Праздник цветения

— Как-то жарко здесь, не находите, Ваше Превосходительство? — Горо тяжко выдохнул, озираясь по сторонам. Узкая улица — единственная на острове Амаканэ, который круглый год был средоточием фестивальной жизни и во время праздников наилучшим местом для наблюдения за фейерверками — была полна народа. Первый день фестиваля цветения ощущался как последний, настолько все было пышно: от украшений до кушаний в торговых тележках, от лавочных сувениров до дорогих праздничных одежд. Расписные деревянные маски, шелковые веера, соломенные игрушки, фонарики — и в руках у людей и в ветвях деревьев, над головами, среди красочных гирлянд. А музыка! На вкус Горо порой слишком громкая, но все равно не заглушающая говор толпы. Пару раз он шугался длинных палочек, которыми размахивали дети — прогорая будто спички, они трещали и сыпали в разные стороны искрами, которые грозили подпалить Горо его роскошный, специально к празднику вычесанный хвост. Но восхитительнее всего были сакуры — только зацветшие, они роняли редкие лепестки на головы людям и напоминали Горо так полюбившийся ему снег. Да, он был определенно покорен, едва успевая с открытым ртом вертеть головой, чтобы увидеть и разглядеть все вокруг. Маленькие кисточки на ушах то и дело вздрагивали, когда он улавливал новый звук и вслед за этим оборачивался. А какие там были запахи! — Нет, Горо, мне вовсе не жарко, — вечер середины весны, морское побережье. Горо, которому было всегда жарче, чем обычным людям, чувствовал себя распаленным и от количества новых впечатлений, и Кокоми нежно потрепала его по макушке, когда тот попытался подпрыгнуть, чтобы поверх голов инадзумцев увидеть источник сладковатого рыбного запаха. Несомненно того заслуживая, ее генерал слишком редко расслаблялся. Горо в счастливом недоумении обернулся к ней — его щеки румянились как вишневый цвет. — Ну какой ты чудесный, господин генерал, — ласково сказала Кокоми. — Ваше Превосходительство! Кажется, там жарят копченого угря в терияки, — Горо сглотнул набежавшую слюну. Он боролся с голодом как мог, проверяя себя на прочность до появления в поле зрения обожаемых им трехцветных данго, но перед ароматом любимой рыбы устоять был уже не в силах. — Иди возьми, — рассмеялась Кокоми. — Я видела, как нам навстречу шли люди с данго, должно быть, оно продается чуть выше по улице. Гулять нам еще долго. Глаза Горо расширились. — Я подожду тебя тут, иди, — она бережно сжала в своей руке его мозолистые от лука и стрел пальцы и остановилась у сакуры, как и все деревья на острове обвязанной соломенной веревкой симэнава. — Если потеряемся — не ищи, наслаждайся праздником. Рано или поздно все равно найдемся. — Не потеряемся, — через плечо бросил Горо с изрядной самоуверенностью. — Мой нюх — самый острый в Инадзуме. Он вел его к угрю. Стоя в очереди и чуть не приплясывая на месте от нетерпения, он успел даже оказаться в обнимку с хвостом — стоящие за ним люди в какой-то момент выразили громкое недовольство по поводу того, как радостно и бесконтрольно он вилял. Извиняясь и кланяясь, Горо прижал кончик под мышкой, взволнованно расчесывая рыжий мех пальцами и не сводя глаз с шипящих кусочков рыбы на раскаленной металлической пластине. — Ну какой ты чудесный, господин генерал. От низкого вкрадчивого голоса, с легкостью разрезавшего говор очереди, его пробрало до костей, и уши непроизвольно прижались к голове — опасность? Хвост выскользнул из рук стремительно, словно торопясь спасти своего хозяина от поимки с поличным. Подпирая сакуру плечом, óни стоял в двух шагах и безотрывно глядел на него. За обе щеки он с наслаждением уплетал якисобу. В его огромных руках плошка и палочки казались крошечными. Отупело заострив на этом внимание, Горо почувствовал, как закружилась голова: темнота, рычание, сдавленные вместе запястья над головой. Он чуть не застонал от разочарования. Какое невезение. — А ты тут откуда… — Горо осекся. На первое послевоенное цветение сакуры слетелся весь архипелаг. Глупо было ожидать, что Итто, как уроженец Наруками, пропустит празднество. — Чего тебе? — Ничего. А тебе чего? — Мне? — Горо в ступоре уставился на него. Слегка раздвоенный язык скользнул по губам, и Горо из праздничной жары резко макнуло в ледяную воду. — Я угря покупаю. — Так покупаете или нет? — устало бросил повар, протягивающий ему миску. Не заметив, что подошла его очередь, Горо понял, что перед ним уже никого, а сам он находится в широком шаге от прилавка, который пришлось торопливо сделать под неодобрительный ропот стоящих сзади людей. Итто усмехнулся, опуская глаза в якисобу и собирая прилипшие к донышку овощи. Инадзумцы, обратившие на него внимание, едва слышным шепотом начали что-то обсуждать между собой — возможно, это были деревенские, никогда не видевшие живого óни. Городские жители, все же, вели себя терпимее, сдержаннее и реже забывали о приличиях. Обратив внимание на затянувшуюся болтовню и слишком долгие испуганные взгляды, Итто пугающе зыркнул на них, подавшись вперед: — Бу! Стоявшие слишком близко девушки с визгом отскочили, а какой-то мужчина, путаясь в складках кимоно, даже потерял гэта и повалился на спину, как побежденный оникабуто. Когда Горо расплатился и, облизываясь, проглотил первый кусочек рыбы, Итто уже нигде не было видно. Горо удивленно повертел головой. Лишь в толстую соломенную веревку на дереве, у которого несколько мгновений назад стоял óни, была воткнута соломенная бабочка на гибком пруте.

***

— Ты не взял бабочку. Горо подпрыгнул от неожиданности, немедленно раздосадованный тем, что его опять застали врасплох. Второй вечер фестиваля он вновь проводил на Амаканэ в надежде все-таки увидеть знаменитый фейерверк семьи Нагонахара — вчера, к великому разочарованию собравшихся, его отменили, сославшись на возникновение «некоторых трудностей». Когда днем Горо вышел из издательства Яэ, его чуть не сбила с ног страшно деловитая и, судя по всему, рассерженная Йоимия — он никогда ее такой не видел. С ворохом рецептов и вымазанной порохом щекой она оранжевым всполохом пронеслась вниз по каменным ступеням, разделяющим Тэнрё и Ханамидзаку, крича «Посторонись!». Позабыв о своем экземпляре «Это жизнь», зажатом под мышкой, Горо еще долго смотрел Йоимии вслед, пока звонкая дробь ее гэта не стихла. В столице все было намного суматошнее, чем на Ватацуми, и после вчерашней суеты он уже не мог бы с уверенностью сказать, что ему это не по душе. Шумное празднество ему понравилось страшно. На сей раз Кокоми отказалась идти, сообщив, что посмотрит фейерверк с балкона выделенного им гостевого павильона, и Горо в гордом одиночестве, но со знающим серьезным видом — на случай, если встретятся его солдаты — неторопливо поднимался по улице вверх, к смотровой площадке в верхней части Амаканэ. От сладости трехцветных данго, запитых дынным пивом, в животе было исключительно хорошо; Горо умиротворенно моргал, переходя от представления к музыкантам, от музыкантов к продавцам игрушек и игрокам в кэндама, там же соревнующихся за награду в виде рыбок из сладкого теста. И никто не обращал на него пристального внимания, и он брел, пока возле стойки с гадальными табличками его не накрыла подкравшаяся сзади тень. — Ты не взял бабочку, — повторил Итто. Не обвиняюще, просто… с любопытством. — Какую еще бабочку? — вздохнул Горо, разворачиваясь к нему. Чтобы заглянуть в лицо, пришлось задрать голову, отчего стало неуютно. Он сделал шаг назад. — Я вчера оставил бабочку. Тебе не понравилось мое эффектное исчезновение? — Итто жалобно поджал губы и изобразил пальцами взрыв: — Пуф! И меня нет. Только бабочка. Ты не любишь бабочек? — Нет, — ложь, будучи в хорошем настроении он с трудом справлялся с тем, чтобы не погнаться за любым насекомым. — Ну точнее… люблю. Все любят бабочек. Итто изогнул бровь. — А чего тогда не взял? — Зачем? Я же не вор, в отличие от некоторых. — Ужасный намек, господин генерал. Ладно, госпожа Хина говорила мне быть загадочнее, но, видимо, не все такие умные, как она, — Итто фыркнул и смерил Горо взглядом. — Я ее специально для тебя купил. У Горо чуть не подогнулись колени: — Что ты сказал? — На, — Итто извлек ее будто из ниоткуда как заправский фокусник — дети Инадзумы были благодарной публикой и очень любили такие трюки. — Вот тебе бабочка. И рыбка из сладкого теста — тоже тебе. Там на выбор в призах была еще с начинкой из красных бобов, но у меня на них аллергия… так что у этой внутри лосось. Местные сиба-ину любят рыбку чуть ли не больше, чем коты, а вы с ними дальние родственники, так что… — Ты читаешь госпожу Хину? — ослабшим голосом выдавил Горо. В голове у него плыло — вряд ли от пива из фиалковой дыни. Возможно, из-за духоты или абсурдности диалога. — Все читают, — а вот теперь в голосе Итто послышалась обида. — А ты что, нет? Горо, будто парализованный, послушно сжал в пальцах и бабочку, и рыбку, которые Итто заботливо вложил ему в ладони. Это катастрофа. — Что ты от меня хочешь? — вместо ответа выдал Горо. — Зачем ты за мной ходишь? — Это я-то за тобой хожу? Я за тобой не хожу. Не родился еще человек, ну или… — Итто в легком замешательстве окинул его взглядом, уставившись на настороженно торчащие собачьи уши: — Не уродился еще тот, за кем бы я ходил, понятно? Ты сам постоянно попадаешься мне на глаза. Вот взять, например, нашу недавнюю встречу в идзакае… О нет. — Тебе было мало? Поищи в другом месте. — Но-но, господин генерал, я об этом ни слова не сказал. — Ой, как будто ты об этом не подумал, — выпалил Горо, чувствуя, как начинает краснеть. Как ему желать победы в словесных баталиях над Яэ Мико, когда он даже перед туповатым óни сам раскрывает все карты? Тот хмыкнул, почему-то решив его последнюю фразу не комментировать. — Мне просто показалось, что тебе одиноко. Шатаешься тут… — голос Итто вдруг посерьезнел, и Горо кольнуло стыдом — он ведь и впрямь не сделал ему ничего плохого: — …один. А это… ну, праздник. Странно быть на нем в одиночестве. У Горо вспотели ладони. Итто стоял слишком близко и в обонятельном шуме доносящихся со всех сторон запахов, аромат его тела раздался как-то слишком отчетливо, вернув его в ту каморку, где от каждого движения его обволакивало этим смешанным с потом запахом, сливающимся с ароматом соития. За последние пару дней он изо всех сил старался к этому не возвращаться, отталкивая мысли, потому что внизу становилось горячо, а уши прижимались к становящейся пустой голове, где оставалось лишь дыхание и движение. У него никогда не было постоянного партнера или партнера хотя бы более чем на один раз. И им точно не должен был стать безработный демон из Ханамидзаки, к тому же, как оказалось, еще и являющийся фанатом его писательского альтер-эго. Если солдаты Горо узнают о том, что их генерал вытворил в первый же день в Инадзуме… Если об этом узнает Яэ Мико! — Мне почему-то кажется, что ты хороший человек, господин генерал. Вот. Хотя я о тебе ничего почти не знаю, но ты… — Итто неопределенно повел плечами. — Теплый какой-то. Оставалось только добавить «давай дружить» и с визгом побежать играть в догонялки босиком по песчаному берегу. Почти детская честность óни выглядела чужеродной его устрашающей внешности. — Я рад, что тебе со мной было… м-м… тепло? Но мне сейчас и одному хорошо, спасибо. Если ты ищешь дружбы или… еще… чего-то, — он сглотнул: — я не лучший вариант. Извини, — тоже выбрав быть честным, Горо выдохнул, когда ему, наконец, удалось это произнести. Благо, что руки его были заняты — он бы не выдержал и непременно начал дергать мех на хвосте. Это у него было нервное. Успех. Первый раз в жизни он отшивает… демона. Умудренная опытом госпожа Хина уже не раз давала совет как с блеском выйти из таких ситуаций, а он только сейчас ощутил ее на собственной шкуре. Вот вам и сюжет, госпожа Яэ. Любителям легких романов от вашего издательства такое точно придется по вкусу. — Я не ищу «еще чего-то». Я лишь не хотел, чтобы ты чувствовал себя одиноко, — прощаясь, он коротко поклонился. — Господин генерал. — Я не чувствую. Здесь полно моих солдат, и мы с ними, наверно, сейчас встретимся, ведь скоро начало фейерверков, — он опустил голову. — Спасибо за подарки. — Кушай на здоровье, господин генерал. Ближе к полуночи раздался первый взрыв. Горо, к тому времени прикончивший рыбку и даже с наслаждением облизавший после нее пальцы — настолько сочетание сладкого теста и подсоленного лосося оказалось вкусным — заткнул бабочку за пояс и преосторожно протолкался в место, откуда открывался вид получше. Никого из подчиненных он так и не встретил лицом к лицу: издали он замечал знакомые лица — они смеялись друг с другом, пришедшие на праздник парами, тройками или даже компаниями, но своего победоносного генерала не замечали. Небо над заливом возле города расцвечивалось огнями — они были белыми, причудливо узорчатыми и уникальными, словно снежинки. Вспышки длинные и короткие складывались в шеи и крылья танцующих журавлей — приход весны, и с чередой золотых и алых залпов, раздавшихся подряд и озаривших гавань подобно восходящему солнцу, на глубокой, почти черной синеве расцвели розовые цветы вишни. Горо никогда не видел ничего прекраснее. Он ахал вместе со всеми, разделяя радость с толпой, и с каждым раздающимся залпом его все крепче охватывала жалость, что этим мимолетным и недолговечным он словно не может ни с кем поделиться. Вокруг ликующие люди держались за руки, обнимались, клали друг другу голову на плечо — а он стоял среди них один, к одиночеству совсем не привычный. Как бы подтверждая правоту Итто, Горо оглянулся и увидел его чуть поодаль возвышающимся над толпой. Тот встретил его взгляд так же пристально и слегка улыбнулся; среди ночи огни фейерверков его лицо с пугающе красным взором и метками окрашивали удивительными, теплыми, рассветными цветами. Горо неловко кивнул ему, ощутив, как почему-то завилял хвост, и Итто ответил тем же — улыбка стала шире. Он отвел свои потемневшие алые глаза первым, и в них Горо увидел отражение сакуры в небесах.

***

Куда ни глянь, всюду был розовый цвет, и с высоты Тэнсюкаку, когда Горо спускался с дворцового холма, казалось, будто город тонет в закатных облаках. Настало время очередного отдыха: на третий фестивальный день они с Кокоми были приглашены на официальный прием к клану Хийраги. Торговая комиссия Кандзё понесла заметные убытки за период действия указов, поэтому ее глава был крайне заинтересован в обсуждении новых сделок с Ватацуми и прочих методов оздоровления торговых отношений между островами. Чтобы подтвердить свои добрые намерения, в качестве подарка представители клана преподнесли им дары: Кокоми — изящный набор для каллиграфии из древесины юмэмиру, а Горо — традиционную походную флягу из полой тыквы, оправленную золотом. Довольный продуктивностью переговоров, Горо решил отметить это выпивкой. С происшествия в идзакае он не брал в рот ни капли рисового вина, вчера позволив себе лишь пива. Пересекшись с двумя своими товарищами возле бань, он коротко обменялся с ними впечатлениями и предложил им отправиться в Ханамидзаку, но те, переглянувшись, покачали головами, сказав, что могут его только проводить. Горо немного сник, но все же воспользовался предложением и распрощался с подчиненными возле чайного дома, откуда доносились изысканные звуки сямисэна. Дорвавшиеся до мирной жизни и общения солдаты, должно быть, уже озолотили гейш Ханамидзаки. До возвращения на Ватацуми отпущенных в увольнение частей оставалось еще несколько ночей и много скопленной за время службы моры в карманах, которую можно было потратить на женщин и вино. Горо умел ценить искусство, но в присутствии красивых, будто орхидеи, с цепкими внимательными глазами гейш он чувствовал себя неловко, особенно когда рядом были его солдаты, изголодавшиеся по беседам не о тренировках, построениях и скорой смерти. Горо больше по душе были вечерние обходы лагеря, встречи у костров, где солдаты после утомительного дня приводили в порядок оружие, пекли фиалковые дыни и сушили одежду. Переходя от палатки к палатке, он узнавал каждого в лицо, интересовался как дела, давал советы — если о них, конечно, просили. Подчиненные отвечали ему огромной преданностью и доверием как к командиру. В их отношениях никогда не было места панибратству и фамильярности, и сейчас он вдруг остро ощутил, как они на самом деле далеки друг от друга, несмотря на множество пройденных плечом к плечу сражений. Тоскливо вздохнув, Горо остановился посреди пышущей жизнью улицы и посмотрел на небо. В нем гулко отдавалось непривычное одиночество. Старательно обойдя идзакаю «Восточный рассвет», которая так некстати свела его с Итто, он двинулся вниз по улице. Питейных заведений, постоялых дворов и прочих злачных мест в Ханамидзаке хватало с избытком. Привлеченный вывеской с изображением певчей птицы, Горо завилял хвостом и вошел, застав ровно концовку стихотворения, которое зачитывал тот, с кем он больше всего не хотел встречи — настолько, что все его мысли были заняты им. Это какая-то шутка. Горо застыл, и сзади его подтолкнули входящие посетители, которым он перегородил дорогу. Это издевательство. Зал идзакаи с импровизированным местом для декламации стихов, представлявшим собой ящик из отоги, рассыпался в аплодисментах. Итто сделал несколько коротких поклонов, впитывая одобрение публики, и в этот момент их взгляды пересеклись. Глаза óни заметно расширились, и он улыбнулся, с грохотом спрыгивая с ящика, чтобы уступить место следующему чтецу. Возможно, своей тотальной неудачливостью Горо теперь расплачивался за везение в войне — это только Селестии было известно. Он остался жив, не получал тяжких ранений. Теперь судьба игралась с ним безжалостно. В огромном городе он раз за разом натыкался на багрового óни, словно его стопы кто-то направлял по такому пути, чтобы зрители — там, наверху — в очередной раз покатились со смеху при виде его оторопевшего лица. Была ли у него собственная воля, или все это было предначертано и давно описано? Не будет ли ему только хуже, если он воспротивится желаниям тех, кто играет с ним такую злую шутку? Один раз — случайность, два — совпадение. Три — закономерность. Внутри что-то затрепетало, когда Итто навис над ним и расплылся в приветливой улыбке: — Привет, господин генерал. — Здравствуй, — не имея привычки позорно отступать перед лицом противника, Горо двинулся вглубь идзакаи на ставших чугунными ногах, затылком чувствуя, что Итто следует за ним. — Не знал, что ты занимаешься сочинительством. — Могу сказать о тебе то же самое, — Итто хмыкнул. Мальчишка-прислужник, попавшийся на пути, от одного лишь мрачного лица Горо весь сжался и поспешил провести его к столику за ширмой. — Я не занимаюсь сочинительством, — сердце пропустило удар от испуга. Не может же он… — Этой идзакаей владеет известный поэт. Стихотворные вечера в Ханамидзаке — это полностью его заслуга, такие только в районе Тэнрё можно встретить, куда обычным работягам доступа нет, — Итто подманил паренька, услужливо ожидавшего, пока гости усядутся за низкий столик друг напротив друга. — Саке. И какую-нибудь закуску. Можно суши с тунцом, и на кухне скажи, чтобы рыбу выбрали посвежее. Горо сглотнул. — Будь добр, и мне саке. И сашими из угря. Спасибо. Подперев подбородок рукой, Итто мечтательно уставился на него. — Что? — Горо нахмурился. От Итто уже пахло алкоголем, и эти глаза… как в тот вечер. Он встряхнулся. — Я обычно стараюсь избегать резких выражений, но твое нахальство поразительно. Не очень понимаю, почему ты решил, что я готов с тобой выпивать. В груди прижгло. Он не любил ругаться, но когда дело заходило слишком далеко, мог приправить речь парочкой крепких словечек. А если приходилось отчитывать провинившегося солдата, то и вообще не имел никаких проблем с выражением своего негодования. Огромный демон, благодушно взирающий на него, был слишком непривычным собеседником, и Горо под его взглядом терялся, не зная, что он сейчас выдаст, и как повести себя в следующий момент. — Так мне уйти? — ровно спросил Итто. Горо отворотил нос и хмыкнул. — Какой смысл, если ты уже здесь. — Ох, ну очевидно, чтобы не доставлять его сиятельству победоносному генералу неудобства. — Говори потише, — шикнул на него Горо. — А то? — Что? — Горо вскинулся. — А то, что это попросту неприлично. Ты громыхаешь басом на весь зал. Итто поджал губы и с сомнением прищурился, прислушиваясь к стоящему в идзакае гулу. — Господин генерал, ты мне льстишь. По громкости мне далеко до тебя. — О архонты, — тут же поняв, к чему он клонит, Горо спрятал лицо в ладонях. Вино было вкусным и давало крайне медленный разогревающий все тело эффект, но Горо знал, что это обманчиво — стоит переусердствовать, и он, перескочив стадию легкого опьянения, рискует оказаться в полубессознательном состоянии. Этого он уж точно не хотел. Шмыгнув, он закинул в рот кусочек угря и с удовольствием, медленно его разжевал, зажмурив глаза. Итто от этого зрелища на мгновение замер; замерли и палочки, поднесенные ко рту. Горо не видел, как он украдкой улыбнулся. — Ладно, можешь не уходить, — вдруг вернувшись к недавнему разговору, заявил осмелевший Горо. От вина все казалось мягче, легче, проще. — Ты вчера сказал, что на празднике не стоит быть одному, так что я позволю тебе насладиться сегодня своей компанией. — Как великодушно с твоей стороны, — в ответ сыронизировал Итто. — Смею заверить, господин генерал, ты не пожалеешь… В животе что-то ёкнуло, как ушедший под воду поплавок от прихватившей наживку рыбы. — …ведь я еще и стихи читать могу. — Я уже заметил. — Позволишь? — Позволяю, — прожевывая очередной кусочек угря, Горо откинулся на тонкие, набитые душистыми травами подушки, и устремил на демона взгляд из-под полуприкрытых век. Тот залпом выпил остатки саке и откашлялся. — Покинул меня! Как с песней, полною слез, Летит соловей, Я плача тебя ищу В рощах и на лугах… — Я покинул? — удивился Горо. — Это ты тогда сбежал. — А надо было остаться? Горо фыркнул, задрав нос. — А ты неплохо сочинительствуешь. — Спасибо. Это не мои стихи. — Даже стихи украл, значит, — Горо отпил вина. — Я, пожалуй, не должен быть удивлен. Те стихи тоже краденые? — он мотнул головой в сторону входа в идзакаю. — Их слагает моя соратница. Я ей многим обязан, но лишь этим, пожалуй, могу отплатить. Она слишком стесняется своего творчества, чтобы самой читать в идзакае. Ну а ты? — Итто подался вперед, заинтересованно сверкая глазами. — Ты, должно быть, не один стих сложил о своих трудных любовных битвах. — Любовных битвах? Нет. — А каких? Поделишься? Горо посмотрел на донышко своей чашки для саке, покатав внутри прозрачную каплю. Стихосложение было одной из форм общения знатных господ, которой они показывали свою образованность и искусность в описании тончайших порывов души. Ему больше всегда по душе была проза. Так он и ответил. — Проза? Это… — Это все, что не стихи. — Эх, — Итто с напускным, но вполне достоверным разочарованием подлил себе еще. — А я уж успел понадеяться, что выужу из пса любовную меланхолию. Горо рассмеялся, тем самым окончательно развеяв неловкость царившей между ними тишины в первые минуты пребывания здесь. Речь вдруг зашла о нелегкой судьбе бытия нечеловеком — Горо оглянуться не успел, как óни с надрывом рассказывал ему о нелегкой судьбе своего народа, отпуская шутку за шуткой, от чего история вовсе не казалась драматичной. Он неплохо шутит, думал Горо. Для того, кто живет наполовину изгнанником с рождения, в нем слишком много любви к людям и жизни. Он ободряюще улыбнулся и придвинулся ближе. И со вздохом, как бы между делом сетуя на свою нелегкую судьбу, Итто вдруг своим глубоким голосом произнес: — Как тебе это удается, господин генерал? Ты просто улыбнулся, а я уже хочу тебя поцеловать. В ушах зазвенело, словно Горо на голову приземлился булыжник: — Чего? Он ощутил себя позорно застигнутым врасплох, пропустившим какой-то хитрый тактический ход, благодаря которому противник зашел ему в тыл и атаковал прямо в самое незащищенное место. Да, он улыбался. Да, он подливал саке. Да, он смотрел в глаза, то и дело хватаясь за живот, где после смеха прокатывалась странная щекотка. Да, возможно, он смотрел на его крепкие крупные руки с алыми отметинами и на пальцы, основание каждого из которых обвивало алое кольцо. Мгновение напряженного зрительного контакта — и он сам не понял, как оказался коленом на столе, перегибаясь через него и обхватывая лицо Итто руками для поцелуя. Он смутно припоминал, что они уже целовались, но совершенно не знал, кто потянулся первым в тот раз. Тогда он был настолько пьян, что с трудом смог подняться по лестнице; теперь каждое движение и ощущение было как будто пристально высвечено и отпечатывалось в нем остро, несмотря на мягкость рук и губ. Итто ответил не так пылко, отстранив Горо от себя на мгновение, когда ощутил, что тот начинает задыхаться от закончившегося в груди воздуха. Вдох. Большой палец с черным когтем описал круг на его бархатистой пылающей щеке и потянул кожу над верхней губой, обнажая короткие, но весьма опасные клыки. Слегка оскалился, показав свои — намного более угрожающие. Горо весь превратился в одно колотящееся сердце и снова дернулся, чтобы накрыть его губы своими, но Итто не дал. Если бы сейчас к ним вошел прислужник, заглянувший поменять кувшин, то Горо сгорел бы со стыда: прославленный генерал стоял коленями на столе, по которому разлилось вино, и от того, чтобы оказаться еще ближе, его удерживали только сильные руки. — Кусаться будешь? — спросил он, заглядывая в глаза. — Буду, — упрямо простонал Горо, снова дернувшись. — Хороший мальчик. В паху пульсацией отозвался комок тугого жара, и Горо заскулил. Их губы снова встретились. Итто целовался жадно, протяжно, с наслаждением оттягивая зубами потрескавшиеся губы и посасывая язык, от чего Горо выгибался в спине. Приметив это, Итто положил руку ему на поясницу и потер — хвост непроизвольно задрался, и Горо спрятал лицо где-то под чужим ухом, с каждым движением его ладони по обнаженной спине вздрагивая непроизвольно задирающимся задом. Он выпил мало, но в голове плыло, и на все — прислужников, тонкие ширмы, стены и звуки, своих солдат, которые могли оказаться в той же питейной, на подколы Яэ Мико — почему он вообще думал о ней в такой момент?! — становилось все сильнее плевать. Зря он в первый раз грешил на вино, не оно его так распаляло. Итто стянул его со стола, усаживая на свои колени, и Горо послушно раздвинул ноги, носом втираясь ему в шею. Кожа демона была солона как море. От укуса в ключицу тот зашипел, и когтями ответно скользнул под пояс брюк со стороны спины. Хвостом Горо случайно смахнул со стола глиняную чашку, и так из-за его маневров уже пустую и покачивающуюся на боку в опасной близости от края стола. Приземлившись аккурат мимо циновки, та с треском раскололась. От чуждого причмокиваниям и вздохам звука у обоих немного прояснилось в голове. Откуда-то послышалось недовольное бормотание и шарканье. — Не здесь, — коротко велел Итто на полувыдохе, опалившем Горо шею. Тот согласно кивнул и неловко слез с него, поднимаясь на ноги. Итто остался сидеть, подобрав под себя пятки. Если бы Горо не был занят попытками привести себя в порядок, то заметил бы, как слегка подрагивают его руки, которые Итто, попытавшись пригладить штаны, опустил на свои колени, принимая важную господскую позу. Его невозмутимому выражению, окрасившемуся приветливой улыбкой при виде взрослого служащего идзакаи можно было только позавидовать: — А вот и вы. Я по неосторожности расколотил посуду. Простите мне мою неловкость. — Я все соберу, господин, не утруждайтесь, — беспрестанно кланяясь, слуга бросился на колени, опережая потянувшегося к черепкам Горо. Встретившись помутненным взором с Итто, он уступил. В Инадзуме человеку его статуса не пристало подбирать с пола мусор, даже если беспорядок и был устроен по его вине. Его взгляд привлек кувшин, к которому он едва притронулся. Большую часть саке прикончил Итто, который совершенно не выглядел пьяным — ну да, при его-то размерах… Горо дернул ушами, мгновение подумал и приложился к вину. Расплатившийся за ущерб и еду Итто, подталкивая его к дверям, положил руку на поясницу, которая все еще пылала от оказанного ей внимания пару минут назад. Хвост непроизвольно загнулся в кольцо, и, ощутив на ладони прикосновение мягкой шерсти, Итто пробормотал: — Потерпи, господин генерал. — Нам далеко? — запнувшись, спросил Горо, стараясь не придавать голосу слишком много надежды. — Надеюсь, ты живешь не в центре Ханамидзаки, а где-нибудь на окраине. — А какая разница? — поинтересовался Итто. Я не хочу с утра опять изнывать от мысли, что мой скулеж слышал весь район. — Не хочу, чтобы нас вместе видели. — Уже поздно, — Итто кивнул в сторону шумной группы мужчин в цветах острова Ватацуми — кажется, его солдат — на другой стороне улицы стоящих в очереди в «Восточный Рассвет», и добавил: — Тайное всегда становится явным. Какой смысл что-то прятать? — Потише, умоляю, — шикнул на него Горо, оттаскивая за соседний дом. — Уже умоляешь, господин генерал? — Итто ухмыльнулся. — Быстро ты перешел от «я не сплю с óни» до… Горо разъяренно зашипел, впиваясь коготками в его предплечье: — Прекрати звать меня «господин генерал»… таким голосом. — Каким? — Ты прекрасно понял, — Горо вперил в него нахмуренный взгляд. — Люди могут не то подумать. — Тебя разжаловали из генералов? — если раньше Горо казалось, что Итто действительно не понимает его в такие моменты, то теперь довольно четко ощущалось, как он издевается и притом наслаждается этим. Образ дурачка играл ему на руку. Под покровом фестивальной ночи они свернули за угол и молча достигли дома на боковой улице Ханамидзаки. Итто не прикасался к нему и даже не смотрел. В глазах немного двоилось, и, если помотать головой, казалось, что мир вокруг замедляется: несколько крупных глотков вина напоследок делали своё дело. — Что это за место? — Штаб банды Аратаки. — Ты тут живешь? — Мы тут живем, — поправил Итто. Пока он отпирал входную дверь, Горо задержал дыхание. Стоило им пересечь порог, как за спиной глухо стукнул накинутый деревянный засов. Непривычными к темноте глазами Горо прищурился: ни намека на свет или звук. — А где… Не договорив, он оказался прижат к двери. Засов впечатался в спину, заставляя выгнуться и застонать от неожиданности в рот Итто, который настиг его с целеустремленностью дорвавшейся до свежей добычи лисицы, которая наконец затащила добычу в нору. Горо обвил его плечи руками, слегка повисая, и, поняв намек, Итто подхватил его под зад, чтобы двинуться вглубь дома. Одноэтажный, состоящий из двух-трех разделенных бумажными перегородками комнат, он мало походил на флигели дворцового комплекса Тэнсюкаку, которые больше напоминали изысканные лабиринты. Уронив Горо на неубранный футон, Итто навис над ним, и тот неловко поерзал, ощутив шелковистую приятную ткань, ни в какое сравнение не шедшую с холстиной в той идзакае. Итто вдруг стало слишком много, слишком… слишком. Его изучающие глаза слабо мерцали в синем полумраке. — Передумал? Горо покачал головой и коготками провел от подбородка по кадыку, а затем по мощной груди, поддев пересекающую ее портупею. Звякнув в кольце, Глаз Бога повис в опасной близости от лица, и Горо взялся за ремень-ошейник на шее Итто. — Это не помешает, — пророкотал Итто. — Чего ты хочешь? Они целовались недолго: возбуждение, чуть притупленное заминкой из-за разбитой в идзакае чашки, будто накопилось за время пути и уже хлестало через край. Горо позволил себе быть громче. Он поскуливал, пока Итто освобождал его от одеяния, путаясь вместе с ним в ремешках и застежках, когда полез помогать, больше мешая своими негнущимися пальцами. Чтобы обеспечить хоть какое-то давление, Итто подставил колено, о которое можно было тереться, сминая в руках простынь. — Ну и жар от тебя, — оторвавшись от его губ, Итто сбросил с себя всю одежду и обмундирование, оставшись лишь в фиолетовой рубашке и ошейнике с Глазом Бога поверх. Руки и грудь у него были с причудливой демонической пигментацией в виде алых узоров, слишком насыщенно багряных для того, чтобы быть татуировками. Горо опять потянулся к поблескивающей Гео стекляшке, но Итто поймал его за запястье и несильно, но красноречиво сдавил. — Нет. Горо захныкал и сделал волнообразное движение обнаженными бедрами: — Почему тебе можно меня метить, а мне тебя нет? — Меть. Только Глаз Бога снимать не буду. Не имея сил и желания раздумывать над его капризами, Горо сел и толкнул его в грудь, тут же обхватывая ее ладонями и сминая. Оказавшись сверху, в той же позе, на которой их прервали, он вернулся к его рту. Итто откликнулся, за волосы оттягивая его голову назад; от боли Горо удовлетворенно зашипел, выгибая грудь колесом навстречу его губам, обхватившим чувствительный сосок. За его спиной раздался негромкий хлопок открывшейся склянки, и Горо недовольно дернул хвостом, когда на него приземлились несколько капель. Прикоснувшись к ложбинке над ягодицами, Итто склизкими от смазки пальцами проследил дорожку вниз и, мягко надавив на вход, двинулся дальше, прижав палец к чувствительной точке между ним и мошонкой. Вторая рука легла на поясницу — он без труда удерживал подрагивающее тело Горо на месте, ладонью упираясь в тазовую кость, а пальцами растирая сладкое место над хвостом. Не сдерживаясь, Горо уже не скулил — стонал в голос. Итто словно был везде, у него было несколько рук и горячий влажный рот, через несколько мгновений оказавшийся в опасной близости от его головки. Горо сквозь дурман оттолкнул его лохматую белую башку: — Я так кончу. — Кончай, — милостиво разрешил Итто, очевидно, не совсем понимая, в чем проблема. — Нет, я не хочу так. Хочу, когда ты будешь во мне. Итто хищно оскалился, его глаза налились мраком похоти, которая демоническими метками будто скатывалась по скулам вниз. — Оседлай мои пальцы, господин генерал. — Итто… — выдохнул тот, подмахнув задом, когда в него погрузился первый палец. Слишком поздно задумавшись над тем, что на руках у демона острые черные когти, Горо ничего не почувствовал. Он оглянулся и, царапаясь, вытянул руку Итто за запястье, чтобы обнаружить, что три когтя подстрижены как можно более коротко. Живот скрутило от возбуждения и другого, еще малопонятного чувства — во рту стало горько. — И часто ты этим занимаешься? — Реже, чем хотелось бы, — глухо ответил Итто, снова проникая в него. От этих слов у Горо вдруг заболело, словно он поранился. Он отвел взгляд. Что с ним? — Ясно. — Расслабься. Ты слишком напряжен. Вымещая противное чувство, Горо прикусил его под ухом с силой, чтобы точно знать — останется налившийся кровью след. След, который сможет увидеть всякий. — Засранец, — прошипел Итто, добавляя второй. Горо вздрогнул и издал сдавленный вой, когда Итто, чуть согнув пальцы внутри, коснулся простаты. После третьего пальца Горо больше не лез целоваться, хватая воздух подпухшим ртом. Он отстранился от Итто, за плечи которого остервенело хватался последние несколько минут, и оперся руками позади себя, запрокидывая голову. Итто, жадно вбирая в себя зрелище обнаженного стройного тела, двигался в нем с неровным ритмом: на один глубокий толчок приходилось то два, то три поменьше. Видимо, ему пришлось не по нраву, что Горо оказался так далеко, и поймав его талию в сгиб локтя, Итто прижал его к себе, охнув от того, какой раскаленной была кожа Горо. — Хороший мальчик, хороший, — откликнулся он на протестующий стон. Горо уперся локтями ему в грудь, стараясь оттолкнуть от себя, но при этом не переставая объезжать его пальцы. — Ну, не ревнуй. Я понимаю, что на войне времени на развлечения особо нет, но теперь время мирное, а мой график свободен. Если бы Горо мог покраснеть еще сильнее, он бы это обязательно сделал. Вместо ответа он просто обмяк, лучше всяких слов подтверждая, что Итто все понял правильно, и тот поцеловал его висок, губы, обнаженную шею с бешено пульсирующими жилками. Примеряясь, шумно вдохнул запах его тела и прикусил плечо чуть правее россыпи любовных меток, постепенно краснеющих — новых, и старых, оставленных им же. Удовлетворенно сдавил челюсти крепче, когда услышал сорванный благодарный стон. Не ради крови. Лишь для спокойствия Горо. Тот опустился на его член так мучительно медленно, что сам издал вздох облегчения, когда неизбежно острое покалывание и жжение превратились в тупую боль, менее заметную на фоне заполненности. Как он смог провести без этого чувства два дня? Горо заранее стало страшно за то, кем он станет, когда ощутит внутри ненавистную пустоту. Он шевельнулся и застонал. — Приподнимись немного. — Как… Ах! — Итто бесцеремонно приподнял его и добавил еще смазки, выливая остатки прямо на себя. Дрожащими руками Горо потянулся к его члену, чтобы распределить, но не достал и замер, завороженно глядя, как Итто умело и быстро скользит вверх-вниз своей ладонью. Рот наполнился слюной, и Горо сглотнул. Пить хотелось страшно. Это было лучше, чем в первый раз, хотя бы потому, что Горо понимал, что большую часть он запомнит и не будет потом задаваться вопросом, не выкинул ли он ничего лишнего. Они перестали целоваться, сорванно дыша и глядя друг другу в глаза, пока Горо двигался на нем, с благодарностью принимая помощь от увитых жилами мускулистых рук, покачивающих его за ягодицы. Бедра начинало саднить. — Сзади… — выдохнул Горо. — Хочу сзади. — Хочу видеть твое лицо, когда ты кончаешь. — Еще увидишь, — возможно, он пообещал это слишком поспешно. Итто расплылся в улыбке и помог ему встать на колени. Левая рука с нетронутыми когтями, мягко царапая, скользнула по спине до лопаток, вынуждая выгнуться и отклячить зад. Хвост инстинктивно прижался к боку. Простыня пахла Итто — конечно, она не была шелковой, откуда у простых бандитов, ночующих в такой хибаре, возьмется мора на шелковое белье? Горо уткнулся в нее щекой, прерывисто вдыхая и руками раздвигая ягодицы. Итто, намекая, что способен справиться и без него, в одну руку взял его запястья, другой направил себя внутрь и до упора вошел. Глаза у Горо закатились. Итто двигался с ожесточенностью, почти не причиняя нежеланной боли. Нежеланной боль вообще была редко — Горо она нравилась. Царапины и метки на бедрах, укусы, злобные поцелуи. — Не надо меня жалеть, я не фарфоровая ваза, — выдавил Горо и после глубокого толчка замер: — Ах! Это там. — Здесь? — Итто повторил движение. — Да… сказал же, можно жестче! — Горо измучился, ему нужно было больше. На его ягодицу опустился смачный шлепок — он отреагировал на него ободряющим стоном. Мало, ему было мало. Соскользнув с громким влажным звуком, он развернулся к оторопевшему Итто и отвесил ему пощечину. — Жестче, — прошипел Горо, падая обратно и утыкаясь в сгиб локтя лицом. Итто вошел одним резким движением так, что стало ясно — снова просить не придется. Свезенные о холстину колени тут же напомнили, каково было ездить взад-вперед без возможности взять над происходящим контроль от силы и тяжести движений внутри. Итто сгребал и мял его ягодицы, оставляя глубокие красные полумесяцы следов, и трахал — по-настоящему, быстро, глубоко, заставляя выгибать спину и кричать, собирая в кулаках простыню. Нарастающее во всем теле напряжение. Его становилось так много, что Горо уже несколько раз тянулся к себе, крепко сдавливая член у основания и не давая себе закончить первым. Он хотел услышать на пике стон Итто — тот не сдерживался и уже срывался почти в хрип, запыхавшись от скорости. — Давай, — разрешил Горо. — Можно. Толчки стали реже и глубже, и внутри вдруг стало еще теснее и горячее, чем было, почти до ощущения, что его сейчас разорвет. Запоздало застонав, Итто выскользнул и упал на локти, сипло ловя воздух. Вытерев о плечо покрытый испариной лоб, он поднял взгляд на Горо. Тот, содрогаясь всем телом, стоял все в той же позе и быстро надрачивал себе, пока по кулаку и бедрам стекало жемчужное семя. Он кончил почти одновременно с Итто так, словно даже не понял, что произошло. Сначала его разбило звенящей тишиной перед ударом молнии; внутрь излился другой; и это отложило сам удар, все равно неизбежно наступивший. Выгнув спину, как кошка, Горо блеснул глазами на наблюдающего за ним Итто: — Хороший мальчик, — повторил тот. Горо зажмурился от новой, но последней волны раскрывшегося как цветок удовольствия, и рухнул на футон. По затылку, поднимаясь от начала позвоночника наверх, бежали обжигающие мурашки.

***

Он проснулся далеко после обеда. С трудом поняв, где он, сел — за мгновение до пробуждения ему привиделось, что он на Ватацуми, и сейчас раннее предрассветное утро, когда по лагерю распространяется запах жареного тофу. С трудом разлепив глаза, он протер их кулаками и вспомнил. Воспоминания обрушились на него безжалостно, как цунами. Он снова ощутил себя в чужом запахе и в чужих руках, помеченным, взятым. Только вот рядом никого не было, и на противоположной стене лежали отблески заката — с Тэнсюкаку открывался прекрасный вид не только на город, но и на инадзумский залив, в сторону которого у Горо выходило окно. — О боги, — Горо прикрыл рот рукой и попытался встать, тихо охнув от боли. Стоило ли оно того, чтобы сейчас чувствовать себя настолько вымотанным и разбитым? Он знал, что стоило. Главное, чтобы в следующий раз… Следующего раза не будет. …чтобы в следующий раз не дошло до чего-то похуже. Горо плеснул себе воды, потом еще и еще, и сам не заметил, как все выпил. В какой момент он оказался в Тэнсюкаку? Кажется, он проснулся еще пьяным рано-рано утром, следуя своей извечной привычке вставать до зари. Итто посапывал рядом, и Горо выбрался из могучего объятия демона, который почему-то оказался не на футоне, а рядом с ним, на полу, тогда как он сам обнаружил себя спиной к его груди на самом краю матраса. Итто проснулся и сиповатым от сна голосом заворчал — Горо помнил, что был разговор, но плохо помнил, о чем. Лишь короткий отрывок: пока он одевался, Итто нашел на полу его ошейник и спросонья начал примерять его себе. Свой он в какой-то момент все же снял. Видимо, когда обессилевший Горо сомкнул веки и уже не мог этого видеть. — Это моё, — напомнил Горо, протягивая руку, когда закончил с закреплением наколенников. Он одевался быстро, по-армейски. — Разве? — хрипло мурлыкнул Итто. — Врешь. Ты же генерал, а не сторожевой пес. Какая несусветная глупость. Бурлящий вулкан, и от каждой мысли — переместившийся в живот пульс, горячий как лава. Горо беспомощно уставился на него. — Смею напомнить, что ты тоже не чураешься ошейников. И ты, насколько я успел заметить, не собака. В отличие от меня. — Ты уверен? Это было лишено всякой логики, всякой разумной составляющей. Это был диалог из тех, которыми славились безнадёжно влюбленные без единой ясной мысли в голове, воркующие безо всякой цели, лишь чтобы слышать голос друг друга, и Горо такого нигде, кроме легких романов издательства Яэ, прежде видеть не мог. Оставалось лишь надеяться, что на волне обуревающей его теплоты он не сказал ничего лишнего и ничего не пообещал. Дорога до дворца прошла как в тумане: город просыпался, и чем выше на холм Горо восходил — тем меньше встречал людей. Богачам не обязательно было быть на ногах так рано. Дальше он помнил, как с трудом разделся. Помнил мягкость и цветочный аромат своей постели. И темноту. В животе урчало. Он позвонил в колокольчик на прикроватной тумбе и попросил у слуги воды для омовения и плотный обед. Сегодня он точно никуда больше не выйдет.

***

Благополучно проспав весь четвертый день фестиваля, Горо ощутил себя отдохнувшим. Приведшие его в такой восторг сумбур, суета и пестрота с непривычки высасывали силы не хуже затянувшегося гона — мысль, что немалую роль в его состоянии сыграл секс, Горо усиленно отбрасывал. Там не было ничего выдающегося. Правда ведь? Правда? Кокоми зашла к нему утром пятого дня, когда заметно посвежевший Горо разбирал за низким столиком письма читателей, которые Мико отправила ему из редакции с девочкой-посыльной. Та, с разинутым ртом на пути в его покои разглядывая роскошные потолки, колонны и ширмы, поклонилась Горо несколько раз, будто игрушечный болванчик. Он вышел к ней в наброшенном на узкие плечи домашнем кимоно, и, рассмеявшись, потрепал ее по волосам, дав на сладости золотую монету. — Сегодня у нас театр, — напомнила Кокоми, и Горо встрепенулся. Театр! Он с поздней юности не видел настоящих театральных постановок. — Начало в семь. Она оглядела чистоту и порядок в комнате, веточку цветущей сакуры в вазе, аккуратно сложенные выстиранные вещи. Их Горо накануне отдал слугам, чтобы те цветочным мылом и щетками оттерли с ткани въедливый, преследующий его запах óни. — Ты славно тут обустроился, — загадочно добавила она. — Да, Ваше Превосходительство, тут очень приятно. Планировка сделана по всем законам разделения пространства, поэтому спится чудесно, — Горо так широко улыбнулся, что его глаза превратились в щелочки. — Не сравнить, конечно, с жизнью в лагере. Но и в ней есть свое особое очарование. — Это замечательно. Я опасалась, что ты будешь чувствовать себя чужим в таких хоромах и вообще — в столице. — Ничего, Ваше Превосходительство. Я быстро ко всему привыкаю. Такова уж собачья натура, — пошутил он. — Хороший задел на будущее. Улыбка Горо немного померкла: — Прошу прощения? — А? Нет-нет, я так, — Кокоми поспешила перевести тему. — Как дела в издательстве? — Славно. Госпожа Яэ… — Горо спохватился и ойкнул, не зная, можно ли ему такое разглашать. Но он привык, что между ним и его правительницей не было тайн. — Госпожа Яэ сообщила, что я могу начинать свой роман, поскольку колонка госпожи Хины пользуется у читателей значительным… м-м… успехом. — Это прекрасная новость. Горо, ты станешь большой фигурой в литературном мире. Я всегда это чувствовала. — Пока что мне не до этого, Ваше Превосходительство. Все мысли занимает мой долг перед Ватацуми и служение вам. — И я знаю это, — Кокоми мягко улыбнулась. — Но даже самому верному слуге тоже нужен отдых, особенно теперь, когда наступает мирное время. Если боишься не справиться со всеми задачами сразу — это не страшно. Страшно брать на себя слишком много и не осознавать этого. У тебя все получится, генерал. — О… — Горо порозовел. Кокоми никогда не была щедра на похвалы, и каждый раз для него становился особенным. — Благодарю вас, Ваше Превосходительство. Она еще раз бросила взгляд на его покои и огладила дерево колонны: — Станешь богатым и известным, купишь себе дом, заведешь щенят… А еще Кокоми любила его смущать, но это никогда не воспринималось как издевательство, в отличие от колючих слов Яэ Мико. — Ваше Превосходительство! — запротестовал Горо. — Все, ухожу-ухожу, — ее смех был как звон музыки морского ветра. Горо проводил свою госпожу взглядом и растер щеки, отчего они сделались еще краснее. Писем в этот раз было меньше, чем в прошлый: праздничные заботы словно притупили тревоги инадзумцев. Пара серьезных писем про любовь — Горо вчитывался в каждое слово очень внимательно, с участием относясь к авторам и их бедам, и в конце второго ответа, осененный вдохновением, вывел красивую фразу:

Вы слишком много думаете там, где нужно чувствовать. Позвольте себе чувствовать, и оглянуться не успеете, как все станет позволено.

Еще было письмо об отношениях с родителями — о, на этом он, как младший щенок многодетной семьи, собаку съел. В ворохе переписанных редактором свитков оставалось еще несколько, когда он наугад выбрал новый и раскрыл его, с глубоким вздохом приготовившись вникать.

Очаровательная и мудрейшая, высокоуважаемая госпожа Хина…

Горо улыбнулся и подпер щеку рукой. — Ну здравствуй, — пробормотал он.

…пишу вам, потому что знаю — никто больше не в силах мне помочь. Накануне я имел счастье провести чудесную ночь. Я думал, что постижение любовного искусства мной завершено, и нет больше существа, которое устояло бы перед моим обаянием. Но он тонок, почти прозрачен, узкобёдр, как незамужняя дева, и очень одинок, что отказывается признавать.

Сердце Горо ухнуло в живот. Руки внезапно задрожали, и он одурело перечитал еще раз, чувствуя панический, выедающий душу ужас.

Я знаю, что недостоин даже песчинки из-под ваших сандалий, но, если бы вы одарили меня советом, как ублажить потерянную душу… я расцеловал бы вас.

В письме не говорилось ничего конкретного. Ни имен, ни точных примет. Горо в полнейшем потрясении отложил письмо, впервые в жизни ощутив себя будто загнанный в ловушку зверь. Ничто еще не опрокидывало его в воспоминания так живо, как это. — Кошмар, — он зашептал, вдруг чувствуя злость и повышая голос: — Прозрачен?.. Как незамужняя дева?! Из-за разделяющих комнаты занавесок показалась голова испуганного слуги, коротавшего время на циновке у входа в ожидании, что его в любой момент могут призвать. Увидев ощерившегося Горо, он ойкнул и скрылся. Горо отбросил письмо: — Какое непотребство… как такое вообще можно было мне дать… кто это написал! Ты знаешь, кто это написал. Ты знаешь. Он помотал головой, сбрасывая наваждение. Это чья-то злая шутка, не более. Он совсем уже помешался. Он вспомнил их позавчерашний поцелуй, как все его нутро ныло и чесалось до желания разодрать себя в кровь. Как легко они вместе возлегли, как они легко сложились вместе, будто мозаичная крошка исключительным везением совпав краями. Так не бывало еще, чтобы он изнывал от чьего-то присутствия. Гон? Он входит в гон? Горо пощупал лоб, сделал несколько шагов по комнате, в мыслях быстро пробегаясь по симптомам, которые всегда безошибочно подсказывали ему, что гон близок. Проблемы со сном — нет, который день он спал без задних ног. Агрессия? Нет, не похоже. Непонятная тревога — да, непонятная и неприятная, ноющая в верхней части живота, словно он наглотался щекочущих желудок жуков. Ты знаешь, кто это написал. Не удержавшись, Горо взглянул на начальное приветствие еще раз и с треском разорвал письмо.

***

Постановку играли в районе Тэнрё на невысокой сцене с черепичным навесом на случай дождя. В настоящем театре Горо никогда не был, но даже здесь и костюмы, и грим, и сама стать артистов была на совершенно другом уровне — чего говорить, столица. Это были профессиональные актеры кёгэна — жанра, вышедшего из уличных комедийных представлений. Ожидавший громоздких париков, выбеленных лиц и богатых масок Горо ничуть не разочаровался, хватаясь от смеха за живот и присоединяясь к овациям сидящих вокруг зрителей после неожиданных сюжетных поворотов и комичных фразочек персонажей. В перерыве он вскочил, чтобы размять затекшие ноги, подал руку Кокоми. Вместе они прогулялись до тележек слетевшихся к площади уличных торговцев, почуявших хорошую выгоду от проголодавшихся зрителей. Еще издалека, покусывая онигири с лососем, Горо заметил красные рога. Итто нельзя было перепутать ни с кем другим, как правило, в толпе он всегда оказывался самым высоким и громким. Этот раз не был исключением. Подойдя ближе, Горо вдруг узнал самураев своего отряда «Тунец I». — Что происходит? При виде него солдаты вытянулись в струнку. Они были в гражданской одежде, и на лицах читалась почти детская растерянность. Итто лениво перевел взгляд на Горо, и тут же его глаза зажглись чем-то теплым; рука взметнулась вверх, словно он хотел помахать и остановил себя. Стоило их взорам пересечься, как Горо уже смотрел на крепко сбитых парней не старше самого Итто, у которых не было ни Глаз Бога, ни опознавательных знаков или цветов какой-либо комиссии. Члены банды. — Господин генерал, ничего примечательного. Обычное недоразумение. Эти господа говорят, что это их места согласно купленным билетам. Мы же сидели здесь раньше и вообще… билетов на это представление нет. — Вот именно, — избегая смотреть на главаря, Горо нахмурился, своим особым холодным взглядом оглядев бандитов. — Это твои ребята? — спросил вдруг Итто. Горо вздрогнул и не придумал ничего лучше, как пропустить его вопрос мимо ушей. Присутствующие вылупились на него, потом на Итто, потом снова на него. Без приветствия, без уважительного «господин», вот так вот — генералу войск Ватацуми?.. — Вы знакомы? — тихо спросила Кокоми, стоящая чуть позади. Она не вмешивалась, давая своему генералу самостоятельно разобраться с подчиненными. Горо ощутил, как по шее начал подниматься жар стыда. Он покачал головой. — Мы лишь хотели по-хорошему и проверяли вас на знание местных порядков, ясно? — бросил один из бандитов старшему в самурайском отряде. Тот сжал зубы. — Раньше с такими деревенскими болванами с островов прокатывало. Но теперь придется сказать все как есть. — Я с Наруками, — выдавил солдат. — Смени тон или пожалеешь. Итто смотрел на Горо еще несколько гулких ударов сердца — тот чувствовал на себе алую тяжесть, а потом вдруг перестал. О́ни хмыкнул и сложил руки на груди. Своих он останавливать будто не собирался, и Горо ощутил примешавшееся к стыду раздражение. — Вам стоит уйти, — негромко сказал глава самурайского отряда, ощутив прилив уверенности от присутствия рядом командира. — Представление сейчас продолжится, не стоит мешать добропорядочным зрителям своими глупостями. — Глупостями? Чтоб вы понимали, мы занимаем эти места каждый раз, когда театр дает представление. Уже много лет. Вас не смутило, что они единственные здесь пустовали, когда вы пришли? Каждая собака знает, что здесь сидит банда Аратаки, пришедшая отдыхать после тяжелого трудового дня. Итто прищурился, чуть склонив голову на бок. На Горо он больше не смотрел, и тот, бросив украдкой взгляд, увидел краснеющий возле уха алый след от укуса. Он знал, что он там, потому что сам его и оставил. — Не вижу, чтобы они были подписаны, — отозвался самурай, покосившись на генерала словно в поисках поддержки. Тот всегда умел находить слова для разрешения конфликтных ситуаций. — А ваш генерал что молчит? Язык проглотил? Не знаю, какие порядки у вас там на Ватацуми, но у нас так не принято, — продолжал давить парень. По примеру Итто он скрестил руки и дернул подбородком, уверенный в своей неуязвимости. — Хватит. Горо закрыл глаза. Его бездействие привело к тому, что вступилась Её Превосходительство. Внутри расползался едкий яд позора. Вокруг начинала собираться толпа зевак, для которых драки были чуть ли не увлекательнее, чем театр. — Забирайте своих ребят и уходите, господин óни. Вы же прекрасно знаете, что неправы, вы не хозяева в этом городе. На этой площади достаточно одного представления. Как же непривычно и красноречиво было его молчание. Итто одарил ее долгим испытующим взглядом, и, проигнорировав Горо, посмотревшего на него исподлобья и тут же опустившего глаза, поманил своих парней за собой и ушёл. Остаток пьесы не запомнился вообще. Горо честно пытался не думать, потом просто себя отпустив. Больше всего уничтожало осознание, что его по-настоящему гложет совесть. Горо вспоминал о письме, о ночи, вспоминал о каждом дне и вечере, когда им не повезло столкнуться. Постановка закончилась, и Горо, рыская глазами по верхам толпы, искал и ничего не находил — ни намека на белоснежную пышную гриву или острые алые рога. Купившись на щедрые обещания зазывал, они с Кокоми зашли в ресторан «Призрачная беседка», где за приятной беседой и ужином распили немного вина. И даже оно на вкус было похоже на уксус. На обратном пути проходя мимо отгороженных ширмами ячеек на втором этаже, в которых уединялись гости, не желающие сидеть в дыму и шуме первого этажа, Горо услышал сладкий вздох, и все его существо напряглось и взвыло. Он нередко становился невольным свидетелем или слушателем такого в лагере, где солдаты укрепляли боевое братство, но это было непривычно — голос казался женским. Любопытство, его вечный порок, пересилило, и Горо сделал осторожный шаг, подходя почти вплотную, чтобы посмотреть в просвет между щитами ширмы. Первым, что он заметил, были его руки вокруг нее. Вторым — что она почти сидела на нем, как сидел Горо. Третьим ему пришлось игнорировать вспышку неоправданной боли, окатившей его кипятком от макушки до хвоста. Они были одеты, даже ни намека на растрепанность, и она целовала его, выдыхая на грани сдавленного стона в его рот, отчего Горо и самому становилось горячо. Ее крошечные ручки зарылись в белые густые волосы, и Горо забыл, где он, кто он такой, и что вообще произошло. Он стоял, не в силах пошевелиться и забыв вдохнуть, потому что грудь стягивало обручами, будто сосновую бочку. И потом он поймал на себе взгляд. Он не мог знать, видно ли его с той стороны, понял ли Итто, кто бесстыдно подсматривает за ним. Краснота пронзила насквозь и потемнела; глаза расширились в узнавании. Женщина повернулась лицом к ширме, не понимая, что он там мог увидеть. Увидев ее красивое молодое лицо, больше Горо ничего видеть не мог. Он не чувствовал стыда, лишь полную немоту горла и сознания. Он не шел — почти бежал.