Сны

Под ногами хрустят мелкие камешки гравия, засыпанные между уже сгнившими, поросшими мхом и непонятной субстанцией деревянными досками-прямоугольниками. Раз... два... три... Линии шпал тянутся длинной, бесконечной чередой. Иногда счёт обрывается на недостающей доске, приходится перешагивать через зыбкую, словно болото, лужу, с густой глиной, камнями и травой, прорастающей сквозь темную жижу. Наступать было опасно, неизвестно, что таится там, на глубине; неизвестно, какая там глубина. Иногда, по непонятным мне причинам, ржавые рельсы по обе стороны поскрипывают, подрагивают, как будто поезд уже совсем близко, стучит своими огромными железными колёсами, от чего рельсы стонут и плачут под его весом. Справа от ровной полосы железной дороги тянутся развалины станции. Раньше, в прошлом веке, наверное, это здание было похоже на замок, о чем говорит возвышающаяся с крыши башенка с часами. Они уже давно остановились: длинная резная стрелка, как будто вытащенная из раритетных часов девятнадцатого века, остановила свой ход на десяти, а маленькая, совсем не похожая на свою сестру-минутную, чёрная, завершила свой бесконечный ход по кругу на шести. Крыша башенки покрыта красной черепицей, местами выпавшей из ровно уложенных рядов. Некоторые пластинки так и остались висеть, а некоторые упали и разбились об землю на маленькие кусочки, открывая вид на деревянные балки, которыми была уложена крыша изнутри. Само здание состояло из больших, закругленных камней. Подобные строения можно увидеть в цветных книжках про старинные города. Со временем камни потеряли свой первоначальный вид, потрескались, раскололись, обросли зеленым мхом, как стволы деревьев в лесу. Дверей и окон не было вовсе. Вместо них зияли тёмные дыры, заколоченные фанерами, чтобы любопытные дети не влезли туда и не переломали себе все кости. Траву косить было некому, поэтому она проросла сквозь платформу, стены станции, камни и песок. Из-за большого количества крапивы подобраться близко к "замку" представляло большие трудности, да и кто знает, какая живность может скрываться в зеленом, цветущем море. Недалеко от станции стоял разрушенный домик, непогода и время сделали свое, поэтому теперь разобрать, что же там было раньше — совершенно невозможно. На покосившемся бетонном столбе приколочена почтовый ящик, висящий на одном гвозде, скособоченный и помятый, и широкая деревянная доска. Если присмотреться, можно было разглядеть почти стертые чёрные буквы, которые говорили о том, что раньше это было место, куда крепили объявления, расписания поездов и прочие важные бумажки. По другую сторону железнодорожной полосы простирался пустырь. На нем практически не было никакой растительности, лишь одно сухое дерево, с обломанными старыми ветками, которое погибло очень давно и теперь торчало из земли, согнув пальцы, словно старая, озлобленная ведьма, изгнанная в лес за колдовство. Если смотреть по сторонам внимательно, можно заметить невысокие чёрные столбики в белую полоску, с цифрами и буквами. Они глубоко вбиты в землю чьей-то тяжёлой рукой, на определённом расстоянии друг от друга. Наверное, раньше их использовали для того, чтобы определить то количество миль, которое осталось проехать до следующей станции, или же от одного города, до другого. Жаркое летнее солнце уже взошло, но ещё не убивало все вокруг своим нещадным золотым пламенем, не успело прогреть остывшую за ночь землю. Тёмно-зелёная листва шелестела от лёгких порывов ветра, носящего в себе запах душистых цветов, сырости заброшенных зданий и дорожной пыли. Он трепал мои распущенные волосы, приятно щекотал лицо, забирался под одежду, не давая телу устать от наступающей с каждой минутой жары. Вокруг было пусто и тихо, как будто все живое исчезло с лица земли в результате катаклизма, да и обстановка вокруг напоминала город после апокалипсиса. Неожиданно в полной тишине раздался еле слышное пение, как будто где-то далеко, за пустырем, кто-то бормотал себе жутковатую песенку. Слова разобрать было невозможно, так как были они на абсолютно непонятном мне языке. Голос человека напоминал озвучку старого шипящего телевизора, который вышел из строя, с ползущими по экрану линиями и дергающимся изображением. Железная дорога уходила в тоннель, скорее всего, тот кто пел, стоял внутри. Я не могла разглядеть, так как огромная арка, обрамленная резными кирпичами ничем не подсвечивалась. Даже подойдя ближе, без фонарика, сложно будет увидеть то, что находится внутри. Я боязливо огляделась по сторонам. Чем ближе ко мне было отдающее подвальной вонью пространство, тем отчётливее слышалось пение, хотя до сих пор не смогла понять ни слова. Из пустоты подул ветер, который заставил меня поёжиться и остановиться. Вернее сказать, останавливаться я не хотела, но ноги сами будто приклеились к земле и не давали мне сдвинуться с места. Пару минут я стояла как вкопанная. Тело онемело и уже совсем не слушалось. Я могла лишь смотреть по сторонам и глубоко дышать, в попытках унять разбушевавшееся сердце. Но то, что произошло дальше, заставило меня прикусить язык. Из пустоты, прямо на меня, вышло, а вернее сказать даже выплыло существо (я не уверена, что это человек). Ног было не видно, оно словно левитировало в воздухе, продолжая напевать свою страшную песнь. Лица также не было видно. Все тело покрывал длинный чёрный плащ, а на голову был наброшен капюшон. Воротник напоминал два белых клыка, спускающихся до земли. Его песня буквально парализовала моё тело, а крик застыл где-то в груди, отчего стало больно дышать. Дальше все произошло слишком быстро. Сначала мои глаза ослепил яркий свет, рельсы подо мной задрожали и загрохотали. Громкий гудок заставил сердце подпрыгнуть. В голове крутилась мысль о том, что надо бежать, но я не чувствовала ни рук, ни ног. Человек в капюшоне стоял, не поднимая головы. Последнее, что я помню, огромный чёрный вагон поезда, с острым красным носом, вылетевшем из пустоты тоннеля.