Взрастить монстра

у майки была привычка. очень вредная, от который даже спустя двенадцать лет, он так и не смог избавиться: подбирать брошенных и сломленных, давать им надежду, а затем навечно привязывать их к своему существу. майки обладал харизмой, противиться которой было бессмысленно. все рано или поздно начинали смотреть на сано манджиро как на кумира, идола, спасителя, само божество в телесном его проявлении. он становился всем и вся. сама смерть должна была трепетать перед его бездонными глазами. сама жизнь должна была повиноваться его решениям. вот таким был сано манджиро. и глаза харучиё всегда видели его именно таким. для него майки сияет ярче уличных фонарей, ярче салютов в ночном небе, ярче самого́ солнца. ничто не может подкосить его веру в святой образ сано манджиро, что затмевает собой звёзды, галактики и целые вселенные. в голове харучиё отпечатывается столь яркий образ из черной свастонской куртки, озорной улыбки и широкой надёжной спины, что даже спустя двенадцать лет, когда от всего этого остаётся не больше, чем пущенный по ветру прах воспоминаний, санзу все ещё видит того сано манджиро, который стал для него всем, те самые двенадцать лет назад. харучиё смотрит с восхищением. он думает, что готов на все, не важно что это, лишь бы майки его майки был доволен. он одержим наркотиками, запахом крови, и желанием быть с манджиро. у сано мертвые глаза; пустые, как у какой-то куклы или марионетки. сердце такое же опустевшее, а душа покинула тело так давно, что осталась одна лишь оболочка, которая уже несколько лет как даёт по швам. но майки помнит; ведь воспоминания о том, когда он чувствовал себя живым, иногда дают о себе знать. напоминают, что отощавшее тело и душа были когда-то способны на то, чтобы чувствовать. он помнит, как ему было страшно, как он хотел плакать, как находился в ужасной ярости. сейчас он не чувствует ничего, и так, наверное, куда лучше. хотя к санзу он теперь тоже ничего не чувствует, воспоминания его души о харучиё всё ещё свежи. майки помнит тот страх осознания, когда санзу убил, и, с маниакальной улыбкой, весь в крови, пришел к манджиро. тогда майки впервые почувствовал что-то болезненно неправильное в привязанности санзу. харучиё был одержим, и майки этого испугался. но того майки, двенадцать лет назад, давно уже нет. теперь он сано манджиро, а сано манджиро плевать, застрелит ли сегодня его бешеная псинка кого-то ещё. так и вышло, что майки вырастил ручного монстра, а сано этого монстра использовал. и харучиё совсем не против. он послушный и податливый, верный пёс, выполняющий всё, что просит его хозяин. он становится тем, кем хочет видеть его майки; будь то убийцей или любовником, санзу всегда делает так, как приказывает ему его король; сано манджиро больше не тот, кем он был двенадцать лет назад: он не улыбается, не ведёт за собой огромную толпу подростков, не обматывает свой торс бинтами и не накидывает черную свастонскую куртку на широкие плечи. прошлое давно в прошлом, а все, что от него осталось — пустые бездонные глаза и бешеный ручной монстр, что улыбается, елейно повторяя: — вот это да, а наш босс всё также сияет~♡