дебри

Слепой наваливается Сфинксу на плечо. Это - тот самый день, который случается по крайней мере три раза в месяц. День, когда кровь у всех бурлит громче и жарче обычного, кулаки неимоверно чешутся и язык жжется, будто вот-вот с него слетит что-то невпопад, но ужасно острое, как игла по пальцам. Неприятно и раззадоривает. Коридоры галдят, воспитатели прячутся в кабинетах - это не их дни. У них вообще нет никаких дней, потому что это привелегия доступна только настоящим обитателям, стаям летучих и ползающих. Потому что за днями, когда все кипит, как в адских котлах, последуют дни, когда часы идут медленнее, застревая, как сапоги в болотистых речках лесов, и сердца стучат в два раза тише. И еще много-много регулярно повторяющихся дней, которые весь дом подхватывает и перенимает на себя, вживаясь полностью, в каждого, кто готов закипеть, когда закипит дом, или охладится, когда дом замерзнет. Наверное, будь это возможно, дом бы менял цвет стен в зависимости от настроения - и тогда каждая стая тоже меняла бы свой цвет (осенние листья, притоптанные липкими подошвами ботинок, отблеск солнца от окон с разводами, собачья шерсть и пятна - здесь каждый мог быть каким и чем угодно). Слепой как раз напоминал бродячего пса - ободранный, черноухий, усталый и дистрофичный, но губы его озаряло торжество. - Ты очень громко думаешь, - замечает Слепой. Сфинкс шевелится, полусонный. - Я просто вспоминал. Что мы - два мальчишки, которых только что запинала целая стая падальщиков, разорвала на клочки, а мы собрались заново и теперь прячемся до следующего раза где-то по темным углам, и даже ночи в коридорах не боимся. - Не было такого. - А стены помнят. У Сфинкса нет рук, но есть глаза - у Слепого есть твердые кулаки, но нет зрения. Поэтому один из них учится смотреть внимательнее, другой - слушать. Поэтому они побеждают, и теперь боятся их.