black eyes, bad guys

От подобного заявления Ханагаки троит, кроме междометий на языке ничего не вертится. Поражённый, он откидывается на спинку дивана и внимательно смотрит в глаза Манджиро, пытаясь придумать остроумный ответ, но в голову ничего не приходит. Вот так новости: у Шиничиро была своя банда.        У этого худенького парня, который может так запросто заплакать при нём, есть власть над реальными гопниками? Он, конечно, выглядит круто и умеет вести себя так, чтобы ему хотелось довериться… но для того, чтобы управлять силачами — этого, разве, достаточно? Шиничиро не смог увернуться от подушки в руках Манджиро: они оба — такие разные и такие похожие — два лидера. Такемичи становится стыдно за преждевременные выводы о старшем Сано: его искренне умиляла гроза Тосвы в глазах Ханагаки, поэтому он так часто смеялся. Когда Шиничиро его обо всём расспрашивал, то хотел вступиться за него уже тогда? Чёрт! А я ещё сомневался в этом открытом человеке, думая такие ужасные вещи? Позор накрывает за каждую мелочную мысль. Господи, какой же я дурацкий идиот! — Понимаю, — шепчет он вдруг, и Майки теряется, — Я сам себя бешу. — Ха? — Например, сейчас я услышал, что ты глава… И стал вести себя, как еблан. Мало того, что захотел убежать отсюда, так ещё и думал свалить из Токио! Рот Майки от шока даже приоткрывается. — Только я решил, что могу не отступать больше… как вдруг намёк на трудности уничтожил всё. Я хотел спрятаться от жизни, которая только началась. Спрятаться от Шиничиро. От моих друзей, которые терпели всё это по моей вине. Хотел убежать… от тебя. В груди Сано неприятно тянет от этих слов. Вдох даётся тяжело. Он опускает взгляд, а затем спокойно произносит: — Не ставь меня и Шиничиро в ровню своим недодрузьям. Они получили сполна, поверь мне. Сердце Такемичи пропускает удар, но он не решается перебивать. Делать поспешных выводов тоже нельзя. Он смотрит в острые омуты, которые становятся безжизненными и матовыми, мысленно умоляя Майки больше не молчать. — Когда Шиничиро хотел вмешаться, то я сказал, что разберусь сам, — он хмурится, — Кенчин… Мой зам вытряс дерьмо из шестёрок, которые измывались над тобой. — Боже, зачем тебе это было надо? — Да, к ним я не имел никакого отношения, но шестой отряд, его прихвостни, его проёбы — моя ответственность. — Они использовали твоё имя, но… — в глазах Такемичи мелькнуло осознание, — Неужели они так легко сдали Тетту? — Они бы не осмелились молчать. Но за него вступился Сендо, а за ним и остальные твои… приятели, — Майки дёрнул плечом, будто сбросил с себя нечто мерзкое, — За целостность своих еблетов, они рассказали мне всё. — Нет, — хмурится Ханагаки. — Да. При этом, они в самом дурном свете упоминали твоё имя… Сами вызвались помогать, но сдулись. — Первым сдался я, — Ханагаки стискивает челюсти. Впервые Майки видит на его лице такое презрительное выражение. Почему-то, болью отзывается понимание, что его злость направлена к самому себе. — Они страдали всё это время из-за меня, Майки. Я подвёл их, потому что отказался от планов и амбиций, из-за которых они выгребали. — Людям свойственно отказываться от тех, кто тянет на дно, Такемитчи. Они готовы лизать пятки Кисаки, лишь бы… Сано раздражённо дёрнул щекой. — Твари считали, что я волновался о Кисаки, поэтому их допрашивал. Но мне… — Майки хмурится, — Мне был интересен ты. Такемичи нервно сглатывает. Руки дрожат, он сцепляет пальцы под столом в замок. Не знает, как ему реагировать, поэтому просто кивает, желая услышать объяснения. Его взгляд приковывают губы Майки, когда он начинает говорить: — Если верить им, то ты – вина всех неудач. По их мнению, никто возомнил себя всем, а потом разрушился на обломки. — Так и было, Майки, — в глазах Ханагаки столько боли, что Сано захотел ударить: себя или этого дурака — он ещё не решил, — Ты ожидал услышать что-то другое? Я виноват перед ними. Кисаки — для них просто способ выбраться со дна. — Ты идиот, Такемитчи, — констатирует Сано, — Настоящие друзья так себя не ведут. Если думаешь, что сам отказался от них, с лёгкостью лишив себя их присутствия в твоей жизни, это значит, что они отказались от тебя. — Я втянул их в это, завёл на кривую дорожку, — он закусывает внутреннюю сторону щеки, — Ты не понимаешь… потому что за тобой люди, как за каменной стеной. Я пустой лист, не гожусь для опоры – можно писать гадости, смять и выбросить. Будет всё равно. — Те, кто искренне дорожит тобой, — стойко давит на свою правоту Майки, — Не променяли бы тебя на жалкое подобие лидера в лице психованного Кисаки, присосавшегося в нужном месте, в нужное время. Они не назвали бы тебя «никем», а мечту «глупостью». — Я ссыкло! Мои друзья дали мне силы рискнуть, помогли постоять за себя, но на большее меня не хватило, — брови Такемичи сходятся к переносице. Майки с трудом сдерживается, чтобы не пересесть поближе к парню, взять его за руки. Поддержать, быть может? — Мне жаль, что у тебя появились лишние хлопоты из-за такого человека, как я. Сано закрывает глаза, борясь с растущим в груди раздражением, и вполголоса произносит: — Ты храбрый. Из рта Ханагаки вырывается нервный смешок. Слёзы комом встают в горле. — Хочешь поиздеваться, да? На лице Сано нет ни единого намёка на улыбку. С абсолютной серьёзностью он заключает: — Ты спас моего брата, Такемитчи. Слюнтяи так не поступают. Никто из твоих хреновых друзей не смог бы, — Ханагаки задерживает дыхание, когда их взгляды вновь пересекаются в непростительно прямом контакте, — В отличие от тебя. Сердце за рёбрами бьётся с такой силой, что голова идёт кругом: чувства смешанные, непонятные, болезненные. Их очень много, все они переплетаются друг с другом, как в калейдоскопе. Пока Такемичи пытается удержать себя живым в этом мире, смириться с его материальностью, Манджиро спокойно продолжает: — Тебе нужны были люди, которые будут верить в тебя, несмотря на трудности: как бы порой жесток, вымотан и несчастен ты ни был, — на его лице появляется улыбка. — Я познакомлю тебя с теми, кого называю своими друзьями. Обещаю, ты сразу увидишь разницу, — он кивает своим мыслям и внезапно застывает. Смотрит на Такемичи, пытаясь прикинуть – хватит ли у него сил показывать этого несчастного депрессивного типа кому-то ещё? Может, стоит его запереть в гараже у брата, оберегая от неприятностей? Ох, боже. О чём он только думает, чёрт возьми? — Ты… — Майки переводит дыхание, — Вы падали в яму вместе. Только на тебе ещё знатно потоптались сверху, а у тебя… из-за этих отморозков глаза на мокром месте, — Майки трёт висок пальцами, — Правда бесишь. — Это не из-за ребят… — он осекается, осознавая сказанное. Манджиро молчит с заинтригованным выражением на лице. — Это ты. Такемичи смотрит в глаза Сано и последний росток мысли обрывается. Притихший лидер моргает пару раз, тихо уточняет: — Я? — Да. Таких слов мне не говорили ни разу в жизни, поэтому я растерян. Но боюсь, ты заблуждаешься. На губах Манджиро появляется улыбка. — Я пытался дозвониться до Шиничиро, когда мы с Кенчином закончили с твоими кентами. Меня и раньше напрягало, что в ряды Чёрных Драконов, — Майки делает небольшую паузу, — В ряды братской банды входили люди, которых использовал Кисаки. Выкарабкавшийся Шуджи, затем командир из пятого, которого я ошибочно счёл предателем… Лицо Майки исполнено сожаления. — Я предполагал, что брат принимал их ради вероятной битвы с нами, чтобы проверить наш настрой. Мне казалось, Шиничиро испытывает меня. Однако это были лишь мои домыслы, которые я не озвучивал. Молчал и просто наблюдал, как далеко это зайдёт. — Получается, у вас не было весомого повода для конфликта, но ты всё равно желал… подчинить их? — Это если коротко и по факту, — парень косо усмехнулся, — ЧД всегда прикрывали нас. Поэтому я не мог выдвинуть никаких претензий. Когда мне понадобился ответ на вопрос — для чего брат это делал, я получил игнор… Шиничиро порой практикует это и бесит. Даже телефон заряжать забывает, если хочет укрывать собой диван день-напролёт, — Майки хмурится. — Вчера я не мог терять время, поэтому связался с Вакасой. — Я слышал о нём, — в голубых глазах вспыхивает интерес. Манджиро на это дело сжимает губы. — Извини, просто… Один мой друг искал информацию. Он, вроде, опасный, но истории о нем вызывают восхищение. Сано неестественно посмеивается. Кусает губу, прикидывая – говорить или нет? Как же Такемичи раздражает. Даже про этого старпёра дурачина слышал, знал что-то, что вызывает не только страх. С Шиничиро Ханагаки вообще чуть не выпал от восторга! У него, блять, что: аллергия на Майки? — Вакаса близкий друг Шиничиро, — подчёркивает он жёстко, — И большая шишка в Драконах. Он знал, что настанет день, когда я спрошу про Кисаки. Такемичи растерянно моргает. — Как выяснилось, брат давно дал добро копать под Тетту, но запретил действовать открыто. Так я всё и узнал до конца, — он вздыхает с облегчением: выглядит так, словно скинул с плеч огромный груз. — Так ты любил Тачибану, девушку Кисаки? — Раньше Хината была моей девушкой, — бормочет Такемичи, а Майки впаивается в него взглядом, — В нашем расставании есть моя вина. Вот только это чувство меня ничуть не терзает. Когда дело касалось отношений с ней, я был инфантилен, — он нервно хмыкает, — Так совпало, произошло слишком много дерьма. Я понял теперь, из-за Тетты… но глупо ненавидеть его сейчас, когда всё закончилось, — Такемичи спокойно заглянул в глаза Майки. — Ты не можешь ответить однозначно на мой вопрос, — проговорил он, — Обычно, так распинаются, когда внутри пусто. — Хм, — Такемичи невольно улыбается, — Знаешь, так и есть. Манджиро шумно втягивает воздух. — Хината хотела быть в приоритете, а я не мог дать ей этого. Во мне не было ни капли серьезности. Я отказывался от её сочувствия. Был ветреным и даже грубым. Каждый день был избит и терпеть не мог настроя вразумить меня. Раздражало быть ущербным. Подстраиваться под её нелепые прикосновения, с тем же «энтузиазмом», что и под удары. Майки смотрит непрерывно, а Такемичи подводит итог: — Я не принадлежал самому себе. Как я мог быть с кем-то? Ускользнуть, испариться из её жизни, сбежать — всё стало выходом. Рано или поздно я бы сделал это. Я слаб для этого дерьма, и не ценю отношения так сильно. Так что, пусть они будут счастливы, — он широко улыбается, а Майки невротически дёргается. Блять, он точно не с Шиничиро разговаривает? — Тачибана сейчас одна, а Кисаки с капельницей, — холодно отчеканил Сано. В его взгляде явно читается раздражение, протест и что-то ещё, чему Такемичи не может дать названия. Глаза — тёмные озёра, мрачные, как сама смерть. — Твои распрекрасные друзья тоже получили по заслугам. Несколько взмахов моей волшебной ножкой — и вот, под Новый год они косплеят мумий. Круто, да? — М-майки… ты… У него нет слов. — Может, мне Хинату проучить? — ядовито посмеивается Сано, — Из-за неё… ты только больше загонялся, верно? У тебя что, фишка быть несчастным и делать то, чего не хочется? Такемичи тихо выдыхает. От насмешки во взгляде Сано в груди моментально вспыхивает первозданный гнев. Он подрывается с места, упираясь ладонями в стол. Из его ноздрей только пар не идёт. Манджиро лениво осматривает Ханагаки снизу вверх. Блять. Что опять не так-то? Неужели он ему солгал и на самом деле волнуется? — Выйдем, Майки? — с ледяной решимостью произносит Такемичи. На лицо напрашивается широченная улыбка, но Сано держит себя в руках. — Чё? Помахаться хочешь? — Осади. Выйдем, Манджиро. На удивление Ханагаки, парень спокойно кивает и поднимается. — Чего застыл, Такемитчи? — Куртка, — бухтит он. Майки растеряно хлопает глазами. — Что? — Куртка. Одевайся. — Ты переживаешь, что я подхвачу воспаление легких, когда собираешься отпиздить меня? — со смешком интересуется Майки, — Ты, ну… странный, если не сказать больше. — Как хочешь, — Такемичи чувствует, что начинает краснеть и срывается с места к двери. Манджиро позволяет себе рассмеяться, почему-то уверенный, что больше ничего не заставит его так сильно веселиться. О, боги, как он ошибается. Любая попытка Такемичи ударить его превращается в настоящий цирк – только гибкость и никакой магии. Майки то и дело прыскает от смеха, без особого труда маневрируя мимо неловких кулаков и попыток показать растяжку. Мда. Внезапно он вытягивает руку перед собой и разгневанный Такемичи замирает. — Осторожно, — Сано наклоняется и убирает камень, — Здесь ты мог споткнуться и ёбнуться. С рычанием Ханагаки замахивается снова, теперь ногой, но попадает прямо по каменной изгороди у выезда на парковку. — Блять! — искренней не скажешь. — Больно… наверное, — предположение, которое мы заслужили, Майки. — Я всё равно тебя отделаю, идиот! — орёт Ханагаки и ему плевать, что неподалёку ходят люди. Оборачиваются. Ловят кринж. — Ты не имел права калечить моих друзей и парня Хинаты, каким бы дерьмом он ни был! Ты!.. Ты испортил им всем Новый год! Я хотел всё исправить, но ты не дал мне шанса! Не соизволил даже обсудить это со мной! Манджиро, ты ответишь за всё… Сано хочет предупредить своего придурка о гололёде, но глаза Такемичи, полные слёз и пылкой злости, вызывают немой шок. Ханагаки поскальзывается – вопрос о его участи решён, но Сано, сделав над собой моральное усилие, скользит, как медведь на плавучей льдине и обхватывает Такемичи за талию. Сам падает на лёд, чтобы этот недотёпа себе ничего не повредил. Прежде чем они оба успевают осознать хоть что-нибудь, их губы соприкасаются, когда они бьются челюстями при падении. Нет, только не… Это. В жалком подобии поцелуя – с открытыми ртами – они замирают, как памятники оргазму. Манджиро спокойно смотрит в невероятные глаза Такемичи, что вот-вот выпрыгнут из орбит в тёмный космос, скрывающийся за густыми ресницами Майки. Парни в ступоре, но это выражается в таком контрасте, что Шиничиро, уже несколько минут стоящий в дверях кофейни, не может удержаться от смеха. — А вы времени зря не теряете!