Сердце мое будет здесь.

В ушах звенело. Противно, до изнеможения противно. В иной ситуации Эве захотелось бы дорваться до этих невидимых колоколов, вырвать их злые медные языки. Но сейчас ее желания были пусты, а мир сузился до одного-единственного человека, которого нежно убаюкивал прилив багровой реки. Не осознавая ничего вокруг, девушка медленно вошла в воду. Илистое дно прогибалось под ногами, каждый шаг давался с трудом, словно сам Хапи пытался удержать, не пустить ее к Исману. Но сейчас даже все египетские, греческие и другие известные человечеству боги не смогли бы остановить Эву. Наконец дойдя до тела, она бессильно опустила плечи, продолжая смотреть на своего лучшего друга затуманенным взглядом. Теплая, пахучая вода чуть ощутимо толкалась в бока, словно вливая в голову Эвтиды темные, тягучие мысли. Каково это — лечь сейчас рядом с Исманом, позволить реке затянуть себя вниз, вдохнуть полные легкие этой красной воды? Будет ли это больно? Как быстро погаснет белый огонь солнца? Почувствует ли она прикосновение друга в самый последний момент? Пока отравленные мысли капали одна за другой, Эва рефлекторно потянулась к бедру, туда, где обычно была ее сумка с маской, но пальцы ухватили лишь густую толщу воды. Несмотря на то, что та была теплой, по кончикам пальцев пробежал холодок. Как же Эвтиде не хватало сейчас этой маски: лишь бы вернуть, удержать, сказать хоть пару слов!.. Плевать, что это ее раскроет. Плевать, что пощады от эпистата не будет. Амен может казнить ее всеми способами, которые знает и может придумать. Ей уже все равно — на этой земле ее больше ничего не держит. Пальцы начала бить мелкая дрожь, тут же перешедшая на остальное тело. Еще чуть-чуть, и она бессильно упадет в кровавую воду... Болезненный ступор Эвы прервала чья-то рука, схватившая ее собственную. Девушка не подняла головы, но по едва заметному запаху малины и шафрана, еле пробивающемуся через утренний зной над рекой, она поняла, кто ринулся за ней в Нил. В постепенно проясняющееся сознание ворвался знакомый мужской голос. —Эва! Слушай меня, Эва. Ты слышишь? Она через силу кивнула головой — тело плохо слушалось, было ощущение, будто она простояла на этом месте неподвижно несколько тысячелетий. —Хорошо. Пойдем, Эва. Пойдем. Мертвое тело продолжало приковывать взгляд, словно удерживая подле себя невидимыми цепями. Девушка не могла сделать и шага назад, даже если бы хотела. На смену горькому отчаянию пришла исступленная, бессмысленная надежда: а вдруг Исман еще жив? Может, еще не поздно? Может, он упал в реку всего пару минут назад? Вдруг его еще можно спасти? Она просто обязана попытаться! Ливий слегка потянул ее руку, призывая идти за ним к берегу, но Эва даже не шелохнулась. Он вздохнул. Ему было не впервой видеть такое — уж чего-чего, а смертей за свою жизнь он навидался немало. Немало и слез несчастных родственников, криков матерей, сжатых кулаков отцов, непонимающих взглядов детей. Ливий думал, что уже привык к этому. Но что-то в виде Эвы — ее хрупкая фигурка, сгорбившиеся плечи, дрожащие руки и воспаленные, но абсолютно сухие глаза — заставляло его сердце сжиматься. Он искренне желал ей помочь, и не только потому, что это был его долг как лекаря. —Эва, нам надо идти. Его сейчас тоже вынесут на берег... Пойдем. Эва осталась глуха к его словам, и Ливию ничего не оставалось делать, кроме как подхватить ее на руки и понести прочь от страшного места. Она даже не сопротивлялась — тело била мелкая дрожь, сил не было. Ливий крепче прижал девушку к груди в неосознанном жесте поддержки. Почувствовал лихорадочное биение ее сердца. Она, в свою очередь, сжала его рукав. Дойдя до берега, он осторожно опустился на песок, но Эву из рук не выпустил. Слишком уж отчаянно она цеплялась за него, слишком уж сильно дрожали ее руки. Вдруг девушка подняла голову, и впервые за это ужасное утро они встретились глазами. Ливий даже вздрогнул — столько невысказанной боли, горестного безумия и обреченности было в этом взгляде. Эвтиду нельзя было отпускать, ради ее же собственной жизни, ради ее бедного сердца. В это время два охотника зашли в реку и вынесли оттуда тело Исмана, аккуратно уложив на горячий песок. Как только Эва увидела это, она с нечеловеческой ловкостью вырвалась из рук лекаря и поползла к другу, оставляя на песке глубокие борозды. Лишь бы успеть! Лишь бы он продержался еще немного, совсем-совсем немного... Раскаленные песчинки жгли, царапали ладони и колени, но Эва не обращала на это никакого внимания. Добравшись до Исмана, она вцепилась в его грудь, пытаясь уловить хотя бы намек на сердцебиение. Он должен жить. По-другому просто не может быть, это невозможно. Если бы он был мертв, то и она тоже. Они же поклялись в детстве, они должны быть неразлучны! Но сердце не билось. Ее названный брат лежал, холодный и недвижимый, не согреваемый даже палящим солнцем и раскаленным песком. Он не взял ее за руку, не прошептал имя, что знал только он. И только тогда что-то внутри Эвы по-настоящему сломалось, разлетелось на сверкающие, острые кусочки. Она завыла — страшно, по-звериному, так, что все стоящие рядом отшатнулись. Даже у бесстрастного эпистата лицо искривилось в некоторой гримасе из смеси удивления и жалости. Вой прокатился эхом над рекой. Казалось, он мог достигнуть западного берега и растревожить всех божественных мертвецов Долин Царей и Цариц. После жуткого крика пришла боль. Она заполонила горло, нос, глаза. Жгло невыносимо, и наконец хлынули слезы. Слезы злые, горячие, отчаянные. Сквозь них Эва почувствовала, как кто-то хватает ее за талию и настойчиво оттаскивает от тела Исмана. Она сопротивлялась: кусалась, била по рукам, царапала их, изо всех сил пыталась вырваться. Но руки держали ее крепко и неумолимо удаляли от друга. Ливию было больно. Даже не столько от того, что Эва пыталась искалечить его руки, сколько от того, что ему приходилось видеть ее в таком состоянии. Это была не обычная Эвтида — саркастичная, скрытная и несерьезная. Сейчас перед ним предстала ее обнаженная душа, кровоточащее сердце, разъедаемое солью скорби. И вид этой крови был самым ужасным в его жизни. Лекарю надо было закрыть рану на ее груди, сшить ее края прозрачными нитями — но он не знал, как. Поэтому продолжал тянуть ее прочь от острого лезвия, от соли, которыми она сама раздирала себе душу. О, бедный мой Атлант, думал он. Как же тяжела ноша, на которую тебя обрекли! Оттащив ее в тень ближайшего дома, Ливий развернул Эву и крепко прижал к себе. Она продолжала бить его кулаками по груди, отталкивать, но он был непреклонен. В конце концов ее силы иссякли, и она устало уткнулась лицом в его грудь, продолжая тихо рыдать. Лекарь чувствовал, как по его груди текут горячие слезы, в которых больше не было яда одержимости, а лишь горькая грусть. Сейчас он и не мог просить о большем. А потом... кто знает, что будет потом? Ливий сделает все возможное, чтобы помочь Эве исцелиться, если она примет его помощь. Эвтида отстранилась и подняла голову. Ее глаза покраснели и впали от такого количества слез, но из взгляда исчезла прежняя затуманенность, и теперь в нем была отчетливо видна усталость. —Ливий. Спасибо тебе. Он просто кивнул и выпустил девушку из своих рук. —Не стоит благодарности, Эва. Я же лекарь. Она взглянула в сторону берега, но страшный вид был надежно скрыт за сонными зарослями тростника. Ливий почувствовал ее напряжение. —Милая госпожа, пойдем домой. Нам обоим нужно оправиться. Мы разберемся со всем позже. Я обещаю. —Ты правда обещаешь? Он помедлил секунду, а затем устало, но искренне улыбнулся. —Правда. Пошли? Ливий протянул руку, и Эва без раздумий взяла ее. Тепло грело их ладони и успокаивало две измученные души. Они ушли по пыльной дороге, а где-то позади пронесся сухой, жаркий пустынный ветер, всколыхнув тростник и священные лотосы, унеся с собой, дальше по реке, нежные ароматы малины, шафрана, мяты и ягод. Забрав в застывший Дуат тихий шепот обещания. "Сердце мое будет здесь."