black eyes, bad guys

Последняя неделя перед Новым годом началась для Такемичи с поцелуев в постели, завтрака для двух Майки и лёгкого раздражения. Пока Манджиро списывался с Чифую насчёт возвращения телефона в ближайшем приличном ТЦ, Ханагаки усердно пробовал себя в роли парикмахера. Получалось не особо хорошо. С длинными волосами парень не знал, как обращаться. Его собственная укладка в средней школе стоила ему немалых усилий и нервов – сейчас воспоминания о ней, как испанский стыд, – но времени зазря было потрачено уйма. Манджиро то губы от умиления кусал, то откровенно посмеивался с того, как Ханагаки пыхтел и тихо ругался благим матом. В зеркале над раковиной он выглядел так, будто не волосы в резинку суёт, а пальцы в розетку. Причём, заранее зная, что долбанёт. Он правда старался, но от скуки у Манджиро проснулось настроение его побесить – Сано ждал совместного душа для мести – за провокацию на байке, вот только Ханагаки его обогнал без будильника, а потом наивно думал, что откупился завтраком. Чёрт бы побрал этакого джентльмена, как Майки. Такемитчи выпил. Приставать не надо. Лучше завтра. Ага, хера с два! — Манджиро, ёпта, давай ты не будешь так сильно наклоняться? Я не могу засунуть! — Не волнуйся… тебе не светит этот ответственный шаг. Возможно. — Возможно, – удовлетворенно промурлыкал Ханагаки, а потом рявкнул, — Хватит дёргаться! — Или хватит тебе хернёй страдать и позовём Кенчина? Такемичи ловит насмешливый взгляд Майки в отражении. Смотрит, как в трансе. А потом невозмутимо протягивает руку к стеллажам и через мгновение крутит в пальцах бритву. Рот Сано однозначно приоткрылся, стоило ей нависнуть над его головой, как совесть нации. — О, это не щётка? — с разочарованием вздохнул Такемичи, — Вот так прикол – встать и не въебать! Как же я мог так ошибиться? — Такемитчи, переигрываешь! Положи на место эту хер-! — Хех, ну уж нет, — крякает он, — Кажется, я услышал из твоего великолепного рта кое-что неприятное. — Да не, тебе показалось, ха-ха! — Это точно не похоже на «спасибо». Неужели, я снова ошибся? Ханагаки выразительно выгнул бровь. Аквамариновые глаза сверкнули таким вызовом, что в рёбрах у Сано перехватило на резком вдохе. — Ошибся. Спасибо! – исправляется он. — Ты делаешь успехи, малыш. Майки зарделся, как маков цвет, но тут же ехидно заулыбался – Ханагаки с невыразимым смущением понял, что сказал. И тут же начал мысленно четвертовать себя за это. Маленький, милый, малыш… Такемичи, ты хуев кринж! — Манджиро, даже не смей, – буркнул он. — Я молчу. Ханагаки, все ещё расплавленный до состояния амёбы от неловкости, заменяет пугающее приспособление на нужное. Это почти детское упрямство и желание не сдаваться так возбуждают Майки, что сдерживаться становится трудно. Но что-то шепчет ему, словно добрый дух, если он пошевелится, то бритва точно придёт в действие. И вряд ли укоротит только волосы. У Такемичи получилось, когда он почти отчаялся. Ни одного "петушка". Как назло – без сучка, без задоринки. Хорошо сработано. Всё-таки, раздражать его – это забавно. Только меру надо знать (но с этим у Сано всегда были проблемы). — Не хуже, чем у Кенчина! Ханагаки великодушно улыбается: — Побрею, Манджиро. — Да чтоб тебя! Я к тому, что у тебя в сто раз лучше получилось! — Ты почти прощён.

***

Гардероб Такемичи – отдельная тема для непрерывного сарказма. Тут можно разгуляться надолго, если иметь желание. А Манджиро имел. И желал иметь. Теплые вещи выглядят недурно, но прочее напрашивается на независимый суд. Главная слабость – футболки. — Признайся! Ханагаки хмурится. — В чём? — Твой кутюрье – это художник в стиле граффити? О… я понял! Если ты купишь тряпку без надписи, то случится конец света! Я прав? — Не знаю, что там насчёт света, Манджиро, — бесцветно рассуждает Ханагаки, — но ещё одно слово по поводу шмота, который ты, блять, достал из самой глубокой пизды в моём шкафу, – конец будет твоим! — Да ты фто? — задыхается от смеха Манджиро, и щенок в проёме смотрит на него с подозрением. Такемичи покручивает пальцем у виска, кивая на человека с приступом дикого веселья: — Ты абсолютно прав, Майки. Папочка не в себе, — Сано хохочет от его слов ещё пуще, — К тому же, он в моей футболке с надписью, которая никак не соответствует его достоинству. Манджиро замолкает. Трагичная пауза – предвестник самой настоящей беды. Он приподнимается на локтях, сверля уничтожающим взглядом безуспешно прячущего улыбку парня. — Это что, вызов? Или ты запамятовал, насколько у меня там всё соответствует? — Манджиро, я же рофлю! — попытка спасти очко не особо удалась. Ну, так показалось на первый взгляд. — Мне тебя лично заткнуть? Время сливок пришло? Ханагаки серьёзно заглядывает в глаза Майки и медленно подходит к постели. Его губы – прямая линия, но в глазах можно прочесть улыбку самого дьявола. Когда его хриплый голос посылает мурашки, то Сано как-то уязвимо вздрагивает и даже сводит колени: — Хочешь по самое горло? И челюсть его падает в то же место, где Ханагаки опускается на корточки. — Или, может, поглубже? Взгляд Сано плывёт, пока Ханагаки берёт его за икры, широко разводит ножки. И с невинной улыбкой выдвигает прикроватный ящик. — Ты что…. блять… имеешь ввиду… Такемичи хихикает: — Имею это, — он указывает на ворох верхней одежды, — Как думаешь, мне достать куртку? Тут молния до подбородка. Или плащ сойдёт? Ворот глубже. — Да ты, мать твою, извращенец! Ты даже об одежде говоришь, как о минете! — О. Это ты об этом думаешь. Каждый воспринимает слова в меру своей испорченности. Манджиро не сразу приходит в себя. Сам факт того, что этот парень перехватывает бразды правления столь смело, нагло и безжалостно почти угнетает. — Такемитчи! Подумай насчёт наушников, — он закидывает ноги на широкие плечи. Это, определённо, месть: ведь Ханагаки, словно в трансе, накрывает руками аккуратные колени, наслаждаясь, как прекрасно они умещаются в его ладонях. Осторожничает, слегка царапая ногтями, бережно оглаживает кожу пальцами. Потом медленно скользит к бёдрам. Майки хочет перехватить его руки и положить туда, где они нужнее, но Такемичи смотрит в глаза, будто предупреждает – одно неверное движение и эта пытка прекратится. Игра напряжённых мышц и упругость возбуждают, и это написано на лице юноши румянцем, высечено в бровях, сходящихся к переносице. Сам Сано мелко дрожит. — Бесил меня, потому что у тебя уже горит, Манджиро? — спокойно интересуется Ханагаки, — Даже к моей одежде придраться решил? Чем так не угодила? — Она на тебе, а я нет. Такемичи нервно сглатывает, сбитый с толку, но не избегает пристального взгляда. От напряжения в воздухе, от эйфории, что по капле пробуждает эндорфины в его теле – не бежит. Ну, даже если и бежит, то точно не в противоположную сторону. — Посмотрим на твоё поведение, – внезапно дразнится он, ловко выбирается из своеобразного захвата, пользуясь ошарашенным состоянием Майки. — Наушники, кстати, хорошая идея. С меня кофе со сливками, в качестве извинений! Сано закрыл глаза, чтобы смазанный фокус поскорее пропал. — Кто ты такой? — А? — Ты что сделал с моим Такемитчи?! — Майки хрипит обречённо, а потом кидает в парня подушку, едва ли не сбивая с ног. — Когда ты так делаешь, я чувствую себя, блять, малолеткой ебаной… Такемичи коротко рассмеялся: этот звук заставил что-то слишком сильное зашевелиться в груди. — Мне хочется, чтобы ты понял, что делаешь со мной. — Ты… Он ловит ртом воздух, тихо шепчет: — Чёрт… ты удивительный. Любой другой бы уже получил от меня по морде за такие выкидоны, — Сано ухмыляется, и Ханагаки смотрит на него вполоборота. Его голубые глаза леденеют. — Любой другой… с тобой, — бормочет он, и Манджиро нервно сглатывает, — Не только от тебя получил бы. Я добавлю. Смущенный Манджиро прячет лицо в подушке и стонет в знак поражения.