Monsieur le Procureur.

Вечер дождливый и туманный. В их доме по вечерам играет джаз и классика, но сегодня здесь тихо. Чрезвычайно тихо. Чуя Накахара сидит над новым делом из адвокатуры уже почти восемь часов. Поясница жутко болит, радует, только, что слушание через неделю. Замок на входной двери щелкает и в дом входит высокий юноша, Акутагава Рюноске. Он всегда входит тихо, неслышно, подобно крадущемуся коту. Кожаные коричневые туфли Накахары здесь, значит, он определенно дома. Даже после тяжёлого дня прокурорское чутье не становится слабее. Однажды, оно спасло Рюноске от смерти в этом же доме. — Милый, я дома, где же ты? – говорит громко, но не кричит, в кабинете Чуи его всегда слышно. Слышны шаги, они медленные и неаккуратные, вот он где-то споткнулся об стол и чертыхается. — Солнце, чего такой тихий? Случилось что? Из-за угла коридора появляется рыжая макушка, с уставшими глазами и руками, испачканными в грифеле карандаша. Он быстрее идёт к нему, жалостливо поскуливая и на что-то ругаясь. — Боги, весь день сидел над делом с пометкой «На вчера»? Чуя наконец-то обнимает его и утыкается ему в шею холодным носом. Слышно, как он жадно вдыхает одеколон Рюноске. — Слушание через только через неделю, я просидел уже восемь чёртовых часов! Ничего не могу придумать, куча свидетелей, записи с камер, у этого идиота даже алиби нет! – он обрывает фразу и скулит в плечо Акутагаве, крепче обнимая. — Дело С.*****? – он обнимает его, не подавая виду, что немного нервничает. Ему дали это дело сегодня утром. — Да, а откуда ты знаешь? — Коллеге дали, сидел смеялся и говорил, что назначенный неопытный адвокат в полной жопе. Накахара тут же начинает злиться, ругается и в итоге почти воет всё в то же плечо. — Любовь моя, у тебя всё получится, не волнуйся, — Рюноске аккуратно приподнимает его голову и целует, — а иначе я сдам его за взятку. — Обещаешь? — Обещаю. Наверное, это было самое глупое и предательское обещание в его жизни. Он даже намерено не сможет проиграть это дело. Когда он знакомился с делом, он был рад, премия в кармане, слишком много улик и свидетелей. А теперь… Теперь уже не так радостно, что толку с премии, если он обманул его? — Будешь ужин? Я купил нам всё необходимое для твоей любимой пасты, — Акутагава протягивает ему свою кожаную сумку-мессенджер. Это ошибка. Он отвлёкся и забыл, что в сумке то самое новое дело, которое он должен был сразу отнести в кабинет и запереть в шуфлядке. Впрочем, чтобы он сейчас не попытался сделать, это уже не поможет. Он следует по тёмному коридору, увешанному картинами и полотнами, к ванной с достаточно современным ремонтом. Конечно, когда он только купил этот дом, казалось, что это гиблая идея. Всё разваленное, старое, нет проводки и нормального центрального водоснабжения. Зато снаружи как из самых сладких его грёз – готический стиль, приличная территория и главное, хоть и небольшое, но достаточное расстояние от любопытных соседских глаз. Ему пришлось усердно и долго работать, чтобы привести этот дом-замок в порядок. Но это однозначно того стоило, теперь здесь всё современное, хоть и скрыто под стиль королевских дворцов средневековья. Пока он мыл руки, Накахара достал упаковку пасты и творожный сыр из сумки, нечаянно зацепившись глазами за папку с делами. Вчера она была меньше. Шагов не слышно, даже учитывая, что Акутагава ходит слишком тихо. В одном месте в коридоре пол скрипит даже под его шагами. Скрипа пока нет, можно посмотреть, что нового у него в делах. Быстро и неслышно открывает папку и видит на обложке имя своего клиента. Сначала он злится, а после решает действовать по-другому. Кладёт папку на место и раскладывает все продукты, убирает сумку на стул и достаёт из холодильника куриную грудку и ярко-красные помидоры черри. Слышен скрип, он идёт. — Mon cher, помой, пожалуйста, помидоры, я пока отнесу сумку. Не люблю, когда она болтается по дому, — в голосе слышно, что он напряжён, движения более грубые, но это заметит только знающий человек. — Да, хорошо, дракошка, — Чуя всегда усмехается, когда называет его так. Они оба не могут вспомнить откуда это пошло, но это и не особо важно. Всю дорогу к кабинету Рюноске нервничает, грызёт внутреннюю часть щеки и мнёт ручку сумки. Видел ли он? Если видел, то что дальше? Слишком много вопросов без ответа. На втором этаже прохладно и свежо, со спальни тянет запахом дождя и холодом. Верно, Чуя не закрыл окно, но так даже лучше. Рюноске любит холод и осень, особенно в Англии. Она всегда по-особенному чарующая. Открывает дубовую дверь в кабинет, вдыхая запах бумаги и диффузора с пряностями и ванилью. Мебель из тёмного дуба, на стенах тёмно-алая отделка, на стене позади его рабочего места картина с красно-чёрным китайским драконом, по бокам – лицензия и диплом Оксфорда. Его гордости. Садится за стол, ставит сумку на пол справа, вплотную к столу. Достаёт злосчастное дело и с помощью маленького ключика, который он всегда носит с собой, отпирает шуфлядку. В ней много папок, всё размечено по годам, алфавиту и месту. Кажется, одна эта шуфлядка весит больше всего стола. Вкладывает папку, запирает на ключ своеобразный архив и уходит в спальню, быстро переодеться и идти делать ужин. Надевает шёлковую тёмно-синюю пижаму и идёт к любимому, который уже расселся на барном стуле и растекся по столешнице, точно, как жидкость. — Не спать, работяга, — смеётся и надевает фартук, — как обычно или с хитринкой? — Давай как обычно, не хочу сегодня новых потрясений, — зевает и что-то тыкает в телефоне. Через пару секунд включается их любимый плейлист с джазом, и они дуэтом подпевают какой-то песне Эми Вайнхаус. Вечер проходит чудесно, они смеются, обсуждают рабочие моменты и ужинают, дополняя атмосферу хорошим красным вином. — Завтра рабочий день, да? – Накахара уверенно строит пьяного человека, надеясь, что Акутагаву получится обмануть. — Да, солнце, рабочий, пора бы тебе спать, — он поднимается, берёт Чую за локоть и ведет в спальню. К сожалению, Накахара хоть и был хорошим актёром, не смог обмануть прокурора. Рюноске слишком хорошо знал, как ходит Чуя на том самом скрипучем отрезке коридора. Было забавно смотреть, как он старается сымитировать пьяную походку, но автоматически заносит ногу мимо скрипучей доски, а потом резко опомнившись всё же на неё наступает. Конечно, очень хотелось спросить, зачем он это делает, но интереснее было всё же увидеть. Если бы это было какой-то задумкой Накахары как трахнуть Рюноске, всё началось бы уже на кухне, но ведь нет. Акутагава тащит его в спальню, а он делает вид, что пьян от пары бокалов вина. Что-то он явно задумал. Рюноске дотащил бедного «пьяного» Чую до кровати и отправился в ванную. День был долгим и его нужно было просто смыть горячей водой, оставив в этом «ритуале» всё плохое. Ванная на втором этаже одна, в их комнате. Большое помещение, поделенное на несколько более мелких. Туалет отдельной комнатой, коридор с несколькими раковинами и огромным зеркалом. По прямой от двери – арка, а за ней большая комната с высоким потолком. В ней у стены душ, возле большого окна – ванная, вмещающая двоих, всё это дополнялось зеркалом на потолке над самой ванной. Раньше здесь был гардероб и мастерская для художника, но Рюноске сделал перепланировку и составил из двух комнат одну большую. Пришлось поднимать высоту пола по всему этажу, чтобы провести водоснабжение и при этом добавить тёплый пол, но потолки остались высокими – 3,4 метра, да и дом остался в сносном состоянии. За окном уже ночь, мелкий дождь. Окна спальни и ванной выходили на приусадебный участок, позволяя любоваться великолепными видами Гилфорда. За поляной – окрашенный в оранжево-красный лес, укутанный в серый туман. Из-под тонких облаков светит яркая луна, отражающаяся в холодных лужах. Конец октября. Накахара утыкается в телефон, надеясь не заснуть. Постельное свежее и отглаженное лично Рюноске. Чистый хлопок, белый чистый хлопок. Кровать по-королевски большая, одеяло ещё больше. Всё тёплое и мягкое. Горячая вода клубнями пара разносится по комнате, тишина растворяется в грохоте капель воды об керамическую плитку, Рюноске что-то напевает и в сотый раз довольно нюхает новый гель для душа. Он с кофейными зёрнами, написано, что прямиком из Франции. Он любит Францию, много раз был там, а с появлением Чуи мечтает отвезти его в романтическое путешествие на их медовый месяц туда. Душ заканчивается, и тонкая рука укутывает тело Акутагавы в белое махровое полотенце. Чуя слышит, как он идет к раковинам дабы полностью подготовиться ко сну, и делает вид уже давно спит, наигранно храпя. Рюноске окутан безмятежностью. Всё вокруг него в гармонии, сам он спокоен. Лишь храп слегка разбивает тишину, но он не раздражает. Слышать, что его мальчик рядом – награда, чудо, делающее его счастливым. Но момент с опьянением и доской не даёт покоя. Рюноске чувствует, что что-то не так. Надеется, что Накахара не увидел папку. С другой стороны, они всегда говорят, если что-то происходит, сразу, а сейчас всё спокойно. Или нет? Чуя доверяет ушам. Они слышат, как Рюноске одевается в пижаму, как заводит будильник и укладывается в кровать. Чувствует, как его обнимают. Нет. Не по плану. Он фырчит и будто бы во сне отворачивается, освобождаясь от жилистых рук. Вот теперь Рюноске уверен, что Накахара что-то задумал. Он никогда от него не уползает, особенно, когда пьян. Чуя всегда мёрзнет ночью и утром подолгу сидит под одеялом, пытаясь согреться до состояния нормального человека. У них договорённость, что ночью они спят в обнимку, дабы утром было легче. Теперь их комната превращается в настоящую сцену театра. Чуя играет спящего, а Рюноске – быстро заснувшего. Замедляет дыхание и делает максимально естественную позу. Накахара всё ещё опирается на слух и убедившись, что Рю «уснул» – медленно и неслышно встаёт, выходит из комнаты и направляется прямиком к кабинету Акутагавы. Вот теперь он всё понял. Хороший спектакль и хитрый актёр. Но чутье Рюноске никогда не ошибается. Ключ от шуфлядки с документами есть всего в двух экземплярах. Один у него во внутреннем кармане пиджака, второй лежит под основанием настольной лампы. Про второй никто не знает, а первый Чуя не взял. Вероятно, он не знает про то, что «архив» закрыт на замок. Слышно, как Накахара открывает дверь в кабинет, но не закрывает, видимо, чтобы быстро вернуться в случае чего. Пока слышно, как он шарит сумку и другие полки, Акутагава в своей кошачьей манере крадётся к кабинету. Да, он действительно шарит его кабинет и понятно с какой целью. Стоит спиной к двери, ищет за картиной ключик. Рюноске неслышно подкрадывается сзади, поднимает лампу и забирает ключ, отставляя лампу на бумаги, чтобы не было слышно. Берёт Чую за шею одной рукой и второй сверкает перед глазами заветным маленьким ключом. — Это ищешь? – голос раздражённый, хватка за шею крепкая, мурлычет где-то над ухом и горячо дышит в макушку. Тишина, Накахара в ступоре. Очевидно, он очень сильно просчитался, так ещё и поймали с поличным. Ему нечего сказать, кроме как попробовать ответное нападение. — Ещё раз спрашиваю, — голос становится грубее и ниже, в шее сдавливает, уже не мурчит – рычит на ухо, — лучше скажи сам. — Ищу дело своего клиента, — тихо, испуганно, — и вообще, какого чёрта ты мне ни слова не сказал, надеялся, что я не узнаю? Я видел дело в твоей сумке, так мне ещё и подтвердил шеф. Какого чёрта, а, Рюноске? – Пытается казаться нападающим, хотя знает, что ничего не выйдет. — Ого, как мы заговорили, — кладёт ключ на стол и второй рукой закрадывается под серую футболку Накахары, — даже то, что я тебе не сказал, не даёт права лазить по моему кабинету. Мог бы и по-человечески спросить. Чуя не может ничего сказать, ведь Рюноске прав. Он мог просто спросить, а не играть в крысу. — Знаешь, хорошо, ознакомишься с материалами, но на моих условиях, — Акутагава не злится, уже нет, сейчас он будет играть иначе. Его заводит такое. Заводит злость. Он разворачивает мычащего что-то Чую к столу, ставит вплотную к рабочему креслу и заставляет через него наклониться над столом, упираясь руками в поверхность. — Замри, — командует и нажимает на спину. Рюноске рад, что Накахара не видит его довольную ухмылку и чёртов стояк. Берёт ключик, наклоняется к шуфлядке и отпирая, достаёт нужную папку. В этом деле действительно был момент, с помощью которого можно было бы выиграть, Рюноске сам нашёл информацию и выписал мелким шрифтом на стикер, приклеенный на последнюю страницу с обвинением. Кидает папку на стол и обнимает Чую сзади, сразу залезая рукой под футболку и обводя выделяющееся мышцы пресса. Немного царапает ребра и целует шею через рыжие кудри сзади. Упирается ему в задницу, так, чтобы чувствовался налившийся кровью член. — Твою мать, Акутагава, это издевательство, — сдавленно стонет от чужих рук, — и что прикажешь делать теперь? — Ох, милый мой, — он довольно мурлычет, беря Чую за шею и немного выпрямляет, — теперь ты будешь вслух читать мне дело, которое тебя так раздражает. — Ты определённо издеваешься. — Да, издеваюсь, стало легче? – берёт за талию и сжимает, максимально упираясь пахом в чужую задницу. — Нет, не стало, — снова стонет, открывая дело, — ты садист, Рю. Ответа не следует, Акутагава подымает его футболку так, чтобы можно было выцеловывать и покусывать спину. Эта спина… Рюноске замирает как зачарованный каждый раз. Его сводит с ума движение лопаток под кожей. Его сводит с ума вся спина Чуи. Она бледная, с плеч спускаются россыпью на лопатки веснушки, яркие сильные мышцы и выступающие позвонки. Он фетишист, определённо. Ну, а что делать, если этот вид так прекрасен? Лопатки схожи крыльям, мышцы под кожей перемещаются как волны. Страсть в любви – не порок, это стоит знать каждому. И они двое знают это слишком хорошо. Кроме единения, полного слияния душ, их тела разговаривают на каком-то своём, особенном языке. Подобному обмену энергией. Подобно танцу, в котором заложены рвущиеся друг к другу души. — Читай дело, — первый поцелуй приходится на самое основание шеи – область седьмого шейного позвонка, — если хочешь, что бы я продолжил. Накахара давится холодным воздухом. Лежать и ждать начало своего плана бывает мучительно долго и иногда мысли заходят не туда. Он уже думал об этом. Слишком много думал. И эти мысли вереницей понеслись по голове, ускоряя и без того бешеный пульс. На спине чужое и горячее дыхание, в задницу упирается чужой твёрдый орган. Сознание давно потеряло ощущение страха, в голове только мысли о Рюноске. — К чёрту дело, — шипит, чувствуя, как от мыслей пульсирует низ живота. Он рвётся повернуться, но чужие пальцы впиваются ногтями в талию, сжимая до боли. — Нет, — улыбается и дышит на ухо, — я дам тебе то, что ты хочешь только при условии, что ты прочитаешь дело, ради которого затеял это всё. — Я тебя ненавижу, — пах сильнее сводит от чужого дыхания и шёпота на ухо. — Хорошо, ненавидь, — усмехается, обводя языком ушную раковину, — будешь играть по правилам, а, Чу? — Угу, — он стонет, глубоко и рвано дышит. — Умница, мой хороший мальчик, — ногти наконец-то перестают доставлять боль, вместо этого пальцы едва ощутимо проводят по низу живота, нарочно цепляя самый верх тазовых косточек. — Дело номер 240, городской суд присяжных города Лондон, материалы городской прокуратуры города Лондон, обвинитель Рюноске Акутагава, — обрывается на полуслове, руки Рюноске забрались под резинку домашних штанов и стянули их на средину бёдер, — твою мать, — кусает губу и прогибается. — Мальчик мой, не отвлекайся, — притрагивается языком за мочкой уха. — Ненавижу тебя, — резко вдыхает, — материалы по делу: заявление о возбуждении дела, письменные показания потерпевшей М.******, сведения о банковском счёте, письменные показания свидетелей, психологическая экспертиза для определения вменяемости, записи с камер видеонаблюдения в количестве 2-х единиц, одна запись телефонного разговора, — чужие руки забираются под резинку боксеров и сжимают в области тазовый костей, — сука… — Читай, — начинает осыпать мокрыми поцелуями спину, — можешь не читать показания, не хочу заново слышать эту невероятно душещипательную о бедной обманутой наследнице, — в голосе слышится сарказм. — Заявление о возбуждении уголовного дела, — чужие руки наглеют, залазят под трусы и проводят по лобку, спускаясь ниже, на основание члена, — Рюноске, сука ты такая, — едва может дышать, — заявление о возбуждении уголовного дела в порядке частного обвинения, по статьям о крупном хищении денег и введении в заблуждение. — Пропусти это, — перебивает и кусает кожу в области лопатки, хватая пальцами основание члена, — читай психологическую экспертизу, — резко второй рукой стаскивает трусы к штанам и аккуратным движением обводит головку стоящего члена. — Блять… — сознание остаётся где-то в стороне и язык абсолютно не слушается, — государственная психиатрическая больница, — останавливается, когда чувствует, как каждый позвонок обводят горячим языком, — государственная психиатрическая больница Святой Анны, экспертизу проводил В.*******, — рука обхватывает член и начинает медленно двигаться, — экспертизу проводил такой-то уебок, — его прерывают. — Неправильно, выговаривай полностью, — голос грубый, но слышно самодовольство, указательным пальцем собирает с головки члена предэякулят и поднося к чужому лицу, — ты сучка, Чу, течёшь как самая настоящая сучка, — подносит пальцы к губам Накахары, — слизывай. — Сука, какой же стыд, — его и без того красное лицо становится ещё более алым и горячим, — ты извращенец. Он не отвечает, бесцеремонно толкая палец в рот Чуи и нажимая на язык. Собственный член ощутимо подрагивает, пристроившись между округлых ягодиц, но ещё не время. Накахара мычит какой-то неразборчивый протест. Язык горячий, слюна вязкая. Предэякулят терпкий, слегка солоноватый. Вторая рука добирается до сосков, начиная их оглаживать и сжимать. Теперь Накахара окончательно потерял всякую объективность, мысли абстрактные, больше похожие на цветовые пятна. Ему до чёртиков стыдно. Стыдно, что поймали в чужом кабинете, что сейчас он стоит с стоящим и текущим членом неприкрытый и беспомощный, что во рту палец с жидкостью с собственного органа, что он облизывает этот палец. Стыдно, что ему это нравится. — Читай дальше, маленький бесстыдный извращенец, — вынимает палец и возвращает руку на орган, продолжая играться с сосками. Накахара переполнен ощущениями. Слишком много. Слишком ярко. Те капли сознания, которые в нём остались испаряются с каждой секундой, оставляя на своём месте лишь жгучее желание, преступно перекрывающее возможность нормально дышать и понимать хотя бы что-то. Всё вокруг смешалось и превратилось в нечто, похожее на палитру художника, рисующего новый шедевр. Всё вокруг становится слишком неважным. Кроме прикосновений Акутагавы. Они — единственное, что может обработать его мозг. Буквы перед глазами расплываются, превращаясь в беспорядочный набор символов. — Я не могу, — голос тихий, перебиваемый хаотичными стонами, — всё расплывается. — Тогда не получишь награду, — Рюноске коротким и резким движением полностью оставляет его без желанных прикосновений, — плохим мальчикам не полагается награда. Вид со стороны на Чую вызывает болезненное натяжение внизу живота Акутагавы. Накахара стоит почти раком, руки трясутся, спина в испарине, он резко и быстро дышит. Как же приятно чувствовать власть над своим мальчиком. — Ладно, хорошо, я попытаюсь, — скулит, чувствуя, как нужны прикосновения, — я буду хорошим мальчиком для вас, господин Прокурор. — Умница, — подступает сзади, толкает бёдрами так, что член Накахары трётся о кожаную обивку кресла, — будь хорошим мальчиком и получишь награду. — Я тебя ненавижу, Рюноске, — сил вырваться и взять ситуацию в свои руки нет, но и терпеть уже становится невозможно. — Читай, — обхватывает ладонью налитый кровью орган и начинает надрачивать, дыша прямо в ухо Чуи. — Экспертизу проводил В.*******, — с каждым его словом рука на члене движется всё быстрее, — Акутагава, блять, я хочу кончить. Пожалуйста… — Читай дело, — убирает руку с соска и хватает за волосы, больно сжимая, — только так я позволю тебе. — Сволочь… — стонет, чужая рука слишком быстрая и ощущается слишком ярко, — экспертиза проводилась для определения вменяемости подсудимого С.*****. Стоны слишком сильно перебивают голос, но он должен получить разрядку. Это невыносимо. Чужая рука так сильно сжимает волосы, а вторая настолько быстро движется по плоти, что буквы окончательно расплываются. Он не может, его голос полностью подавили стоны и скулёж. — Ты сучка, мой плохой мальчик, — Рюноске усмехается на ухо Чуе и выпускает руку из волос, убирая ей дело в сторону, — так рваться к материалам, а в итоге стонать под прокурором и умолять его дать тебе разрядку, забавно, не находишь? Накахара очень хотел бы ответить, но он может только давиться воздухом от слишком быстрых движений на члене. Глаза цепляются за жёлтую бумажку и неизвестным ему образом запоминают заметки о возможных стратегиях защиты, но сейчас это кажется слишком неважным. Всё вокруг неважно. Вскрик и тонкая струйка спермы пачкает спинку кресла, но рука не останавливается. Туман в голове окутывает всё окончательно. Много. Много. Много. Количество чувств уничтожает, зрение полностью замыливается, а чужая рука всё не останавливается. Тело Чуи обмякает, но тонкая нить возбуждения только натягивается ещё сильнее. — Рюноске, мать твою, ты что творишь? – задыхается, глотая очередной стон и давясь им. — Ты хотел кончить, а я хотел, чтобы ты прочитал дело. Это твоё наказание, — продолжает двигать рукой, второй мягко очерчивая рельеф спины и нажимая на позвоночник. От гиперстимуляции ноги сводит и тело натягивается как струна. Он хочет большего. — Трахни меня, Рю, умоляю, — каждая мышца подрагивает, а стыд разливается по телу, оставляя красное напыление на ушах и плечах, — пожалуйста, господин Прокурор. — Хорошо, уважаемый представитель защиты, — наваливается на него сверху, заставляя Накахару повиснуть на спинке кресла, — повторите своё прошение. — Господин Прокурор, пожалуйста, трахните меня. На боку шеи оставляют засос, а рука тянется в полку со всем нужным. Здесь валяются карандаши, чернила для перьевых ручек, сами перьевые ручки, листки, конверты. Смазка, презерватив и наручники. Он давно мечтал трахнуть Чую в своём кабинете и захотел подготовиться, дабы не облажаться в нужную минуту. — Уважаемый адвокат защиты, заведите руки за спину, — берёт наручники и надевает их Накахаре так, чтобы руки были сцеплены за спиной, — вы арестованы за чрезмерно сексуальную задницу и громкие стоны. Чуя пытается мычать что-то в ответ, но получаются только стоны. Палец в прохладной смазке аккуратно касается ануса и узел внизу живота завязывается моментально и с новой силой. Рюноске не знает, как его сознание ещё не улетело куда-то далеко от всего происходящего. Эта богемная спина, невероятные стоны и такая власть над другим человеком единственное, что сейчас занимает его голову. Он совершенно забыл о листке с заметками, а может и хотел, чтобы Чуя его увидел. Жар и запах чужой кожи проходят разрушительным пожаром по сознанию, оставляя вместо мыслей только имя и чистое желание. Собственное дыхание уже давно сбилось до невозможности, пульс потерял всяческий счёт и натяжение внизу живота превратилось в жгучий комок. Наконец анус поддается и пропускает внутрь один палец. Но Акутагава знает – торопиться нельзя. Выдержка спасает его от того, чтобы прямо сейчас начать вытрахивать из Накахары сознание. — Знаешь, я бы отсосал тебе прямо сейчас, но ты плохой мальчик, а им не полагаются бонусы, — палец медленно входит на всю длину и начинает двигаться. Пот со лба Чуи собирается каплями и капает на стол. Слишком жарко. Внутри уже два пальца, приятно растягивающие мышцы и проходящие нежными касаниями по стенкам. Приятно. Слишком приятно. Пальцы покидают чужое тело и раздаётся скулёж. Ему мало. Ему нужно всё. Ему нужен член Рюноске внутри. — Потерпи. Наконец-то Акутагава освобождает собственный орган от слишком тесной в теперешних обстоятельствах одежды и шумно выдыхает. Воздух в комнате приятно обжигает орган, требующий наконец-то разрядки. Быстрым движением раскатывает презерватив на член и смазывает его и задницу Накахары приличным количеством смазки. Она красивыми прозрачными каплями стекает по внутренней стороне ляжек Накахары. Чертовски пошло. — Готов? — Пожалуйста, Аку, дай мне почувствовать тебя внутри, — стонет, чувствуя, как горячая головка прикасается к анусу. Медленно и аккуратно Рюноске полностью входит, рычит и стонет на ухо. Член цепляет простату, и Чуя выгибается, выпрямляясь и откидывая голову на плечо Акутагавы. — Больно? — Просто выеби меня уже, пожалуйста. Больше ему повторять не нужно. Одну руку кладёт на чужую шею, а второй держит за наручники и начинает ритмично, постепенно наращивая скорость, двигаться. Их стоны сливаются в унисоне. Всё вокруг них в цветных пятнах, шлепки слишком громкие, как и их голоса. Они всё и ничего. Они везде и нигде. Они всегда и никогда. Выдержки Рюноске хватило надолго, но теперь она исчезла. Просто растворилась. Движения быстрые, грубые, глубокие, рука придушивает. У Накахары с каждой секундой слабеют ноги, он не может контролировать свой голос, звучащий слишком громко. Первым снова кончает Чуя, оставляя рядом с прошлым пятном спермы ещё одно. Гортанно стонет, надрывая глотку, когда Акутагава продолжает трахать его с бешеной скоростью. Через секунд 30 этой бешеной скорости, схожей на скорость победителей формулы 1, где-то рядом с ухом Чуи раздаётся рык и Рюноске кончает, изливаясь в презерватив. — Однажды я кончу в тебя, моя маленькая сучка. Никто не смеет нарушать приказы прокурора. Они наконец-то отпускают друг друга, и Чуя буквально падает в руки Рюноске. Они кое-как доходят до кровати и засыпают в обнимку. — Я люблю тебя, Чуя. Намного больше, чем просто люблю. В ответ Накахара шепчет что-то в полусне и прижимается ближе к Рюноске, утыкаясь в его шею носом в веснушках и засыпает, вдыхая любимый запах.