The Girl and the Ferret/ История о Девушке и Хорьке

Стояла полная луна. Она освещала тусклым серебристым светом пустынную улицу. Драко бесшумно крался сквозь тени, минуя безлюдные переулки и тихие магазины, обегая лужи, образовавшиеся от вечернего дождя. Его сердце бешено колотилось, когда он запрыгнул на металлические ступени лестницы, что поднимались по наружной стене дома, в котором она жила. Окна нависали над ним словно темнеющие пустоты на фоне кирпичных рядов. Если бы он был хорошим человеком, он бы ушел. Он бы развернулся и больше никогда, черт возьми, не пятнал ее квартиру своим присутствием. Но он знал себя, каким он был. И, в конце концов, возможно, у него и не будет выбора. Возможно, ее окно будет закрыто. Возможно, она заменила его кем-то. Он медленно поднимался, чувствуя, как пульсирует кровь в его хоречьем теле, и подумал, что, возможно, он очень близок к тому, чтобы его стошнило. На площадке второго этажа он резко остановился. Перед ним было ее окно. Секунды перетекали одна в другую, пока он смотрел на него. Словно в тумане он отметил свои физиологические реакции — шерсть встала дыбом, тело задрожало, — но не мог осознать того, что он чувствовал. Она оставила окно открытым. Она ждала. Его. У него внутри возникло какое-то напряжение, которое даже не заслуживало того, чтобы быть названным. Оно натянуто завибрировало, когда он перешагнул через подоконник и спустился на ее стол. Он просто проверит, все ли с ней в порядке. Посмотрит одним глазком. А потом уйдет. Она даже не узнает, что он был здесь. Внутри он увидел, что книги для ее исследования беспорядочной кучей были свалены в дальнем конце стола. Там же лежала стопка писем, адресованных ей: некоторые были в конвертах, а некоторые представляли собой плотные рулоны пергамента, которые, должно быть, были доставлены совиной почтой. Создавалось впечатление, что ни одно из них не было прочитано. Ее блокнот был открыт, и он приблизился, чтобы рассмотреть то, над чем она работала. Он просмотрел строчки, написанные о шраме Поттера, и записку о том, чтобы спросить о его связи с Темным Лордом. Больше не было ничего. Он был с ней, когда она это писала. Она произносила это вслух, пока выводила строки. В это время он, словно гребаный урод, лежал, свернувшись калачиком под ее джемпером, и впитывал ее тепло и доброту. Он отвернулся от книг и оглядел комнату. Лунный свет косыми лучами падал на пол, и Драко разглядел кружки и бумажные стаканчики, сваленные грудой на приставном столике, разбросанную одежду, скомканные салфетки на диване. Даже при открытом окне он чувствовал вонь от старых контейнеров из-под еды на вынос, лежащих кучей у раковины. Здесь был полный бардак. И она не писала. Беспокойство сдавило ему грудь. Он спрыгнул со стола и неслышным шагом направился в сторону коридора. Может быть, она была больна. Был ли кто-нибудь, кто бы мог позаботиться о ней? Позвала бы она кого-то, если бы ей понадобилась помощь? Темп его шагов ускорялся, по мере того, как ужасные сценарии прокручивались в его голове. Гиперпирексия, сепсис, отказ органов. Драко бесшумно проскользнул через открытую дверь в ее спальню. Было темно, и он ничего не смог разглядеть, кроме кучи покрывал на ее кровати. Он запрыгнул на приставной столик, огибая скомканные салфетки и стаканы с водой. Он пробежался глазами по этикеткам на бутылочках с маггловскими таблетками, но было слишком темно, чтобы разобрать слова. Вместо этого он повернулся к кровати, подкрадываясь ближе и пытаясь разглядеть ее фигуру среди этого гнезда одеял. Постепенно его глаза привыкли к слабому освещению. Тени превратились в предметы: простынь, подушки, пуховое одеяло… и ничего больше. Кровать была пуста. Паника охватила его, и он поднялся на задние лапки, чтобы осмотреть комнату в поисках какой-нибудь подсказки о том, где она может быть. Возможно, он все неправильно понял. Возможно, она пошла к подруге или была в клубе. Но он не мог представить себе ее в клубе — только не ее. И ее окно было открыто. Она ждала его. Его сердце бешено колотилось в груди, когда он спрыгнул со столика и бросился в коридор. Воспоминания, словно всполохи, загорались в его памяти, пока он осматривал дом: миссии во время войны, бешеные вспышки заклинаний. Мысленно он видел смерть своей матери и брызги крови на ее светлых волосах. Его не было там, когда Темный Лорд убил ее, но он представлял это себе тысячу раз. Это тоже была его вина. Он выбежал из подсобки, завернул за угол и юркнул в ванную. Её дверь была приоткрыта, там было темно. Он так тяжело дышал, что чуть не прослушал тихий плеск воды, донесшийся из ванны. Гермиона. Облегчение обрушилось на него словно удар в поддых, и он пошатнулся, поскользнувшись на плитках. Она была здесь. Она была жива. Конечно, была. Война закончилась. Он заставил себя пойти вперед. Заставил свое дыхание замедлиться, а пульс — выровняться. Она принимала ванну. Она была жива. Он добрался до ванны и, прижавшись к ее фарфоровому боку, чтобы дать адреналину утихнуть, осторожно запрыгнул на край. Лунный свет проникал через окно, освещая все вокруг бледным серебристым сиянием, скользя по ее влажным бедрам и упругой выпуклости грудей. Она была жива. Так чертовски красива и жива. И хотя это было неправильно — он знал, что это неправильно, — он все равно посмотрел на нее. Его взгляд остановился на ее сосках, розовых и блестящих. Их заостренные пики разбивали гладкую, словно натянутую, поверхность воды. Потребовалось несколько секунд, чтобы его разум успокоился, и он смог заметить остальное — мягкую массу ее кудрей и изгиб шеи. Ее лицо было погружено в темную воду. При виде этого зрелища его кровь превратилась в лед, отхлынув от конечностей, пока уши не стали холодными, а лапы не онемели. Его шерсть встала дыбом. Дикий ужас охватывал его, по мере того, как он считал секунды, ожидая, пока она шевельнется. Она была слишком неподвижна. Это длилось слишком долго. Ему нужно превратиться в человека и вытащить ее — к черту авроров или то, что она узнает правду. Он присел, готовый к превращению, но в этот момент ее глаза открылись. Она взглянула на него из-под воды, склонившегося над краем ванны. Затем она вынырнула, хватая ртом воздух и брызгая каплями ему на мордочку, когда он отшатнулся, лихорадочно осматривая ее руки на наличие повреждений. На них ничего не было. Его взгляд скользнул по ее влажной коже. Никаких порезов. Никакой крови. Он сел, ослабев от облегчения. С этой темной водой и ее плавающим в ней телом, на мгновение он испугался того, что… Нет. Он отогнал эту мысль. Нет, она — не он. Она была в порядке. Он поднял голову, чтобы встретиться с ней взглядом. Медленно ее зрачки сузились. Он смотрел, как к ней возвращается осознанность. И хотя он искал на ее лице хотя бы тень ее ослепительной улыбки, все, что он находил, было беспросветное отчаяние. Оно было словно эхом разбитых осколков в его собственной груди. И его сердце болело, когда он видел это отражение в ней. Она резко поднялась. Вода стекала с ее обнаженной, покрытой веснушками кожи, бледной в лунном свете. Он проследил за ней взглядом, пока она вылезала из ванны. Она завернулась в полотенце и вышла из комнаты. Минуты проходили в темноте. Он смотрел, как лунный свет отражается в спокойной воде, позволяя ситуации уложиться в голове. Он знал… он знал, что это его вина. Это снова было как с Тео, которого втягивали в то, в чем он не хотел участвовать. Все, что делал Драко, — это брал, а остальные страдали. Он обманом заставил ее привязаться к нему. Он хотел взять ее тепла и счастья, потому что ему этого всегда было не достаточно, не так ли? Он мог бы развернуться и уйти, когда оказался в ее квартире в ту первую ночь. Он мог бы, черт возьми, сделать одну порядочную вещь в своей жизни, но вместо этого он намеренно заставил ее доверять ему. А потом он бросил ее. Он знал, что она была уязвимой, но сбежал, столкнувшись с реальностью. Стыд нахлынул на его, обжигающий и тошнотворный, и он не знал, было ли это из-за того, что он ушел, или из-за лжи. Было ли неправильным продолжать обманывать ее? Было ли неправильным уходить? Или было неправильным оставаться? Как решить эти вопросы? Было ли все так же просто, как если смотреть на это с точки зрения безжалостного утилитаризма? Или это должно было быть основано на намерениях? Он не собирался причинять ей боль, но мог ли он честно сказать, что это было важным? Как можно разобрать эту неразбериху с моралью, если она так перепутана с собственными желаниями? Он опасался, что был предвзят, когда сказал себе, что уже слишком поздно предаваться размышлениям о добре и зле. Возможно, ему следовало не принимать эти решения. Возможно ему никогда не следовало использовать это чертово кольцо. Возможно, ему следовало убежать, когда он оказался в квартире Гермионы Грейнджер. Но это произошло, и никому не принесет пользы делать вид, что этого не было. Действительность была в том, что прямо сейчас Гермиона нуждалась в нем. Разве что-то еще имело значение? Если он уйдет, это причинит ей боль. Если мораль была в том, чтобы причинить наименьшее зло, то это означало, что остаться было единственным возможным гребаным вариантом. В конце концов, она могла ненавидеть его как человека, но ей не обязательно было знать правду. Он мог оставаться хорьком, потому что, если это было то, в чем она нуждалась, то кто он такой, чтобы отказывать ей в этом? Когда он проскользнул в дверь ее спальни, он увидел, что она лежала, свернувшись калачиком, на своей кровати, все еще завернутая во влажное полотенце. Какая-то безрассудная его часть хотела превратиться в человека и стянуть с нее полотенце, завернуть ее в одеяла и заплести ей кудри, чтобы они не прилипали к лицу. Погладить ее закрытые веки и линию носа, как она это делала с ним, прикасаться к ней, пока она не заснет. Мысли, что мелькали у него в его голове, пока он изучал изгибы ее позвонков, были безнадежны. Ни один из этих вариантов никогда не будет доступен для него. Поэтому он запрыгнул на кровать и осторожно перешагнул через одеяло, чтобы приблизиться к ее свернувшемуся калачиком телу. Затем он сделал единственное, что мог в своем бесполезном теле хорька, — он дотронулся носом до ее подбородка. — Мне так жаль, — пытался выразить он. — Мне так чертовски жаль. Она медленно открыла глаза. В течение минуты она просто смотрела на него, а затем медленно выдохнула. — Ты не виноват, ведь так? — пробормотала она. — Это я очеловечила тебя, что привело к нереалистичным ожиданиям. И это не является совсем здоровым поведением. — Она издала прерывистый горестный смешок. — Но я рада, что ты вернулся. Я боялась, что случилось что-то ужасное. Я… я правда рада, что с тобой все в порядке. В следующий раз… Я постараюсь помнить, что ты не мой, чтобы тебя удерживать. Даже если бы он мог ответить, он не знал, что сказать. Поэтому он просто придвинулся ближе, скользя по ее груди и прижимаясь всем телом к ее сердцу.

*****

В ту ночь он нарушил свое собственное правило и остался. Свернувшись калачиком на ее пуховом одеяле, со своего места он наблюдал, как она надевает в качестве пижамы просторную рубашку. Ее движения были неловкие и медленные. Она забралась на кровать, натянула одеяло до подбородка и потянулась к нему. Он придвинулся ближе, скользнув под одеяло, чтобы прижаться к ее груди. Вскоре ее пальцы замедлили свои ритмичные поглаживания. Он прислушался к ее дыханию, когда она заснула. Когда ее хватка ослабла, он отодвинулся, создавая пространство между их телами, пока единственной точкой соприкосновения не стала ее рука, лежащая на его лапе. На него, окутанного в кокон тишины и темноты, опустилось что-то похожее на умиротворение. Не осталось никаких вопросов, никаких философских загадок о добре и зле. Тревога и чувство вины, что терзали его, исчезли. Покой проникал сквозь его белую шубку прямо в кожу. Когда его глаза закрылись, ее пальцы обхватили его лапку, и от этого маленького жеста он почувствовал, как последние остатки его самообладания вырвались на свободу. Он подумает о том, что это значит утром… Это была его последняя связная мысль перед тем, как он заснул.

*****

Ее конечности были отяжелевшими из-за снотворного и слишком частых бессонных ночей. Какое-то время она просыпалась, освобождаясь от оков снов, пока ее глаза не открылись и она не увидела вспышку света и Драко Малфоя в своей постели. Его пальцы были свободно переплетены с ее пальцами, в то время как он лежал на животе, а свет из окна играл на бугорках мышц и бледной коже его спины. Одеяло сползло до бедер. Ее одурманенное сознание закружилось, а ее взгляд переместился на обнаженный изгиб его задницы, прежде чем ее глаза снова закрылись. Видимо она настолько очеловечила своего горностая, что ей приснилось, будто он мужчина. Медленно моргнув, она заставила себя снова открыть глаза и проследить взглядом за его ниспадающими каскадом безупречными волосами. В каком-то роде это имело смысл. Ее разум нуждался в знакомом лице, чтобы сопоставить его с горностаем, и самым похожим, что он смог подобать, был Малфой. Белый мех… Кроме того, у нее уже была подсознательная ассоциация его с хорьками. Его пальцы шевельнулись в ее ладони, и она позволила своему взгляду переместиться на его лицо. Его брови были темными, а лицо расслабленным. Она была уверена, что таким она никогда его не видела. Его розовые губы были слегка приоткрытыми. Легкая светлая щетина поблескивала на его подбородке. Ее глаза закрылись, и она вздохнула, убирая свою руку из его руки и позволяя тяжелому сну снова затянуть ее.

*****

Драко проснулся от ощущения яркого солнечного света на веках и прохладного прикосновения воздуха к обнаженной коже. Обнаженная кожа. Его глаза распахнулись, и он увидел свою человеческую руку, вытянутую поперек ее кровати. Он затаил дыхание, уставившись на маленькую фигурку, свернувшуюся калачиком рядом с ним. Она была повернута к нему спиной, а ее волосы разметались по подушке. Он превратился, пока спал. Он, черт возьми, превратился. На секунду это было все, о чем он мог думать. Его мозг зациклился на этом факте. Он превратился. Он был в ее постели. В образе себя самого. Его сердце, взявшее сначала короткий отпуск, начало наверстывать упущенное, угрожая выскочить из груди. Он был в ее постели. Он был, черт возьми, голым в ее постели. Пребывая в каком-то паническом оцепенении, он смотрел, как она подняла руку, выгнула спину, потянувшись словно котенок, и издала, откровенно говоря, непристойный звук из горла. Он моргнул, когда она потянулась к нему. Она не кричала. Она просто пока не видела его. Черт. Прежде чем она смогла прикоснуться к нему, он превратился обратно в хорька.

*****

Гермиона перевернулась на другой бок и улыбнулась, увидев своего горностая в своей постели. Значит, это был не сон. Он лежал, растянувшись рядом с ней, белый и гладкий, идеальный маленький принц. Она потянулась к нему и провела пальцами по его животу, сквозь мягкую шерсть. Копаясь в своих смутных воспоминаниях о том, что произошло прошлой ночью, она играла с его лапками, и когда она провела пальцем по подушечке одной из них, он открыл глаза. Это была еще одна бессонная ночь. Она принимала таблетки, но кошмары все равно приходили — та последняя ссора с родителями словно играла на повторе. А затем все поглощал огонь. В ее кошмаре родители были заперты внутри, и именно она заперла дверь. Она вспомнила, как склонилась над унитазом, думая, что ее стошнит, а потом там появился ее горностай. Нет. Тошнота отступила, и она залезла в ванну, чтобы попытаться очистить свой разум. А потом там появился он и смотрел на нее сверху вниз с края ванны. Это было сюрреалистичное ощущение. Она была уверена, что недосыпание вызвало у нее галлюцинации. Остальные фрагменты прошлой ночи также вернулись к ней: как она плакала в его мех, спотыкалась, пока сушила волосы и искала пижаму. Она едва могла держать глаза открытыми, как будто его присутствие, наконец, позволило ее разуму поддаться сну, которого так жаждало ее тело. Гермиона опустила глаза и обнаружила, что его черные глазки внимательно смотрят на нее, и она слабо улыбнулась ему. — Я так рада, что ты вернулся. Как будто поняв ее слова, он вытянул шею, и холодный кончик его носа коснулся ее руки в их обычном приветствии. От накатившей волны эмоций у нее перехватило горло. Она моргнула, и из уголка ее глаза скатилась слеза. — Пожалуйста, не оставляй меня снова. Я знаю, что ты просто горностай и не можешь понять этого, а с моей стороны глупо чувствовать такую привязанность, но… я ничего не могу с этим поделать. Ты слишком прекрасен. — Она наклонилась к нему и поцеловала в нос. — Я люблю тебя, ты знаешь это? Больше всех. Только не говори Гарри и Рону — у них будет истерика. Он наклонил голову и уткнулся в ложбинку у нее на шее. Это была забавная поза — плотно свернувшийся вокруг себя, но все еще прижавшийся к ней — как будто он не мог решить, остаться или уйти. Она положила подбородок ему на спинку, и беспокойство заставило ее нахмуриться, когда она нежно погладила его и задалась вопросом, что произошло с ним за то время, пока его не было. Возможно она бы могла сказаться больной. Она не хотела уходить, когда он только что вернулся. Тепло, исходящее от его тельца, согрело ее шею, и она закрыла глаза, млея от удовольствия. Смутные и фрагментарные воспоминания приятного сна промелькнули в ее сознании… Утренний свет, чувство покоя. Ей приснилось, что он был человеком, и это демонстрировало, насколько жалкой она была. Но в этом сне было что-то теплое, что заставило ее желать вернуться в него. Она вспомнила, его руку, лежащую на ее руке, и беспорядок светлых волос. Она прокручивала фрагменты в голове, изучая их грани и пытаясь собрать их в единое целое. Во сне он был прекрасен, и в памяти всплыло ощущение доверия, которое заставило ее тосковать по связи, которой у нее никогда не было. Она погладила мягкую белую шерстку своего горностая, и отдельные обрывки сна закружились, словно гонимые ветром листья. И когда, наконец, ее разум снова начал погружаться в сон, фрагменты тихо собрались в единое целое. И она вспомнила. Это был Драко Малфой. Ей снился Малфой в ее постели. Голый Малфой в ее постели. Воспоминание об этом должно было бы стать ужасающим. Это должно бы было стать кошмаром. И все же… Она тихо рассмеялась про себя, подумав о том, что сказал бы Рон, если бы она рассказала ему, к чему его инсинуации привели ее подсознание. Что ж, сны не были рациональными. Поэтому она позволила себе плыть по течению, позволила воспоминаниям о сне вернуться еще раз, погрузилась в них и сдалась ощущениям утреннего света на бледной коже и длинных пальцев в своей руке. — Возможно, это как раз то, что мне нужно, — сонно подумала она. — Фальшивый мужчина для моей фальшивой жизни.