Четвертый мир

— Выглядишь, как беспризорник, ты уже взрослый парень, как можно быть таким безалаберным? Ты вообще знаешь, что такое утюг? Посмотри на себя! — Хван Рина дернула Юнги за мятый воротник школьной рубашки. — Позорище… Юнги действительно не слишком-то беспокоил его внешний вид. К тому же, чтобы хорошо выглядеть, нужно было долго и внимательно смотреть на себя в зеркало, чего он делать совсем не любил. — Мне нужна будет твоя помощь в пансионате, так что не задерживайся после уроков. Юнги опустил голову, и отросшие волосы упали ему на лицо, превратившись в щит между ним и матерью. — Хорошо, — произнёс он тихо и, оградив себя от любых зрительных контактов, сел за стол, чтобы молча съесть свой завтрак. На часах было уже почти восемь. Юнги опаздывал. Как и всегда. Пришлось ехать на велосипеде. А он не очень это любил. Крутить педали было, конечно, проще, чем хромать несколько кварталов на своих двух, но сам вид старого отцовского велосипеда вызывал у него неописуемое чувство тревоги, которое он с трудом мог подавить. Слишком велик был шанс оказаться в самый неподходящий момент без тормозов или перепачкаться мазутом, натягивая обратно на звездочку слетевшую цепь. Однако в это утро, Юнги переступил через себя и сел на потертое сиденье, поскольку зайти в класс после звонка, показалось ему перспективой ещё более худшей, он не любил привлекать внимание. К счастью, поездка прошла успешно. Запыхавшийся, он забежал в класс, но на полпути к своему месту резко замедлил шаг, заметно растерявшись. Какой-то парень занял его место. Незнакомый парень. Красивый, с аккуратно стрижеными волосами, он сидел в идеально отглаженной форме, сложив перед собой свои маленькие, очевидно, совсем не приученные к физическому труду, холенные ручки. Сидел, как ни в чём ни бывало. Прямо на его чертовом стуле. Юнги встал перед ним, посмотрев на него сверху вниз. Обычно его угрюмости хватало для предупреждения, но тот лишь улыбнулся, показывая свои идеальные, ровные зубы. Он продолжал смотреть на него, парень отвечал ему тем же. Юнги заметил, что его лукавая улыбочка совсем не соответствует выражению глаз, они показались ему какими-то грустными. — Что такое Хван Юнги? Тебе больше некуда сесть? — подошла к нему староста и кивнула на последнюю парту в соседнем ряду. Юнги со вздохом сел на свободное место. В кабинет вошла учительница английского. — Как вы успели заметить, у нас в классе новый ученик — Пак Чимин, он приехал к нам из Сеула, позаботьтесь о нём, — проговорила она с дежурной улыбкой. Парень встал и поклонился. Юнги взглянул на него украдкой. То, как он держался среди чужих людей, его манеры и осанка — всё выдавало его принадлежность к другому классу общества. Он выглядел так, словно будучи бриллиантом по какой-то нелепой случайности вдруг попал в горсть стекляшек. Чимин вальяжно откинулся на спинку стула, скучающе листая учебник. Однозначно, он думал точно так же.

***

21.10.2008 Ненавижу физкультуру. Мне больно даже смотреть. Боль… Я буду терпеть её, пока не утону в собственных слезах, которые всегда будут стоять в моих глазах… — Привет, — сказал кто-то тихо и мягко. У Юнги по спине пробежали мурашки. Он поднял голову, прижимая к животу ежедневник. — Привет, — произнёс он хрипло. — Можно сесть с тобой? — спросил Чимин, подступая ещё на полшага ближе. Утром он не был так вежлив, заняв его место, и Юнги всё ещё был этим недоволен, однако убрал со скамейки рюкзак. Уголки губ Чимина дрогнули, будто он хотел улыбнуться при взгляде на него, но почему-то заставил себя сдержаться. Пак отличался красотой смелой и дерзкой, но ужасно холодной, парень даже не пытался скрыть своего презрительного равнодушия ко всему, что его окружало. С одинаково небрежным безразличием он разговаривал и с учителями, и с одноклассниками, что не теряли надежды завербовать его в друзья. На мгновение Юнги задумался о том, насколько тот был извращён не только снаружи, но и внутри и о том, что могло заставить его сердце так огрубеть, а тонкие, нежные черты ожесточиться. Неужели деньги? Время от времени он наблюдал за ним, и пока Чимин представлялся ему типичным богатеньким сыночком — избалованным, высокомерным мальчишкой, который в силу своей чванливости вряд ли найдёт себе здесь друзей. Юнги встретился с ним взглядом. И Чимин всё же улыбнулся, но глаза его вновь выдали. Конечно, ему плохо, — подумал в это мгновение Юнги. — Ему пришлось поменять Сеул на такое захолустье. — Я видел тебя вчера в церкви, — сказал Пак, присаживаясь на скамейку рядом. — А я тебя нет, — покачал он головой. — Мы опоздали, приехали под самый конец, и ты уже стоял вместе с хором у алтаря. — А… Юнги слегка прищурился, припоминая вчерашнее утро. Он правда не заметил его на службе, но вспомнил о том, что потом за обедом мама обмолвилась о новых прихожанах в их церкви. Но она в основном говорила о какой-то приезжей женщине, из-за которой «их» мужики посворачивали себе шеи. Юнги догадался, что, должно быть, это была его мать, и что, должно быть, он чертовски на неё похож. Потому, что «их» девчонки роптали перед Пак Чимином как безумные и шептали без конца меж собой его имя, а когда он шёл с гордо поднятой головой по школьному коридору, то толпа расступалась перед ним, как море перед Моисеем. И это в первый-то день… Наверное, это было неправильно судить о нём по его внешности и повадкам, но Юнги сомневался, что для Чимина это что-то значило. На уроках он был внимателен, задавал умные вопросы, вёл беседы с учителями на равных, и ему вряд ли нужна была чья-то помощь хоть по одной дисциплине. Пак Чимин был настолько уверен в себе и самодостаточен, что ему абсолютно точно не было никакого дела до неприязни со стороны такого неудачника, как он. — Ты стоял в наушниках и слушал музыку в церкви. Не боишься, что Бог накажет тебя за этот грех? Чимин произнёс это без улыбки, рассчитывая смутить одноклассника, но тот совершенно спокойно ответил: — Бог закрыл глаза на всё в тот день, когда Иисуса распяли на кресте. Не думаю, что он обратит внимание на подобный грешок. Чимин замолчал, несколько секунд он смотрел на него глазами полными то ли восторга, то ли удивления, а потом отвлекся на одноклассников, гоняющих мяч по стадиону. Юнги тоже не имел особого желания с ним разговаривать. Его возмущало высокомерие людей, которые изначально мнили себя лучше остальных. Он считал, они ведут себя отвратительно. Контролируют других, ограничивают их свободу, буквально подминают под себя. Пак Чимин был именно таким. Юнги в этом ни капли не сомневался. И ему было странно и непонятно его присутствие рядом. Зачем он подсел к нему? И зачем с ним говорит? На роль товарища его кандидатура, пожалуй, была самой неподходящей из всех. — Почему ты не с остальными? — вновь обратил на него внимание Пак. — У меня пожизненное освобождение, — усмехнулся Хван. Чимин неожиданно положил свою ладонь ему на плечо, и подался вперёд, заглядывая в лицо. От чего Юнги инстинктивно отпрянул, но тот продолжал смотреть на него в упор, держа свою руку на его плече. Что было весьма опрометчиво с его стороны, но он об этом знать, конечно, не мог. — У меня тоже… — проговорил он вкрадчиво. — У тебя почему? Что-то с ногой? Сложный перелом? — Эмм… — протянул Юнги, вдруг ужасно смутившись от неожиданной близости Пака. Чужая рука скользнула вниз и замерла на его предплечье. Но Юнги отчего-то не решался её сбросить. Он растерялся, смотря ему в глаза. Карие… как коричневый бархат с золотистыми крапинками. Он ещё никогда не видел таких глаз. И было так удивительно, что эти холодные, дерзкие глаза могут становиться такими тёплыми и мягкими. А ещё они больше не казались ему печальными, они смотрели на него с интересом. — Я болел остеомиелитом, мне пришлось несколько раз оперировать ногу, теперь я хромаю и… — Юнги замолчал, ему не хотелось, чтобы Чимин подумал, будто он жалуется. — В общем, спортивные игры — это не для меня. — У тебя остался шрам? Хван поднял правую штанину, показывая свою испещрённую глубокими шрамами правую голень. — Ого… — прошептал Чимин и, протянув руку, коснулся грубой неровности на коже кончиками пальцев. Он восхищённо улыбнулся и приложил ладонь к груди. — У меня тоже есть шрам… только здесь. — Тебе сделали операцию на сердце? — Нет, мне удалили часть легкого. — Вот чёрт… — Да, полное дерьмо. Пак согласно кивнул, вновь встретившись с ним глазами, и красивые полные губы снова растянулись в улыбке. Оказалось, у них всё же есть кое-что общее, возможно, этого бы даже хватило, чтобы неприязнь Юнги могла смениться симпатией, но привычка Чимина смотреть на всех сверху вниз продолжала всё портить. — У меня слабые лёгкие, я часто болею… болел. В детстве. Я почти не жил дома, потому что не вылезал из больниц и санаториев. А потом меня отправили в пансион для мальчиков в Сеуле. Мне там не очень нравилось. Было тоскливо, но я привык, — рассказал Чимин. Его слова показались Юнги очень откровенными, но люди всегда стараются рассказать о себе побольше, когда хотят сблизиться… Забудь, — сказал он сам себе. — Слишком сложный, слишком богатый, слишком тактильный, слишком… всё слишком. Он всё то, чего в тебе нет и быть не может. Несмотря на то, что его семья владела собственным пансионатом, доход их, за вычетом всех платежей, оставался за чертой ниже среднего. Иными словами, Юнги был беден, как церковная мышь. Его это не особо волновало, когда дело касалось одежды или питания. В еде он сделался совсем неприхотливым, а внешний вид его заботил мало. Но сейчас, сидя рядом с Чимином, он чувствовал себя неловко. Юнги опустил голову, но продолжал ощущать на себе его взгляд. Пак Чимин изучал его, наблюдал… — Что ты там пишешь? — спросил он, кивая на ежедневник в его руках. — Это личный дневник, — несмело признался Юнги, ведь вести дневники обычно удел девочек. — Не то, чтобы я прямо вёл его, просто иногда записываю кое-что… рисую… — Что рисуешь? — Что вижу… что чувствую… — Что чувствуешь? Как это? Покажи мне. Юнги колебался. Он мало кому показывал свои рисунки, разве что преподавателям и другим ученикам в школе искусств, которые принимали его странность за талант, в отличие от родителей и Сохи. Юнги вздохнул и нерешительно открыл свой дневник на странице с одним из рисунков. Он не выбирал, показал первый, какой попался, вполне себе обычный, по его мнению, но Чимин замер, широко распахнув глаза, и его близость позволила Юнги ощутить — он задержал на вдохе дыхание. — Можно? — прошептал Чимин, отмирая, и коснулся ежедневника. Юнги кивнул, позволяя ему взять его в руки. Тот осторожно провёл кончиком пальца по надписи «ложь» в нижнем правом углу и прикусил пухлую губу, рассматривая цветы, растущие из человеческого уха. Это были пионы, ужасно нежные, словно сотканные из воздуха, но при этом такие живые, что казалось, если склониться к ним и вдохнуть запах с бумаги, можно почувствовать их цветочный аромат. Юнги не нарисовал лица, только часть скулы и несколько чёрных прядей волос, пропущенных сквозь листву. Но Чимин заметил, они обрамляли несуществующее лицо точно так же, как волосы Юнги обрамляли его же собственное лицо. — Цвет важен? Почему они фиолетовые, а не розовые или белые? — спросил он отчего-то шёпотом. — Фиолетовый — цвет любви, — ответил Юнги, неуверенно добавляя: — Ну, мне так кажется… Чимин тихонько кивнул и, посмотрев на него, печально поджал губы. — Ты прав, о любви лгут чаще всего, — сказал он, закрывая чужой дневник, но вместо того, чтобы вернуть его обратно, задумчиво прижал к своей груди. Некоторое время они сидели молча. Потом Чимин вздрогнул, словно очнувшись, и отдал ему ежедневник с извиняющимся взглядом. Очевидно, ему было сложно усидеть на месте из-за собственной импульсивности, он привстал и поджал под себя одну ногу, чтобы суметь полностью к нему развернуться. — Ты странный… В хорошем смысле, — договорил он. Юнги понял, что Чимин, при всей свой надменности, в действительности не желает задеть его чувства, ему не всё равно. — Быть странным — это удел всей моей жизни, — улыбнулся он. Чимин рассмеялся. Смех его, как и голос, был мягким и приятным. Хван быстро пробежался глазами по его лицу, словно стремился лучше его запомнить. Пак Чимин сидел рядом, смотрел на него и разговаривал с ним. По собственному желанию. Происходящее напоминало больше сон, чем реальность. Так вот как знакомятся и заводят друзей? Чимин легко мог подойти к любому, легко мог заговорить с кем угодно и о чём угодно, он был из тех, кто всегда окружён людьми и из тех, кто всегда получает всё, что хочет. И Юнги не удавалось придумать ни одного логического объяснения тому, почему из всех он выбрал именно его. Они не были знакомы и не знали увлечений друг друга, Юнги понимал только то, что Чимин интересуется им просто так, без каких-либо причин. Хотя, наверное, в тринадцать лет всё остальное и не должно быть важным. В тринадцать лет для дружбы достаточно лишь интереса и желания дружить. Они вновь встретились глазами, и по спине его опять пробежали мурашки. Он отвёл взгляд, опуская голову. Волосы, упавшие на лицо, скрыли его смущение. — Я тоже кое-что пишу, — сказал Чимин и заёрзал, пододвигаясь ещё ближе. — Тоже ведёшь дневник? — Нет, занимаюсь сочинительством. — Сочинительством? — Да. Пишу роман. Это могло показаться смешным. Какой роман может написать тринадцатилетний мальчик? Но что-то подсказывало Юнги, что Чимин из тех, кто правда может это сделать. — О чём он? Чимин глубоко вздохнул, глаза его заблестели, и он облизал взволнованно губы. Чёрт… — подумал Юнги, смотря на маленькую ладонь, лежащую теперь на его коленке. — Об одном небесном создании… — заговорил как-то несмело Чимин. Юнги не хотелось, чтобы Пак счёл его грубым, и ему на самом деле было интересно узнать, о чём тот пишет, поэтому он молчаливо коснулся его руки, чтобы просто тихонько отвести её от себя в сторону. — Он пытается найти себе место среди людей, но они слишком глупы и меркантильны, чтобы принять его… Проклятье, да что же это… Чимин понял его неправильно, он схватился за его ладонь двумя руками и притянул её к груди, совсем не заботясь о том, достаточно ли они знакомы для подобного жеста, и о том, как это может выглядеть со стороны. — Он не из нашей вселенной? — Он из другого мира. — Как его зовут? — Ави. Чимин заметно погрустнел и осторожно опустил их руки на колени, но не расцепил их. Однако Юнги заметил, что ладони его обмякли и стали безвольными, его рука могла бы легко и без лишнего внимания из них выскользнуть, но он отчего-то снова медлил. — Должно быть, Ави очень одинок, ведь он здесь совсем один… — произнёс он. — Он влюблён в Эвин, такое же небесное создание, как и он. Однажды они были разлучены, и вот уже миллион лет Ави ищет его во всех мирах. — Он найдёт его? — Я пока не знаю, — печально пожал плечами Чимин. — Я надеюсь, что найдёт, — проговорил Юнги, смотря на него безотрывно, и сам сжал тихонько его руку. Сжал и тут же выпустил. — Ты уже много написал? Пак вытащил из рюкзака большую общую тетрадь и быстро пролистал её, она была исписана уже больше, чем наполовину. — Дашь мне прочесть? — попросил Юнги. На щеках Пака проступил румянец, а взгляд стал неожиданно кротким, он свёл как-то мучительно брови и робко обнял сам себя за плечи, мгновенно превращаясь в совершенно обычного подростка, такого же, как он, печального и… одинокого? Юнги подумал, что возможно так и есть, несмотря на то, что тот окружён людьми. Одиночество в толпе никто не отменял. И оттого он такой импульсивный. Ему просто не с кем всем этим поделиться. И видимо, именно в его отстраненности и непохожести на других Чимин надеялся снискать какое-то особое понимание. Что ж… видимость бывает куда убедительнее реальности. Но всё же ему повезло. В чём-то Юнги действительно мог его понять. Например, в том, в чём состояли его опасения. Когда жизнь внутри тебя ярче и интереснее настоящей, сложно найти того, кто не сочтёт тебя сумасшедшим. Обычно тех, кто живёт в мире фантазий, люди считают странными. Мечтатели в этом мире вообще не стоят ни гроша. — Тебе дам… но если только ты пообещаешь никому не показывать, — неуверенно произнёс Чимин. — У меня больше нет друзей, — сказал Юнги, но тут же подумал, что его фраза была какой-то некорректной, она звучала так, будто они уже друзья и при этом Чимин его единственный друг, поэтому он постарался исправиться: — В смысле в школе я ни с кем не общаюсь, у меня нет друзей среди одноклассников, так что я никому ничего не покажу. Пак понимающе кивнул и протянул ему тетрадь. Предлагая не только её, но и кое-что ещё более сокровенное — свою дружбу и доверие. Прозвучал свисток, урок физкультуры заканчивался. Пак тут же вскочил со скамейки, закидывая на плечо рюкзак. — Юнги, — выдохнул он его имя и схватил за руку так крепко, как будто навсегда. — Мы примерно одного роста, будем стоять в строю вместе? — это был вопрос, на который ему не требовалось знать ответа, потому, что он уже всё решил. Губы его продолжали шевелиться, он медленно моргнул, сказав что-то ещё, но слова его потерялись где-то в пространстве между ними. С каждым иногда случаются такие мгновения: мир словно замирает и становится так тихо, что слышно лишь собственное сердце. И это было как раз такое мгновение. Юнги знал, оно дано ему для того, чтобы он мог прислушаться к самому себе. Иначе как понять, о чём говорит сердце? Он посмотрел на свою руку в его руке и сделал глубокий вдох, подумав о том, что, кажется, ему придётся к этому привыкнуть…