Помоги мне! Сердце мое горит

И вновь, уже которую ночь подряд, Влад просыпается с шумным вздохом от кошмаров. Морщась от сухости в горле и не критичной, но назойливой, как комариный писк, головной боли, он садится на постели и утыкается лбом в подтянутые к груди колени. Мысль о том, чтобы не спать вовсе, с каждым днем кажется ему всё более привлекательной. Сегодня ему снились знакомые уже мягкие руки, теплые, ласковые, пахнущие медом. Снилось то, как руки эти придерживали его маленького под спину, помогая делать первые шаги. «Говорят, не может Княгиня своих детей иметь, вот и нянчится все с чужими!» — всплыл в памяти чей-то язвительный голос. Кажется, они оба его слышали. Иначе откуда Влад помнит болезненную дрожь, вдруг сковавшую цепями эти ласковые руки? «За языком злым свои следи!» — а вот это уже отцов голос, и он же потом бормочет, мягко и виновато: — Не слушай их, Княгинюшка! И в ваш дом однажды придёт обязательно счастье! А потом Влад видит колыбель, ребёнка в ней, со знакомыми уже родинками на щеках, чувствует краткий миг странного умиротворения, будто он окунулся с головой в чужое счастье, как вдруг по ушам бьет резко громкий, полный боли вскрик, его тянет в черноту и холод дождливой ночи, в суету конского топота, дымный смрад, шум чьих-то голосов и лязг оружия. Руки, те самые, теперь мокрые от крови, вскинуты беспомощно в жесте мольбы, а потом они же лежат скрещенные безвольно на груди, бескровно белые, мертвые… На этом моменте Влад просыпается. Сидит несколько минут, чумея, чтобы в какой-то момент сорваться наконец и, наскоро одевшись, пойти бродить вокруг лагеря. Кажется, подобные прогулки тоже уже начинают входить у него в привычку. На улице сейчас утро — раннее совсем ещё, а потому холодное и темное. Его и за утро то принять было бы сложно, если бы где-то там, вдали, за деревьями, словно свет, просочившийся сквозь дверную щель, не тлело бы червонным золотом новорожденное солнце, стыдливо алея чахоточным багрянцем. В туманной ватной тишине гнилые ветки под ногами хрустят, словно чьи-то кости, а листья шуршат змеиным шипением. Не то чтобы Влад — совсем уж негативист, но порой его накрывает, вот как сейчас, и в состоянии таком бесить неимоверно начинает всё вокруг. Бесит отсыревшая сигарета, которая никак не хочет прикуриваться. Бесит холод и душная темнота вокруг. Бесят эти сны. Он о них не просил! Он вообще во всю эту белиберду сверхъестественную не верил никогда и верить не хотел. Эй вы там, в магической своей канцелярии, может у вас какой сайт что-ли есть? Где можно подписку отменить на всю эту хуйню и вернуть старый добрый тариф с бредовыми обрывистыми снами, которые едва ли вспомнишь на утро? Да, ему нравится фэнтези: все эти эльфы, драконы, колдуны, но это не значит вовсе, что он сам мечтал когда-нибудь очутиться в подобной истории. Ну ладно… мечтал конечно, но это было в далёком детстве, когда всё кажется беззаботным и легким. Ему так-то хватило пару раз хорошенько огрести в дворовой драке, чтобы усвоить, что по мановению волшебной палочки раны в реальности не заживают. Ну а остальные иллюзии разрушил недельный поход в горы с друзьями в старшей школе. Когда выяснилось: что без супермаркета рядом еду себе добыть весьма сложно, что спать без кровати и крыши над головой неудобно и холодно, что ноги от долгой ходьбы гудят адски, а желудок от непривычных нагрузок подкидывает дополнительные, совсем не романтического толка проблемы. И всё, больше героям приключенцам он не завидовал. А уж когда в кино сниматься начал, тем более перестал. Тут с несколькими дублями, каскадерами, тренерами и страховкой некоторые вещи сделать сложно, а в реальности вторых дублей нет. И это ведь только вершина айсберга. Сейчас Влад не знает даже, что пугает его сильнее: сам факт того, что вокруг творится какая-то чертовщина, или же то, что он — не просто её случайный свидетель, а судя по всему, полноправный участник. А может им просто движет эгоистичное, но абсолютно здравое желание скрыться от чужих страданий, перестать быть их безучастным и главное бессильным свидетелем. Мог бы он — выпустил бы золотую птицу из клетки. Мог бы — попытался защитить ЕГО. Но он не может ничего, и зачем тогда всё это? Была бы у него машина времени, Влад бы отмотал назад эти несколько недель и даже не то, что в чертов лес не поперся бы ночью гулять в одиночестве, а вообще и в музей бы не пошёл глядеть на эти проклятые портреты. Но, увы, теперь уже ничего с этим не поделаешь. Хотя… кое-что он сделать все-таки может… Пуговица, приспособленная им под кулон, на шею сейчас давит фантомно так, как, наверное, кольцо мучило Фродо. Эмоции, к слову говоря, в связи с задуманным, у него сейчас тоже схожие вполне. С одной стороны от вещицы этой, будь она неладна, хочется избавиться, уничтожить её, как улику, отречься от единственного вещественного свидетельства тому, что всё произошедшее не было сном. Выкинуть и забыть. Но с другой что-то странно собственническое копошится в груди встревоженной змеёй и заставляет уже снятый с шеи злосчастный шнурок крепче стискивать в кулаке. Рука уже поднимается всё же в замахе, когда знакомый голос останавливает его равнодушным: — Не выбрасывай! Их, знаешь ли, довольно сложно делать! Влад морщится досадливо и, подойдя впритык, довольно грубо зажимает чужую ладонь в кулак, стискивая в ней пуговицу. Княжич на это только вскидывает выразительно брови и то-ли улыбается, то-ли скалится, кажа белые острые клыки. — Прекратите уже мне снится! — требует Влад с бессильным раздражением. Ну разве что ногой не топает, как капризный ребёнок. — Все вы! Княжич в ответ хмыкает вполне так по-нормальному, по-человечески, и тянет всё такое же раздражающе безразличное: — Как я уже говорил в первую нашу встречу, сны зависят не от меня! Они смотрят молча друг на друга в течении нескольких бесконечно долгих мгновений, пока омега вдруг не меняет безразличие своё на недоумение и не заявляет растерянно: — В прошлую нашу встречу ты не был таким дерзким. Ты словно перестал меня бояться. Что-то изменилось? Влад, не удержавшись, фыркает со смесью усталости и раздражения, но все-таки берется пояснить: — Эти ваши сны меня так за… вымотали уже, что я действительно не нахожу силы для страха. Сложно боятся того, что вызывает раздражение. Я чертовски устал видеть, как ОН умирает! — добавляет Влад бесцветно, в этот момент словно впервые осознавая отчётливо, наскóлько же в самом деле устал. На этот раз Княжич вздрагивает, как от удара. Глядит на него, недоверчиво хмурясь, а потом вдруг отвечает тихое: — Я… я понимаю, знаю. Влад услышанное анализирует где-то несколько секунд, чтобы, поняв, выругаться горько. Черт! Это звучит действительно дерьмово. — Сочувствую! — хрипит он и добавляет: — Честно, не понимаю, как вы с этим живете! Вам бы к психологу что-ли… Абсурдность собственных слов настигает его вместе с недоумевающим чужим взглядом. Действительно, какой к черту психолог?! Раздражение на себя сменяется иррациональным чувством стыда, словно он нарочно над чужой бедой решил поиздеваться, а не случайную глупость ляпнул, и, стараясь загладить вину, Влад зачем-то предлагает неуверенно: — Мы могли бы поговорить об этом, если вы хотите. Не знаю, как у вас с этим обстоят дела, но людям иногда становится легче, когда им есть, кому выговорится. Княжич на него смотрит неуверенно, будто и в самом деле колеблется, а не открыться ли ему этому чудаку, но видно природная замкнутость берет верх, и он от предложения отказывается, всё ещё как будто с неохотой. — Ты не поймёшь! — поясняет он свой отказ коротко. — Людям нас не поднять! Влад почти успевает возразить, что так-то именно понимание и не требуется особо, ведь куда важнее быть просто выслушанным, выплеснуть то, что лежит камнем на сердце, но прикусывает в последний момент язык. В конце концов, он ведь и в самом деле — в хтонях не эксперт. Кто знает, может психика их вообще не так, как человеческая, устроена. Впрочем, Влад уже и в своей то психике не уверен. Иначе чем, кроме помешательства, можно объяснить то, что он вдруг выдает, не подумав, безумное: «Вы дрожите. Не хотите чаю? Правда для этого нужно добраться до моего вагончика.» Безумнее самого этого предложения только то, что Княжич его внезапно принимает. К трейлеру они идут вместе в неловком молчании. Влад не знает, как забрать свои неосмотрительные слова обратно и при это остаться живым и желательно полностью целым, а о чем там думает Княжич сейчас — это и вовсе тайна за семью печатями. Выглядит он настороженным. Порог вагончика переступает тоже опасливо. Касается осторожно пальцами пластиковых дверей и стен и откровенно вздрагивает, когда Влад щёлкает выключателем, зажигая свет. — Это электричество. Ну когда ток там и силовые поля… — пробует объяснить Коноплев коряво и тут же начинает буксовать, понимая, что у него буквально ноль вариантов того, как можно объяснить что-то про технологии, не имея совсем никакой базы. — Я не совсем уж невежествен в ваших науках! — перебивает его гость со снисходительной улыбкой. — В девятнадцатом веке и начале двадцатого я довольно много наблюдал за людьми, даже общался с некоторыми и читал ваши книги. Наверное, стоит похвалить омегу за то, что даже с высоты своего более чем солидного возраста он все-таки готов снисходить хоть иногда до интереса к людям. Ну или можно сказать, неловко улыбаясь, что за последние сотню лет технологическое развитие сделало гигантский скачок. Но вместо всего этого Влад спрашивает зачем-то, а похожи ли хоть немного технологии на магию. — Совсем не похожи! — усмехается гость, всё так же осторожно присев на стул на маленькой кухне. — Это как сравнивать чувственную любовь и влечение, — пытается он пояснить. — Ну или ксилографию с трудом художника. Результат, возможно, и будет похож, но сам процесс. К тому же есть вещи, которые наука никогда не сможет повторить. Например: воплощение чувств в материю, некромантия, чтение мыслей. У науки есть предел, она подчиняется законам физики, логики, материи, а магия ограничена лишь собственными твоими силами и умениями. Влад чувствует себя как будто пристыженным. Признаться честно, он гостя своего воспринимал заочно почти дикарем, а тот, оказывается, может от жизни и отстал, но в целом — явно не невежда. А судить его за то, что он удивляется, когда видит, как работает электрический чайник или смартфон — это и вовсе глупость. Это вообще похвально, что за сотни лет он интереса к людям и науке не растерял, да и вообще интереса к жизни в целом. Владу самому так-то в его даже не тридцатку ещё хочется порой свалить куда-нибудь в глушь «жить в лесу — молится колесу». Так что… Тем более, что довольно скоро Коноплев осознаёт, что даже со всеми технологиями он не так уж и много всего может показать и рассказать своему гостю, чтобы впечатлить его. Влад рассказывает ему о достижениях науки, а тот играючи на глазах превращает воду в вино, ловит тень в углу и тянет из нее нить, разжигает из пустоты огонь на своей руке и заставляет его плясать. Влад показывает ему фото и видео из дальних стран, самых красивых уголков мира, а тот лишь улыбается и принимается рассказывать, как путешествовал веками по миру, и сколько всего видел. Рассказывает и ворожит словно целые голограммы древних городов, прекрасных мест, диковинных зверей и птиц, людей в причудливых одеждах, сокровищ и произведений искусства. И Влад сдаётся. Отбрасывает в сторону попытки впечатлить и жадно внимает всему, что ему говорят. Расспрашивает, уточняет, комментирует восхищенно. И постепенно неловкость между ними сходит сама собой на нет. Хотя, конечно, Княжич, Константин, всё ещё довольно нелепо и чужеродно выглядит сейчас, сидя в своей дивнючьей одежде в интерьере этой «пластиковой коробки» с кружкой со смешариками в руках. По итогу, единственным, чем Владу удается таки впечатлить гостя в ответ, оказываются кислые мармеладные червячки. Впрочем, учитывая то, насколько крут его соперник, Влад считает, что и это уже что-то. Болтать вот так можно долго. Жаль только, что для этого у них не так уж и много времени. Солнце поднимается выше, и утро наконец вступает в свои законные права. Сам Влад и не заметил бы этого, если бы его не вернул в реальность стук в дверь. Слава богу, что он не забыл ее запереть. — Коноплев, шуруй в гримерку, тебя там заждались уже! — доносится снаружи. И Влад натурально начинает паниковать. Ну знаете, не так уж просто будет объяснить коллегам, откуда здесь, в глуши, мог взяться у него в вагончике незнакомый омега, ещё и такой странный. А ведь кто-нибудь обязательно заметит, как Княжич будет покидать его временное скромное пристанище. Заметит, даже если они попытаются шифроваться, ведь в лагере полно народу. Влад, признаться, уже готов в порыве невроза предложить гостю переодеться в экстренном порядке в его шмотки, пусть даже выглядеть это будет, как в небезызвестном «Иване Васильевиче», так-же странно и не к месту, но проблема решается сама. Влад даже и рта не успевает раскрыть, чтобы озвучить свое предложение, как, повернувшись, обнаруживает, что гостя его уже и след простыл. А вечером, вернувшись после смены домой, Влад находит случайно на полу закатившуюся под стол ту самую пуговицу, и ловит себя на мысли о том, что совсем не против будет, если мелочь эта станет для них поводом вновь встретиться.