Из дома в отель

Проводить Антона Арсений все-таки успевает — приезжает на такси и сталкивается с ним у подъезда. Накинувший на голову капюшон поверх кепки, курящий Антон говорит по телефону. Иногда кажется, что он все свободное время посвящает каким-то созвонам, словно у него сообщения в мессенджерах платные. То креативный отдел его гениальную задумку не понимает, то водитель опаздывает, то Руслана хочется позвать выпить — и он звонит. Видимо, идиотская привычка из брака — переписываться с потенциально нежелательными для Софьи людьми и созваниваться с теми, кого она точно знает, чтобы тем самым подтвердить свою занятость и верность. Только вот Софья из его жизни уходит, а привычка остается. И Антон поэтому постоянно куда-то звонит, подсознательно ощущая ненужное стремление доказать свою серьезность такими разговорами. А еще курить неудобно бывает, если надо быстро что-то ответить. Арсений из такси выскальзывает, не благодаря водителя и не желая ему хорошего дня, как положено хорошему потребителю, к Антону подходит, запахивающий шубу, оправляющий лезущие из-под шапки волосы и греющий ладони друг о друга. Наверное, с минуту он просто стоит рядом с говорящим по телефону с каким-то Димой, который должен зайти в его кабинет и взять какую-то синюю папку, Антоном и ждет. Ждет, пока он договорит с другом-коллегой, избегая прощания. Нормальные отношения. Очень современные и здоровые. — Дай мне сигарету, — просит Арсений, залезая в карман его дутой черной куртки и забирая оттуда пачку и зажигалку, чтобы закурить. Цыкнув, чтобы не перебивал в разговоре, Антон бросает на него спокойный взгляд и смазанно заканчивает звонок, попросив Диму сфотографировать ему бумаги из папки и скинуть. Еще какой-нибудь аферы Арсению для полной картины отношений на разрыв аорты не хватает. Хотя вряд ли Антон может быть аферистом: лицо у него понятное и читаемое. Только полнейшая дура, по мнению Арсения, не разбирает его эмоций и мыслей исключительно из-за выражения лица и мимики. — Ну что? — Что? — затянувшись, переспрашивает Арсений одними губами и сует свободную ладонь в глубокий карман шубы, чтобы не мерзнуть. Вокруг снега тьма тьмущая, словно уже декабрь. В лицо летят неприятные колкие снежинки, у которых, наверное, на концах острия ножей, так они колют кожу. Палисадники у подъездов немного припорошены снегом, но сами дорожки между домами, небольшая детская площадка и лестницы чисты, как слезы. Хорошие дворники каждый день метут их за три копейки, чтобы такие, как Арсений, в роскошных шубах и ботинках, не мёрзли и не пачкали свои графские ножки, выходя до такси или автомобиля. — Надо ехать. Не хочу всю ночь сидеть за рулем. — Зря ты отказался ехать с водителем. — Маме не понравится, если я к ней еще и водителя отцовского притащу. Она, конечно, не жжет все фотографии отца, но, сам понимаешь, приятного мало. Да и я хочу побыть один. Люди часто хотят остаться наедине с собой, чтобы подумать. — Не забывай изредка где-нибудь выходить и разминаться, окей? Иначе ты до Воронежа не доберешься. — Не бойся, с дороги меня соскребать не будут, — отшучивается Антон, выбрасывая сигарету в урну. — Я напишу тебе, когда доберусь. — И что, ты уже решил, сколько тебя не будет? — наконец задает решающий вопрос Арсений, поджимая губы чуть обиженно. Антон жмет плечами — и Арсений понимает, что он просто боится захотеть задержаться и сорвать Арсению планы, расстроив. Иногда Антон совершенно невыносим. Например, сейчас, когда Арсений свою жизнь намерен разделить на «думаю про отпуск» и «решаю, нужно это или нет», потому что нельзя так взять и сорваться с места. Ветку свою пилить тоже не советуется, но Арсений пилит, долгим взглядом одаривая Антона и осознавая то, что он ничего на эту тему больше ему не скажет. Пускай молчит. — Мне сказали, что я могу взять отпуск без проблем через недели три. — Мгм, — отзывается Антон, сунув ладони-кулаки в карманы куртки и нахохлившись, как воробей, не успевший подобрать хлебную крошку. — А с проблемами? — В каком смысле? — Что будет, если ты потребуешь отпуск сейчас? — Я буду платить издержки. — Арсений понимает, что для Антона это вообще не аргумент. — Думаю, они смогут подать на меня в суд из-за... Из-за того, что я договор нарушу, сроки им сорву, звезд всяких подведу. Все-таки я не от большой радости снимаюсь. Что-то мне, безусловно, очень нравится, и я рад работать лицом, а не руками или мозгом, но... У каждой работы свои минусы, Шастун. — Ты вообще можешь не работать. — Хмыкнув, Антон делает шаг в сторону и начинает раскачиваться на месте, перекатываясь с носка на пятку, с пятки на носок, с носка на пятку... — А что я буду делать? С, сука, салонами красоты прыгать и по вечерам ждать тебя с ужинами? — дерганно язвит Арсений, отворачиваясь. — Это не плохо. — Так уж не плохо, что ты налево пошел. — Это не так работает. — Нет, это так работает, — упирается, как бык, Арсений и шапку на уши натягивает, решивший выглядеть странно, но не ждать с утра отит. — Хватит себя уже оправдывать. — Все, я не хочу ругаться сейчас с тобой, — Антон отмахивается. — Я поехал. Напишу, как доеду. — Уж изволь не забыть, — огрызается Арсений, швыряя сигарету на асфальт и придавливая ее всей подошвой ботинка, как надоедливую мысль в своей голове. Антон качает головой, расстроенный таким прощанием, и делает шаг к парковке перед подъездом: он более не намерен портить себе настроение ссорой, лучше смолчать и уехать. Благо, Арсений, вздохнув с поднявшимися плечами, рвется к нему, за локоть берет и, обойдя, в его грудь лбом утыкается. Лицо в куртке прячет, мнет дорогую ткань на предплечье, не отпуская, и Антон целует его в макушку, там, где чуть-чуть мокрая из-за снежинок шапка. — Прости, пожалуйста, я был не прав, — шепчет на выдохе Арсений, запрокинув голову, и Антон согласно кивает. Принимающий это тихое искреннее извинение, Антон оправляет выбившуюся из-под его шапки прядь, за подбородок лицо тянет к себе и в губы ему выдыхает короткое и хриплое «иди ко мне». Приподнявшись на носки, Арсений обхватывает его спину до лопаток руками и целует первый, зажмурившись и боднув перед этим козырек его брендовой кепки. Антон холод кожи его щеки чувствует, касаясь нежно, и потому мягко поднимает на шубе меховой ворот, закрывая от промозглого неприятного ветра. Целоваться они перестают, но губами жмутся друг к другу, закрыв глаза, и Антон ласково гладит его скулы большими пальцами. Кепка мешается, неприятно давит Арсению на лоб, но он не возмущается — и только голову набок склоняет, чтобы не отстраняться. Скорее беспокойно, чем от смеха хихикнув, Арсений клюет его в уголок губ и голову снова отпускает с удовольствием быть покорным сейчас. Этого хочется, потому что Антон не давит и нежничает, потому что ему проводить несколько дней в одиночестве вечеров, проработав весь день. Благо, Эд приглашает его на ночевку — точнее, выпить пива, посмотреть серию какого-нибудь юмористического сериала, посмеяться с глупостей и завалиться спать. Даже Егора ради этого просит не приезжать, все объясняя чуткому и понимающему партнеру, который соглашается с важностью поддерживать друга и не обижается. Что уж говорить, у них все по-людски, а не абы как.

***

Как любящий выпить человек Арсений утром просыпается с ощущением, будто он косплеит Анну Каренину. Это единственное уместное сравнение. К тому же, он мало что помнит про вчера — он приехал к Эду, они выпили половину бутылки вина на двоих и... Кажется, поехали в клуб. Или в бар. В общем, куда-то поехали, решившие, что дух тусеров в них еще жив. А дальше Арсений не помнит ничего, кроме того, что выпил на спор пять алкогольных коктейлей с маракуйей, когда какой-то сосед по барной стойке предложил за это пять тысяч. И Арсений выпил, судя по тому, как сейчас хочется блевать и рвать волосы на ноющей голове. А все остальное — тайна, покрытая мраком и алкогольным опьянением. Благо, просыпается он дома у Эда, а не где-нибудь в парке или вип-зоне бара после того, как кощунственно разнес бутылки на витрине и отказался за них платить. Такое у него было, Эд тогда много ржал и как друг остался с ним ночевать, зажлобив хотя бы десять процентов от требуемой начальством клуба суммы. Ситуация не кажется хреновой: Арсений дома у Эда, тот спит на второй половине кровати, не снявший даже толстовки. Ах да, Арсений тоже не выглядит эталоном человека, приехавшего с пьянки, — лежит в помятой черной рубашке, пуговица на рукаве которой расстегнулась, без ремня на джинсах (где он вообще может остаться?) и в одном кроссовке. Наверное, не стоило так упиваться. — Эд, — зовет Арсений, тормоша его за плечо, несмотря на мычание в ответ. — Эд, вставай, мы, наверное, нахуй все проспали. — У меня полувыходной. — А у меня нет! — От громкости собственного голоса у Арсения закладывает уши, и он с пару минут молча пялится в потолок. — И мне надо с начальством поговорить. — Я помню, ты рассказывал, шо тебе надо их всех разъебать пойти... — Он переворачивается на другой бок, оказываясь лицом к Арсению. — Но вряд ли ты сможешь сделать это в таком виде. — И ты. — Но у меня полувыходной и нет мужика, который хочет спиздить меня из страны из-за своего проеба, точнее из-за хуя, который в штанах не удержал. — Я че, так много рассказал? — Мгм, — мычит Эд, доставая из штанов мобильник, и со сложным лицом там что-то тыкает, будто читает новость про единорога, победившего на выборах от партии эльфов. — Шо он уебан, раз уехал, тоже. Хотя нормальный мужик и должен ездить к матери, хули ты до мальчика доебался? — Ты уже его защищаешь, эй? — Арсений недовольно пихает его локтем в бок. — То он блядун и хуесос, то он мальчик, который все правильно делает. — Да я же не уебан, шоб у меня мир делился на черное и белое, шо ты? Поехал к матери, значит, надо ему было так. — Мог и меня взять. — Как кого? — Как хуя в пальто, — бормочет Арсений, перекатываясь к краю и, корчась, держась за голову, встает с кровати. — Я же его отцов видел, мы даже хавали вместе с ними, а отчим вообще меня курить позвал и мозги полоскал. — Это отцы, а там мать, шо ты хочешь от него? — Эду похуй, если честно, на то, с кем Арсения не знакомит Антон, потому что это делать рано, да еще и после такой истории, которая из газет еще не ушла и цветет там до сих пор, как пионы. — Зато мы набухались. У меня в холодосе там пельмени есть, давай пожрем? — А выпить еще у тебя есть? Надо в адекватное состояние прийти. — Никаких выпить, а то ты наблюешь начальству на ковер и на лысину, — ржет Эд, пока Арсений, сидя на корточках, роется в своем рюкзаке в поисках телефона. — Вон в душик сходи, ледяной водичкой умойся и будешь как огурчик.

***

Очень хорошо складывается все: и Антон с утра рано кидает ему «кружок» в телеграме с собакой, и в студию бежать необязательно, и пельмени варятся, пока Арсений раком (тем, что с клешнями) плескается под душем. Он до сих пор смутно помнит вчерашнюю ночь, но Эд немного добавляет пазлов в картину, найдя несколько видео в галерее, — там они дурачатся с высокими бокалами, танцуют в толпе или в туалете пихаются у раковин, бормоча уже совсем пьяно и смеясь со всякого бреда по типу «Буратино утопился» или «Колобок повесился», что выдает напившийся Эд в порыве посыпать Арсения на камеру. Что бы он ни думал про решения Арсения, Эд всегда остается другом, и это то самое невероятное, что должно основывать дружбу. Мелкие расхождения (а для них это именно мелкие) не могут разрушить достойные отношения, и Арсений надеется, что Эд в дальнейшем не откажется от него. К тому же, после всех историй, которые Арсений, судя по Эдовой осведомленности, выдает вчера в пьяном бреду, Эд все еще не выпер его за порог и варит им двоим на кухне пельмени сейчас. Единственное, в чем Эд оказывается полным кретином, — он влетает к нему в ванную комнату (и спасибо, что Арсений шторкой закрывается, а то светил бы счастливо задницей и членом при лучшем друге) под мелодию звонка на его мобильнике. — Арс, тебе какой-то «Андрей Андреич» звонит. Это шо за хуй? Это ебырь твой какой-нибудь? Ты шо, ахуел? Уже изменяешь своему хлопцу чи шо? — Да че ты! — пищит, начиная мерзнуть, Арсений и выключает воду, чтобы по шею высунуться из-за шторки и захлопать на него голубыми глазищами, как рыба. — Это отец Антона, какой ебырь! — А кто тебя знает! — Дай мне сюда, пока не скинулось! Эд сует ему мобильник в розовом чехле, несмотря на мокрые и в пене руки Арсения, и тот, оставаясь по шею за шторкой, принимает звонок с третьей попытки — телефон не распознает мокрые пальцы. И самое невероятное — Эд, пялясь на него своими еще пьяными глазами, ждет возле ванны и даже дверь не закрывает! А из квартиры-то холодом веет! И пусть он даже хуй его увидит случайно, хоть бы дверь закрыл! — Да, алло? — шмыгая носом, спрашивает Арсений, когда звонок умудряется принять. — Здравствуйте. — Здравствуй, Арсений. Не отвлекаю? Как сказать. Голый и мокрый, Арсений закрывается шторкой с дельфинами от Эда, стоящего в маленькой и узкой ванной комнате и впускающего холодный воздух в теплую комнату с запотевшим зеркалом и влажными стенами. В целом, удобно, если брать в расчет, что отказать в разговоре отцу Антона равно ухудшению отношений. Так сказать, та самая фраза из игр «Это действие будет иметь последствия», а Арсений не хочет этих последствий. И лучше Эду по приколу хуй показать, чем сейчас слиться с беседы, вылезти из ванны и перезвонить. — Нет, — спустя десяток секунд молчания брякает Арсений, прижимая холодеющую шторку к груди, и Эду глаза-в-глаза смотрит, без слов вынуждающий выйти. — А что? — Вечером занят? — Э... — Он, честно, не уверен, но отвечает отрицательно: родителям Антона боязно отказывать. — Нет. Что-то случилось? — Поговорить нужно. Куда за тобой отправить водителя? — Да у меня есть его номер, я свяжусь сам попозже. — Хорошо. — И вызов заканчивается вместе с терпением Эда, который чуть из штанов не выпрыгивает, желая узнать, зачем Арсению утром звонят родители Антона. — Ну шо там? — наседает с заинтересованной улыбкой Эд, получая обратно Арсеньев телефон и пялясь на его размытый силуэт за шторкой. — Шо ты молчишь? Шо, ебать тебя будут? — Обязательно. В пять хуев, — язвит Арсений, который на пьяную голову вообще не соображает, и вновь включенную воду льет себе в лицо, чтобы взбодриться. — Розовыми членами и тентаклями, чтоб ты радовался за мою жопу. — Да харе! Расскажи, шо ему надо было. — Не сказал. Просто уточнил, свободен ли я, и хотел адрес узнать, — бормочет из-за шторки Арсений, отфыркиваясь от воды. — Благо, у меня хоть контакты водилы их есть, а то неловко было бы менять чужие планы из-за того, что я у тебя дома наблеваться не могу. Кстати, че там с пельменями, повар? — «Моя главная профессия — повар!», — гогочет довольно Эд, голос которого резко обрывается, сменяясь вскриком удивления: — Точно! Пельмени! Ты, блять, отвлек меня, жрать будешь с плиты! — И, судя по хлопку двери и топоту, улетает на кухню. Теперь Арсений может подумать не только про то, что голый и мокрый стоял в метре от друга, несмотря на шторку. Например, ему сейчас очень интересно, зачем он нужен родителям Антона в отъезд самого Антона? Чтобы линчевать и сказать, что сбежал? Чтобы, как во всех тупейших фильмах, дать денег, чтобы он ушел из его жизни? Зачем им, взрослым занятым мужчинам, ехать куда-то ради него? Любой вопрос, если уж на то пошло, можно обкашлять по телефону, но, видимо, не барское это дело. И Арсению придется тащиться туда, куда они скажут и куда его повезет услужливый молчаливый водитель после рабочего (пусть и на четверть или половину) дня вместо того, чтобы завалиться спать пораньше, наевшись суши из очередной доставки. Красиво жить не запретишь — и Арсений живет, потому что, во-первых, Антона как главного аллергика на рис нет не то что дома, но и в городе, а во-вторых, деньги есть, денег много, расслабиться — всегда отличная идея. К тому же, после пьянки во всю ночь и попытки в работу на следующий день Арсений не намерен готовить себе что-то. Антону он по какой-то неведомой причине не хочет говорить про этот звонок. Пусть там общается с матерью, отдыхает, играет с собакой, в общем, кайфует от спокойной жизни, и это даже не обиженное «отвали», а осознанное «я сам», как у малыша-пятилетки с кубиками, которые он стремится сам поставить друг на друга в башенку. Арсений же не бытовой инвалид, чтобы бежать к Антону за помощью. Съездит, поговорит, потом уже решит, стоит ли Антону вообще знать об этом.

***

Хотя, судя по наличию в квартире Егора, когда Арсений выходит из душа, он-таки и есть бытовой инвалид. Как можно не услышать дверного хлопка, разговоров? Его с таким слухом и такой внимательностью легко ночью ограбить — он спит спокойно, а потенциальные уголовники чистят его кухню с новенькой техникой и шкаф с заначкой в коридоре. Благо, что это всего лишь Егор, решивший подхватить с ними одно такси до студии на троих (а еще немного за него не платить, потому что богатые друзья в компании небогатых, по привычке, платят за всех). — О! — приветствует необычно Арсений, кивая больной головой, и плюхается на свободный стул. — Че там с пельменями, Эд? — Живы. — Хоть позавтракаем. — А вы вчера и не закусывали? — с мягкой улыбкой интересуется Егор, подняв глаза от мобильника и начав аккуратно оправлять свою уложенную набок челку. — Бессмысленный вопрос, наверное. После закусок обычно на барную стойку не лезут. — Куда? — У Арсения глаза становятся по пять рублей, и он на секунду искренне верит, что родители Антона, увидев это, решат, что их сыночку-корзиночку так позорить нельзя (а этот сыночка-корзиночка уже на десять лет вперед сам опозорился, но не суть, в послевечериночном бреду мало логики). — На какую стойку? — Ты че, Арс? Ты не помнишь? Вон уже все обсудили, как ты отлично покоряешь барную стойку: вы же не в элитном баре-то пили. — Ебать! — Арсений лезет за своим телефоном, брошенным Эдом на столешницу, и тут же видит прилетевшее от Егора сообщение, пересланное из очередного желтого паблика. — Ебать. А это кто? Эд, иди сюда. Шаркая тапками, Эд подходит к нему, складывается, как телефон-раскладушка, заглядывает в мобильник и жмет плечами. Вот как будто они не вместе бухали! Но так может показаться в том числе и по тому, как по-разному они отдыхают на этом видео — Арсений танцует на барной стойке, размахивая этим самым не найденным утром на себе ремнем, держась за руку какого-то парня, а Эд потягивает через розовую трубочку коктейль из высокого изогнутого бокала. Хуев аристократ. И остановить его в ебанце не захотел, а еще друг! — Эд, бля, че за мужик? И почему я без ремня? — Так ты продал его, — вдруг вспоминает Эд, хмурясь, и возвращается к раковине, возле которой стоят три (значит про едущего сюда Егора он знал!) тарелки с пельменями. — Вот этому чуваку, наверное, хотя я в душе не ебу. — Ебешь, — ухмыляется осторожно Егор, и Эд хохочет, чуть не опрокидывая на чисто вымытого Арсения пельмени. — Блять! Да прекратите! Че за мужик, Эд? Сука, узнаю, кто снял, все уши оборву! Вот это пиздец, вот это приехали. Хорошо, что хоть до трусов не разделся. — А ты хотел, — добивает Эд, садясь, и ножки стула под ним неприятно царапают пол, когда он двигается. — Бабки ты зарабатывал на коктейли. Этот чувак отказался, ты ему и трусы бы впарил, я уверен. — Блять, какой позор. — Ну вы стоите друг друга, — жмет плечами Егор, намекая на Антона, и Арсению хочется утопиться в жиже пельменей и сметаны, которой Эд набухал в тарелки столько, словно им больше никогда не найдется случая поесть в ближайшие пару лет. — Он, кстати, лайкнул это видео. — Еще и лайкнул?! Господи, вот бы мы были в рассказе, и автор решил меня, как Муму, утопить! — Да смешно же. — Егор непонимающе приподнимает бровь, наблюдая такую резко негативную реакцию на обычное видео из бара от отдыхающего молодого человека и не понимая, что плохого в происходящем, не дошедшем до продажи трусов. — Арс, я уверен, что Антон твой сам поржал. — Не ссы в трусы, а то не продашь, — чавкая, посмеивается Эд и протестующе мычит, стоит Арсению пихнуть его голень под столом и, несмотря на обиженное и оскорбленное лицо, начать жевать. — Шутка!

***

Начальство очень не оценило (точнее, совсем не оценило) вопросы про долгий отпуск, возможность скорого отъезда из России и желание Арсения как-то мирно и тихо это решить. Не то чтобы его выгнали поганой метлой, а потом побежали по всему зданию рассказывать, какой он неблагодарный и что даже прощальных цветов не принес в студию, где из него «сделали человека». В общем, хорошего ничего не вышло — и Арсений до семи часов ощущал себя рабом на галерах, потому что снимался то в рекламе, то в презентации нового видео, то в челлендже, который добровольно-принудительно был адресован всем работникам студии. Потом, конечно, его привели в достойное состояние, чтобы снять один выпуск. Арсений столько душноты в своей жизни не слышал и не видел. Приехавший на съемки с личным охранником, сидящим в дальнейшем за козырьком черной кепки в углу съемочной комнаты, какой-то певец-актер-танцор Петров постоянно что-то уточнял, рассказывал, дополнял. И хорошо же, когда этого в меру: сразу видно, что образованный. Но у всего есть границы, и Арсению, если честно, даром не нужна лекция про особенности социальной дифференциации в виде социальной стратификации, приведшие к нынешнему расслоению общества. Арсений даже не понимает, в какой момент процесс сворачивает не туда, и этот душный Петров умудряется всунуть свои знания, чтобы еще через десять минут решить пошутить про квантовую физику и потом объяснять суть, до которой Арсений не доходит даже на двадцать процентов. И не получается сидеть с кислым лицом, потому что по три камеры в лицо направлено, потому что Петров реакции ждет и считывает его похуизм на лице, недовольно морщась и не менее снобистски уточняя, понимает ли Арсений его речь. Арсений кивает, хотя не понимает ничего, кроме того, что физику (обычную, конечно) он должен был изучать в школе, но вместо этого на задней парте играл в морской бой с хорошим другом Святославом, который, кстати, сейчас где-то в Индии ошивается. Морской бой, видимо, идет на пользу исключительно этому Святославу, потому что Арсений сидит и нагло лжет о своем понимании слов, не связанных вовсе в одно предложение для него. К тому же, в какой-то момент он начинает думать про Антона, а это покруче квантовой физики будет.

***

Когда Арсений приезжает к красивой высокой относительной новостройке, на часах уже половина девятого, и ему, естественно, неловко теперь вваливаться к родителям Антона. С другой стороны, чего неловкого в том, что его начальство полоскало ему мозги после съемок, припоминая дневной разговор про отпуск? И Арсений, посидев в теплой машине водителя еще пару минут, выдыхает и выходит. Про эту встречу Антону он так и не сообщает, да и вряд ли нужно это делать: его зовут, судя по всему, домой. Значит долго мариновать, как огурцы, его не будут — все-таки замужние люди предпочтут провести ночное время вдвоем, нежели с новоиспеченным любовником сыны-корзины. Хотя Антона все же стоит называть сыной-панамой — в панаму хуев ему накидали достаточно, на всю жизнь запасов теперь. На седьмом этаже Арсению отпирает Велесский, одетый в темно-синий костюм-тройку, кивая приветливо, и по коридору уходит в сторону кухни, где мягко горит свет. Арсений, как и полагается, случайно задевает ложку для обуви, громко шумит ей и пытается как можно тише разуться. Подошва ботинок слишком отчетливо стучит о пол, когда он ставит их на коврик у стены, и Арсений расправляется, чтобы прислушаться. Ни привета, ни объяснений — они что, мозги ему хотят дожрать вместо Антона? Так не делается, думает Арсений, перекладывая мобильник в карман джинсов, и замирает с только что аккуратно снятой с плеч шубой в руках. Может, проверяют, полезет ли в шкаф? А вдруг там какой-нибудь сейф, и плакала жизнь Арсения горькими крокодиловыми слезами? — Помочь? Арсений вздрагивает плечами, оборачивается на голос и неуверенно, даже с опасением глядит на Андрея, вышедшего из гостиной, судя по мебели, видной Арсению через ту часть дверного проема, которую тот не загораживает своими плечищами. Молча, подойдя, он забирает у него шубу, вешает ее в светлый высокий шкаф с зеркалом на дверце, и Арсений стягивает с головы шапку, теперь еще больше похожий на побитого воробья от того, как весело топорщатся волосы во все стороны, наэлектризованные. Куда девается шапка, он не успевает понять, потому что его за плечи увлекают в сторону дальней комнаты. Кухня. Что они, съесть его за Антоновы измены хотят? И до Арсения-то он налево бегал с удовольствием, а Арсений набрался смелости прекратить эти метания, наломал дров и залез в них, чтобы, как бобер, выглядывать из опилок. И рядом, конечно, же бревно-Буратино-Антон, если он еще не передумал быть Арлекином. — Извините, что я так долго, меня просто задержали на работе. Что-то случилось? — Арсений садится на указанный стул, неловко кладет ладони на колени и наблюдает за тем, как Андрей у столешницы открывает бутылку дорогого вина. — Поговорить про Антона не хочешь? — Хочу. — Не стану же я при собственном сыне спрашивать тебя про то, как ты устроил ему феерический развод. — И три пузатых бокала на тонких ножках ставит на стол. — И желательно нам сейчас уже сообщить, намерен ли ты уезжать с ним. Наблюдая за тем, как волнами вино накатывает на стенки бокала, заполняя его, Арсений бессознательно качает головой — это не ответ, это просто непонимающее качание головушкой-капусточкой, в которой ни одной здравой мысли нет сейчас. Как только оказывается возможным (то есть, когда все садятся за стол), Арсений выпивает, прослушав тост, и ему наливают еще. Нормально, учитывая, что утром он мечтал никогда больше не видеть в глаза алкоголь, и планируя здесь выслушивать часовую лекцию про соответствие умному-богатому-крутому сыну, в которой бы ему намекнули про танцы на барной стойке. Благо, они сразу обозначают тему, и Арсений чуть-чуть выдыхает. Рассматривает он их бегло, почти не задумываясь, но видит аккуратненькие серебряные парные запонки и улыбается ласково уголками губ. Это красивая любовь, что бы он ни знал про ее зарождение и стабилизацию. У них с Антоном тоже так должно получиться. Они очень хорошо смотрятся вместе, жаль, Арсений не может со стороны увидеть себя и Антона. Наверное, если их тоже одеть в выглаженные дорогие костюмы, они будут выглядеть не хуже. По крайней мере, Антон как копия своего отца. Он впервые видит настолько похожих отца и сына, и это удивляет побольше домашних огурцов у бабульки посреди зимы. В характерах Арсений уже сейчас видит различия, в метафорическую стопку их в голове складывает, наблюдая, но внешне они невероятно похожи. Нет, он уже не спутает, но мог бы, если убрать возраст Андрею и пышные мягкие кудри Антона. Снова он вынужден выпадать из теплых размышлений в суровую реальность. Это нелюбо, неприятно, но Арсению приходится наступать себе на горло, чтобы не выглядеть идиотом в глазах положительных людей, одобрение которых он жаждет получить в ближайшие часы. А он уже догадывается, что на одной бутылке не остановится и задержится, впервые открывая свою душу любовника кому-то настолько широко и откровенно. — Я еще не решил, уезжать или нет, — сам себе лжет Арсений, будто бы он еще не решил внутренне, будто бы может остаться в Москве сейчас, отпустив Антона, и по взгляду Велесского осознает, что тот уже знает его неозвученное решение. — А что вы хотите узнать? — Почему она от простого приветствия все поняла? Ты уже предпринимал что-то? Вопрос вопросом, но все в комнате понимают, что ответ на него витает в воздухе, размахивая черными опаленными крылышками. Арсений чувствует это понимание во взгляде Андрея, глаза которого до невероятного схожи с Антоновыми, в мягкости и изящности жестов Велесского, оправляющего часы на запястье. Но этого недостаточно: они требуют его говорить. И Арсений впервые не хочет выкаблучиваться и выбрасывать коленца, когда от него так настойчиво хотят слышать правду словами, а не намеками и домыслами. Арсению обязательно сейчас под вино это проговорить.

***

Сокрытые капюшонами, Эд и Егор выходят из метро, затем переходят дорогу, дождавшись зеленого цвета светофора, сворачивают во дворы, и только тогда Эд закуривает, вынужденный прежде вертеться, чтобы поджечь сигарету и не дать ветру затушить этот мелкий слабенький огонек. Молча они стоят у подъезда, потому что Эд не курит у Егора дома. Им хорошо вместе. Их знакомство — одно из лучших событий в их жизни. Как бы все ни тянулось приятной и сладкой нугой, оба довольны — они проводят достаточно времени вместе, часто ночуют друг у друга, ходят вместе обедать, не прячась от коллег, выкладывают фотографии с совместных прогулок и вечеров в социальные сети, и какие-то подписчики Егора даже пишут про них фанфик. Честно, Эд такое видит в первый раз — стоит удивиться неприятно, но ему смешно до ужаса с того, что он в фанатском тексте шутит про Егора, который крошит батон в их постели (игра слов, Булаткин-Булка и все такое, естественно, никому не придет в голову действительно есть батон в постели). У них даже появляется какой-то фанатский аккаунт, и периодически Егор начинает утро с «Эд, гля, тут эдит сделали нам, ну посмотри, хватит сопеть!». Весело живут. Все чаще они остаются наедине, вечера редко, но метко (например, как вчера, когда Эд и Арсений в зюзю напились) разделяют их, потому что в большинстве случаев Эд любит тискать Егора, а не дрыхнуть сразу после работы, только заехав домой и не найдя сил даже на чай. И сегодня они едут к Егору, решив, что у Эда слишком неприбранно после возвращения двух пьяных людей. Через полчаса должна подъехать «Маргарита». Не Булгаковская, не какая-то там подружка, а обычная пицца — самое оно под тупейшую комедию и вечер, переходящий в ночь сексом. — Слушай, — начинает Эд, выкинув сигарету в урну, и сует ладони в карманы дутой черной куртки, шуршащей тканью, — ты думаешь, Арс уедет? — Уедет. Егор выглядит как человек, сообщающий, что дважды два четыре. — Почему? — Ты думаешь, он еще не решил? — Да. — Ты хуево его знаешь. Или же плохо понимаешь людей. Я сразу понял, что он уедет, когда узнал о предложении Антона. Это предсказуемо. Если он увел его из брака, значит, полетит за ним хоть в Австралию. — Шастун твой шо, баран на веревочке, чтобы его уводить? — Не мой и не на веревочке, ты же понимаешь, что я имею в виду. — Егор улыбается, за капюшон Эда тянет поближе и целует его осторожно в кончик носа, прикрывая глаза и ощущая, как его наполняет нежность и влюбленность до самых краев и как она стремится разлиться по улицам Москвы, затапливая подвалы и метро. — Арсений добился того, чего хотел, он, конечно же, поедет с Антоном. Это он давно знает, но боится признаться. Общество жестоко, как бы ни было теперь толерантно. Тем более, его не осудят за то, что он был его любовником и разрушил ячейку общества, потому что в этой ситуации его просто не существовало для общества, понимаешь? Это фактически плохой поступок, и мы с тобой как знающие про его участие должны его осуждать. К тому же, нет черного, нет белого, в мире есть полутона. Ты же понимаешь, что я прав теперь. И если нам придется распределять вину между ними, то Арсений будет менее виноватым. А теперь уж его вины нет совсем: он встречается с разведенным мужчиной и может ехать с ним туда, куда душа захочет. Антон всегда будет носить статус разведенного человека, это уже ничем не стереть, а Арсений уже не любовник, да и знают об этом единицы, которым вредно об этом распространяться. Понимаешь мою мысль? Антон уезжает, чтобы перестроиться, заново начать, в социальных сетях бурю поумерить, компанию не подставлять до убытков, превышающих доходы, а Арсений имеет на это право — он без статуса фактически туда поедет, будет отдыхать, и никто ему ничего не сможет предъявить теперь. Он сухим из воды выйдет, посмотришь. И даже если скоро вскроется, что именно он расстроил брак Антона и Софы, то Арсений никогда не окажется более виноватым в разводе, чем Антон. Общество немного умнее, чем было прежде. Еще лет десять назад, наверное, Арсения бы осуждали больше, чем Антона, но ему повезло — он живет не десять лет назад, про его руку в разводе знает десяток человек, а про статус любовника — чуть больше, но это не суть. Арсений уже чист, потому что на любовников перестали вешать ярлыки мразей, а он еще и скрыт от общественности так невероятно способно, а на изменщиков с удовольствием ставят клеймо. Так что, Арсений уедет с ним, у них устроятся отношения, и когда-то они вернутся, если не расстанутся. Они нашли друг друга, и это нормально, что оба с ебанцой. Антон не плохой парень, он никогда не был отбитым, никогда в переходах не грабил бабушек, обычный пацан. Просто рано он женился, стремясь закрепить себя в обществе как хорошего работника и семьянина. Это ему самому было не нужно, общество требовало. И это его поступки, конечно, не оправдывает, но объясняет. К сожалению, у него не хватило смелости сразу после появления желания изменить сказать об этом Софье и развестись. Ему было удобно. А потом появился Арсений, и это «удобно» перестало быть лучшим вариантом. Арсений просто ускорил процесс. При знании всех обстоятельств его сложно осуждать. Он теперь в шоколаде будет плавать и ванны из шампанского принимать, можно сказать, добился хорошей жизни. И не сказать ведь, что кому-то сильно навредил, верно? Антон бы мучился дальше, изменял и метался бы, Софа бы жила с изменщиком, сама того не осознавая. Да, больно сейчас, но через год они все будут считать, что им подвернулся удачный шанс порвать оковы и войти в новую дверь, где есть действительно хорошая жизнь. У Арсения, в отличие от Антона, хватило смелости на такое изменение, значит, хватит и на отпуск с Антоном: он безбашенный. И он с ним уедет, Эд, не очаровывайся. Но я уверен, что они вернутся в ближайшие годы.

***

Отвлекаясь от шуршащих на сковороде грибов с цветной капустой, Арсений прислушивается к шуму в коридоре. Он, смотревший фоном сериал своей юности, не сразу замечает, что в квартире не один. По крайней мере, когда титры серии оканчиваются и случается тишина, Арсений ловит себя на мысли, что в коридоре кто-то есть. Логично, конечно, кто, но на одну секунду становится страшно, потому что людям свойственно бояться. Он выходит из кухни, останавливается в той части коридора, где он поворачивает к входной двери, и застывает — Антон, уже поставивший на пол сумку и какой-то набитый пакет, разувается. Они встречаются взглядами, стоит тому разогнуться и показаться лицом, и Арсений шокированно жмет к губам ладонь: вместо любимых мягких кудрей у Антона на голове осветленный «ежик». Кризис у каждого проявляется по-разному, но чтобы мужчина под тридцатку срезал чудеснейшие волосы и красил их, становясь похожим на очередного репера, — это пиздец. Так думает Арсений. — Хуево, да? — сразу спрашивает Антон, снимая капюшон, и подходит к зеркалу. — Неплохо, мне кажется. — Ахереть, — выдыхает Арсений, приблизившись, и гладит жесткие волоски пальцами. — У мамы есть подружка, она меня и обстригла, и покрасила. Нормально? Арс? — В целом... — Он жмет плечами. — Нет, то, что ты приехал не лысый, — это уже хорошо. Если тебе нравится... — Да, мне кажется, мне надо было что-то поменять. — У тебя что-то слишком много перемен стало, когда ты со мной связался. Через зеркало Антон хмурится, глядя на Арсения, и качает головой. — Арс, ну что за глупости? — Антон оборачивается, берется за его плечи, тянет его на себя и жмет к себе, впечатав в свою грудь. — Испугал я тебя? — Когда бесшумно ввалился в квартиру — да. А волосы отрастут, тем более, тебе даже идет. — Да? Ты так думаешь? — Да. Благодарно улыбнувшись, Антон цепляет его подбородок двумя пальцами, направляет чужое лицо к себе и целует вдумчиво, неторопливо, точно есть в этой медлительности какой-то философский смысл. Они гладят друг другу щеки, и Арсений шутливо треплет его «ежик» против линии роста волос, чтобы подразнить. Но Антон на эту детскую шалость не отвечает. Только пояс его обвивает рукой, из-за чего в отражении у Арсения красиво изгибается поясница, и углубляет поцелуй. Понявший, прочувствовавший то, что ощущает сейчас Антон, Арсений перестраивается на его лад, с удовольствием подается вперед и щетину ему чешет, мысленно думая о том, что обесцвеченные волосы невероятно хорошо смотрятся с щетиной естественного цвета. Куртку Антон сбрасывает на пол с плеч, расстегнув до конца, и Арсений довольно лезет руками под его толстовку, ласкающийся щекой к плечу, жмурящийся счастливо, что он возвращается именно сегодня, и весело морщащий нос. Когда тот целует его в переносицу, Арсений еще больше тает — и превращается в самую настоящую лужу, какой бывают мармеладки на жаре. В школе каждого в какой-то момент учат одному простому правилу — минус на минус дает плюс. И минус — Антон со своими пониманиями жизни, желаниями и целями — без исключений дает плюс, если умножать на другой идентичный минус — Арсения, который и рад быть с ним, потому что чувствует что-то теплое в груди, потому что ни в чем себе не отказывает в новой жизни, потому что в Антоне он находит то важное и нужное, что искал прежде во многих. Они сцепились исключительно случайно, а поехали дальше на поезде «Жизнь» из-за совместимости. Ни по звездам, ни по знакам зодиака, ни по времени рождения, а по жизненным планам. Антону невозможно было бы оставаться собой, будучи женатым на Софье, а Арсений бы не вывез обычного парня, как, например, Егор, потому что для хороших парней нужны хорошие партнеры, а Арсений никогда таковым не являлся в понимании большинства. Арсению нужен кто-то из меньшинства, а Антон, давший ему многое и в том числе яркие, срывающие голову эмоции, подходит по всем параметрам. И Арсений берет свое, пока Антон соглашается, осознающий, что по-другому уже не сможет. — Антон, да. — Что «да»? — непонимающе спрашивает Антон, изгибая бровь. — Я поеду с тобой. Куда захочешь, туда и поеду. Я постараюсь сгладить все... нюансы на работе. И мы поедем. Буду снимать что-нибудь для себя: все же у меня раскрученные аккаунты... В общем, Антон, я согласен ехать с тобой на любое количество времени в любое место. Только разберись с моими документами, ладно? Антон удивлен, это видно по его выражению лица. Скорее всего, он не ожидает от Арсения такой решительности: она вся ушла на работу над разводом, потому что надо быть диким человеком, чтобы оставлять свои вещи, бросать компрометирующие салфетки в машине и нагло подходить к женатому любовнику и его супруге при встрече. Но оказывается, что Арсений все-таки чуть сильнее, чуть устойчивее, чуть решительнее, чем сам Антон, отличившийся за последнее время неуверенностью — чего только поцелуй с Софьей перед разводом стоит. И Антон, как думает теперь, обнимая его, не смог бы настоять на совместном отъезде и разбил бы себе потенциально неплохой шанс на жизнь. А Арсения и заставлять, впрочем, не приходится — он готов все бросить, лишь бы сохранить достигнутое. В конце концов, что та работа, та жизнь здесь? Чего она стоит? Они с Антоном сгорят здесь вдвоем. Им будет душно в Москве, их сведшей. Антон вряд ли проникнется им больше, чем любовником и хорошим партнером для проживания в одной квартире. Арсений не сможет мириться с его установками. Но если они уедут отсюда хотя бы на пару месяцев, то смогут выстроить устойчивые, крепкие отношения в том виде, каком они хотят. Уединения, спокойствия, отдаления от предыдущей страницы жизни им будет достаточно для нового, для них двоих светлого и нужного. Тут им нечего ловить. Этот город поглотит их — ритмами, стрессами. Он столкнет их лбами, уничтожит складывающийся союз недостаточно хороших для большинства людей, разведет их и никогда более не даст шанса, а они хотят использовать хотя бы тот мало-мальский, какой им дали, столкнув совершенно случайно руками Эда, желающего провести время со своим Егором. Одна любовь порождает другую, как порождает корова — теленка. Но каждая любовь индивидуальна, потому что свободна, и ни одна не может учить другую правильным поступкам, потому что для кого-то верно будет одно, а для другого — иное. Они уедут теперь отсюда — Арсений на определенный срок с радостью станет тем комичным образом, который почему-то высмеивают в социальных сетях. Не до сюра, но «котик, тут какие-то циферки надо оплатить, дай свою карточку» и «Антош, посудомойка не посудомоет». А Антон с удовольствием поддержит, почувствует себя снова ведущим, пропустит через себя счастье новых отношений — и тогда они станут обычной парой, выйдя из образов, которые возьмут на себя в отпуске. Иногда людям стоит входить в роль самых разных героев и героинь, потому что тогда они найдут себя — себя самого, который прячется внутри, испугавшийся стереотипов, осуждения и общества разом.

***

Медленно двигаясь на крепком члене, Арсений сжимает тонкими длинными пальцами плечи Антона и голову запрокидывает. Его взмокшая светлая шея открывается для Антона, и тот с удовольствием, наклонив его немного к себе, целует кожу ласково, оставляя изредка алеющие следы. У Арсения прикрыты глаза, он едва-едва царапает чужие плечи кончиками коротких ногтей, бедра сжимает, напрягаясь, и размеренно двигается. Антон гладит его ноги, колени разводит помогающим движением, бьющийся о живот член обхватывает голой ладонью, головку трет большим пальцем под хныканья и лезет целоваться. Получается плохо, потому что Арсений не находит для них общего ритма, срываясь постоянно на резкие, короткие движения, которые пронзают его удовольствием, но Антон не отпускает — мокро лижет его шею, скулу, губы ловит несколько раз, жадно толкаясь языком между них, и Арсений согласно стонет каждый раз: его кроет безбожно. В какой-то момент сил перестает хватать, и Арсений укладывается на его грудь своей, не переставая двигать бедрами. Это оказывается неудобно, слишком жарко, и Антон опрокидывает его на постель, сверху нависает, ноги уверенными движениями ему разводит и толкается внутрь сам, проведя прежде по промежности рукой и собрав на пальцы всю смазку, которую размазывает затем по своему члену. — Антош, Антох, — зовет надрывно Арсений, подставляя губы, и Антон целует его, все мгновенно поняв. Они чувствуют друг друга невероятно — если Арсений ногами его обхватывает, пальцы на ногах поджимает и царапается вновь, то Антон ускоряется, трахает его уже быстро, рвано, но глубоко, дрочит ему размашисто, нависая сверху, спекая жаром и шею покрывая нежными поцелуями. Антона самого мажет до звезд перед глазами от того, как звучно Арсений стонет, как красиво гнется его спина, как волосы его по подушке разлетаются, влажные, как отчаянно он царапается, если попадать точно по простате, и как ноги раздвигает, подражая едва ли не лучшей проститутке: одно различие — Арсений делает это от желания, а не ради денег, и сгорает каждую секунду их секса, потому что хочет Антона, наверное, чаще, чем лениво валяться и жевать попкорн под какое-нибудь шоу. Арсений в ладонь ему кончает, ахая, выгибаясь навстречу, и от узости Антон едва может двигаться так же быстро и ярко, как секундой ранее, но он уже не может остановиться — он берет его всепоглощающе, мощно вбивается под громкие шлепки и собственные хрипловатые стоны, сжимает его пояс, насаживая на себя, и кончает внутрь со звоном в ушах. Как только Антон валится сверху, прижимаясь лбом к подбородку, Арсений к волосам его тянется, бездумно перебирает их пальцами, точнее пытается делать это с тем «ежиком» вместо кудрей, ласкается, нежничает, и нельзя не ответить: сердце не позволяет. Расслабленный, горячий, Антон губами жмется к его ключицам, по чувствительным соскам проезжается, пропуская один меж пальцев, и Арсений дышит шумно куда-то в потолок, пока возвращается в реальность. У него между бедер липко, все мешается, и это, в целом, не очень приятно, но от Антона просто не получается отлипнуть — Арсения тискают, целуют, нежат в объятиях, обещая потом сменить им постельное белье, и он верит, знающий, что Антон не намерен ему лгать. Улыбающийся мягко, устало, Арсений под поцелуи подставляется, покорно губы распахивает и старается чуть тише дышать, когда Антон-таки ложится на его плечо головой и жмется теснее. Хочет, видимо, поговорить. Арсений не хочет ничего после того, как его долго растягивали и хорошо трахали, но он согласен даже встать и в поход пойти, если Антону приспичит вдруг стать путешественником-горником. — Арс, почему ты согласился ехать? Единственный плюс тревожности — знание ответа. Арсений, размышляющий еще до приезда Антона об этом, теперь легко может ответить, как будто шпаргалку на математику написал и она помогла ему. — Потому что я сопоставил оба варианта, и... — Арсений тычется носом ему в волосы. — В общем, я подумал, что буду жалеть, если откажусь от тебя сейчас. Если я теперь с тобой не уеду, то буду жалеть об этом всю жизнь. А о том, что брошу тут все, имея какие-никакие возможности, не буду особенно. Просто я хочу быть с тобой, и, наверное, мне сейчас неважно, где именно это станет происходить. Я как-нибудь постараюсь сгладить углы с начальством, ты разберешься с документами, и мы куда-нибудь уедем — будем вдвоем гулять, вкусно есть, смотреть всякие достопримечательности... — И купаться где-нибудь в океане, — вставляет Антон мечтательно, словно сейчас встанет с постели и рухнет на настоящую гладь океана, прекращающую быть ровной и четкой из-за его появления. — Я даже сниму нам, м-м-м, виллу с отдельным пляжем, чтобы ты там загорал вот такой красивый, без всяких шмоток. — Я не буду трахаться в океане, ты слышишь? — Боже упаси, — смеется Антон, никогда о таком и не задумывающийся. — Только если на шезлонге вечером, когда ты уже будешь пьяненький после коктейлей и согласишься на все. — Сволочь, — хихикает Арсений, находя его губы, и они целуются вдумчиво, аккуратно, как партнеры.

***

— Арсе-ений... Не имеющий возможности выбраться из мутного теплого сна, Арсений мычит что-то в ответ, ерзает по простыням огромной кровати, тонкий плед в ноги сталкивает, морщит нос и предсказуемо пытается рухнуть обратно в негу бесконечности. Он становится совсем ленивым теперь, когда столько месяцев проводит исключительно в отдыхе. Сейчас они на Сейшелах — и он, конечно, ничем, кроме купания в океане, редких выездов на прогулки и отдыха на пляже, не занимается. Жарко здесь безумно, и Арсений не любит из-за этого просыпаться, особенно если Антон во сне липнет к нему со спины, становясь большой ложечкой. Но теперь его будят основательно. Нос щекочет ветерок из открытой двери их виллы, отдаленной от других. Шумит океан где-то совсем рядом. Постель не такая жаркая, как всегда. Может, еще пахнет цветами... Арсений открывает глаза. — Привет, — ласково улыбается Антон, задорно морща загорелый нос, на котором гордо красуется тоненькая беленькая полоска кожи — он носит очки почти постоянно. — С днем рождения тебя, Арсений. Едва сумев разлепить глаза, Арсений не справляется ни с одним мыслительным процессом — и просто прослеживает глазами руки Антона, видит небольшой, но наполненный букет из роз — больших белых и кустовых светло-розовых. Запах сразу, как только мозг определяет цветы, обволакивает его, и Арсений молча хлопает ресницами на Антона. На локте приподнимается, трет лицо ладонью и удивленно-довольно принимает букет, который мгновенно укладывается на край кровати от невозможности удержать. Антон же сидит на коленях перед их широченной кроватью, занимающей почти всю комнату. На нем рубашка белая, просторная, на плечах болтающаяся, несмотря на их размах, волосы прежние, несколько кудрящиеся, цепочка на шее золотая, щетина слабая на лице. Привычный, любимый Антон. И Арсений от сонливости своей мало что понимает, но чувствует, что его ждут — ждут из этой неги, чтобы продолжать. — Поцелую тебя? — вопросительно мурчит Антон, ласкаясь к его ладони щекой, и приподнимается, когда получает разрешение кивком, и они целуются, невзирая на лежащие между ними розы. — Это еще не все. Для самых лучших у меня самое лучшее. — Так. Заинтересованный, Арсений окончательно просыпается и смотрит внимательно, с ожиданием. Ждет. — Так, — передразнивает дурашливо Антон. — Дайте ручку, Ваше Величество. — Даю. — Арсений подает ему ладонь, улыбаясь уголками губ. Кольца он, конечно же, не ожидает. Но и это не кольцо. — Ты слишком очевидный, ты знаешь? Обычно это обсмеивают... В общем, вся эта здоровость — «спроси про подарок, купи нужное» — мне не нравится. Я люблю сюрпризы делать. Ты догадываешься? — Неа. Антон удовлетворенно усмехается, кивая: он собой доволен безбожно. Свободной от ладони Арсения рукой он достает что-то из кармана шорт, судя по движениям, и Арсений внимательно следит за ним. Бордовая квадратная коробка для ювелирных украшений выплывает в поле его зрения из-за края постели, и Арсений задыхается от восторга. Он это оформление узнает из тысячи, если не из миллионов. Ничего не говоря, Антон эту коробочку открывает, на запястье Арсению аккуратно надевает браслет из белого золота, целует косточку и кладет подбородок на самый край постели, двинув цветы в сторону. Наблюдает за реакцией — даже, кажется, коробочку открывает и снова закрывает, беспокойный за отношение к подарку. — Антон, это же бешеные деньги... — Допустим? — Антону плевать. — Мне очень нравится, я очень хотел, — выдыхает счастливо Арсений, резко севший на постели, и рассматривает свое запястье с разных ракурсов. — Откуда ты узнал? — Ты слишком много лайкаешь подобного в соцсетях. Нетрудно догадаться, что ты хочешь именно это, если даже отметки с этим браслетом отлайкал. — Спасибо, Антон, я очень-очень рад, ты самый внимательный и чуткий мужчина в моей жизни, — заряжает Арсений, укладываясь обратно, убирает цветы на вторую половину постели и целует Антона в щеки и губы, благодаря. — Спасибо-спасибо-спасибо, Шаст, мне очень нравится. Антон мягко улыбается, принимая поцелуи, и, когда Арсений тянет его за воротник на постель и несколько отползает назад для предоставления места, валится рядом. Они целуются долго, не прерываясь на разговоры, и за время затянувшегося отпуска губы, кажется, привыкают к этому, потому что уже почти не болят, а в первые недели постоянно краснели, пухли и раздражались. Только через минут десять Антон вновь находит возможность заговорить с ним, потому что они укладываются рядом: слишком жарко тесно лежать друг на друге и целоваться. — Это еще не все. У нас с тобой на сегодня целая программа. Распорядок дня, если хочешь. — А там есть пункт «завтрак благодарности»? — смеется Арсений, закидывая на его ноги бедро, и Антон настолько, насколько может, качает головой и принимается гладить его. — Жаль. — Есть обычный романтический завтрак с тортом. Хочешь? — С тортом я всегда хочу, — отзывается радостно Арсений, видимо, уже фантазирующий на тему начинки. — А еще что, Антош? — Секрет. Узнаешь попозже. Но ты это тоже хотел. Арсений задумывается серьезно — он многое хочет: и квартиру в Лондоне, и прыгнуть с парашютом где-нибудь в красивом месте, и на лыжный курорт в Швеции, где они были перед Новым годом, и миллион подписчиков... Вряд ли, конечно, можно это организовать прямо сейчас, да и Антон не станет портить его день перелетом или долгой дорогой, поэтому Арсений не знает и не догадывается. — Ну намекни, — канючит Арсений, ловя веселый взгляд Антона. — Хороший ты. — Антон любуется. — Когда поедем, тогда намекну. Тут не очень далеко. Сначала торт со свечками. — Надеюсь, ты поставил их восемнадцать. — Бери меньше — одну, — стебется Антон. — Шучу, Арс, там не цифры. Откуда я тебе здесь найду цифры? — А что там? — А посмотришь. Арсений хочет слезть с кровати и побежать к холодильнику, где наверняка ждет его торт, но Антон стискивает его в объятиях, в нос целует мелко, волосы отросшие ему треплет и отпускать не планирует. Впрочем, Арсений для сопротивляющегося слишком быстро сдается и уже через мгновения сам лезет целоваться, губы кусая и хихикая. Никакого действительного сопротивления, только напускное. И то — не сопротивление, а дурашливость. Ради коленца, ради показания характера. Антон привыкший, Антон знает подход к Арсению в таком настроении, поэтому день рождения Арсения они начинают с долгих жадных поцелуев, которые не переходят ни во что по причине того, что много. Много поцелуев, много близости, и теперь не встает мгновенно от одних прикосновений губами. Они друг от друга не отходят, потому что могут себе это позволять — хоть в Нью-Йорке, хоть в Берлине, хоть в Париже, хоть на Сейшелах. Они живут друг другом, притираясь, много общаясь, уделяя время познанию друг друга, углубляясь в желания, чувства и мысли. У них наступает какая-то невероятная для бывших любовников (в смысле измен кому-то, хотя это слово стоит употреблять лишь в контексте великой любви) гармония, и они в ней, как в океане, плещутся, топнут под небольшой волной и, отплевываясь, выныривают. Одна часть пазла — Антон со своими тараканами в голове — отлично подходит к другой — Арсению со своей ебанцой. Оказавшись в нужное время в нужном месте, они больше не готовы расставаться.

***

— Эд, знаешь, что Антон мне подарил? — Наевшийся вишнево-шоколадного торта, а теперь сидящий на пассажирском переднем возле Антона, ведущего снятый на сутки автомобиль, Арсений наконец начинает принимать все звонки и сообщения и первым делом отвечает Эду, когда заканчивает созвон с родителями, до сих пор считающими, что он работает над новым шоу, оттого и ездит по миру, и не знающими про Антона и их отношения. — Ты ни за что не догадаешься! — Шо? Остров? — Не, Эд, ты сильно не гуляй, а то я разорюсь, — мягко вступает в диалог Антон, не отрывая взора от дороги, и Арсений внутренне ликует: его близкий друг и любимый мужчина общаются так легко, несмотря на изначальные противоречия. — Он преувеличивает. — Арс, ну шо ты! Говори давай! — Вот, — едва ли не шепотом выдыхает Арсений, показывая в камеру запястье с браслетом. Сначала Эд к телефону приближается, рассматривая и внимательно щуря глаза, благо, они общаются исключительно видеозвонками. Потом брови у него взлетают, и макушка Егора мелькает сзади — общаются они, можно сказать, парами. Егор, взлезший чуть в кадр, тоже поздравляет Арсения с днем рождения, и только тогда Эд выдает: — Ну нихуя себе ты устроился! Ахуеть, Арс, бешеные бабки на руке носишь, гляди, а то оторвут, и нечем будет др... — Не оторвут, — смеется Арсений, весело морща нос-кнопку. — У меня такой мужик, что сам оторвет кому-нибудь руку за мою. — Завидую, — шутит Эд, и Егор мгновенно пихает его в бок в шуточном возмущении. — Где нашел? — На дороге валялся, как котенок. — Арс, скинь мне локацию этой дороги, я тоже съезжу, погляжу, а то вдруг какой еще завалялся где-нибудь под кустиком... — Эд, я тебе сейчас по жопе дам! — Уже из-за кадра звучит Егор, и Арсений смеется. — Один собрался? Я тоже буду себе искать там, Арс, кидай быстро! Все четверо смеются, переглядываясь парочками, и Арсений чувствует, что по жизни он победитель. Да, может быть, кто-то и не рад был бы такой жизни, таким отношениям, но Арсений — безумно. Он счастлив быть с Антоном, просыпаться у него на руке, засыпать рядом, ездить в одной машине, обсуждать поездки, смотреть по вечерам фильмы, носить его футболки, получать подарки — и, естественно, можно найти это еще с кем-нибудь, но жизненно важен именно Антон. Пускай осуждают, пускай додумывают люди вокруг, главное — Арсений рад, Арсений любит, и Антон, кажется, тоже. Он и говорит об этом чаще, и звучит искреннее, и становится увереннее и доверчивее как партнер. Все-таки Арсений тогда, говоря Эду, что Антону нужен он и никто иной, прав. Антону нужен был такой человек, как Арсений, чтобы все поменять и начать жизнь с чистого листа. Они начинают — и многое остается в ушедшем году, в прошлом, потому что их отношения строятся в поездках, в самолетах, в виллах и квартирах на пятидесятых этажах. Отдельно от общества, которое он знал до всего случившегося, отдельно от тлетворного влияния, отдельно от обстановки. И это спасает на самом деле. Эд и Егор куда-то торопятся — работают же. Говорят поэтому недолго — и уже через пару минут Арсений, убрав мобильник, сплетает с Антоном пальцы, целует его в скулу, подавшись вбок, и засматривается на него с влюбленной улыбкой. Оба меняются, но Антон, как кажется Арсению, больше. И это заслуга в том числе Арсения, который знает, какие краски необходимо смешивать для гениального пейзажа. Нельзя рисовать горы фиолетовыми: это будут не горы. Арсений уверен: горы должны быть зелеными. И он красит их в зеленый, созидая, за что Антон безумно ему благодарен. Двум потерянным, отбившимся от правил людям важно быть вместе, вдвоем, особенно если они любят друг друга. Потому Антон и Арсений складываются, собираются, строят на расчищенной земле новый дом, украшают окна, крышу... И у них, конечно же, получится что-то свое: любовь индивидуальна. У них она от начала и до конца непохожая на другие. И они ее ценят, найдя, чтобы не плакать, потерявши. Жизнь за их встречу оба должны благодарить единым голосом, ведь они счастливы по-своему и любят тоже по-своему, как могут. Любовь-то не загнать в рамки, можно только в дамки.