black eyes, bad guys

Майки проснулся разбитым. Голову простреливало тупой болью, а тело безбожно ломило. Присутствовала неутешительная догадка, что это отходняки после таблетки (ведь подобное уже происходило), но он не отнёсся к этому серьёзно. Просто вжался лицом в подушку Такемичи и некоторое время оставался неподвижен. Осознание одиночества в этой кровати оказалось тяжёлым. Хорошо бы Шиничиро быстрее закончил свои приготовления, – подумал он, ибо Майки хотелось поговорить с ним – спокойно и открыто, как раньше. Обо всём и ни о чём сразу. Понять, что у них всё по-прежнему, несмотря на свалившиеся обстоятельства. Проверив мобильник, Майки убедился в отсутствии обещанного ему адреса, зато на тумбочке лежала записка, где неразборчивым почерком Ханагаки наскрёб пару слов, объясняющих приятный аромат в квартире. Сходи на кухню. Стоило дождаться, пока еда разогреется, как в прихожей послышался шум – обещанный слесарь был пунктуален. После его ухода, Сано поужинал в гордом одиночестве и написал Ханагаки смс. Две минуты, пять, десять. Ага. В следующий раз он не будет верить ему на слово – сразу попросит Мицую пришить мобильник к его одежде. Вот только раздавший звонок буквально окрыляет. Что же с тобой стало, Манджиро? Никакой выдержки. — Такемитчи? Это что, сон? — Ни разу не угадал! Парень с опозданием взглянул на дисплей. Братец. Как вовремя. — А, это ты… Что, сюрприз уже готов? — Выдалась свободная минутка, — щелчок зажигалки, — Думаю, мы встретимся только к Новому году, Манджиро. Поэтому хотел попросить тебя начать осваиваться в магазине с Изаной. Общий труд объединяет. Помнишь? — Именно поэтому ты выкрал Такемитчи вчера? Без него бы никак не справился? — Майки поджал губы. — Он просто единственный, кто попался мне под руку. К тому же, он умеет хранить секреты. Старичков своих и семью впутывать не хотел. Это же… сюрприз, верно? Сано с улыбкой выдыхает, потому что ему не нужно было прибегать к каким-либо видам пыток (разве что, щипать соски), Ханагаки сам раскололся. — Я надеюсь, ты не подкатывал к нему больше? Могу расчитывать на твоё благоразумие? — Манджиро, эй… — брат с досады аж хнычет, — А что, думаешь, на него это действует? — Шиничиро, ты… блять… — Да шучу я, — слышно, что он улыбается, — Не рви себе зад. — За такие шутки - тебя выебут в маршрутке. Я договорюсь с Вакасой.  — Идиот, я на байке, — он смеётся, и Майки расслабленно выдыхает, укладывая голову на валик дивана. — У тебя всё продумано. — Да, я шикарен. — Кстати, о шикарном, — Майки кусает губу, — Я бы хотел подарить Такемитчи свой байк. Только мне нужно кое-что к нему добавить, поэтому я подключу к мастерской Кенчина. Не против? — Ты и подарки? Вау. Что-то новенькое. — Скотина. — Я-то не против. А сам на чем ездить будешь? — На Такеми… — он заливается звонким смехом, потому что слышит пыхтение: — Лучше я тебе свой подарю, девственность не тронь! — Я не откажусь – ни от того, ни от другого! — Манджиро, чтоб тебя! — Люблю тебя, братик. Выключай свои запоздавшие воспитательные загоны или я опять что-то не то подумаю. — Фу быть таким ебану… Майки стойко игнорирует. — Ты не знаешь, у кого Такемитчи практикуется? — Знаю. — Правда? Он сказал тебе? — Это тайна, — хихикает идиот, — Ты будешь ему мешать, вытрахаешь весь мозг… Как он учиться будет, без мозга-то? — Ёбу дал? Говори! — Ладно, всё-всё, мне некогда! Майки не успевает сказать ни слова, потому что слышит гудки. И приходит в себя, только когда видит сообщение через минут пять.       "Ханагаки тебя любит.       Я прошу вести себя разумно, чтобы не потерять это. Такемичи заслуживает твоего доверия". Майки знает, что написать в ответ.

***

Он находит Эму в гостиной вместе с щеночком, и тот так яростно рвётся к нему с девичьих колен, превозмогая боль в залатанной ране, что Манджиро сам подаётся навстречу, берёт его на руки и целует довольную мордашку: — Ты скучал по мне, малыш? — Очень, — дует губы Эма, — Мне с трудом удалось заставить пушистого засранца поесть! — Прости, мой бейбик, не буду оставлять тебя с тётушкой надолго и голодать не дам, уяснил? — Манджиро утыкается носом в его загривок и мычит, прижимая к своей груди. А потом замечает хитрющий взгляд Эмы, от которого становится неловко. Ещё и эта ухмылка, доказывающая неоспоримую степень единокровия. — Ты ничего не видела, — шипит он. — Ладушки! Только у меня ответное условие. — Чего ты хочешь? Ты мне дорояки должна, помнишь? Она вольной пташкой взлетает с дивана, а после уверенно закидывает брату руку на плечо. — О своих обещания – я помню. А вот ты… Майки нервно сглатывает. — Ты должен помочь мне… с причёской к празднику! — Я? Система у Майки залагала, он ткнул пальцем себе в грудь. Сестрица однозначно потянулась к его волосам – Сано прозрел. — О нет, Эма, отдыхай! Детское время давно прошло. Молочка с печенькой? Сказка? Только не это, не сегодн… — пыхтит он, но его хватают за капюшон. — Я уверена, тебе понравится процесс. Ты меня хвалил! Помнишь? — Я перед Такемитчи выебывался. Не хочу! Нет! У Кенчина тоже патлы длинные, с ним и трени… Эма отпускает Майки так резко, что его пошатывает. — Будь здесь Шиничиро, он бы обязательно помог! Манджиро дерзко щурится. Понимает, что в этом деле брат был бы не особо полезен. Ну, его волосы точно не подошли бы для экзекуции! — Твоя взяла. Чего не сделаешь, чтобы в дорояки не засунули мышьяк.

***

Такемичи выглядит раздражённым. И Шиничиро не знает, с какой стороны к нему подъехать, чтобы он не бесился так сильно. Все попытки поговорить мирно бьются о стену из его каменного еблета. Но парнишку можно понять. Мало того, что Ханагаки самому пришлось делать укол больному в задницу (потому что Тагава задерживался на работе), так ещё и выслушивать шутки по типу – ты мой первый и последний, будь нежнее! — Ладно, хватит меня игнорировать! Я признаю… ну, да – перегнул. — Серьёзно? — Я должен был войти… — Шиничиро! — В положение, извращенец! Ведь ты и так нервничал, а тут я со своими подкатами – ахуенен и неотразим! — Ты еблан что ли? Это далеко не самый большой проёб! — Намекаешь на мой разговор с Манджиро? — В яблочко, Шиничиро. Какого хрена ты сказал, что знаешь, где я? Мы же договаривались! Сано закатывает глаза и демонстрирует переписку с братом. От чистого и счастливого взгляда Ханагаки внутри что-то с треском ломается – Такемичи улыбнулся, когда увидел последнее сообщение Майки. Он часто говорил нравишься, но я его тоже – было чем-то совершенно новым. Ханагаки переводит дыхание и смотрит другу в глаза. — Спасибо, Шиничиро. Тот явно теряется, но быстро берёт себя в руки, произносит с милой улыбкой: — Шин-купидон всегда к вашим услугам! Такемичи шлёпает его по плечу – увесисто, ободряюще. — Вот это мой Шиничиро! Пошли готовить? Сано давится воздухом. Только этого он хотел с самого начала. Такемичи и Манджиро, никак по-другому. Шиничиро с горечью осознаёт, что если бы не дед, то Ханагаки рядом попросту не было. Он мог вдыхать только счастье и свободу рядом с его братом. Вся ответственность, почему такая яркая улыбка стала редкостью, лежит на нём. Он мысленно даёт себе слово помогать Ханагаки. Только так можно избавить от боли и себя, и его. Серьёзность попыток разобраться в чувствах – Шиничиро только мешает, он никем не увлекался слишком долго. Это чувство – эфемерно и непостоянно. Да, ему не нужно. Шиничиро никогда не сомневался. Парни ужинают в компании Тагавы. Он благодарит ребят за домашнюю стряпню, которой уже много лет не видывал, даёт Такемичи телефон врача для Майки, и даже помогает с сюрпризом, отчего Ханагаки чуть ли не рыдает, бросаясь на шею Сано. — Правда, это не лес и не озеро… Домик у моря, — хмыкает док, прихлебывая чай. — Красиво жить не запретишь, — Сано скептически выгибает бровь. Такемичи скрипит зубами его имя, зыркает гневно так, внушающе – врач от его замечания смеётся, но глаза остаются холодными. — В какой-то степени, это правда. Прежде всего, жить запрещает рак. Тяжело всем. И тем, кто болен, и тем, кто с ним борется. Шиничиро долго смотрит на растерянного Такемичи, а потом устало, будто нехотя, взирает на врача. — Как мне быть с этим идиотом, Тагава-сан? — Кхм, в каком смысле? — В самом прямом. Он не уходит. Вы говорили, что это важно, когда близкие знают. Помните? — Да. И всегда стараюсь напоминать об этом своим пациентам. — Но вот, к чему это привело! — Шиничиро резко меняет позу на стуле, и ложка с его блюдца падает с противным звяканьем, — Мне больно видеть, что из-за меня жизнь Такемичи превращается в хрен знает что. — Ты себя переоцениваешь, — обрывает Ханагаки, — Хрен знает что – у меня было задолго до тебя. Сейчас мне важно быть рядом, только и всего. — Ты же просто ебанулся, — шипит Сано на ухо. — Шиничиро, я на стороне твоего друга, — мягко улыбается врач, — Когда дорогой тебе человек страдает, ты начинаешь понимать, что оставить его страшнее смерти. Повисает неловкая пауза. — В то время, пока в голове больного раком начинают происходить процессы метания, между "умереть одному" или "в обнимку с кем-то", то у здорового окружения есть только одно желание – вытащить из безнадёжного положения и помочь. Гораздо проще, когда об этом знают все твои близкие. Каждый отдаёт частичку себя по крупице, вселяет веру. Это не только страдания на лицах, это радость любой маленькой победе, — Тагава кивает своим мыслям, а потом его взгляд становится совсем пустым, — Когда о недуге знают только единицы… больной тянется к тому, у кого наиболее сильна эмпатия. Не подозревая, вы тянете нас в могилу. — Нас? — мягко уточняет Такемичи. — Моя жена сгорела от рака лёгких тридцать лет назад, — холодно произносит мужчина, — Мы поженились, когда я узнал о её диагнозе. Тот домик – её мечта, которую я воплотил в жизнь, спустя годы после её кончины. Сам там был только пару раз. Шиничиро замирает, не в силах оторваться от совершенно спокойного лица врача – он будто о походе в музей рассказывает, а не о гибели жены. Ханагаки кусает губу, чтобы спровоцировать всплеск физической боли, вместо той, что плавно растекается по уголкам души. — Впервые я посещал тот дом, когда заключал сделку, — Тагава задумчиво щурится, — А второй, когда осознал, что всё это время умирал сам, продолжая существовать её целями, желаниями, мыслями. Нет человека, нет ничего, кроме пустоты, а ты продолжаешь поддерживать видимость этой утраченной жизни, потому что так было заведено с обличения диагноза. Это уже ни любовь, ни привязанность… Это болезнь заставляет подчиняться тех, кто сражается в одиночку, — врач замолкает надолго, а потом вдруг хмыкает, — Ваше положение не так безнадёжно. Я назначил дату полного обследования. Третье января. Шиничиро медленно засыпает после приёма лекарств, от тихого щебетания Такемичи с врачом на кухне. Ему становится стыдно за всё, что он начал испытывать так внезапно и неправильно. Если его жизнь идёт ко дну, то он не должен тянуть за собой других. Такемичи узнал, и это паршиво. Шиничиро винит себя даже за подаренный носовой платок, ведь по старинной примете – это к слезам. Как иронично, стать источником горя для человека, которого ты, возможно… Ну уж нет, блять. Самому Шиничиро нужен психотерапевт. Да и вообще – целый консилиум врачей, потому что он одной ногой в глубокой яме, а крыша течёт изнутри и снаружи, причём капитально. Где они ещё найдут такой экземпляр? Радует только одно – этот сухарь Тагава не может дарить пустых надежд. Если он сказал, что ситуация может быть не настолько плачевной, то наверняка не врёт? А чему Шиничиро верит на самом-то деле? Разве это влияние доктора, наветы которого прежде никогда его не волновали? Это Ханагаки. Упрямый, живой и пиздец, какой терпеливый. Взрослый для него. Решительный. Просто довериться и помогать. Не сдаваться раньше времени. Действовать в меру сил, потому что на своём горбу он всё это дерьмо не утащит. У него просто не получится сдвинуть с места опрокинутую башню, если он сам не начнёт заботиться о своей башке. Хочется сказать Такемичи спасибо так много раз, что в горле появляется ком. Он и сам не замечает, как душевная боль заставляет его упрямую голову отключиться на мятой подушке.

***

Такемичи даёт отчёт о состоянии Шиничиро Тагаве, и доктор заявляет, что завтра они могут вместе отправиться приводить в порядок дом – уколы не потребуются (разве что, магнезия на случай давления). От этого на душе сразу становится легче, но гармония призрачна. Врач хмуро таращится на протянутый Такемичи блистер от таблетки Манджиро. Нюхает, в пальцах крутит на свет. Долго ломается, говорить парню или не стоит, но в итоге сдаётся под пытливым взглядом. — Не могу сказать точно, но это похоже на экстази. По крайней мере, фасовка с датой от руки свойственна только для запрещённых веществ. Ханагаки чуть ли не током прошибает. — Нет, не может быть, это… — Наркотик. Назвать его "сильным" нельзя, но по итогу все любители подобного рода… — он, хмурясь, старался подобрать правильное слово, — …препаратов переходят на героин. Манджиро нужно поскорее показать Уэно-сану. Вот только, — он осекается, чем бесит Ханагаки. — Только что? — Я обговаривал с ним время приёма, он свободен только с шестого числа. Ханагаки досадливо морщится, до красноты трёт ладонями лицо. Господи, почему? Зачем Майки принял это? — Прошу, не теряй с ним контакт. Объясни, что он – не ребёнок и что брать конфетки от разных дядь – плохо, — устало вздыхает врач. — Я уже говорил об этом, — парень сжимает губы, — Придётся повторить. — Теперь, ты понимаешь, как это происходит? Такемичи пристально вглядывается в сухие глаза. — Пока тянешь руку больному раком, погружаешься в его утекающую жизнь, как в реку с головой, – теряешь то, что важно. Поэтому сохраняй бдительность. Постоянно. Ты меня понял? Такемичи часто моргает, чтобы избавиться от надоевшего зуда. — Да. Спасибо вам, Тагава-сан. — Иди-ка отдыхать, завтра подъем ранний! — Надо Манджиро позвонить. — Верно мыслишь, — Тагава похлопывает его по плечу, и только потом удаляется в свой кабинет. Такемичи чувствует себя брошенным на распутье. Почему у него раньше не возникало догадки, что Майки мог перепутать антидепрессанты и это дерьмо? Без рецепта врача. Сонливость и подавленность – основные побочки. Ханагаки ловит себя на мысли, что хочет придушить Санзу собственными руками. Он достаёт из дорожной сумки белье, гигиенические принадлежности и мобильник. Неслышно дверь в ванну закрывается. Парень регулирует напор воды, садится на бортик, таращится на экран, – эти действия, что любому человеку привычны и просты, нехило его раздражают, выводят из последнего равновесия. Он зол, разочарован и почти раздавлен. Непрослушанные голосовые, смс, два пропущенных. Последний десять минут назад. И всё это – от Майки, который храним богами, ибо отвечает ему спустя три гудка. — Такемитчи, я тебе врежу, придурок, — обрывистая речь выдаёт явно неспокойное расположение духа. Ханагаки хмурится, отчаянно напрягая слух, — Чем был так сильно занят, м? У тебя не было ни минуты, чтобы ответить? Почему ты такой… мудак? — неровно шепчет он и для того, кто предъявляет претензии, звучит крайне нежно. Такемичи, пытаясь не концентрироваться на вопросе – что за ночной марафон себе устроил Сано? – призывает себя к благоразумию. — Манджиро, ответь мне. Прямо сейчас. Ханагаки слышит плеск воды – Майки тоже в ванной. — Почему ты берёшь в рот всё, что тебе хочется? — М, н-не понял, — это звучит так соблазнительно, что у Такемичи темнеет перед глазами, — Я ведь тебе ещё не отса… — Я про таблетку, которую ты принял… вчера, полагаю. Знаешь, что это? — Ха? Откуда ты… – снова возбуждающий глубокий вдох. Пытается отвлечь? — Что это, Майки? Ханагаки сам не понимает, что хочет знать наверняка. Чем, блять, он сейчас занят? Или. Что за дерьмо принял? — Ответь мне, — настаивает, надеясь, что разберётся во всем сразу. — Я… я не знаю, что это, — Сано гулко сглатывает, хрипит его имя совсем пошло – нутро Такемичи, будто, перемыкает. Ему становится трудно сосредоточиться. Ханагаки жмурится. Духота от пара и стоны, которые издаёт Манджиро заставляют взгляд плыть. Вероятно, он лишь изрядно напряжен и слишком сильно хочет быть рядом с этим самоуверенным идиотом, поэтому воспалённый мозг в его голове провоцирует ощущать и слышать то, чего не следует. Но если Майки дрочит себе во время серьёзного разговора – нужно заставить его кончить. — Пообещай, что больше не будешь употреблять ничего подозрительного без меня. — Без тебя… без тебя, блять, было плохо, — Майки почти хнычет, и постыдные звуки перебивают его и без того неясную речь. — Я понимаю, — Такемичи сводит челюсти, — но моё отсутствие – не повод для всякой дряни. — Мне хотелось заполнить эту… м-хм, пустоту… ах.. Он не скрывает. Совершенно. Блять, — дребезжит на грани у черепа, а сам рассудок держится за последние ниточки злости. Ханагаки вздрагивает всем телом и срывается: — Это был грёбаный наркотик, Манджиро. Наркотик! Если так хочется заполнить пустоту – попроси меня тебе вставить! Пронзительный, мокрый всхлип. От него у Такемичи дрожат руки и колени. — Чёрт, — он стягивает с себя футболку, но жар в теле только усиливается, — Манджиро, ты услышал меня? Сердце начинает биться в глотке от стона в динамике. — Был бы ты рядом, я бы сам вставил… тебя в себя… или наоборот… — он громко сглатывает, — мне похер, что это было. Меня волнуешь ты. Холодный пот выступает Такемичи на виски, а горло моментально пересыхает. Юноша набирает полную грудь воздуха. От одного представления, что его друг делает, перед глазами проплывают неоновые круги.        — Не молчи, Таке… мичи, — молит он. — Манджиро, я хочу, чтобы ты пообещал мне. — Ч-чего? — Без меня – ничего подозрительного в себя не пихать. Ниже пояса наливается уже знакомой тяжестью. Чёрт бы побрал эту ночь. Ночь, вдали от Майки. — Такемитчи, — сладкий до оскомины голос звенит от напряжения, — П-прямо сейчас, не могу обещать… помоги мне… хочу тебя, Такемитчи. — Ты передёргиваешь, пока я пытаюсь вести серьёзный разговор, — Ханагаки прижимается пылающей щекой к кафелю, слышит одобрительный стон, — Ты развратник, каких свет не видывал. Я думаю, что хотел бы стать твоими пальцами. В динамике пропадает звук дыхания, но Ханагаки, усилием воли, не паникует. Стирает испарину над губой, хрипло шепчет: — Или водой в твоей в ванной, чтобы захватить тебя целиком, — в голове возникают совсем грязные картинки, он точно тронулся, — Что-то ты притих… Может, мне заткнуться? — Такемитчи, не смей! Я так ждал… тебя… не смей издеваться, ублюдок! Ханагаки шумно сглатывает; стенания заставляет его зарычать, схватившись за свой член. От такой несдержанности по ту сторону – глаза Сано закатываются, пот начинает струится по шее к лопаткам и ниже, смешиваясь с остывшей водой. Он напрягает ягодицы, но все мышцы буквально сковывает. Сильными поступательными движениями Такемичи пытается доставить себе удовольствие, представляя бёдра Сано, их плоть к плоти. Его ноги – окостеневшие икры и железные от удовольствия лодыжки – когда Майки, прижавшись к нему, давит коленями на талию и рёбра. — Такемитчи, ты мне нравишься, — добивает, — Когда хочешь меня – ещё больше. За рёбрами граната взрывается, образуя вселенную из оголённых нервов – его выбросило в космос, судя по тому, как спирает дыхание. — Манджиро, — он ловит губами каждую букву его имени, — Я так хочу почувствовать тебя. Прикоснуться… везде… знаешь, как сильно? Сано застонал так несдержанно, что Ханагаки захотелось утонуть в этом парне. — Только я… я больше, — хрипит он сорванным голосом, подгибая пальцы ног от разряда вдоль тела. Телефон едва ли не выскальзывает из потной ладони, мокрая щека касается дисплея – только для того, чтобы громче было слышно дыхание Такемичи. Парня, который отчаянно наяривает и так же сильно надеется, что Майки больше ничего не принял и ему так вставляет только от происходящего. Адреналин, он похлеще любой химии. Пульс неровно бьёт молотом по затылку – Ханагаки кусает пересохшие губы, гонит лишние мысли, и ласкает себя жёстче. — Мы можем долго об этом спорить, Манджиро, — с шипением выдыхает, — Только всё станет ясно, когда я кончу первым лишь оттого, как ты, блять, дышишь… — Такемитчи… ах-а… — Чётко вижу, как моя рука скользит по твоей шее, груди и бёдрам, а потом сжимает твой… Вопль почти лишает сознания. От мысли, что его стоны слышал кто-то другой, Ханагаки бросает в дрожь. Или может… Это его наслаждение так внезапно прошибло? Такемичи знал, что его руки для Майки – нечто, вроде кинка. Но не ожидал настолько мощной реакции на свои слова. Не от Майки, не от себя, ведь голос Манджиро имеет форму оргазма. — Я обещаю, Такемитчи, — бормочет тихо, с придыханием. На губах Ханагаки появляется улыбка, и Сано чувствует её кожей, сжимаясь в комочек в остывшей воде, — Спасибо. — Я люблю тебя, Манджиро. Он хочет его убить. Верно? — Не заставляй меня делать это снова, Такемитчи.