black eyes, bad guys

Запах больницы крепкий, въедливый и тревожный. Шиничиро знает его хорошо, поэтому закупается цитрусовыми в магазине, прежде чем вновь прийти сюда. Его странный знакомый отделался сотрясением мозга и вывихом руки, но явно может разнервничаться, когда очнётся. Меньше всего хотелось расстраивать Такемичи ещё больше. Сано бесило, что родители парня не ответили на его звонок. Раньше я не понимал, как при живых родителях можно быть одиноким? Теперь я это увидел… Снова. Такемичи ещё школьник, а уже бродит допоздна по безлюдным паркам, свободно болтает с незнакомцами, отхватывает ни за что, пресмыкается и вдруг, с такой лёгкостью – рискует собой. Такемичи считает себя ненужным? Он несчастен? Нет, это неправильный вопрос. Насколько он несчастен? Когда Шиничиро заходит в палату, Такемичи все ещё крепко спит. Усевшись на стуле, обезвредив руки антибактериальной салфеткой, он с зевком принимается чистить мандарины. Ночь выдалась беспокойной. По крайней мере – не до сна было точно. Поэтому только подобное незатейливое занятие (выковыривание мякоти из кожуры, запчастей из байка и т.д.), всегда позволяло ему сосредоточиться на конкретных мыслях и не давало вырубиться. Грустно было осознавать свою причастность к госпитализации Такемичи. На удачу, выяснилось всё довольно быстро, ведь Изана не убежал. Более того, оттащил тело Ханагаки чуть ли не из-под колёс. От него несло перегаром, веки были опухшие и покрасневшие – то ли от солей, то ли от алкоголя. – Шиничиро! – причитал он, – Прости! Всё-таки… это было что-то крепкое, жидкое и, наверняка, палёное. – Я повеселиться хотел! Погонять с тобой! Ну, как раньше! Когда я тебе был нужен! Нервный смех, от которого внутри что-то противно ёкает. – А если бы ты сбил меня? – Злишься, что я взял твой байк? Я не имею права?! Конечно, ты же любишь только своего Майки! Он ведь твой настоящий брат! Слёзы душат Изану, он начинает задыхаться, проглатывая слова. Всё, что происходит дальше, больше похоже на неконтролируемую истерику. Шиничиро это не особо трогает. Во-первых, подобные сцены Изана устраивал раз в месяц, как по графику. Во-вторых, Шиничиро проверял пульс Такемичи, вызывал медиков, объяснялся с хамоватым водителем. Полицейские тоже прибыли. Курокава к тому моменту взбесился окончательно – игнорирование он ненавидел, а охранников закона презирал всем сердцем. Он думал сбежать с места происшествия, но не смог. Одного взгляда брата было достаточно, чтобы сдаться с повинной на пятнадцать суток. Благодаря старшему Сано, он всегда получал минимум наказания в любом месте. Шиничиро сводил к минусу его боль. И Изана часто не мог понять, чем заслужил такое отношение к себе? Что у него потребуют за это? Какая будет жертва? – Байк твой? – Мой, – желваки на лице Шиничиро напряглись от раздражения. Какое право этот ублюдок имеет на подобную фамильярность? – Советую не проявлять панибратства в дальнейшем. Ещё вопросы? – К-хм, пьяное вождение есть, а вот угон… оформляем? – Нет. Этот парень – мой сводный брат. Да, выпил, с кем не бывает? – Мы ещё проверим, чем он заправился, – неприятно усмехнулся мужчина, – Знакомы с пострадавшим? – Ханагаки Такемичи. Он защитил меня, на дорогу не бросался. Проверьте записи с регистраторов. Он невиновен. – Учёных не учите. Всё выясним. Об одолжении можно попросить? – Конечно. – Свяжетесь с его родственниками? – Без проблем, – Шиничиро уже успел нашарить мобильник нового знакомого. – Сообщите, в какую больницу его доставят. Если он будет в состоянии дать показания… – Показания? – Он имеет полное право выдвинуть обвинения. – О. Понимаю, конечно. Дело пахло жареным. Вдруг Ханагаки правда борец за справедливость путём закона? Это нужно было предотвратить. – Скорая уже здесь. Я с ним поеду. – Шиничиро, я не хочу туда! – крик из полицейской тачки громкий и пронзительный. Только прерывается он резко: очевидно, Изану останавливают силой. Законное насилие. От этого становится так паршиво на душе, что Сано на несколько секунд прикрывает глаза, пытаясь побороть нарастающую головную боль. – Я могу попросить вас быть с моим братом… помягче? – С малолетними отморозками – помягче нельзя. – Изана – не отморозок. А ещё у него очень тяжёлый период. – Периоды у беременных и психически больных. Это дерзкий молокосос, из-за глупости которого страдают люди. Как вы вообще смеете защищать его? Вы и так сделали, что могли. Шиничиро хочется врезать этому заплывшему жиром ублюдку, но он только плотно сжимает кулаки. Нельзя срываться. Он свободен, сразу после подписи в протоколе. А Изана в их лапах. Каждое его слово может аукнуться чем-то плачевным. Надо держаться. – Я могу поговорить с ним в участке? Днём. Не сейчас. – Сейчас и не выйдет, ишь, разбежался, – снова эта скверная лыба, неприятный смех и ложный интеллект, – Твоего братца вырубили уже, неужто не понял? Боже, хоть бы я не сорвался и не вырубил тебя. – Я спросил, – тяжёлый вдох, – Позже - можно? Что-то в слащаво-тупой физиономии скукоживается под острым, как лезвие боевого клинка, взглядом. Свинья в форме не по размеру даже прокашливается. С «учтивостью» произносит: – Конечно. Приезжайте в тридцать восьмой участок, к десяти утра. – Спасибо, – звучит это проявление вежливости, как ругательство, но Шиничиро искренне плевать. Он скрывается за массивными дверьми, принося извинения медбрату за ожидание, и узнаёт последние сводки о состоянии своего спасителя. В груди что-то тревожно сжимается – он живет, как на американских горках. «Его жизни ничего не угрожает», – с этими словами к нему приходит заметное облегчение. Но стоит вспомнить лицо Изаны, как всё спокойствие улетучивается: его умиротворение – табачный дым в форточку. Так же неосязаемо, неуловимо и краткосрочно. Неясно, как и нынешнее место жительства сводного брата, его род деятельности, его компания… После исправительной школы всё как-то пошло по одному месту. Курокава напоминал о себе, врываясь в его жизнь с подобными концертами, скрежетал зубами и исчезал. Шиничиро допустил ошибку. – Эй… Я столько не съем, – неуверенно доносится с койки. Ханагаки пришёл в себя и смеётся над его усердием в чистке цитрусовых. – Оп, переборщил малость, – он хмыкает, – Прости, спаситель! Сано демонстративно кланяется и вкладывает свой «праведный труд» в руки Ханагаки. – Это самое малое, что я могу для тебя сделать, – он нервно дёргает плечами, – Как себя чувствуешь? Позвать врача? – Нет, спасибо. Хочу поесть спокойно, – он забивает себе щёки, как хомяк. – Вкусно? – кивок в ответ. Шиничиро довольно улыбается и гордо сообщает, – Моё фирменное блюдо! Ханагаки давится. На его лице появляется такое смешное выражение, что Шиничиро, сам пытаясь не задохнуться от смеха, бьёт Такемичи по спине. – Мандариновая смерть, да ещё и под Новый год – это эпично, но ты точно нужен нашему миру живым! Ханагаки смотрит на него исподлобья: – Ты знаешь, кто был на байке вчера? Вот он, вопрос на миллион долларов. Теперь Сано не до смеха. Было глупо думать, что Такемичи сразу же не захочет всё узнать? Можно ли ему доверять правду о непростых отношениях в семье? Если сознаться и попросить помощи, он ведь не будет давать показания против Изаны, не будет действовать против него? – Шиничиро? Он медленно выходит из транса и смотрит на Такемичи. Что будет, если спросить напрямую? – Если ты узнаешь, кто за этим стоит, то выдвинешь обвинения? – Конечно! – Ханагаки вспыхивает яростным пламенем, – Он же чуть не убил тебя! Ты ведь был его целью, я прав? Я отлично это помню! – Чёрт, – Шиничиро жмурится, прикладывая указательные пальцы к вискам, и Такемичи решает заткнуться. Выглядит молодой человек плохо: бледный, помятый и явно чем-то очень встревоженный. Ханагаки становится стыдно, что раньше он не обращал внимания на его состояние. – Слушай, это случилось из-за меня, да? Шиничиро зависает, уставившись на Такемичи, как на приведение: – Что? Причём тут ты? – Ну, я же рассказал тебе о той банде. Возможно, они следили и… Э? Чего ты ржёшь? Пока Ханагаки пытается понять причину его больного веселья, Шиничиро утирает смешинки в уголках глаз и выглядит так хорошо, будто выпил бодрое зелье с эффектом пятидесяти энергетиков. Такемичи выдавливает из себя обрывистые вопросы, чтобы хоть что-то, наконец, прояснилось, но его явно не слышат. Поэтому он решает молчать. – Такемичи, – отдышавшись, крякает Шиничиро и садится на край постели, – Почему ты такой смешной? Милашка! – он утыкается головой в его колени под одеялом. – Эм, потому что я тупой? Ты задыхаешься от смеха, стоит мне открыть рот, а я не понимаю, поче… – Прошу, не вини во всём происходящем себя! Это дерьмово, если не сказать больше. Шиничиро берёт его за липкую руку, всё так же не поднимая головы, бормочет: – Ты можешь мне помочь? Ещё раз. Я не останусь в долгу. – Эй! – Такемичи пытается вырваться так рьяно, что даже краснеет и сотрясает больничную койку, но хватка – железная, – Я не делал это ради какого-то там долга! И я помогу тебе. Обещаю! Только отпусти! Шиничиро будто по затылку ударяют чем-то тяжелым. Он приподнимает голову и внимательно смотрит на Ханагаки, отчего тот невольно сжимается. Слишком чёрные глаза, слишком серьёзные, сейчас не должно быть никаких шуток. – Будь моим мужем, – вдруг выдаёт он, и Такемичи орёт, а затем хохот пробирает этого странного брюнета, заставляя вновь уткнуться в одеяло, но теперь куда-то в живот. – Ты можешь быть серьёзным вообще?! – Могу, – Шиничиро смотрит с игривой издёвкой и это «могу» совсем не внушает доверия, – Ты пообещал, даже не зная, о чём я попрошу! – Просто я вижу, что тебе нужна помощь! А ты продолжаешь… – Не давай показания против, – гневную тираду Такемичи быстро обрывают. – Ты сейчас серьёзно? – Как никогда. – Тогда ответишь, кем был тот парень? Шиничиро склоняет голову набок и смотрит, как бы оценивая. Такемичи задерживает дыхание. – Да… он мой брат.