Дружба сильнее тайн

      Луна медленно исчезала, звёзды бледнели, небо на востоке светлело. Нэд решил обойти дом и выйти к океану. Внутренний голос нашёптывал, что там он наверняка встретит Джорджиану. Несмотря на царапающее первое впечатление, Нэдом владела смутная мысль о встрече с ней, его влекло какое-то любопытство.       Едва Нэд обогнул дом, сырой ветер заставил его поёжиться: тут он бросал солёную водяную пыль прямо в лицо лейтенанту. Нэд застегнул все пуговицы, жалея, что не взял плащ, и начал спускался вниз по узкой тропинке, едва заметной среди мокрой травы — туда, где в туманной пелене внизу шумели волны. Почти дойдя до небольшой плоской площадки на полпути к океану, он обернулся — очертания дома уже почти исчезли в предрассветной серости и поднимавшемся снизу тумане. Он спустился ещё ниже, на площадку, на краю которой возвышался большой валун, изъеденный непогодой, и увидел, что уже знакомая фигура в чёрном плаще стоит около него, повернувшись в сторону океана. Но едва Нэд сделал ещё шаг, она слегка повернула голову к нему, и из-под капюшона стал виден кончик её носа. — Мисс Джорджиана, я… — тут он подумал, что, оказавшись с ней сейчас наедине, он может бросить тень на её имя, — я могу уйти. — Не беспокойтесь, мистер Нэд, здесь нет никого, кто мог бы подумать обо мне дурно, увидев нас с вами одних, — тем не менее, силуэт Джорджианы как будто бы напрягся. — Вы решили не отдыхать перед дорогой?.. — она ещё немного развернулась к нему.       Нэд видел её лицо вполоборота, она продолжала смотреть вниз. — Я заснул ненадолго, но потом проснулся, и теперь уж думаю, что лучше не засыпать второй раз, чтобы не встать окончательно разбитым. Джордж говорил, что вы любите гулять здесь… — к его радости, Нэду удалось завести разговор, избежав неловкого молчания. — Да, океан мне никогда не надоест. Он живой, и если внимательно смотреть и слушать, то увидишь и услышишь то, что он хочет рассказать.       По спине Нэда пробежал лёгкий холодок. Ему вспомнились и штормовые ночи, и туманное утро, когда «Артемида» шла в густой белой пелене, и кто-то совсем рядом за бортом бил ладонями по воде, и что-то шептал, и как в тумане возникали неясные причудливые очертания.       А Джорджиана словно прочитав его мысли, продолжала: — Вчера не было слышно, но обычно в такие штормовые ночи со стороны моря можно услышать звон колокола и пение. А наутро, если посмотреть во-о-он на ту бухточку — до неё не добраться с берега — увидеть их.       Нэд посмотрел в направлении, в котором она кивнула. Далеко внизу, в тумане, несколько неясных фигур, медленно двигались на узкой полоске песка между скалами и морем, иногда останавливаясь, но потом продолжая движение. — Скоро они уйдут обратно в море, когда подойдёт время прилива. Вы ведь слышали про пески Гудвина?.. Вот и здесь есть неподалёку нечто похожее, но поменьше. Не беспокойтесь, им нет никакого дела до нас, — её негромкий голос сливался с шумом волн внизу.       Рассвет всё увереннее вступал в свои права, вот где-то в деревушке внизу закричал петух, и тут же отозвался второй.       Вдали раздались еле слышные звуки корабельного колокола, и Джорджиана повернулась, наконец сняв капюшон плаща и прямо посмотрев собеседнику в лицо. Нэд изо всех желал не увидеть того, при мысли о чём страх проникал ледяными щупальцами в душу. Но вот девушка взглянула на него светло-серыми глазами, не мерцающими багровым, и Нэд выдохнул. — Слышите? — она посмотрела на океан, — на каком-то корабле бьют склянки: ночь ушла. Корабль идёт достаточно далеко, чтобы его команда не повторила судьбу тех несчастных, — она кивнула на бухточку, — мне очень грустно думать о кораблекрушениях и об участи погибших моряков… — Надеюсь, все они вернутся домой живыми и невредимыми, — отозвался Нэд, смотря на девушку.       Небрежно наброшенный, чёрный плащ почти полностью открывал ветру её грудь и шею, но Джорджиане как будто не докучала промозглая сырость. В волосах её белела пара небольших шиповых роз. Две кружевные полоски, спускающиеся сзади от её чепчика, колыхались на ветру, словно медузьи щупальца.       Нэд заговорил о чём-то ещё, сделав шаг к ней, и Джорджиана, внимательно и как-то остро посмотрев на него, не отвлекаясь от разговора, будто бы рассеянно сделала несколько шагов в другую сторону, так, чтобы тропинка к дому оказалась у неё за спиной, а Нэд не стоял на пути. — Мисс Джорджиана, я сказал вашему брату, что приглашаю и его, и вас, и… вашу тётушку погостить в доме моих родителей в Лондоне, как представится возможность… — Спасибо, это очень любезно, мистер Нэд! Мне нравится здесь, но, признаться, я порой скучаю по Лондону, по его садам, театрам, да даже самим улицам — девушка улыбнулась, на этот раз наконец приоткрыв белые ровные зубы. — Не хочу показаться невежливым, но это место наводит на меня некоторую тревогу и тоску, — сказал Нэд, обводя взглядом угрюмые скалы, низкое серое небо и сердитый океан внизу, свинцовый, с барашками пены на волнах, превращающихся в кипящий котел у берега, омывая острые камни, торчащие из воды то тут, то там.       Он поёжился от порывов ветра, принёсших сильный запах водорослей и шевелящих траву вокруг, словно по ней пробегали волны. — А мне это место приносит спокойствие и умиротворение, — сказала Джорджиана.       Ветер трепал кружева на её крохотном чепчике, играл складками плаща и юбок, то и дело приоткрывая чёрные туфли на низком широком каблуке с простыми прямоугольными пряжками — каблуки вышитых туфель вряд ли выдержали бы спуск по каменистой тропинке. — Что ж, в ясную погоду отсюда открывается красивый вид, — согласился лейтенант, — но сейчас уж больно промозгло и мрачно…       Последние минуты он не отрывал взгляда от лица Джорджианы, смотрящей на стихию, словно она видела что-то в сердитых волнах, недоступное ему. Его обоняния коснулся тонкий аромат роз, причудливо смешивающийся с запахом океана. Нэд несколько секунд рассматривал белые цветы с нежно-розовой сердцевиной, потом его взгляд опустился к губам девушки на бледном лице, и он подумал о том, какие они, должно быть, тёплые и мягкие. Мысли о ней закружили голову, внезапно захотелось обнять её и заслонить от ветра, согреть холодные пальцы… То, как она внимательно слушала его стихи и говорила с ним о тревожащих его мыслях, придавало смелости и вселяло надежду, в которую он не до конца верил сам: что наконец леди его круга не отвергнет его ухаживания. — Признаться, мисс Джорджиана, я никогда не верил, что могу надеяться на внимание ко мне от… такой, как вы, что надо мной и моими стихами не посмеются. Я уверял себя, что вы относитесь ко мне так лишь из-за любезности, но я чувствую, что вы разделяете мои мысли…       Джорджиана молчала некоторое время и не торопилась переводить взгляд. — Могли бы вы стать мне другом, мистер Нэд, настоящим, как моему брату?.. — она наконец внимательно и пристально посмотрела на него.       Этот вопрос застал Нэда врасплох, и его сердце заколотилось ещё быстрее. — Но… я совсем не знаю вас, мисс Стюарт… Я имею в виду, как вашего брата…       Джорджиана усмехнулась: — Говорят, мы похожи.       Нэд замолчал, потом попытался что-то ответить, но то и дело сбивался, так что в итоге замолк и вздохнул.       Джорджиана грустно улыбнулась и задумчиво кивнула. — Мисс Джорджиана, простите, я… — сердце Нэда стучало как сумасшедшее.       Джорджиана издала неопределённый звук, что-то вроде вздоха или короткой усмешки. Она рассеянно посмотрела вниз, где обезумевшие волны с рёвом снова и снова штурмовали сушу, разбиваясь о скалы. Это одновременно и повергло Нэда в отчаяние, и придало ему какую-то бесшабашную смелость. — Здесь так промозгло… — сказал он, делая пару шагов к Джорджиане и беря её за руку.       Холодные маленькие пальчики словно обожгли его ладонь. Он было взял её обеими руками, как девушка резко обернулась, прямо посмотрела на него, и Нэда как будто окатило колючими ледяными брызгами от разбившейся об острую скалу волны — так холоден стал взгляд серых глаз.       Девушка молча вынула свою ручку из рук Нэда, оставив ощущение холода в его больших тёплых ладонях. — Прошу меня извинить. — Она с едва заметной досадой и некоторым недоумением посмотрела ему в лицо, а потом, вздохнув, развернулась и, подобрав юбки, быстро зашагала вверх по тропинке, исчезая в белой пелене.       Снова поднимался ветер.       Промозглый, мёртвый, призрачный стылый туман словно заволок душу Нэда. И казалось, всё громче становился торжествующий рёв проклятого океана внизу…       Выждав некоторое время, чтобы не следовать по пятам дамы, Нэд потащился обратно. Он не стал стучать в дверь, а вместо этого обошёл дом, намереваясь войти через чёрный вход.       Ему стало ещё холоднее — то ли от погоды, то ли от ощущения досады и неловкости. Лицо горело, внутренний голос укорял и за дерзкое поведение, и за глупые ожидания, его колотило от нервов и от промозглой сырости.       Тут, за домом, ветер почти не ощущался, и эти проклятые розы — тут было их настоящее царство: белые, чайные, розовые, алые, тёмно-багровые, — лишь слегка покачивались, словно перешёптываясь. «Как будто обсуждая меня», — подумалось Нэду, и он вспомнил тот неудавшийся поцелуй в оранжерее.       Дверь в дом со стороны сада, старая, но недавно покрашенная, была не заперта, и лейтенант, стараясь не шуметь, тихо прошёл в гостиную посмотреть, не оставил ли он там ничего.       В гостиной, к его одновременно и радости, и разочарованию, в которых он себе не сразу признался, было пусто. Нэд сделал несколько шагов обратно к двери и едва не столкнулся с быстро идущей Джорджианой. — О, простите, — её голос звучал непринуждённо и спокойно. — Я вас не толкнула? — Нет-нет, мисс, — поспешно ответил Нэд. На несколько секунд повисла тишина. — Мистер Нэд, я очень надеюсь, что вы снова извините мою резкость, я ни в коем случае не хотела задеть ваших чувств. — Джорджиана открыто и прямо смотрела лейтенанту в лицо. От неё веяло свежестью моря и тонким ароматом роз.       Нэд попытался что-то сказать, вежливо улыбнувшись, но не смог найти подходящих слов. — Вы славный молодой джентльмен, мистер Нэд, — сказала Джорджиана, когда тот, понявший бесполезность своих попыток, замолчал, — но… — она пожала плечами и, улыбнувшись, как будто извиняла его, посмотрела ему в глаза.       Внутри у Нэда жгло и скручивало, его затошнило от волнения, руки мелко задрожали. — Я же пожелаю вам хорошей дороги, счастливого плавания и успешного возвращения, мистер Нэд. — Джорджиана, взяв со столика деревянную рыбку, учтиво присела перед гостем, и через несколько секунд совсем замолк шорох её платья и стук каблуков.       Сглотнув, Нэд мельком глянул в кресло, где он сидел, и не найдя ничего, что мог бы оставить, поднялся в спальню, чтобы начать собираться в дорогу. Сейчас ему отчаянно хотелось увидеть Джорджа и как можно скорее отправиться вместе с ним прочь, в дорогу, и говорить, говорить, говорить о чём-нибудь, как прежде.

***

      Поднявшись на второй этаж, Джорджиана сперва зашла в последнюю комнату справа в конце коридора, откуда вышла через несколько минут с маленьким деревянным ящичком в руках, в котором как будто что-то тихо скреблось.       Войдя в свою спальню, она поставила ящичек на пол, закрыла дверь, повернула ключ и, подумав мгновение, оставила его в замочной скважине. В небольшой комнате уже хозяйничал рассвет, и она, сняв широкий плащ и положив его на стул, принялась проворно вытаскивать булавки из лифа платья, задумчиво нахмурившись и расхаживая туда и обратно мимо окна.       Неожиданный порыв Нэда вызвал ощущение недоумения и сожаления, что она невольно пробудила чувства, на которые не могла бы ему ответить.       С булавками на лифе быстро было покончено, и Джорджиана, тряхнув головой, чтобы прогнать эти мысли, сняла платье, затем обе юбки, и принялась за ленты, которыми панье крепилось к талии. Зеркало на стене не сказало ничего нового: старый корсет уже давно стал слегка великоват. Не глядя, она ловко ослабила шнуровку спереди и стянула его через голову, оставшись в одной лишь сорочке и чулках.       Склонившись и взяв сорочку за подол, она хотела было раздеться совсем, но потом, подумав, взяла с застеленной кровати, на которой аккуратно были разложено несколько предметов одежды, узкие подштанники и сначала надела их, потом сняла сорочку. Завязав подштанники под коленями, она слегка одёрнула тонкую мягкую ткань. В комнате было весьма прохладно, но она даже не поёжилась.       С тихим шорохом открыв тяжёлый ящик пузатого комода, Джорджиана невольно остановила взгляд на продолговатом свёртке из тонкой бумаги среди сорочек и чулок. Внутри, около фута в длину, перевязанные шёлковой лентой, лежали светлые волосы. Она провела кончиками пальцев по мягким крупным волнам, посмотрела на них несколько мгновений и завернула обратно. Беглым прикосновением, вздохнув, провела по аккуратно уложенным рядом кружевам и достала пару новеньких чулок и длинную узкую полоску плотного льна.       Стоя перед зеркалом, она, закусив губу и слегка поморщившись, как делала каждый раз, изо всех сил туго утянула грудь, насколько это было возможно, скрепила края булавками и, склонив голову набок, оценила результат. Её грудь, хоть и небольшого размера, формой походила на две перевёрнутые полусферы и располагалась высоко, отчего Джорджиане приходилось прикладывать значительные усилия, чтобы сделать её как можно более плоской. И всё равно ей казалось, что хоть и утянутая, её грудь заметна, даже из-под плотного тяжёлого сукна мундира. Зато плечи и бёдра были примерно одинаковой ширины, а переход между талией и бёдрами надёжно скрывали жилет и камзол, благодаря чему ей обычно не составляло особого труда сойти силуэтом за не очень плечистого юношу. То, что она исхудала, сократив рацион, почти решило проблему чрезмерных, как ей казалось, округлостей фигуры.       Подойдя к умывальному прибору тёмного дерева и первым делом почистив зубы, Джорджиана принялась смывать румяна: намочив лицо и руки, тщательно, раз за разом, она проводила пальцами по скулам. Её взгляд стал задумчивым.       Она считала, что в любви ей не везло.       Первое, ещё почти детское чувство к весёлому молодому мичману с лукавыми зелёными глазами, похожему на юного Диониса. Она не сразу поняла, что он тогда имел в виду, она не верила, замирая от страха и восторга, что он действительно догадался о её чувствах. Когда поняла, о чём именно он говорит, то упёрлась руками в его грудь и отрицательно покачала головой, на чём всё и закончилось — мичман лишь беззаботно пожал плечами. В другой раз предмет её затаённых вздохов также не узнал о её чувствах — серьёзный, но добрый и мягкий лейтенант, как случайно выяснилось за одним из обедов в кают-компании, оказался помолвлен и вскоре женился. Долгое время спустя Джорджиана лишь смотрела издалека, как ещё нестарый, статный, галантный и остроумный адмирал ухаживает за изысканными дамами в шёлковых платьях и как весело они смеются и беззаботно флиртуют. Внутри у неё всё жгло и переворачивалось. Полгода безмолвной одержимости, отчаяния и сдавленных всхлипов в подушку прошли, оставив по себе лишь светлую грусть. С той поры она бросила читать романы, устав думать о чужих трепетаниях, восторгах, блаженствах и экстазах.       Джорджиана тряхнула головой, отгоняя ещё другие пришедшие на ум воспоминания и мысли. Как бы то ни было, она считала, что уж лучше самой испытывать любовь, пусть и тайную и неразделённую, нежели быть предметом безответного чувства другого. Она снова вспомнила тот взгляд Нэда, тон его голоса, и ей овладела некоторая неловкость за него. Он славный малый, верный и честный друг, но его прикосновение как ухаживающего мужчины отозвалось в ней неприятно.       С досадой покачав головой, Джорджиана было взяла с кровати лежащую расправленной мужского покроя рубашку, как её взгляд упал на тонкий, аккуратно сделанный шов, проходящий от ворота вниз. Девушка нахмурилась, вспомнив тот вечер, когда её тайна была раскрыта.       …Верёвка с рук лейтенанта была наконец снята, но о том, чтобы освободиться, по-прежнему нечего было и думать. В клетушке в трюме пиратского корабля было темно. Пират, сидевший снаружи и стороживший, давно уже похрапывал, опустошив бутылку, которая лениво перекатывалась туда-сюда в такт покачиваниям корабля. Пахло крысами, тухлой водой и гадким запашком не смытой и уже подтухшей крови. Всё тело ныло: от усталости, от бессонной ночи, от многих часов на ногах без отдыха, от недавних побоев.       Попытки лейтенанта устроиться поудобнее закончились ничем: от тяжести и боли, которыми налились конечности, некуда было деться. Медленно вздохнув и выдохнув, лейтенант попытался понять, не сломаны ли у него рёбра от удара, которым наградил его подручный главаря, швырнув сюда. Невесело и с какой-то спокойной обречённостью он подумал о том, что завтра всё кончится. И следующая же мысль, такая же спокойная была о том, что хорошо бы всё закончилось побыстрее. Наконец, кое-как устроившись, лейтенант незаметно для себя задремал.       …Ему снилась матушка. Она рассматривала цветы в большом старом саду и обернулась, услышав шаги. Последнее время лейтенант боялся, что когда-нибудь забудет её черты, но сейчас он видел её ясно, совершенно как живую. Дорогое сердцу лицо, молодое и красивое, озарилось удивлённой и радостной улыбкой, её глаза как будто спрашивали: почему ты здесь, милое дитя? Лейтенант, торопясь, начал рассказывать о том, как теперь живёт, оставшись один, как поживает сад за домом, который матушка так любила — он не зачах, а стал только пышнее и красивее. Только он собирался пригласить матушку посмотреть на розы, как она мягко улыбнулась и на мгновение повернула голову в сторону: ей было пора идти. Лейтенант хотел было пойти с ней, но она слегка покачала головой и указала глазами за его плечо: ему было пора обратно. Прощаясь, она едва ощутимым движением коснулась было лица лейтенанта…       …Сон разметали тяжёлые шаги и мечущийся свет. Едва лейтенант успел прийти в себя, как дверь распахнулась, и тот самый первый помощник пиратского капитана, высокий крепкий моряк с крупными чертами лица и холодными голубыми глазами, вошёл и бесцеремонно поставил юного офицера на ноги. Запахло нагретым железом потайного фонаря и винными парами. — После некоторого размышления я полагаю маловероятным, что у такого чистенького и заносчивого молодого джентльмена нет при себе ничего ценного, — от пирата пахло спиртным, но речь его была ровной, и на ногах он держался вроде твёрдо, — а это значит, что я плохо обыскал вас.       Лейтенант ничего не ответил. Пират пошарил в его карманах ещё раз, потом принялся прощупывать ткань мундира между ладоней. — А это что? — случайно было задев тыльной стороной ладони грудь лейтенанта, он провёл ещё раз уже пальцами, — что у тебя под рубашкой, щенок? Или мне снова ударить тебя? — Бинт, я был ранен… — ответил было лейтенант. Пират обеими руками рванул и без того уже пострадавшую рубашку. — Ха! — на его лице расплылась улыбка, — бинт, говоришь? Чёрт меня дери, если это из-за ранения! — вытащив нож, он оттянул бинт и разрезал плотную ткань. Тон голоса пирата резко поменялся, когда с его губ слетел внезапный возглас: — Вот дела: девка!.. Ну и ну! Бедовая же ты!..       Девушка в отчаянии замерла на мнгновение, её губы судорожно сжались. Она было сделала шаг назад, как упёрлась спиной в переборку. Свет ударил в глаза и заставил зажмуриться, когда пират подошёл ближе и поднёс фонарь к самому её лицу. По стенам судорожно прыгали тени. — Эта находка поинтереснее побрякушек! Так что ж — тащить тебя сразу к кэпу, делить новообретённую добычу? Или он подождёт… Не извольте бояться, я знал когда-то, как обращаться с дамами, и не пропил ещё последнюю любезность на этой чёртовой лохани, — пират опёрся рукой на переборку совсем близко, насмешливо усмехнулся и, приоткрыв рот и выпятив нижнюю губу, потянулся было к девушке.       Но увидев, с какой гадливостью исказились её черты и как она отшатнулась, резко остановился. На его лице промелькнуло горькое выражение: то ли досада, то ли сожаление. — А, к чертям!.. Нечего рассусоливать, надо кэпу доложить.       Открыв коротко скрипнувшую дверь пинком ноги, он крепко сжал предплечье девушки и потащил за собой.       Усмехнувшись, Джорджиана снова подумала о том, что она удачлива: какой-то невероятной прихотью судьбы, оказавшись на волоске от непоправимого, она была спасена. Её не коснулись насилие и грязь, о которых пират шептал ей в уши и от которых она старалась сразу же отвернуться, ускоряя шаг, когда случалось заметить судорожное копошение в тёмных портовых переулках. Ей не хотелось сейчас вспоминать ту ночь. Что ж, тех пиратов уже нет, а рубашка — есть, и всё ей нипочём. И Джорджиана есть, и она будет носить эту рубашку.       И надев её, Джорджиана замурлыкала морскую песенку, и, расхаживая по комнате туда и обратно, быстрым привычным движением высоко повязала шейный платок.       Остальные предметы дорожного платья также были уже подготовлены, и Джорджиана натянула узкие кюлоты, застегнула пуговицы и пряжки под коленями. Выпрямившись, снова посмотрела в зеркало, повернулась к нему спиной, вытянув голову из-за плеча. Что ж, пониже спины у неё округло, но бёдра достаточно узкие и почти прямые, чтобы сойти за юношу, ну а зад… да, не сказать, что совсем уж по-мальчишески узкий. «Но у некоторых мужчин бывает куда шире», — подумала она. Надев жилет, Джорджиана повторила те же действия перед зеркалом, убедившись, что теперь женского в её фигуре не заметно.       Наконец она отколола от волос чепчик, расплела совсем короткую косу и убрала шпильки. Пригладив волосы щёткой, сотворила низкий хвостик, перевязав любимой чёрной шёлковой лентой. Взяв в руки шпагу, сделала перед зеркалом несколько выпадов, и отправила клинок в ножны. Пришёл черёд камзола, перевязи и дорожных сапог.       Из зеркала смотрел юный джентльмен, которого знали как лейтенанта Стюарта. — Под своими настоящими флагами… — пробормотала она себе под нос и вздохнула.       Повернулась перед зеркалом, проверяя, что дорожное платье в порядке. — Совсем завралась, — снова вздохнула она, потом быстро сморщила нос и махнула рукой.       Немного времени у неё заняло убрать женскую одежду, отправить в комод подальше от света маленький флакон с розовой водой и положить в дорожную сумку все необходимые дорожные принадлежности. Задумавшись на мгновение, Джорджиана всё-таки отправила туда и маленькую банку с притиранием для белизны и мягкости кожи.       Окинув взглядом комнату, она остановилась на небольшой кукле, сидящей на комоде, разодетой в нарядное платье — когда-то они сшили его вместе с матушкой. Нарисованные глаза слегка беспомощно и вопросительно смотрели перед собой, и Джорджиана, подойдя к ней, коротко сжала пальцами маленькую фарфоровую ручку, подбадривающе улыбнулась и коротко кивнула. Бросив короткий взгляд в зеркало через плечо, она подбадривающе улыбнулась уже себе.       Мыслями Джорджианы постепенно овладевало предстоящее плавание, свежий солёный ветер, покачивание палубы под ногами и хлопанье парусов над головой, южные моря, штормы и первый солнечный луч после ненастья, странные туманные воды, сражения, мирные тёплые безветренные вечера под незамысловатые мелодии на скрипке, стройное пение матросов, и её лицо становилось яснее с каждой минутой. Погасив давно ненужную свечу, она перекинула через руку плащ, взяла треуголку и, бросив прощальный взгляд на знакомую с детства комнату, вышла, протянула под нос «And let us be jolly and drowne melancholy» и сделала глоток из маленькой фляжки, осушив её полностью.