Набат по трехрядке

Ночь морозом трещит над селом, В пепелищах лишь ветры гуляют, Глянешь так — благодать, Никого не видать, Хоть обделен в широтах теплом. Но грохочет холодная ночь, И осколки над мертвым острогом, Как вороны летят, Воздух рвут и свистят, Пропадая и падая прочь. Не ступает на пашню тут конь, Да и сохи в сарае ржавеют, Только в той тишине, Что не чудилось мне, Заливается в церкви гармонь. Это белый кирпичный скелет, С пулеметным стволом в колокольне, Не мерцает где свет, Словно душ там и нет, Будто это — печальный сонет. Пулеметчик цигарку курил, Дым пуская по башенной стенке, А дружок-гармонист, Чубом белый, как лист, Все «калинку» трехрядкой лепил. Все неслася мелодия в дали, Заливалась гармошка в мехах, А радист и стрелок, Сев и икон уголок, Все задорно тому подпевали. Пулеметчик сидел на посту, Через связки свой бас пропуская, И никто не слыхал, То, как он подпевал, Только крикнул: «Ребяты, Ату!» Застонала гармонь, замолчав, И трехрядка сменилась винтовкой. И до ноты одной, Ночь сверкала стрельбой, Тишину, полумрак разорвав. Бил с верхов погребальный набат, «Тридцать девять» ревел, огрызаясь, И винтовок хлопки, Что в горячке легки, В снег кидали вражины солдат. Все закончилось, бой поутих, Ветер взвыл, как ни в чем не бывало… Гармонист уж молчал, И сам ветер играл Сквозняком похоронный мотив.