black eyes, bad guys

Непобедимого Майки ничто не может сбить с ног. Кроме, как недавно выяснилось, Такемичи, и подлянской предновогодней простуды, которую он не подхватывал так серьёзно лет с шести. Когда вечером на собрании его начинает знобить и ломать, он считает себя проклятым тем Золушкой в джинсах. Что заклинило в голове Манджиро, когда он посчитал правильным валяться на льду в тонком худи? Грёбаный Ханагаки. Упал на него, засосал, толкнул и бросил. Блять, кто так делает? После этого же нормальные люди свадьбу играют, а не бегут, как в одно место ужаленные? Собственные мысли не нравятся Манджиро от слова совсем. Не нравится уже порядком надоевший стук в его комнату, не нравится запах рисовой каши на соевом молоке, ворчанье деда, лекция Эмы о пользе ромашкового чая, лукавые поглядыванья брата на тему Ханагаки. Всё достало. Даже Кенчин. Майки просил сла-до-сти. Ему не нужны дурацкие мятные леденцы для горла — они горькие и зубы портятся. Это был только первый день, а он уже задолбался. Чего ждать сегодня? Кто начнёт его терроризировать первым? Манджиро выключает прикроватный свет, дневной сочится из-под занавесок, слабо, но ему достаточно. Он смотрит мутным от возрастающей температуры взглядом на часы: время утреннего петушиного крика деда давно прошло, но его старичка с кудахтаньем не было. Значит, скоро настанет очередь пыток от Кенчина и Эмы? Майки перекатывается на постели, переворачивает подушку холодной стороной, ждёт возможности начать ворчать и душить любовную парочку аурой. Но, сука, ничего подобного. Все будто единогласно решили стать понимающими. — Значит, посчитали нужным отвалить нахер? — бормочет он, не понимая своего настроения. Вроде и спокоен, что ему тут дают сгорать заживо, но вроде что-то не так. Никто мозги не ебёт. Не на кого фыркать, канючить и точить зубки. Стоило ему прежде почувствовать неладное, он принимал противовирусные и антибиотики, и простуда ближе не подходила. Он был здоровей всех здоровых. Честно. Всё проходило само, нечего тратить время на дерьмо вроде этого. Только теперь почему-то обидно. Но подождите, Майки ещё отомстит. Вот хворь отпустит — тогда Эма неделями не будет видеть своего бесценного возлюбленного! Манджиро загрузит его по полной программе, прямо до Нового года. А на Новый год подарит его Эме! И больше ломать голову над презентом не нужно. Они будут кататься всю ночь-напролёт, да так, чтобы Дракен не смог встать пораньше. Потом целый день его спина будет терпеть гнёт веса Манджиро. А он будет наедаться сладким, сколько его душе угодно. И обязательно припоминать, как быстро все сдулись и забили хер на него — маленького, болеющего и одинокого. Он даже приподнимается с постели, чтобы посмотреть на себя в зеркало. Мстительный блеск в глазах есть — значит, план надёжный, как швейцарские часы. И никакой это не жар. Это месть. Усиленно парень старается не обращать внимания на свои растрепанные спутавшиеся волосы, потрескавшиеся губы, красное лицо и отёки под глазами. Майки падает на подушку. Подтянул одеяло — жарко, как в аду. Убрал — холодно так, что зубы стучат. Во рту сухо, как в пустыне. Попил воду — кашель. — Я ненавижу тебя, Такемитчи, — хрипит он, — Был бы ты здесь, я бы заразил тебя полностью. — Правда? — гаденько хихикает Шиничиро. Глаза Манджиро от ужаса на лоб ползут. — Значит, тебе понравилось с ним целоваться? Я знал, что тебе это нужно! Сердце заколотилось быстро, и Майки зашёлся кашлем, невольно уткнулся лицом в подушку. Шестое чувство орёт: брат не шутит. Он здесь не один. Ханагаки буквально заталкивают внутрь — и дверь с хлопком закрывается. Майки слышит неуверенные шаги. Я в дерьме, — парни даже не догадываются, насколько синхронны их мысли. Более позитивный из них, конечно, Такемичи, так как понимает — с сегодняшнего дня он будет самым храбрым человеком во Вселенной. Он проходит глубже в комнату, но рядом замечает внезапное движение и коротко вздрагивает. Ничего страшного, просто его отражение в зеркале на шкафу. Выглядит он, как курьер-волонтёр, прислуга, няня и — хрен знает, откуда у него взялись такие мысли, — жёнушка. На правой руке — висит пакет с лекарствами и градусником, на левой — со сладостями и фруктами. А ладони судорожно сжимают тарелку с кашей, которую он каким-то чудесным образом умудрился не пролить и даже не разбрызгать. Вот, так держать, вдох-выдох! Манджиро снова кашляет — от волнения горло у Такемичи перехватывает. В комнате душно и мрачно. Даже шторы златокудрый бабайка Майки не потрудился открыть. Такемичи разгружается, не проронив ни слова, благосклонно позволяя больному отдышаться. Пускает в комнату свет божий — ноль реакции. Достаёт таблетки для облегчения боли в горле, находит упаковку бутылочек с фильтрованной водой, с усилием выковыривает одну… Вот, уже полдела сделано, а его даже не послали! Манджиро, уткнувшись лицом в подушку, не подаёт признаков жизни. Когда Такемичи подходит ближе, то его сердце подпрыгивает к горлу и подаёт заявку на постоянное проживание. — Манджиро, тебе станет только хуже, если ты сейчас же не начнёшь лечиться! Нужно принять лекарство. Сано крайне лениво оборачивается, а Такемичи мысленно прощается с жизнью. Зрелище убивает его, но он не может закрыть глаза даже для того, чтобы моргнуть. Русые пряди спадают волнами на лоб, отчего лицо кажется тоньше, нежнее; губы приоткрыты из-за затрудненного дыхания, кожа слегка влажная, глаза с поволокой лихорадочно блестят. — И тебе привет. Даже когда болеет, он выглядит так, будто весь грёбаный мир принадлежит ему. И у Такемичи рвутся шаблоны. — У тебя жар? — бездумно парень прижимается губами ко лбу. И слишком поздно вспоминает о том, что у него есть чёртов градусник. — Ты… горячий, — шепчет он. — Знаю, — ухмыляется Манджиро. Его обжигающее дыхание на уровне шеи вводит Ханагаки в ступор. Как бы Майки не пытался выкобениваться, ему становится только хуже. Если этот сукин сын не отойдёт на безопасное расстояние, то от него останется только пепел. — Я заражу тебя, Такемитчи. Заканчивай. Щёки нянечки горят. Это нервирует и веселит одновременно. Сано благодарит судьбу, что его румянец можно списать на болезнь. Немного идиотизм — чувствовать, как кипит кровь от одного прикосновения? — Ты ведь так и хотел, разве нет? — Такемичи неловко отшатывается, и теперь очередь Майки залипнуть, глядя в его зрачки. — Хотел… чего? — Заразить полностью, — с непривычной для себя лёгкостью выдает Такемичи. Манджиро по-тихому течет от ухмылки. Не знал, что он так умеет. — А ты хочешь исполнять мои желания? — Почему бы нет? — С чего это, чемпион по бегу? Майки ухмыляется, но выглядит так очаровательно в своей пижаме, что Такемичи решает не обращать внимание на попытки задеть его за живое. Издевается он или нет — ему нужна помощь. «Просто не надо вести себя, как пугливый монах! И всё будет нормально», — вспомянутое напутствие от Шиничиро его успокаивает. Ненадолго. — Сам не знаю. Настроение у меня такое. Пытаюсь тебе соответствовать. Майки от его прямоты открывает рот.        Пользуясь случаем, Такемичи аккуратно утрамбовывает в парня таблетку и заставляет запить водой. Больной чуть было не поперхнулся, но всё закончилось благополучно. — Хороший мальчик! — Я плохой, — бухтит Манджиро, сам не замечая, как начинает уплетать за обе щёки ненавистную жидкую кашу. — Как скажешь, — мурлычет Ханагаки. Он не умиляется, нет. Просто с больными не спорят. — То есть, я помог тебе, а ты меня не просил… ты злился, а теперь мстишь? Хочешь отравить меня? В лохматой голове Сано проскальзывает мысль, что с ложки, поднесенной этим парнем, он яду съест и не поморщится. Блять. Но теперь он осознает. — Это же… соевое молоко! Баджи говорил, даже сперма вкуснее, чем это говно, — он трёт рот с таким усердием, будто губы оторвать хочет. Ханагаки так широко улыбается, что Майки становится не по себе. — А он что, пробовал? — Не интересовался. — Хочешь сам проверить? — нервно смеётся Ханагаки, и Манджиро без единой эмоции сканирует его. Такемичи неловко чешет затылок, — Кхм, знаешь… Я думал, мне придётся долго тебя уламывать. — На что? Такемичи открывает и закрывает рот. — На кашу, конечно же! — вспыхивает он, — Я даже дораяки принёс! А ты вон какой молодец! — Такемичи сияет, пытаясь подражать опустошённой тарелке. Майки орёт. — Я же не смогу их съесть! — П-почему? — После этой ебанины ничего не влезет! Почему ты раньше не сказал?! — Сано хнычет, как ребёнок, утыкаясь лицом в подушку. — Ты съешь их. Только позже. А сейчас мы измерим тебе температуру! Подожди минутку! — Нет, улечу на этой кровати прямо в космос. Ханагаки кусает губу, улыбаясь. Кто там говорил, что это сложно? Преисполненный уверенности в самом себе больше, чем за всю жизнь, Такемичи гордо вручает пустую тарелку ожидающему за дверью Шиничиро. Сано был готов ко всему, кроме этого. И разбитую посуду, и мат, и проклятия, и разбитый нос «героя дня» принял бы без вопросов. Но от такого потрясающего исхода даже у него в груди ёкает. — Колдун ебучий, — его вердикт заставил Ханагаки хрюкнуть от смеха. Настроение юноши взлетает до небес, поэтому он с удовлетворенной физиономией подходит к постели Манджиро и садится рядом. Молча. — Зачем? — рявкает Майки. — Что на этот раз? — Зачем градусник, если ты уже облизал мой лоб? Ханагаки бледнеет. — Ничего я не лизал! Градусник, потому что хочу… Узнать точно. Майки выгибает бровь и начинает стягивать с себя толстовку. Крепкие мышцы под упругой, без единого изъяна кожей вводят Ханагаки в полный ступор. — Зачем? — теперь его очередь ни черта не понимать. — Я тоже хотел… узнать точно, — шепчет Майки, пытливо вглядываясь в голубые глаза, хаотично скользящие от ложбинки его груди до косых мышц. Сердце обмирает, а Такемичи почти лишается девственности и брызжет кровью из носа. Пока лишь на уровне подсознания. Внешне остаётся непроницаем, как камень. Майки что, блять? Фотошопом увлекается? Как далеко зашёл прогресс, почему можно наблюдать такое в материальном формате? Взгляд Такемичи плывёт. Сука, он же не извращенец какой-то, верно? Просто за мешковатой одеждой невозможно было предположить, что тут всё настолько… — Ахуенно, — выдыхает он беззвучно. — Всё с тобой ясно! Такемитчи, градусник достань. Пока у тебя из штанов нечто другое выпирать не начало, — с хихиканьем остроумничает Манджиро, но парень залип. — Тебе необязательно снимать было, — на автомате выдаёт юноша. Он хотел сказать это до явления груди Сано народу. Но что-то пошло не так. — Можно было просто просунуть руку, знаешь? Ублюдок от души смеётся. Такемичи отвисает, геолокация — снова в дерьме. Ему это будут припоминать всю оставшуюся жизнь. Он потирает лицо руками, пытаясь избавить себя от румянца. Стоп, что? Всю жизнь? Майки? Пресс? Игнорируя веселье болезного и свою тахикардию, он протягивает градусник и отворачивается, вынуждая себя больше не пялиться. — Чё?! Сам вставляй! — приказывает Майки. — Э? Ч-что? — Кхм… градусник, — он нарочно медленно сгибает руку, увлекая в транс игрой вен под бледной кожей. — А, да, — Ханагаки послушно выполняет просьбу, и от прохлады стекла Майки вздрагивает, — вот так, прижми сильнее. Плывущий синий взгляд встречается с недобрым Манджиро. — Значит, радар не дал сбоя, — хрипло шепчет Сано, — Ты что, гей? Господи. Этих шуток следовало ожидать. Это всё, ради чего я здесь! Разобраться раз и навсегда! Но я не хочу быть скучным… Спасибо за курс молодого гейца, Шиничиро. — А что? — Ханагаки вскидывает брови, — Я в твоём вкусе? Теперь ему дадут по роже. А потом всё, конец. — Да. Манджиро смакует это слово, как свежеиспечённые тайяки. Такемичи застывает, ведь он рассчитывал на любую форму отказа. Удары и маты, плевок в лицо, затрещина, фонарь на лице, вилка в глаз… Какого хрена? Где он ошибся с запросом во Вселенную? Пока Майки с удовольствием считывает его румянец, подрагивающие в жадных попытках поймать воздух покусанные губы, Такемичи хочет только одного: заказать себе гроб.