black eyes, bad guys

Каждый вдох дробит лёгкие на мелкие обломки: Ханагаки ловит жёсткое дежавю, только теперь ощущения гораздо ярче и опаснее. Дышать уже не хотелось: он готов умереть с этим затянувшимся поцелуем. Тело пробирает до гудения крови в венах, когда приходит осознание, что это безумие началось с его подачи. Эмоции, которые трудно контролировать, кидали их с места в карьер. Губы начинают болеть от поцелуев, которые толком и поцелуями назвать нельзя: слишком обрывисто, больно и жадно. Майки будто мало языка, мало прикосновений, мало Такемичи. Его не покидали мысли о том, что у них недостаточно времени. Будто эта встреча последняя, а поцелуи первые. Дикая жадность захлестнула вместе с отчаянием. Он не думал о том, что груб, что может причинить боль: мозг плавился от эйфории и он свято верил, что Такемичи чувствует то же самое. Перед глазами закружился весь мир, когда Манджиро разорвал его футболку и начал метить грудь. Он тихо рычал, будто этот звук способен спугнуть липкую ткань, пересчитывал сбитыми пальцами подрагивающие рёбра и застонал в разгорячённую кожу, когда руки Такемичи проникли в его волосы. Ванна скрипнула от очередного движения, пришлось хлебнуть ещё пенной воды, но все эти неудобства привели парня в чувство. Почему поцелуи доводят их прямо до… — Манджиро, подожди, — выдохнул он и, точно издеваясь, стал мотать волосы на кулак, — Я тоже тебя хочу, но… Мы не можем. — Шиничиро запретил? — еле дыша прохрипел Майки в приоткрытый рот, — Не хватало ещё, чтобы мы по его приказу потрахались только в Новый год! Не беси меня. — Дело… мх-м… не в этом, — зубы стучат от трепета, но он призывает весь здравый смысл себе на помощь. — Я жду звонка… Только Майки шлёт его попытки на все четыре стороны, елозя бёдрами по плоскому животу. — Чёрт, остановись! — руки обхватывают горячие лопатки, прижимая Сано ближе. — У тебя тело и мозг не синхронизируются, — твёрдым голосом констатирует он. — Просто перестань ёрзать. Мы правда не можем… — Только не говори, что у тебя месячные, — фыркает Майки, внезапно бодая парня в шею. Ханагаки начинает нервно крякать от смеха: это слишком милый звук. Улыбка так и просится на лицо. Сано медленно отстраняется, смотрит в глаза всё ещё пьяно, но не так безумно, как раньше. Почти грустно. — Я знаю, это неправильно. Мне больно думать, поэтому рядом с тобой… я не хочу этого делать, — пальцы расчерчивают кривые линии на скулах Ханагаки, — С тобой так тепло, что я сразу теряюсь. И не могу соображать. Прости, — он кусает губу, тяжело сглотнув странную горечь. — Нет… нет, не извиняйся, — Такемичи растеряно моргает, — У меня самого голова со сбоями работает, когда ты так близко. Только вот… — Что? — Мне бы хотелось, чтобы наша откровенность не ограничивалась желанием сорвать одежду. — Такемитчи, я всего лишь… — Я понимаю, что тебе сложно. Я не хочу давить. Тем более, что сейчас я сам тебя… ну…— он смущённо отводит взгляд, — Я не вижу никакого подвоха, Манджиро. Не до конца представляю, как можно быть рядом с тобой и не прикасаться. Только нам этого мало. Ты так не думаешь? Именно отсюда наша ревность. — Наша? — сглатывает Манджиро. — Наша. Ты ведь очень доверяешь Дракену, правда? — Послушай, это совсем другое… — Я доверяю Шиничиро, — признаётся Такемичи, глядя прямо в глаза, — Он умеет быть открытым со мной. Это та связь, которую ты видишь. Разве нет? Майки слегка отстраняется, вынуждая Ханагаки тихо матюкнуться и рывком прижать маленькую истеричную булочку к себе. — Хватит. Прекрати рыпаться, — шепчет он, поглаживая острые лопатки, — Я тебе доверяю. Именно поэтому говорю всё, как есть. Нам не хватает искренности. — Я пытаюсь. Только ты меня не слушаешь. — Твои чувства на мой счёт это не всё. Как ты и сказал, я не могу забраться в твою голову. — Зачем тебе мои загоны? — Потому что они мешают тебе. Вместе мы сможем разобраться. Как я могу забрать твою боль, если ничего о ней не знаю? — совершенно спокойно интересуется Ханагаки. — Ты это уже делаешь. На кой чёрт тебе сдалось моё прошлое? Губы Такемичи сжимаются в жёсткую черту, но он сохраняет спокойствие. — Ты задаёшься этим вопросом, когда откровенно говоришь с Дракеном? — У нас с ним это получается само собой. Мы давно знаем друг друга. Я не совру, если скажу, что доверяю ему больше, чем себе. Бывают моменты, когда я не могу себя контролировать… он как мой тормоз. Напоминает мне о совести, о том, что для меня не все потеряно, когда я веду себя, как дерьмо. Он знает, на что я способен. Принимает. И помогает. Такемичи хмыкает: — Я бы мог это расценить, как признание и послать тебя, например. Сано подрывается с его груди: лёгкая паника прослеживается во взгляде, — и от этого сердце падает. — Сейчас ты мне открылся и сказал правду. Это значит, что ты мне доверяешь, говоря о своих чувствах к близким. За это я уже благодарен. — Т-такемитчи, — Майки хватает губами воздух, — Блять, ты же понимаешь — это совсем не то, что между нами? — Да. Как раз поэтому мы не должны убегать от сложностей. Я хочу помочь тебе разобраться. Я не брошу тебя. Манджиро утыкается лицом в шею Ханагаки и прерывисто дышит: — Нравишься… Такемитчи. Я доверяю, но боюсь, что ты уйдёшь. Бесишь. Услышь уже. — Знаешь, это плохо сочетается. — У меня есть сомнения. Что будет, если ты не сможешь справиться со всей мерзостью и захочешь оставить меня… Я пытался держать свои страхи в себе, но ты вскрываешь их так быстро, что мне порой хочется стать никем в твоих глазах. Ты напоминаешь мне о вещах, от которых я хотел избавиться. Я давно решил выбросить то, что пугает, а ты… — Я не вижу в твоих мыслях ничего, что можно назвать «мерзким», — он с улыбкой трется носом о влажную шею, — Я здесь. Ты меня ранил своим Кенчином, а я… Ханагаки хрипло посмеивается, но Манджиро затыкает его влажным поцелуем. — Не говори ерунды. Ему просто не мешает… моя психика. Он как швейцарский нож, он знает лучше меня, что нужно делать, — Майки слабо улыбается, — Шиничиро, он… действует на тебя так же, как на меня Кенчин? Сердце Ханагаки пропускает удар от прямого зрительного контакта. — Он помогает мне становится лучше… и храбрее. Он дал мне совет не обманывать самого себя и плакать, если хочется… Однако тебя этому не научил. Манджиро прикрывает глаза, откидывая голову; Такемичи нежно и успокаивающе поглаживает его щёку. — Этому нельзя научить. Это не тренировки деда с палкой. В тебе это либо есть, либо нет. — Шиничиро хочет защитить тебя и помочь тебе так же, как я. Именно поэтому я доверяю ему так сильно. Взгляд Майки заставляет воду покрываться льдом. Он мило улыбается и Ханагаки знает, что сейчас будет угроза. — Ты считаешь, это правда здорово, умереть от моей руки? Ханагаки звонко смеётся и чмокает его надутые губы несколько раз. Угадал! — Ага. Видишь, ты уже легче воспринимаешь мои слова?.. Даже шутишь! — Кто сказал, что я шучу? Манджиро произносит это совершенно серьезно, а потом начинает щекотать парня во всех местах до лёгких судорог. Задыхаясь от хохота, Такемичи поднимает руки в примирительном жесте и снова чуть ли не тонет, но Майки не даёт ему захлебнуться. Он рядом. Хорошо.

***

В спальне Майки лежит неподвижно, пока нянечка утирает его полотенцем, как маленького ребёнка. Взгляд тёмных глаз спокоен, а лицо, словно, посветлело. Он лениво рассказывает о том, как ахренел от сообщения Чифую, как послал Тосву отпиливать ноги Ханме и его мудилам, как отпиздил Вакасу и Изану, потому что они встали на пути к его Такемитчи. — С какой целью они вообще явились к тебе? — серьёзно спрашивает Майки. — А… ну, — Ханагаки теряется, понимая, что началось шествие по лезвию ножа, — Чай попить? — Такемитчи, — Манджиро выгнул бровь, — У меня плохо с самоконтролем. — Я знаю. — Ну? — Шиничиро был очень опечален произошедшим. — Так, — веко у Сано дёргается. — Он никогда не хотел драки с Тосвой и предложил мне возглавить Драконов, чтобы вы… ну, помирились. — Только не говори, что ты согласился, — снова ледяной тон. — В этом ведь нет больше нужды, поэтому какая разница? — он не может сдержать улыбки и склоняется над парнем, прижимаясь губами ко лбу. — Ты согласился. Ахуеть. Такемитчи, я оторву тебе… — Давай об этом потом? Я очень жду звонка. Помнишь, я обещал тебе, что с Майки всё будет хорошо? На мгновение Ханагаки кажется, что Сано прекращает дышать. Он резко садится на постели и смотрит так, будто видит его впервые. — Такемитчи… он… всё-таки… — Да. Повреждены только мягкие ткани. — Это значит…? — Его жизни ничего не угрожает. Манджиро вешается ему на шею и обнимает так, что хрустят кости. Стук сердец мешается в голове. Такемичи выходит из оцепенения только через пару минут, тянет носом арома прохладной кожи. Появилось чувство, что только сейчас Майки окончательно вернулся. Ханагаки оставляет мягкий, доверчивый поцелуй в плечо и хрипло шепчет: — Прости, что не сообщил раньше. — Я так рад, — голос дрожит, звуча совсем глухо, — Такемитчи, я боялся спрашивать… — Как далеко ты можешь прятать то, что чувствуешь? Такемичи морщится от острой боли в солнечном сплетении. — Я игнорирую горе, Такемитчи. После него во мне подолгу не остаётся ничего, кроме гнева. Теперь ты понимаешь, что не сможешь забрать боль, которой я не вижу? — Незримость боли не означает отсутствие. Можно вскрыть тело, но раненной души там не найдёшь. Надо глубоко. И медленно. — Людям неинтересно с теми, кто страдает. Я привык быть весёлым. Я не хотел ранить тебя, напомнив о том, как ушёл и оставил вас… — Главное сейчас ты здесь. Объятия становятся крепче. Манджиро трётся носом о скулу Ханагаки, шепчет еле слышно: — У меня… кое-что есть для тебя. Он нехотя слезает с колен и поднимает брюки, брошенные у постели. Достаёт из широкого кармана небольшой свёрток: его содержимое заставляет глаза Ханагаки лезть на лоб. — Ошейник? Это точно для меня? — Дурачок, — смущённо улыбается Манджиро, — Это для Майки. А это, — он достаёт рекламный экземпляр, еле заметный на ладони; садится на пол, осторожно берёт за руку и одевает подобие кольца Такемичи на палец, — Это тебе. Я не ебу, что нужно говорить в таких случаях… но я бы точно не хотел, чтобы ты снимал его. Такемичи просто открывает рот, потому что не может ничего из себя выдавить. Пульс стучит в висках. Манджиро не отводит ласковый взгляд, переплетая их пальцы. — У нас… ахуенная дружба, — одобрительно кивает Ханагаки. — Если у других не так, то соболезную.