Ангелы из песка

Вадим резко останавливается и бросает рюкзак на землю, стаскивает с шеи автомат. Олег привычно оглядывается — нет, никого, да и кто может встретиться в выжженной солнцем и их собственными залпами пустыне? Припекает так, что дышать сложно, словно сидишь в финской сауне под потолком, и от пара не видно даже собственных рук. Вадим рушится на песок и, смеясь, начинает возить руками и ногами. Олег в замешательстве стоит над ним, приспускает арафатку с лица. — Ты чего? — Песочные ангелы, Волков, — говорит Вадим и смеется. — Как снежные. Только в пустыне. Новый год. Давай тоже. — Тебе голову напекло? — злится Олег. — Третье декабря сегодня. Пошли, и так на час опаздываем… Вадим стихает. Лежит, закрыв глаза, и глубоко дышит. — Давай воды хоть попьем. — Кончилась вода, — угрюмо отвечает Олег. Плюнув на все, бросает рюкзак и автомат, ложится рядом с Вадимом, раскинув руки и ноги. Солнце палит по опущенным векам так, что глазам больно, слезы стекают из уголков к вискам. Третье декабря. Это значит, что их, быть может, вытащат через месяц. На новый год домой точно не успеть. Но снеговика, наверное, удастся слепить. Глинтвейн сварить. Глянуть по ящику, как держат службу в Рождество в храме Христа Спасителя — не впечатляло даже в детстве по старому телику в приюте, а теперь уж тем более... — Волков, — оживает Вадим. — У тебя группа крови какая? — Тебе зачем? — Ну так, на всякий случай. Вспомнил тут, что на базе вроде шорох какой-то был, когда уходили. — Шорох? Олег рывком садится, смотрит на Вадима. Тот приподнимается на локтях. — Да показалось. Чего взъелся сразу. Погнали. Пить хочу страшно. Они продолжают путь, а у Олега вьется в голове: как это Вадим мог слышать шорох и не проверить? Врет, наверное. У него же язык без костей. Очередная тупая шуточка. Но если они не зачистили базу боевиков полностью… Солнце стекает им за спины, а впереди уже виднеется брошенная у разрушенной стены машина. Вот и хорошо. Значит, скоро вернутся в лагерь. Первым делом они, бросив рюкзаки и оружие на заднее, достают из багажника воду, нагревшуюся на солнце, но все равно сладкую, освежающую. Вадим литровую бутылку выпивает, ни разу не оторвав горлышка ото рта. Олег вливает в себя воду порциями, дышит после каждой. Если залпом — то может и вырвать. Голову крепко напекло. Немного льет себе на ладонь и протирает лицо. — Вадик, — хрипло зовет он. — Третья плюс. — Нормально. Мою лить можно, — хмыкает Вадим. Еще половину бутылки он выплескивает себе на голову, по-собачьи трясет головой, и брызги с его волос попадают на щеку Олегу. Сев за руль, Олег медлит. Поворачивается к Вадиму. Тот сидит расслабленно, поглаживает лежащий на коленях автомат. — Нужно вернуться, — говорит Олег. — Прямо на джипе. Плевать, если засекут. Даже если там кто-то и остался, то их слишком мало. — Чтобы по колесам настреляли? — лениво отзывается Вадим. — Поехали, Волков. Нет там никого. Мне от жары мерещится всякое дерьмо, только и всего. Олег, прикусив губу, смотрит перед собой. Он, оставляя за спиной гору трупов, ничего не слышал. Только собственная кровь в ушах шумела. Он заводит мотор и едет к опустевшей деревне, где они разбили лагерь. Смывают пот под летним душем — летний душ в декабре, ухмыляется Вадим, — уже в сумерках. Олег, надевая чистую сухую нательную майку, чувствует запах мясных консервов. Рот наполняется слюной. Он бы что угодно сейчас съел — такой голод сильный. Застегнув ремень, он идет к костру. Покачивается над пламенем котелок, помешивает варево длинным черпаком Джессика. Поднимает темные глаза на Волкова и скалится: — Твоя очередь, Поврешка. Олег морщится от ее произношения. Сначала Вадик брякнул тупую кличку, теперь она подхватила, хотя даже произнести ее нормально не может. — Ты женщина, это кухня, при чем тут моя очередь? — тянет гадкую улыбку в ответ Олег, зная, как ее это взбесит. Так и есть: Джесс вскакивает на ноги, пинком отбрасывает складной стул в сторону. Олег подманивает ее — ну давай, прямо через костер будешь прыгать, ведьма? — Отставить, — слышится уставший голос Вадима. Он, голый по пояс, берет отброшенный Джессикой стул, раскладывает его и садится сам. Огонь бросает отблески на его татуировку. На груди уже забил цветом, а на плечах и шее еще только черный контур намечен. — Расклад такой, — говорит Вадим. — Мы с Волковым спим всю ночь. Ты на стреме, Джесс. Дождемся утренних сводок и решим, куда в первую очередь бить дальше. — В лагере останется он, — тычет пальцем в Олега Джессика, даже не глядя на него. Ругается на португальском. Вадим поднимает с земли жестяные миски, сдувает песок с одной и накладывает себе из котелка. Принюхивается. — Да, Поварешкин, — с притворной грустью соглашается он. — На следующую вылазку ты остаешься на кухне. Потому что хрючево это жрать невозможно… Олег фыркает, а про себя все равно довольно улыбается: еще бы. Джесс — хозяйка еще та. Они едят молча. По крайней мере, надеется Олег, они этим варевом не отравятся. Наверное. Звезды проступают на небе разом, за одну секунду — вот оно еще только темнело, а в следующий миг уже все усыпано белыми точками. Олег ест, дуя на ложку, и то и дело запрокидывает голову. Красиво. Стоит только поднять голову к ночному небу — и ты пропал. Ему чужда романтика, но в такие моменты что-то щемит в груди, словно они, мелкие, лежат вдвоем на берегу залива ночью и пытаются угадать созвездия. Сережа авторитетно заявляет, что вот это — Ковш, а это — Геркулес, а это, Олег, вроде бы Весы… И утром, когда они, замерзшие, пытаются незаметно пробраться в приют через окно, их ловит вахтерша, и всыпает им в компании воспиталки по самое не балуй… Вадим бесцеремонно щелкает у него перед носом пальцами, вырывая из воспоминаний. — Волков, хватит ворон ловить. Джип надо заправить. Олег доедает баланду и, оставив миску у затухающего костра, идет за канистрой бензина. Заливая бак, слышит, как Джесс на двух языках одновременно мурлычет Вадиму что-то про то, как одиноко и скучно было в лагере, особенно ночью, а тот довольно посмеивается. Олег знает, чем это кончится: Вадим скажет, что здоровый сон важнее свидания с тобой, се ля ви, дорогая, а Джесс даже не обидится — не так уж ее, кажется, привлекает Вадим, даже из спортивного интереса она не добивается его. Главное, чтобы она ночью не заснула. У Олега толкается в ребрах легкая тревога. Заправив джип, он заворачивает крышечку бензобака. Прислушивается. Если вычесть болтовню напарников, то тишина абсолютная. Олег забирает из багажника пистолет, проверяет магазин — полный — и возвращается к палаткам. На тонкую туристическую пенку он рушится со стоном наслаждения, словно они с Вадимом уезжали не на три дня, а на месяц. Он подкладывает под голову скатанную в валик куртку, кладет за нее пистолет и закрывает глаза. Вскоре шуршит молния на двери палатки, забирается Вадим, ложится на свою половину. Олег больше всего на свете хочет спать. Наконец-то наелся горячей пищей, а не сухпайком, наконец-то вымыл из глаз песок. Вадим шумно дышит рядом, скоро отрубится. Он устал еще больше. Пару раз велел Олегу отдыхать, а сам, улегшись рядом, в бинокль следил за перемещениями боевиков по базе. Олег пытался бодриться, но все же засыпал. Больше потому, что понимал: если не вздремнуть, то реакция снизится. А им нужно оставаться на пределе человеческих возможностей. И все у них получилось чисто, почти без крови, только вот шорох… Нет, Вадим соврал. Обманул, чтобы пощекотать им обоим нервы. Вадим переворачивается на бок, и дыхание его выравнивается. Заснул. Олег таращит глаза в пустоту. Прикидывает: от базы боевиков до их лагеря можно добраться за пять часов. Это если на машине. Пешком — идти и идти… Олег поворачивается к Вадиму спиной. Пытается на слух определить, спит Джесс или обходит территорию. Знает: сейчас она, заскучав, заберется повыше, на холм рядом с палатками, и, прикладывая бинокль к уставшим глазам, то и дело станет поглядывать по сторонам. Ей можно доверять. И тогда Олег позволяет себе заснуть. Он просыпается ночью несколько раз, но вокруг тишина, только Вадим дышит и изредка ворочается. В палатке уже не хватает воздуха, и Олег, в очередной раз вынырнув из сна, на четвереньках ползет к выходу. Тихонько вжикает молнией и, придерживая полоску ткани, выбирается наружу. Все еще темно. Он щурит глаза на фосфоресцирующие в темноте стрелки наручных часов. Выходит, проспал всего-то три часа. Нельзя сном пренебрегать. Надо вернуться и… Он думает: а это ведь как раз отличное время, чтобы набрать намертво вбитый в память номер. Набрать ему и спросить, как дела. Неважно, что расстались, они же всегда были, прежде всего, друзьями, а друзья могут позвонить и поболтать… В груди жмет, но так, немного, незначительно. Почти уже и перестало болеть, врет себе Олег. Идет к джипу и вытягивает из бардачка пачку сигарет, подкуривает. Глаза уже привыкли к темноте. Джесс действительно на холме — ее точеный силуэт едва различимо возвышается над песком. Она смотрит в бинокль не вдаль. Она смотрит в небо. Олег курит, глядя на нее. Пустыня по ночам поет. Гудит едва слышно, перебирает песчинки. Он раньше и не знал, что в пустыне тишины ночью не бывает. Забычковав окурок, Олег возвращается к палатке. Этой ночью ничего не случается, и Олег окончательно уверяется: Вадим про шорох соврал. Утром Вадим медитирует возле рации, ловит то одну, то другую волну и вслушивается в чужие разговоры с закрытыми глазами. Олег чистит оружие, натачивает ножи. Наслаждается, что можно сидеть без броника, без куртки, просто в майке, подставив загоревший загривок солнцу. Даже жжет не так сильно, как при переходе пустыни. — Нашел, — наконец удовлетворенно говорит Вадим. — Волков, они с восточной базы поедут проверять, почему им перестали отвечать. Так что навестим их для начала. — Почему Волков? — тут же оказывается рядом Джесс. Шлепается упругой задницей на песок и исподлобья смотрит на Вадима. — А у тебя группа крови какая? — спрашивает ее Вадим. — A0 absent, — отвечает она без раздумий, словно ждала вопроса. — Плохо. Хрен найдешь такую. — Еще раз. Почему Волков? — Джесс повышает голос, поигрывая ножом в руке. Олег на миг засматривается на движения ее пальцев — нет, не так изящно, они с Серым натренировались финки в руках крутить зрелищнее. Ему, по большому счету, плевать, пойдут вырезать людей они с Вадимом или он останется в лагере. Олег отлично знает правила: если они не возвращаются в назначенный срок, он выжидает еще четыре часа, затем пытается связаться по рации, параллельно ищет волну, на которой ведут переговоры боевики. До того, как Джессика подорвала вышку сотовой связи, было сложнее: они пользовались зашифрованным каналом в мессенджере. Зато теперь их в каменный век отбросило… — Потому что Волкова не жалко, зая, — веселится Вадим. — Я — мужик простой, хочу, чтобы меня любовью и уютом окружили, когда вернусь, а если оставить Волкова, то он только хмурой рожей встретит. А, Поварешкин? — Вад, я клянусь, если ты еще раз… Джесс швыряет котелок — пустой, к счастью, — и бросается на Вадима коброй. Накидывается на него сверху, только откляченная задница и сверкает на солнце, и подносит нож ему к лицу. Вадим ржет, а кончик ножа оставляет на его щеке крошечный порез. — Родригез, — предупреждает Олег, собирая автомат. — Нормально, Поварешкин, это у нас брачные игры, — смеется Вадим и кладет ладони Джессике на задницу. — Я же шучу, крошка. Она гневно рычит, но нож от лица Вадима убирает. Выпрямляется, усевшись у него на бедрах, а он с наглой улыбкой воркует, что не против даже прямо здесь, раз ей так хочется при свидетелях. За гулом их голосов Олег слышит вдалеке вой, словно разыгралась песчаная буря, но воздух чист и спокоен. — Вадик, — зовет он, поднимаясь со стула на ноги. Берет с разложенной куртки пистолет. Джесс уже хихикает и отвечает Вадиму, что испытает его на прочность. — Твою мать, Вадим! — рявкает Олег. Звук все ближе, и это рев мотора. Не машина. Мотоцикл. Олег бросает взгляд на джип, на палатку — нет, броник уже не успеет надеть, а в автомате нет патронов. Только пистолет. Вадим сбрасывает Джесс с себя, она оказывается на ногах даже раньше него, из оружия у нее — лишь нож. Вадим хватает было автомат, но Олег бросает: — Пустой. Выругавшись, Вадим направляется к джипу, а Олег — рядом с ним, готовясь его прикрыть. Рев уже совсем рядом, взмывает вверх песок, двигатель захлебывается, раздается автоматная очередь. Вадим падает — реакция у него на зависть многим, Олег кидается к джипу. Рывком открывает дверь, прикрывшись ей, как щитом, и выглядывает. С холма. Он идет с холма. Еще одно тра-та-та-та-та. Джессики нигде не видно. Вадим ползет к багажнику по-пластунски. Олег целится и стреляет, тут же присаживается за джип. Передает Вадиму: — Один, девка вроде, вся замотана. — Какая еще девка? — злится Вадим. — Тощая и мелкая. — Бля. Вадим вытаскивает свой АК из багажника, упирает приклад в плечо. А девка скатывается с холма на жопе, словно на ледянке по горке, и ныряет за палатку. Раздается очередь, крик, палатка трепещет на ветру — выстрелы пришлись в нее. Олег, пригнувшись, направляется к палатке. Вадим прикроет. А вот Джесс там одна, с ножом… Она вдруг выпрыгивает, взвиваются волосы вверх, и летит к кострищу. Хватает котелок, замахивается им, словно снаряд собралась бросить, но замечает Олега и опускает руки. Кричит: — Он ранен! Олег уже не осторожничает. Хочет стрелять через палатку, но жалеет патронов. А, плевать… Он огибает палатку, видит фигурку, замотанную в черное, и следы крови на песке, нож торчит из живота. Встречается с глазами — только они и видны на лице, скрытом арафаткой и капюшоном. В темных глазах — лишь ярость, ни капли страха. Олег наступает ногой на автомат, на руку, сжимающую его, и ответом ему — стон. Он наводит пистолет на лоб, снимает предохранитель. — Стой, — выдыхает Вадим, подходя с другой стороны. — Это мой косяк. Он разряжает магазин прямо в лицо девчонке, и Олег отворачивается, чтобы не видеть кровавого месива. — На хрена? — злится Олег и отходит. — Засрал все мозгами ее… Джессика уже забралась на холм и кричит оттуда, что на горизонте чисто, он был один. — Это парень, — бросает Вадим. Подходит к нему ближе и отряхивает брюки, словно может очистить их от брызг крови. — Пацан совсем. Это он шуршал. Олег резко оборачивается к нему. Хватает за грудки. Рычит: — Ты оставил живого на базе? Рехнулся? Вадим сжимает его запястья. Говорит спокойно, а в глазах у него столько гнева, что Олег ощущает его толчки почти физически. — Ты не зарывайся, Поварешкин. Ему лет двенадцать на вид. Ну, может, чуть старше. Ребенок. Кто ж знал, что… Олег толкает его. Подходит к костру и пинает многострадальный котелок. Он, черт возьми, понимает, почему Вадим пощадил пацана. Понимает, почему соврал, что шорох ему, может, и померещился. И все равно злится — палатка испорчена, шума было столько, что им теперь надо менять локацию. Плюс один: боевики на зачищенной базе не найдут никого, кто сможет им рассказать о двух головорезах. Ребенок. Да какие тут дети… И все же Олег радуется, что пулю в подростка всадил не он. Не удержавшись, злорадно спрашивает: — Ты ему так грязно лицо отстрелил, чтобы не видеть, что он совсем ребенок? Гасит в этой тупой злости, в склоках между ними чересчур сильное ощущение неправильности всей их войны. Вадим на удивление спокойно отвечает: — Да. Именно поэтому. Мне не жмет признаться. Завтра мы с Джесс поедем, ты в лагере остаешься. Приберешь тут, что можно, и свалим через три дня. Олег смотрит ему в лицо. Кивает. Ладно. Принято. И, поддавшись порыву, рушится спиной на землю и делает песчаного ангела. Глаза слепит, он жмурится, но возит руками и ногами, песчинки впиваются в плечи, даже на зубах почему-то скрипят. — С четвертым декабря тебя, Волков, — хмыкает Вадим. Олегу плевать, что он говорит. * — Смотри, сколько снега намело, — восторгается Серый. — Тысячу лет не видел такой снежной зимы… Олег поправляет шапку и прячет руки под мышками. Даже в перчатках пальцы колет от холода. Серый же, ничего не замечая, лезет между деревьями, прямо по заснеженному газону, шарф его цепляется за ветки. — Можно снежных ангелов сделать. Как в детстве. Он падает спиной на чистейший снег, никем еще не истоптанный, и с широкой улыбкой размахивает руками. Действительно. Счастливый, как в детстве. Словно все проблемы пропали. Олег, прислонившись плечом к дереву, наблюдает за ним. Серый садится, улыбается: — Олег, давай тоже. Никто не увидит, — лукаво добавляет он. — Не хочу, Серый, — качает головой Олег. — Замерз. Ему не так уж холодно, но он говорит это специально. Посерьезнев, Серый вскакивает на ноги, кладет ладони ему на плечи, озабоченно смотрит в лицо. — Тогда возвращаемся в машину. Ты взял термос? Пока они идут к тропинке, Серый берет его под локоть и кладет голову на плечо. Олег, хоть убей, не помнит, в каких числах они делали песочных ангелов в пустыне; а еще до сих пор не знает, какая же группа крови у Вадима. И чего только вспомнил? Не слышал о нем ничего тысячу лет — и еще столько же не слышать бы. Серый жмется к нему, болтает, что здорово бы поставить дома настоящую елку, а не искусственную, только иголок осыплется море, да и вообще пора бы начать украшать квартиру… — Это еще только декабрь, — пытается остудить его пыл Олег. Но тут же сам себя останавливает: пускай. Лучше уж гирлянду развешивать, чем лезть на рожон, нервируя местную гопоту новым народным мстителем. Но он знает: Серый тот еще многозадачник, может одновременно всем заниматься. Они выходят к дорожке, и Олег останавливается. Вдыхает чистый воздух, тянет в себя всю эту белизну, холод. Встряхивает головой — никакого песка, никакой крови на нем. — Подожди-ка. Он пятится на пару шагов назад, оглядывается, не торчат ли пеньки, и падает на снег. Смотрит, как над ним склонились голые деревья, паутинкой веток скрыв небо, и делает снежного ангела впервые за много лет.