спасти своё будущие...

Чудесный сон, подумал он про себя. Жаль будет просыпаться. — Добро пожаловать в Швейцарию! — улыбнулся ему пилот, стараясь перекричать рев все еще работающих двигателей «Х-33». Арсений взглянул на часы. Семь минут восьмого утра. — Вы пересекли шесть часовых поясов, — сообщил ему пилот. — Здесь уже начало второго. Арсений перевел часы. — Как самочувствие? Арсений, поморщившись, потер живот. — Как будто пенопласта наелся. — Высотная болезнь, — понимающе кивнул пилот. — Шестьдесят тысяч футов как-никак. На такой высоте вы весите на треть меньше. Вам еще повезло с коротким подскоком. Вот если бы мы летели в Токио, мне пришлось бы поднять мою детку куда выше — на сотни и сотни миль. Ну уж тогда бы у вас кишки и поплясали! Арсений кивнул и вымучено улыбнулся, согласившись считать себя счастливчиком. Вообще говоря, с учетом всех обстоятельств полет оказался вполне заурядным. Если не считать зубодробительного эффекта от ускорения во время взлета, остальные ощущения были весьма обычными: время от времени незначительная болтанка, изменение давления по мере набора высоты… И больше ничего, что позволило бы предположить, что они несутся в пространстве с не поддающейся воображению скоростью 11 тысяч миль в час. «Х-33» со всех сторон облепили техники наземного обслуживания. Пилот повел Арсения к черному BMW M4 на стоянке возле диспетчерской вышки. Через несколько секунд они уже мчались по гладкому асфальту дороги, тянущейся по дну долины. В отдалении, прямо у них на глазах, вырастала кучка прилепившихся друг к другу зданий.Арсений в смятении заметил, как стрелка спидометра метнулась к отметке 170 километров в час. Это же больше 100 миль, вдруг осознал он. Господи, да этот парень просто помешан на скорости, мелькнуло у него в голове. — До лаборатории пять километров, — обронил пилот. — Доедем за две минуты. «Давай доедем за три, но живыми», — мысленно взмолился Арсений, тщетно пытаясь нащупать ремень безопасности. — Любите метал? — спросил пилот, придерживая руль одним пальцем левой руки, а правой подключая блютус к машине. — Вообще-то у нас не просто лаборатория, — отвлек пилот Арсения от его размышлений, — а целый городок. Есть супермаркет, больница и даже своя собственная киношка. Арсений безучастно кивнул и посмотрел на стремительно надвигающиеся на них здания. — К тому же у нас самая большая в мире Машина, — добавил пилот. — Вот как? —Арсений осмотрел окрестности. — Так вам ее не увидеть, сэр, — усмехнулся пилот. — Она спрятана под землей на глубине шести этажей. Времени на то, чтобы выяснить подробности, у Арсения не оказалось. Без всяких предупреждений пилот ударил по тормозам, и автомобиль под протестующий визг покрышек замер у будки контрольно-пропускного пункта. Арсений в панике принялся шарить по карманам. — О Господи! Я же не взял паспорт! — А на кой он вам? — небрежно бросил пилот. — У нас есть постоянная договоренность с правительством Швейцарии. Ошеломленный Арсений в полном недоумении наблюдал, как пилот протянул охраннику свое удостоверение личности. Тот вставил пластиковую карточку в щель электронного идентификатора, и тут же мигнул зеленый огонек. — Имя вашего пассажира? — Арсений Попов, — ответил пилот. — К кому? — К директору. Охранник приподнял брови. Отвернулся к компьютеру, несколько секунд вглядывался в экран монитора. Затем вновь высунулся в окошко. — Желаю вам всего наилучшего, Арсений Сергеевич, — почти ласково проговорил он. Машина вновь рванулась вперед, набирая сумасшедшую скорость на 200-ярдовой дорожке, круто сворачивающей к главному входу лаборатории. Перед ними возвышалось прямоугольное ультрасовременное сооружение из стекла и стали. Дизайн, придававший такой громаде поразительную легкость и прозрачность, привел Лэнгдона в восхищение. Он всегда питал слабость к архитектуре. — Стеклянный собор, — пояснил пилот. — Церковь? — решил уточнить Арсений. — Отнюдь. Вот как раз церкви у нас нет. Единственная религия здесь — это физика. Так что можете сколько угодно поминать имя Божье всуе, но если вы обидите какой-нибудь кварк или мезон— тогда вам уж точно несдобровать. Арсении в полном смятении заерзал на пассажирском сиденье, когда автомобиль, завершив, как ему показалось, вираж на двух колесах, остановился перед стеклянным зданием. Кварки и мезоны? Никакого пограничного контроля? Самолет, развивающий скорость 15 М? Да кто же они такие, черт побери, эти ребята? Полированная гранитная плита, установленная у входа, дала ему ответ на этот вопрос. Conseil Europeen pour la Recherche Nucleaire — Ядерных исследований? — на всякий случай переспросил Арсений, абсолютно уверенный в правильности своего перевода названия с французского. Водитель не ответил: склонившись чуть ли не до пола, он увлеченно крутил ручки автомагнитолы. — Вот мы и приехали, — покряхтывая, распрямил он спину. — Здесь вас должен встречать директор. Арсений увидел, как из дверей здания выход статный, среднего роста, мужчина лет 35-40. Человек был одет в белый халат, а на ногах в сверкающих лаком вечерних туфлях. Даже на расстоянии его глаза казались совершенно безжизненными — точь-в-точь два тускло-серых камешка. — Это он? — спросил Арсений. Пилот вскинул голову. — Ох, чтоб тебя… — Он с мрачной ухмылкой обернулся к Арсению. — Легок на помине! Не имея никакого представления о том, что его ждет, Арсений нерешительно вылез из автомобиля. Приблизившись, человек протянул ему холодную влажную ладонь. — Арсений Сергеевич Попов? Мы с вами говорили по телефону. Я — Павел Алексеевич Добровольский. Генерального директора ЦЕРНа Павла Алексеевича за глаза называли кайзером. Титул этот ему присвоили больше из благоговейного ужаса, который он внушал, нежели из почтения к владыке, правившему своей вотчиной с трона на колесиках. Хотя мало кто в центре знал его лично, там рассказывали множество ужасных историй о том, как он стал калекой. Некоторые недолюбливали его за черствость и язвительность, однако не признавать его безграничную преданность чистой науке не мог никто. Пробыв в компании Добровольского всего несколько минут, Арсений успел ощутить, что директор — человек, застегнутый на все пуговицы и никого близко к себе не подпускающий. Чтобы успеть за ген. директором, ему приходилось то и дело переходить на трусцу. Вслед за Добровольским Арсений через автоматически открывающиеся двери вошел в просторный вестибюль центра. Стеклянный собор, хмыкнул про себя американец, поднимая глаза к потолку и увидев вместо него небо. Над его головой голубовато отсвечивала стеклянная крыша, сквозь которую послеполуденное солнце щедро лило свои лучи, разбрасывая по облицованным белой плиткой стенам и мраморному полу геометрически правильные узоры и придавая интерьеру вестибюля вид пышного великолепия. Воздух здесь был настолько чист, что у Арсения с непривычки даже защекотало в носу. Гулкое эхо разносило звук шагов редких ученых, с озабоченным видом направлявшихся через вестибюль по своим делам. — Сюда, пожалуйста, Арсений Сергеевич. Голос Павла Алексеевича звучал механически, словно прошел обработку в компьютере. Дикция точная и жесткая, под стать резким чертам его лица. Добровольский закашлялся, вытер губы белоснежным платком и бросил на Арсения пронзительный взгляд. — Вас не затруднит поторопиться? Попов поспешил за ним мимо бесчисленных коридоров, в каждом из которых кипела бурная деятельность. При их появлении ученые с изумлением и бесцеремонным любопытством разглядывали Арсения, стараясь угадать, кто он такой, чтобы заслужить честь находиться в обществе их директора. — К своему стыду, должен признаться, что никогда не слышал о вашем центре, — предпринял Арсения попытку завязать беседу. — Ничего удивительного, — с нескрываемой холодностью ответил Павел. — Большинство американцев отказываются признавать мировое лидерство Европы в научных исследованиях и считают ее большой лавкой… Весьма странное суждение, если вспомнить национальную принадлежность таких личностей, как Эйнштейн, Галилей и Ньютон. Арсений растерялся, не зная, как ему реагировать. Он вытащил из кармана пиджака факс. — А этот человек на фотографии, не могли бы вы… — Не здесь, пожалуйста! — гневным взмахом руки остановил его Добровольский. — Дайте-ка это мне. Арсений безропотно протянул ему факс и молча пошел рядом с креслом-коляской. Павел свернул влево, и они оказались в широком коридоре, стены которого были увешаны почетными грамотами и дипломами. Среди них сразу бросалась в глаза бронзовая доска необычайно больших размеров. Арсений замедлил шаг и прочитал выгравированную на металле надпись: ПРЕМИЯ АРС ЭЛЕКТРОНИКИ «За инновации в сфере культуры в эру цифровой техники» присуждена Тиму Бернерсу-Ли и Европейскому центру ядерных исследований за изобретение Всемирной паутины «Черт побери, — подумал Лэнгдон, — а ведь этот парень меня не обманывал». Сам он был убежден, что Паутину изобрели американцы. С другой стороны, его познания в данной области ограничивались нечастыми интернет-сеансами за видавшим виды «Макинтошем», когда он заходил на сайт собственной книги либо осматривал экспозиции Лувра или музея Прадо. — Всемирная паутина родилась здесь как локальная сеть… — Павел вновь закашлялся и приложил к губам платок. — Она давала возможность ученым из разных отделов обмениваться друг с другом результатами своей повседневной работы. Ну а весь мир, как водится, воспринимает Интернет как очередное величайшее изобретение Соединенных Штатов. — Так почему же вы не восстановите справедливость? — поинтересовался Арсений. — Стоит ли беспокоиться из-за пустячного заблуждения по столь мелкому поводу? — равнодушно пожал плечами Павел. — ЦЕРН — это куда больше, нежели какая-то глобальная компьютерная сеть. Наши ученые чуть ли не каждый день творят здесь настоящие чудеса. — Чудеса? —Арсений с сомнением взглянул на Добровольского. Слово «чудо» определенно не входило в словарный запас ученых Гарварда. Чудеса они оставляли ребятам с факультета богословия. — Вижу, вы настроены весьма скептически, — заметил Павел. — Я полагал, что вы занимаетесь религиозной символикой. И вы не верите в чудеса? — У меня пока нет сложившегося мнения по поводу чудес, — ответил Арсений. — Особенно по поводу тех, что происходят в научных лабораториях. — Возможно, я употребил не совсем подходящее слово. Просто старался говорить на понятном вам языке. — Ах вот как! — Арсений вдруг почувствовал себя уязвленным. — Боюсь разочаровать вас, сэр, однако я исследую религиозную символику, так что я, к вашему сведению, ученый, а не священник. — Разумеется. Как же я не подумал! — Павел резко притормозил, взгляд его несколько смягчился. — Действительно, ведь чтобы изучать симптомы рака, совсем не обязательно самому им болеть. Арсений в своей научной практике еще не доводилось сталкиваться с подобным тезисом. Павел одобрительно кивнул. — Подозреваю, что мы с вами прекрасно поймем друг друга, — с удовлетворением в голосе констатировал он. Арсений же в этом почему-то сильно сомневался. По мере того как они продвигались по коридору все дальше, Арсений начал скорее ощущать, чем слышать непонятный низкий гул. Однако с каждым шагом он становился все сильнее и сильнее, создавалось впечатление, что вибрируют даже стены. Гул, похоже, доносился из того конца коридора, куда они направлялись. — Что это за шум? — не выдержал наконец Арсений, вынужденный повысить голос чуть ли не до крика. Ему казалось, что они приближаются к действующему вулкану. — Ствол свободного падения, — не вдаваясь ни в какие подробности, коротко ответил Павел; его сухой безжизненный голос каким-то невероятным образом перекрыл басовитое гудение. Арсений же ничего уточнять не стал. Его одолевала усталость, а Павел Алексеевич, судя по всему, на призы, премии и награды за радушие и гостеприимство не рассчитывал. Арсений приказал себе держаться, напомнив, с какой целью он сюда прибыл. «Иллюминати». Где-то в этом гигантском здании находился труп… труп с выжженным на груди клеймом, и чтобы увидеть этот символ собственными глазами, Арсений только что пролетел три тысячи миль. В конце коридора гул превратился в громоподобный рев. Арсений в буквальном смысле ощутил, как вибрация через подошвы пронизывает все его тело и раздирает барабанные перепонки. Они завернули за угол, и перед ними открылась смотровая площадка. В округлой стене были четыре окна в толстых массивных рамах, что придавало им неуместное здесь сходство с иллюминаторами подводной лодки. Лэнгдон остановился и заглянул в одно из них. Арсений Сергеевич много чего повидал на своем веку, но столь странное зрелище наблюдал впервые в жизни. Он даже поморгал, на миг испугавшись, что его преследуют галлюцинации. Он смотрел в колоссальных размеров круглую шахту. Там, словно в невесомости, парили в воздухе люди. Трое. Один из них помахал ему рукой и продемонстрировал безукоризненно изящное сальто. «О Господи, — промелькнула мысль у Арсения, — я попал в страну Оз». Дно шахты было затянуто металлической сеткой, весьма напоминающей ту, что используют в курятниках. Сквозь ее ячейки виднелся бешено вращающийся гигантский пропеллер. — Ствол свободного падения, — нетерпеливо повторил Павел. — Парашютный спорт в зале. Для снятия стресса. Простая аэродинамическая труба, только вертикальная. Арсений, вне себя от изумления, не мог оторвать глаз от парившей в воздухе троицы. Одна из летунов, тучная до неприличия дама, судорожно подергивая пухлыми конечностями, приблизилась к окошку. Мощный воздушный поток ощутимо потряхивал ее, однако дама блаженно улыбалась и даже показала Арсению поднятые большие пальцы, сильно смахивающие на сардельки. Арсений натянуто улыбнулся в ответ и повторил ее жест, подумав про себя, знает ли дама о том, что в древности он употреблялся как фаллический символ неисчерпаемой мужской силы. Только сейчас Арсений заметил, что толстушка была единственной, кто пользовался своего рода миниатюрным парашютом. Трепетавший над ее грузными формами лоскуток ткани казался просто игрушечным. — А для чего ей эта штука? — не утерпел Арсений. — Она же в диаметре не больше ярда. — Сопротивление. Ухудшает ее аэродинамические качества, иначе бы воздушному потоку эту даму не поднять, — объяснил Павел и вновь привел свое кресло-коляску в движение. — Один квадратный ярд поверхности создает такое лобовое сопротивление, что падение тела замедляется на двадцать процентов. Арсений рассеянно кивнул. Он еще не знал, что в тот же вечер эта информация спасет ему жизнь в находящейся за сотни миль от Швейцарии стране. Когда Павел и Арсений, покинув главное здание ЦЕРНа, оказались под яркими лучами щедрого швейцарского солнца, Арсения охватило ощущение, что он перенесся на родную землю. Во всяком случае, окрестности ничем не отличались от университетского городка где-нибудь в Новой Англии. Поросший пышной травой склон сбегал к просторной равнине, где среди кленов располагались правильные кирпичные прямоугольники студенческих общежитий. По мощеным дорожкам сновали ученого вида индивиды, прижимающие к груди стопки книг. И словно для того, чтобы подчеркнуть привычность атмосферы, двое заросших грязными волосами хиппи под льющиеся из открытого окна общежития звуки Четвертой симфонии Малера азартно перебрасывали друг другу пластиковое кольцо. — Это наш жилой блок, — сообщил Павел, направляясь к зданиям. — Здесь у нас работают свыше трех тысяч физиков. ЦЕРН собрал более половины специалистов по элементарным частицам со всего мира — лучшие умы планеты. Немцы, японцы, итальянцы, русские, голландцы — всех не перечислить. Наши физики представляют пятьсот университетов и шестьдесят национальностей.