всё остальное завтра. И Джисон мысленно благодарит Минхо. Сейчас, ему кажется, он навряд ли сумел бы даже дойти до ванной комнаты на негнущихся ногах. Утренний совместный душ звучит гораздо приятнее. Он возращает боксёры на прежнее место и, достав влажные салфетки, подходит к кровати, садясь и заботливо обтирая Минхо как сзади, так и спереди, убирая молочного оттенка эякулят с живота и излишнюю влагу со снежно-белых простыней. Просит старшего жестом приподняться и убирает из-под поясницы подушку. После того, как очищает собственный член, кладёт упаковку салфеток на поверхность комода и вновь расслабленно заваливается на постель, подбираясь к Минхо поближе. Утыкается ему в мягкий бархат шеи, обнимая за талию и забрасывая на него худую ножку. — Я люблю тебя. — шепчет он, закрывая полусонные глаза и оставляя на порозовевшей коже старшего кроткий поцелуй. — До потери сознания люблю. — на выдохе заканчивает признание Минхо, умиротворяюще поглаживая его по взъерошенным волосам, чтобы младший в умиротворении заснул, наслаждаясь приятной лаской. Джисон с восхищением осязает в сладкой полудрёме, что на его шрамах наконец стали прорастать цветы нежных оттенков космеи.