black eyes, bad guys

Прикосновения к шее расслабляют и будоражат одновременно. По позвоночнику проносятся мурашки, как чайки над волнами, едва ощутимо задевая острыми клювиками нервные окончания. Такемичи лежит на животе, внимательно смотрит в сонные глаза напротив. Уголки губ поднимает, позволяя искриться свечкам где-то на дне своих глаз; дыхание у Майки перехватывает. Уставшие мышцы напрягаются. Он прикусывает губу, позволяя себе свободно оглаживать чужие плечи — так бы и провёл до ямочек поясницы, — но Такемичи налету ловит его запястье; дрожащие пальцы путаются в его собственных. Сано пытается хмуриться, но он слишком удовлетворён, чтобы выражать хоть что-то, похожее на досаду, поэтому просто протяжно вздыхает. Такемичи внимательного взгляда с его лица не сводит. Майки (смущённо) кусает внутреннюю сторону щеки (ошибочно полагая, что этого никто не заметит). Да, он хочет ещё: улыбка на покусанных губах выдаёт его с головой, душой и задницей. Ханагаки хрипло смеётся и — не подозревает, как соблазнительно — ложится набок. — Откуда… — нарушает тишину Манджиро, — откуда это, Такемитчи? — Ах, это? — он заглядывает себе через плечо, — Я дрался с Санзу. — Что? Парень молча закидывает руку Майки к себе на шею, целует в набухшую вену у сгиба локтя. — Болит? — Нет… уже нет. Зачем он приходил к тебе? — Я сам нашёл его. Шиничиро потребовал у Вакасы объяснений, но я не мог ждать, — он замолкает и крепко обнимает Майки, — Мне больно, что тебе пришлось пережить это в одиночку. Сано выдыхает, прижимаясь губами к чужому предплечью и закрывает глаза. Никакого осуждения в голосе, ни малейшего страха… Такемитчи, ты… Ты псих. Тебя напугал только первый поцелуй со мной. — Я сейчас буду говорить, как конченный мудак, но я запрещаю, Манджиро, — серьёзно произносит «псих», — Я запрещаю тебе общаться с Санзу. Майки выдаёт тихий смешок. Такемичи же, пребывая в полной нирване, продолжает предельно чётко: — Он может сколько угодно думать, что желает тебе лучшего, но я… Я не позволю ему причинить тебе вред. Я лучше умру, чем… — внезапное прикосновение Майки к паху срывает у Ханагаки стон. Чёрт подери. Такемичи ведёт носом по его шее и волосам, откидывает голову, чтобы встретить темный взгляд. В свете скупого зимнего солнца чёрные глаза на бледном лице завораживают; хочется поцеловать каждую ресничку, а потом утонуть в этой мгле — ощутить, как она прольётся по костям и венам. Майки берёт небыстрый темп фрикций, но вздохи у Ханагаки рвутся резкие и частые. Он размазывает естественную смазку по головке большим пальцем, как бы дразня, играясь. Такемичи на задворках сознания оценивает это, как наказание… только ощущения всё равно, мать их, потрясающие, а задница Майки под его ладонями… — Быстрее, — шипит сквозь зубы он, и Манджиро на это высокомерно вскидывает брови. — Хочешь, чтоб я тебя слушался? — бархатный голос проводит остриём кинжала прямо по яйцам, — Ханагаки, блять, Такемичи, — губы касаются губ, — Скажи мне, ты ахуел? До этого стойко терпящий близкий зрительный контакт и мощное давление, Такемичи срывается на грубый поцелуй, который открывает дверь в космос; и всё потому, что Майки не сдаётся. Дрочит ещё медленнее, чем раньше, кусает губы и язык, порывающийся забраться в его рот. — Ты не можешь мне приказывать, — дыхание уже сбилось, — Не можешь мне ничего запрещать, — взгляд неумолимо отупел (ведь пальцы Такемичи мягко массируют ягодицы), — И ты любишь это, Такемичи Ханагаки. — Бесспорно. Майки довольно улыбнулся: — Если я прошу тебя вставить мне, это не значит, что сила твоей волшебной палочки лишила меня рассудка. Просто, блять, мне нравится, как ты ломаешься, а потом… Такемичи решает сменить тактику на «а потом»: хватает Майки за талию, на бедро себе ногу закидывает, за нос, еблан, кусает, а потом входит так внезапно, что Сано несдержанно четвертует его сочным матом прямо на ухо. Но поток сознания достаточно быстро стекается в ручеёк, ибо от каждого толчка внутри — снаружи твердеет. А язык немеет. И Такемичи внимательно рассматривает открытый рот, из которого не доносится ничего, кроме удовлетворённых хрипов. — Я повторю, Манджиро. Никто не посмеет причинить тебе вред, — порыкивает он в губы, — Я запретил ему приближаться к тебе. Я угрожал ему, что убью и сейчас… я клянусь, что способен на это. Майки, хрипло рассмеявшись, обнял руками затылок Ханагаки и вжался лицом ему в ключицы. Сердце под рёбрами стучит, как бешеное, дыхание… от него осталось только одно слово. Плоть скользит по чужому едва очерченному прессу. Каждый хлопок потной кожи, как печать в подтверждение — это обещание нихрена не шутка. — Хочу тебя поцеловать, — Майки лепетал без всякой надежды, что его услышат, но Такемичи подкинул бёдра и неспешно накрыл его губы своими. Лёгкие зазвенели, леденящее свербение — от рёбер к самому горлу — мучило только до того момента, пока горячий язык не коснулся нёба. Они дотронулись неба, но всё равно стремились выше. В каждой близости с любимым человеком есть что-то, что ты не можешь забыть. Помимо физического контакта, механики, всплеска гормонов и внезапных откровений. Покой, при котором ты доверяешь и не контролируешь себя ни мгновения. Знаешь, что с тобой сейчас кому-то очень хорошо просто потому, что в материальном мире ты уже не можешь быть ближе.

***

— Да, мама? Сорванный голос ничем не замаскировать, да и пытаться не хотелось. Мобильник в дрожащей руке холодил кожу, как гранитная плита. В спальне было душно, поэтому ближе к вечеру парни перебрались на крытую мансарду и любовались седыми, рваными от ветра морскими волнами. Два голых сгорбленных силуэта напортив панорамного окна можно было принять, скорее, за призрачные тени, нежели за человеческие тела. — Ты расстался с ним? — Да. Тот, с кем «расстались», косо улыбнулся и уставился на чужие губы. Некрепко прижался к ним лбом. — Почему ты не вернулся домой? — Мне… нужно время, ладно? — Где ты? — Я… Я у друга. Не могу сейчас видеть тебя. И отца тоже. — Извини, но теперь тебе придётся видеть нас каждый день, — женщина неловко кашлянула, — Такемичи, мы твои родители. От этого факта не сбежать. — К великой скорби. — Мне жаль, что мы оставили тебя одного… Это моя ошибка. — Вам нравится разрушать все, к чему бы я ни прикасался. Если бы не ваш грязный шантаж… Знаете, я бы предпочёл остаться в стороне. Ошибкой было ваше возвращение. — Через четыре дня у нас рейс на 13:50. Я соберу твои вещи. Встретимся в аэропорту… Надеюсь, ты прибудешь туда заблаговременно. Такемичи, хмыкнув, потёрся носом о переносицу хмурого Майки. — А если я не приду? — Манджиро крепко сжал его руку; у них было время обсудить всё — секрет должен был оставаться секретом. — Ха… я не рискну. Ты же знаешь. — В точку. До встречи. Короткие гудки. Такемичи кидает мобильник на пол, чтобы поскорее обнять прохладные плечи. Согреть. — Всё хорошо… Знаешь, мы ведь с тобой не можем расстаться, потому что… — Мы друзья? Майки невесело усмехнулся. — Теперь я понимаю, что ты чувствовал тогда. Наверное. — Сейчас это… гораздо больнее, Манджиро. — Ты сам дал им право думать, что им под силу всё решить за тебя. — Знаю. — Сейчас это играет нам на руку. И я знаю, что ты вернёшься, знаю, что мы «в тайне» — не навсегда, вот только… ты всё равно будешь далеко от меня. Неизвестно, как долго. А я… — А давай со мной? Молчание повисло с грохотом железного занавеса. Только спустя минуту Майки смог отодвинуться от Такемичи, чтобы заглянуть ему в глаза, оценивая уровень вменяемости. Ханагаки смотрел так решительно, что его в очередной раз захотелось изнасиловать. — Что? — едва дыша, спросил Майки, — Я, конечно, блять, тебя услышал, но ты предлагаешь мне лететь с тобой… и с твоими родителями — живыми, блять, родителями — в одном самолёте…? Такемичи кивнул, то ли смеясь, то ли плача. — Ты же сказал им, что рвёшь со мной! А теперь… нет, подожди… я ведь правильно понял? Он снова кивнул. Майки передёрнуло. — Я попрошу Уэно осмотреть тебя, ладно? — Эй… Манджиро, — он приподнял подбородок Сано, — Я не хочу оставлять тебя. Не хочу! — Такемитчи, — только и смог «возразить» он. — Майки! Я не вывезу один… Я должен убедиться, что родители не обманут Тагаву. Я должен постоянно быть начеку, но мне будет гораздо легче… намного легче, если ты будешь рядом. Я знаю… то, что я прошу — эгоистично, а наша тайна под угрозой… Я знаю, как ты волнуешься за своего брата. Я всё это знаю. Наверное, ты захочешь остаться с ним, но я… — Тшш, — Майки с лёгкостью накрыл губы Такемичи ладонью, — Тише. На его лице появилась улыбка, от которой сердце замедлило ход. — Такемитчи… Я, кажется, вечность ждал момента, когда ты попросишь меня быть с тобой. Помочь тебе. Голубые глаза до краёв наполнились слезами. Они неминуемо капали с коротких тёмных ресниц, а сбившееся дыхание обжигало ладонь с интенсивностью пламени. — До встречи с тобой у Тагавы… Я осмелился поговорить с братом. Его подрагивающие пальцы скользнули к подбородку. — Я попросил Уэно пойти со мной, потому что мне было дико… дико от страха, что он снова закроет глаза, а я ничего не смогу сделать. — Манджиро, — всхлипнул Такемичи, — Почему ты не попросил меня? — Я при нем взял рецепт, что мозгоправ мне выписал… а он разрыдался. Такой дурак, — Майки приблизился, продолжая утирать влажные от тёплых струек щёки, — Он обещал, что не умрет, пока не увидит, как мы поженимся. И ещё… он сказал, если ты попросишь меня о помощи, то это равносильно предложению. Сердце Ханагаки больно стукнулось о грудную клетку. Уже через мгновение он плакал навзрыд. Объятия Майки становились всё крепче. — Я буду рядом, Такемитчи.