Солги со мной / Lie with me

      При виде коттеджа Нарциссы Малфой у Гермионы перехватывает дыхание, даже в темноте. Расположенный на побережье, он залит серебристым светом луны и сверкает под одеялом из свежего рыхлого снега.       Драко не преуменьшил, описывая его. Так же, как не преуменьшил масштаб своего спектакля. Изрядно влюблён — это было ещё слабо сказано.       Он проводит их в дом своей матери, прижимая руку к пояснице Гермионы, и такая тёплая, нежная улыбка освещает его лицо, что Гермиона должна напомнить себе, что это постановка, спектакль.       Она понимает, что потеряться в широкой улыбке и наполненных нежностью взглядах Драко Малфоя очень легко.       Гермиона принимает вызов, и во время беседы у камина с Нарциссой старается вызвать у Драко те же реакции, которые испытывает сама.       Нарцисса спрашивает, как они снова встретились после стольких лет, и Гермиона кладёт руку на бедро Драко, как будто это привычный жест. И чертит пальцами руны на его брюках.       Драко рассказывает прекрасную историю об извинениях и прощении, первых свиданиях и первых поцелуях, при этом обнимает Гермиону за плечи, касаясь кончиками пальцев её обнажённой кожи. Наклонившись, она прижимается к нему.       Гермиона хвалит дом Нарциссы и качество эльфийского десертного вина, которое они пьют. Пока Нарцисса сияет от комплиментов, Гермиона поворачивается к Драко и шепчет ему на ухо комплимент о том, какой у неё чудесный вечер. Это не что иное, как правда.       И, когда приходит время ложиться спать, Гермиона, прильнув к боку Драко, находит его крепким и уверенным, пока он ведёт их в комнату.       ИХ комнату.       Ту комнату, которую, как ожидает Нарцисса, они разделят, ведь она видит, как они провели последние несколько часов, ведя себя как любовники. Гермиона полагает, что ей и Драко почти по тридцать, и они сделали ставку на демонстрацию взаимного комфорта при физических прикосновениях. Кто угодно мог ожидать, что они будут жить в одной комнате.       Кроме Гермионы. Это даже не приходило ей в голову, слишком увлечённой всеми прикосновениями, улыбками и балансированием на грани заговора и общего секрета.       Драко закрывает за ними дверь, но не спешит отпускать её. Они замерли близко друг к другу. Им комфортно.       — Я, конечно, буду спать на кушетке.       Гермиона качает головой.       — Конечно, нет; это твоя комната. Это бархатное чудовище кажется достаточно просторным для меня.       — Чудовище? Что, если бы я сказал, что это мой любимый предмет мебели? Очень сентиментальный. Даже любимый.       Она проходит с ним дальше в комнату, игривый настрой заставляет её постоянно улыбаться.       — Я была бы слегка обеспокоена, узнав, что у тебя сложилась эмоциональная связь с диваном.       — Это кушетка. — Мерлин, у него милая улыбка.       — Семантика.       — Знаешь, — начинает Гермиона, обнаружив, что всё ещё стоит почти вровень с ним, — это было одним из самых забавных событий в моей жизни за очень долгое время. Даже если оно было напоказ.       На его лице появляется беспокойство.       — Гермиона, мне следует воспользоваться этой возможностью, чтобы извиниться…       — Всё в порядке, — говорит она, прижимая ладонь к центру его груди. — Я понимаю, что ты должен официально извиниться, но я только что провела удивительно прекрасный вечер в твоей компании. Ты был приятным, уравновешенным взрослым. Мне неинтересно использовать твои детские убеждения и поступки против тебя. Ты явно эволюционировал.       — Это очень великодушно с твоей стороны, особенно в конце этого маленького фарса ради деликатных чувств моей матери.       Она не знает, что заставляет её сделать это, но скользит рукой по его груди вверх, через плечо, и сжимает край парадной мантии.       — Тебе должно быть жарко в этом, — говорит она. Гермиона поднимает другую руку, замирает на мгновение прежде, чем скинуть мантию с его плеч.       — Ты пила вино на празднике.       — Да.       — Сколько? — спрашивает Драко.       — К тому времени, как мы приехали сюда, я была почти полностью трезва.       — А десертное вино, которое подавала моя мама?       Гермиона сглатывает. Кажется лицо Драко очень близко к её собственному.       — Слегка пригубила. На самом деле я не очень люблю десертные вина, но не хотела показаться грубой.       — Я достаточно трезв.       — Держишь под контролем все свои способности?       — Кажется, большинство из них, — его дыхание ласкает её щёку.       — Думаю, мне нужны все они, к сожалению.       — О, все сразу? Интересно для чего? — Он немного выпрямляется, проталкивая серебряные запонки через хлопковые петли.       Эффект аналогичен полному раздеванию. На мгновение кислород полностью покидает её.       Гермиона с трудом сдерживается, чтобы не прочистить горло.       — У нас была очень хорошая ночь, и у нас есть эта комната с одной кроватью, и да, конечно, мы можем трансфигурировать эту кушетку, сделав её больше, и каждому будет совершенно комфортно, — она переводит взгляд на кровать рядом с ними, — или мы могли бы лечь вместе и… насладиться нашей ночью ещё немного.       — Ах, вот для чего тебе нужны мои способности.       — У меня нет привычки использовать в своих интересах бедных, пьяных от вина артистов, которые притворяются, что влюблены в меня по уши.       — Нет, конечно. И у меня тоже. — Он снова наклоняется к ней. — Если бы я поцеловал тебя, — начинает он, — это всё равно было бы частью представления?       — Не вижу здесь публики.       — Немного рано обсуждать личные причуды, но я всё–таки уточню, что эксгибиционизм — это не моё. Я немного эгоистичен и не люблю делиться.       Она почти смеётся.       — Я тоже единственный ребёнок в семье.       Она улавливает его ухмылку, прежде чем он наклоняется и преодолевает оставшуюся бесконечно малую щель между ними, прижимаясь губами к её губам. Поразительно, насколько знакомо это ощущение, как будто их прилюдный спектакль подготовил её к его прикосновениям. И хотя его руки, одна — на её талии, а другая — сжимает её подбородок, кажутся знакомыми, эта непринуждённость нисколько не притупляет желание, вспыхивающее на поверхности её кожи.       Гермиона обнимает его за плечи и проводит руками по аккуратно уложенным волосам Драко. Ей нравится идея навести небольшой беспорядок, чтобы избавиться от идеального образа, созданного этим вечером.       Спектакли хороши, но ей гораздо больше нравится реальность.       Тем более что в реальности он притягивает её тело к себе, скользит своим языком по её собственному, и волна тепла захлёстывает её чувства.       Кончики его пальцев пульсируют на её коже, давление на её подбородок столь незначительно, как будто он пытается сдерживать себя от того, что стремительно разворачивается в этой прекрасной комнате, которую они решили разделить.       Гермиона отстраняется, встречает его взгляд с, как она надеется, озорством, чем-то желанным, и поворачивается. Она смотрит на него через плечо.       — Не мог бы ты мне помочь с застёжкой-молнией? — Это прозрачный намёк, ведь проблему легко решить с помощью заклинания. Но заклинание не заставит её трепетать, в отличие от его рук.       — Конечно.       Только он этого не делает, по крайней мере, поначалу. Застёжка-молния начинается от середины спины; это был её мысленный компромисс с этим платьем. Закрытая шея и низкий вырез на спине: так она чувствовала себя одновременно достаточно смело и подходяще одетой в присутствии не только своих друзей и одноклассников, но и нескольких коллег.       Он перекидывает несколько непослушных локонов через её плечо, прежде чем кончиками пальцев коснуться шеи. Его пальцы медленно опускаются, перемещаясь по позвоночнику с прикосновением настолько лёгким, что она почти делает шаг назад, чтобы усилить давление.       Вместо этого она дрожит, затаив дыхание, ожидая.       Он находит застёжку-молнию, тянет её вниз, а затем его руки вновь поднимаются более грубо. Жадные ладони скользят по её ребрам, позвоночнику и лопаткам, а потом он замирает, перед тем как его пальцы подцепят бретельки платья.       — Так хорошо?       — Даже очень.       Платье растекается у её ног. Рот Драко находит её шею, оставляя поцелуи вдоль горла, руки ласкают кожу. Гермиона откидывает голову назад, опираясь на его плечо. Её тело расслабляется там, где блуждают его руки.       Это уже не спектакль и, конечно же, без публики, но есть что-то идеально поставленное в серии их следующих шагов. Спектакль или танец, Гермиона не знает, ей всё равно.       Опускание на кровать.       Скольжение между простынями.       Снятие оставшейся одежды.       Тихие разговоры шёпотом губами к коже. Между вздохами.       — Как тебе нравится?       — Немного медленнее.       — А что насчёт моего рта?       — Я настаиваю.       — Ты можешь кончить вот так?       — Боги, да.       Это чуждо и фантастично — отпускать. К тому времени, как он прижимается к ней, щёки Гермионы горячие и раскрасневшиеся от тяжёлого дыхания, от того, как он завёл её.       Иногда ей кажется, что секс снижает её мыслительные способности, сначала наполовину, а потом ещё наполовину, выставляя на передний план уникальные ощущения и одиночные мысли: остаётся лишь акцент на тот особый толчок удовольствия, который поможет ей кончить, конкретная фантазия, удерживающая её в моменте.       Своими действиями в постели Драко открывает в ней новые горизонты ощущений и расширяет спектр её удовольствий своим натиском. Дело не только в трении каждый раз, когда его бёдра встречаются с её бёдрами, но и в том, как его пальцы впиваются в её кожу, в том, как он горячо дышит ей в ухо, шепча, как он хочет, чтобы она кончила.       Напряжение внутри неё закручивается подобно тугой пружине так быстро и резко, что оргазм застает её врасплох, вырывая из горла удивлённый вскрик.       Лицо Драко замирает напротив лица Гермионы в тот самый момент, когда черты её лица искажаются: глаза зажмурены, рот приоткрыт. Он стонет, когда она начинает расслабляться, открывая глаза.       — Чтоб меня, — выдыхает он с ухмылкой. — Сделай это снова. Пожалуйста, сделай это ещё раз. — Он возобновляет движение. — Я заставлю тебя сделать это снова. И снова, и снова, и снова.       Гермиона едва успевает отдышаться, кладёт руки ему на плечи, чтобы удержать равновесие, впивается ногтями ему в кожу, прежде чем он снова заводит её.       — Драко, — говорит она. Мольба об облегчении или освобождении, она не уверена.       — Знаю, — это всё, что он говорит, пока одна из его рук опускается под её задницу, приподнимая ногу выше. — Давай, Гермиона. Ещё один раз передо мной? Мне нужно увидеть это снова. Боги, ты великолепна.       — Если ты будешь продолжать, — она сглатывает, — вот так, — глубже впиваясь ногтями ему в плечи, и он шипит, — я кончу. Вот так, о боже…       На этот раз он не останавливается. Вместо этого он наклоняется к её шее: целует, сосёт, кусает и ласкает, пока её тело расслабляется от напряжения после очередного оргазма.       Она поворачивает голову, притягивает к себе для томного поцелуя, чувствуя себя чем-то вроде лужи в его постели. Гермиона лениво проводит пальцами по его волосам, поглаживает успокаивающими круговыми движениями вмятины в форме полумесяцев, оставленные на его коже.       — Теперь ты, — говорит она. — Я тоже хочу тебя увидеть.       Его невнятное бормотание в ответ ясно даёт понять, что он близок, и когда он кончает, снова уперев руки в её бёдра, она целует его, чувствуя тепло, усталость и восхитительную насыщенность после долгой ночи игры в интимность.       Это намного лучше.       Рождественским утром Гермиона просыпается потому, что её целует в ключицу тот мужчина, который всего двадцать четыре часа назад был бы самым последним в списке возможных кандидатов для совместной встречи праздника.       Она не может заставить себя пожалеть об этом. Тем более, что она вытаскивает очаровательно сонно-ворчливого Драко Малфоя из его кровати, намыливает его в его глупо роскошном душе и целует его около холодной гладкой плитки, пока они оба не начинают тяжело дышать.       Гермиона снова оказывается в его постели, забрызгав каплями воды простыни. Она едва ли возражает, раскачиваясь на нём сверху, пока он пристально наблюдает за ней в тот самый момент, когда его пальцы на клиторе заставляют её разваливаться на части. Он разворачивает Гермиону, прижимая к кровати, и заканчивает со стоном и обещанием ещё одного душа.       — Я начала сомневаться, присоединитесь ли вы ко мне когда-нибудь, — говорит Нарцисса, когда они, наконец, спускаются вниз. Она улыбается, её глаза сияют с явным ликованием.       — Прошу прощения, что тебе пришлось послать Типпи за нами. — Чрезмерно формальный тон Драко подозрительно похож на смущение.       Гермиона сопротивляется собственному румянцу, усаживаясь за прекрасный стол для завтрака, украшенный как маленькое пиршество.       — Ещё раз спасибо за приглашение присоединиться к Вам сегодня утром, миссис Малфой. Это выглядит восхитительно.       Нарцисса сияет.       — Уверена, что вы ещё не видели.       Она вызывает экземпляр «Ежедневного Пророка». На первой странице чёрно-белое колдо с танцующими Гермионой и Драко. Она не может сказать, что это за танец; их было слишком много. Они выглядят отвратительно счастливыми. Даже слащаво. Как и ожидалось, сопровождающий колдо заголовок разочаровывает: «Драко Малфой крадёт праздник (и сердце жалкой девы Гермионы Грейнджер) на Святочном балу в Хогвартсе».       — Как удачно, дорогая, — говорит Драко. — Рита Скитер придумала для тебя новый эпитет. Он драматично подмигивает Гермионе, и, похоже, Нарцисса может воспламениться от восторга.       — И у тебя есть планы на день, да?       — Меня бросят в львиное логово. Пожелай мне удачи, мама.       Гермиона не может сдержать улыбки, слегка хлопая его по руке.       — С тобой всё будет хорошо. В конце концов, ты такой очаровательный.       — Да, мне это говорили.       — Кроме того, там будет много громких звуков, подарков, детей и еды. Достаточно отвлекающих факторов, чтобы перенаправить всеобщее внимание от того факта, что среди них змея.       Драко улыбается ей в ответ, сияя так же, как его мать.       — И после этого? — спрашивает Нарцисса.       Под столом рука Драко находит руку Гермионы.       — До тех пор, пока Гермиона не против, полагаю, мы будем двигаться дальше.