She played me

Каждый, кто играет с чужой жизнью, редко задумывается о последствиях, о том уроне, который наносит своей жертве. Это словно шахматная партия, где фигуры — не просто пешки, а живые люди, чувства которых разрываются на части. Часто игрок и сам не осознаёт, как эта игра начинает отравлять его собственную жизнь, вплетаясь в его сознание, затягивая в бездну. Но в тот момент, когда воля другого сломлена, приходит странное, но болезненное удовлетворение. Главная цель игры — подчинение. Это не просто физическое унижение, это уничтожение моральной стойкости, когда некогда сильного, не физически, а ментально, человека заставляют рыдать как ребёнка и молить о пощаде, теряя свою прежнюю личность. Он, тот, кто когда-то казался таким несгибаемым, писал свои первые записи с раздражением, заставляемый каждый раз фиксировать свои чувства на бумаге. Но со временем что-то изменилось. Первое письмо было пронизано злостью и негодованием: "Эта сука принуждает меня делать то, что нормальный человек не станет. Стирать, готовить — это ещё полбеды. Но дальше началось настоящее издевательство. Она заставляла ползать на четвереньках и прислуживать как собака, гавкать как собака, есть как собака, чуть ли не думать как эта четвероногая скотина. Сначала я чувствовал отвращение, но вскоре я перестал ощущать себя человеком. Моё мышление изменилось, я словно утратил саму способность сопротивляться". Эти строки были полны стыда, но вместе с тем в них звучала тихая, едва уловимая гордость. Он ещё пытался держаться за остатки своего "я". С каждым новым письмом его сопротивление становилось всё слабее. Он стал покорен. Его гордость и сила исчезали по капле, растворяясь в этой болезненной зависимости от своего тирана. В очередном письме его слова приобрели мрачный оттенок смирения: "Теперь я делаю всё, что она хочет, не задумываясь. Я уже не я. Моё сознание подчинено ей полностью. Я больше не чувствую сопротивления, я просто выполняю приказы, как машина, как дрессированная собака. А что будет дальше — уже не имеет значения". Дальше с каждым разом письма все ухудшались и ухудшались. Он становился более мягкотелый, покорный. И вот, в тот последний раз, когда он принёс очередное письмо, его глаза были пусты. В них больше не было боли или ненависти, только холодная покорность. Тогда я поняла, что все, этот готов.