Монокитон

На улице стояли теплые ноябрьские сумерки. Солнце уже давно ушло на покой, а луна, что сегодня сияла особенно ярко, свысока смотрела на идущего по осеннему ковру, зачитавшегося французскими романами студента, защищенного длинным пальто, от холодного ветра. Словно вода о камни, волны осеннего шуршащего океана листьев разбивались о его лакированные туфли. Взор молодого человека, плененного завораживающей литературой, был направлен исключительно на текста по анатомии, изредка прерывающегося изображениями органов и тому подобной тематикой. И лишь ночные фонари были ориентиром заблудшему в размышлениях студенту, свет которых он видел краем глаза. Путь юноши лежал через заброшенную дорогу парка. На ней не было фонарей, а старая, треснувшая во многих местах брусчатка, была хорошим местом для вывиха зачитавшемуся пареньку, идущего домой. А городские байки, ходящие из уст в уста, лишь только больше нагоняли славы этому, поросшему кустарником и искалеченному корнями деревьев, месту. Но Эдвиту были не страшны эти тропы. Еще с самого детства, он добирался домой исключительно этой дорогой, а недавние слухи, о пропаже людей в этой глуши вызывали у него легкую ухмылку. Не доходя до середины пути, обходя каждую кочку и ямку, знакомые ему еще с ранних лет, к его ушам донесся тихий, еле слышимый плач, ветром доносящейся из далекой гущи кустарников и деревьев. Это была жалостливая, протяжная песня слез, молодой девицы. Оторвав свои глаза от книги, он поглядел в сторону звука. Перед его взором предстала молодая и истощенная девушка, в подранных лохмотьях, что некогда были прекрасным, белоснежным платьем. “Он там”, - захлебываясь слезами, прошептала девушка. - Кто он? О ком вы? – Дрожащим голосом, поинтересовался парень, спускаясь вниз к даме. Но вместо ответа, встав с колен, девица побежала прочь вглубь старого парка, зовя и моля о помощи. В любой другой вечер, он бы попытался остановить ее, увести из этого опасного места, но не сейчас. Будто околдованный, он бежал за ней, не пытаясь даже догнать. Что-то знакомое начало пробиваться в голове…и эти крики,…где же он мог еще их слышать? Потеряв девушку за резким поворотом, он осознал, что впервые в жизни потерялся в этом месте. Ничего не видящие в кромешной тьме глаза, вели парня куда-то, где раньше был выход из этого лабиринта, но вернувшись назад, он обнаружил лишь все такое же, непроглядное “покрывало” тьмы. Попытавшись себя успокоить, он направился обратно, вспоминая путь назад. Но как бы его память не выкручивалась, но все никак не мог понять, куда и как ему двигаться дальше. Он словно был заперт в черной комнате, ходя по ней по кругу в бреду. В какой-то момент он задал себе вопрос, в порядке ли его рассудок, или весь прожитый им день, лишь обычный сон? “Это все реальность, Эдви”, - нежно, словно шелковая нить, прозвучало у него в голове. Оглядевшись, студент, увидел свою первую школьную любовь Кэри. Словно ангел воплоти, она стояла в паре шагах от него, окруженная белоснежным сиянием. Белое платье, что подчеркивало ее стройную фигуру, вместе с обворожительно нежным личиком, прогнали все рассуждения вспять, принеся с собой лишь спокойствие, а вместе с ним, далекие воспоминания школьной любви, погружая парня в бред прошедших дней. - Ну чего же ты стоишь? Может, обнимемся? - не пошевелив своими тонкими губами, она тихо прошептала в голове Эдвита. - Конечно, любовь моя. Сделав два шага вперед, парень увидел, что девушка была на том же месте, где и стояла, но не придав значения, он стал идти, не приближаясь и на миллиметр к даме. “Тебе нужно побежать, чтобы прикоснуться меня”, - кокетливо улыбнувшись, Кэри стала медленно отходить назад. Не в силах удержаться перед ангельской красотой, студент стал понемногу начинать бежать. Но стоило ему сделать шаг, как на еще мгновение назад, новом платье, появился глубокий, кровавый порез. Потом еще один…еще один. С каждым шагом парня, белоснежное одеяние начинало покрываться мелкими ручейками крови, а затем гнили. С все новым и новым шагом, прекрасная девица становилась похожа на покойника. Кожа ее постепенно увядала, натягиваясь на кости, изредка падая, будто специально нарезанными кусками, на землю. Там, где раньше были изумрудные глаза, царили две пустые, с выглядывающими пальцами, глазницы. От тонких, словно веревочки губ, не осталось и следа. Взамен, там царили не прикрытые десна, с натянутой улыбкой, тянувшиеся глубоким порезом до сгнивших остатков ушей. Ее некогда каштановые, ухоженные волосы, были выдраны с куском головы, откуда медленно выползали личинки мух, сползающие к глазницам и обвивая пальцы. Из груди же, как крылья птицы, выглядывали ребра, а тонкие, иссохшие до костей, с гнилыми ранами, переломанные руки стали все выше и выше вздыматься высь. “Ты почти коснулся меня”,- многоголосо, искаженно от боли и страданий, будто гром, прозвучало в голове Эдвита. От этих слов, парень лишь расплылся в знакомой для всех, холодной и пугающей ухмылке, а в голове, звучала одна лишь мысль: “Как же она прекрасна” Словно в бреду, он бежал к той, что была для него сейчас ангелом, спустившейся с небес. В полуживом, изуродованном, безногом трупе, он видел ту, что своей красотой затмевала саму Афродиту. Ангел…нет! Богиня стоявшая прямо перед ним! Стоит лишь до нее коснуться, и… Она…исчезнет. Как только замершие руки Эдвита лишь только еле коснулись тела девушки, она пропала в мгновении ока, оставив после себя лишь ободранное лохмотья. С трепетом поймав изрезанные тряпки, он опустился на колени, прижав их к себе. Из серых глаз паренька, ручьями полились горькие слезы боли и печали. Захлебываясь от горя, он вцепился в платье мертвой хваткой, склонивши голову над ним. Но вдруг! Что-то словно ледяным потоком облило его голову. Сознанию вернулась трезвость и яркость, а с ними и дикий ужас. Отбросив окровавленное платье, юношу пробил невыносимый страх от происходящего. А звенящая в голове боль, сменялась на дикий крик какой-то девушки, молящей о помощи. Он звучал так громко и отчетливо, что казалось, будто она кричит ему прямо в уши, пытаясь оглушить молодого человека своим визгом. Парень был готов биться лбом об пол, дабы лишь прекратить мучения. Словно иголкой, боль медленно переходила с головы к рукам, пронзая собой каждый миллиметр кожи. Змеей, извиваясь от мучений, идущих по всему телу, Эдвит не мог даже закричать, ибо дышать становилось все больнее и больнее. Перед его глазами стали мелькать кроваво-черные картины прошлых лет. Как он, с самодельным ножом, бежал по этому парку за той самой Кэри, отказавшей ему накануне. Как он, калеча и разрезая ее тело, с животной страстью насилует ее, смотря в ее пустые, проколотые глазницы. Как он тащит ее в свой старый дом, в самой глуши этого парка, где продолжает уродовать и без того неузнаваемое тело девушки. И с каждым порезом, с каждым ударом и шлепком по телу, боль лишь нарастала и нарастала. “Игл” становилось все больше, да так, что в какой-то момент, он стали выглядывать из кожи паренька, покрывая его тело, с ног до головы, не оставляя ни кусочка кожи на теле юноши, заполняя собой все, даже самые труднодоступные отверстия. А в голове, к невыносимой боли, начал добавляться многоголосый, тихий шепот, спрашивая: “Как тебе новая Афродита?” Двадцатиоднолетнего студента Эдвита Паунсли, нашли на следующий день, перед его университетом. Тело парня было изуродовано до неузнаваемости, а также полностью покрыто иглами различной длины и в разнообразных местах, не исключая десна, половые органы и ноздри.