А мы будем любить

Тени на стене временами мигают, освещаемые настольной лампой. Окно, открытое на проветривание, впускает в комнату тёплый летний ветер вместе с волшебной атмосферой ночного города. В комнате слышатся приглушенная спокойная песня о смазливой любви и тихое дыхание двух человек. Гирлянды на подоконнике переливаются жёлтым светом, составляют из себя яркие блёстки для плоховидящего Сережи. Он сидит на кровати, скрестив ноги и уткнувшись в книгу. Сопит, временами фыркает или цокает и закатывает глаза. С невероятной точностью раз в три минуты раздаётся шуршание страниц. Олег лежит на полу, рассматривая страницы комикса, восторженно вздыхает на каждом фрейме с любимым персонажем и посматривает на Разумовского. И сердце каждый раз ёкает, сжимается и наливается кровью от представляемой красоты. Так и хочется спросить, ну зачем он такой идеально-шикарный. Что же теперь делать всему миру, если это произведение искусства уже имеет своего поистине важного ценителя, который заменит каждого из 7-ми миллиардов человек? Новый восхищенный вздох уже посвящён рыжеволосому мальчишке в его огромной футболке. Невероятный. Разумовский ловит взгляд, щекочущий все тело от головы до ног, не оборачиваясь. Он просто это чувствует, просто знает и просто надеется. До безумия хочется, чтоб Волков на него смотрел, чтоб не боялся обнять и поцеловать, чтоб завалил его на кровать и, укутав их двоих одеялом, по-медвежьи обнял, обвивая ногами и руками, как лианы дерево. От этих фантомных ощущений и картинок в голове, где-то в груди начинает приятно тянуть нежностью и щемящей любовью. Олега хочется зацеловать и защекотать, чтоб тот смеялся так искренне и по-хрупкому мягко – только для него, только из-за него, – и чтоб обязательно был счастливым. Да, это самое важное. А осознавать, что этот великолепный человек, похожий на маленькую копию Аполлона, будет счастлив именно с тобой, а не кем-либо другим – отдельный вид оргазма. Нет, ну как можно быть таким нежным и сильным одновременно? Это ли не признак божественной принадлежности? Не любить Олега кажется кощунством. Странные люди, как они ещё живут без такого удивительного человека рядом. На улице раздаются пьяные смешки, портящие уютность момента. Это как идеальный кадр в кино, который запороли какие-то стажеры-неумехи. Богохульство чистой воды. Но на самом деле ни одного из этих двоих такая мелочь не волнует. Разве так важен этот незначительный миг, когда они друг у друга есть каждую секунду? Разве это имеет хоть какой-то смысл, если каждый последующий кадр получается только прекраснее? Лишь боясь будущего, можно сохранять любимые статичные картинки в голове под десятью замками. Про какие вы говорите воспоминания, если самое лучшее происходит здесь и сейчас? Именно сейчас они молчат, казалось бы, занимаясь своими делами, но на самом деле думают друг о друге. Ох уж эти химические реакции, как же они стараются передать весь возможный спектр эмоций. Как же они пытаются вывести в что-то помимо неумолимого счастья, но разбиваются о борт любимых омутов. Как жаль. Сережа тихонько вздрагивает, когда матрас ощутимо прогибается под чужим весом. По спине бежит маленькая дорожка мурашек, под пристальными черными широкими зрачками. Хочется простонать от одного предвкушения, но Разумовский отчаянно пытается вернуться к книге, к гениальным строчкам и полюбившимся персонажам. А когда буквы наконец-то собираются в чёткие слова, мозг окончательно отказывает в работе, потому что, ну, невозможно пропустить положеный на плечо чужой подбородок и приятное сопение в ухо, предпочитая все ощущения какой-то там книге. Олег точно знает, что делает. Точно знает, как сводит с ума этого парня одним своим присутствием, не говоря о крупных ладонях на впалом животе. Он точно слышит тихий недоскулеж, когда обвивает его тело ещё и ногами, полностью сокращая расстояние между ними. И он точно знает, что полностью обезоруживает пацана одним коротким поцелуем за ухом. Он точно это знает и всё равно делает – вот наглец. Но так и хочется попросить этого бесстыдника сделать так ещё. И ещё. И ещё. И не прекращать никогда, всегда прижимать сильнее, всегда целовать нежнее, всегда дышать прямо в ухо. Кошмар, как не словить инфаркт от этого всего. – Серый, три минуты почти прошли, – ухмыляется так нахально, будто правда ждёт от него чтения, когда сзади сидит, ну, он. Ещё и этот шёпот в шею... Тугой узел скручивается внизу живота так не вовремя, но так приятно. Сережа послушно переворачивает страницу, хоть так и не дочитал последний абзац. Тяжело сглатывает, когда Волков трется щекой о шею, а после – медленными поцелуями проходится вдоль неё. Осторожно кусает открытый участок плеча, проводит языком и нежно касается губами. Останавливается на пару секунд и снова припадает к шее, чередуя лёгкие укусы с долгими поцелуями. Приближаясь к уху, Волков медленно втягивает носом воздух. Серёжа уже успел подумать, что тот его нюхает, но, кажется, Олег, пытаясь освежить мозг, наоборот затуманил его знакомым запахом. – Серёжа, не отвлекайся, – кусает мочку уха, – читай. В его голосе скользят приказные нотки, заставляющие хотя бы попытаться вернуться к тексту. Но там уже происходит что-то не интересное, неважное, по-глупому ненужное. И зачем ему читать вообще? Бесполезное занятие, Волче. Олег недовольно отстраняется и фыркает. – Я непонятно говорю, любимый? Читай, Серёж. – задирает футболку под которой только боксеры, натянутые уже вставшим членом. Ох уж это половое созревание. Или чёртов Волков. Хотя нет, Олег сейчас нужен, как и всегда, до поджатых на ногах пальцев. Раздаётся очередной тяжёлый вздох, – Вслух, милый. Разумовский сдавленно стонет. От хриплого шепота, от требовательного тона, от чуть холодных пальцев на животе, которые так неприятно проскользнули мимо паха. Хотя Олег всё заметил, всё понял и поставил галочки где-то в голове. Сережа молчит – Волков не двигается. Разумовскому приходится секунд двадцать собираться с мыслями, чтоб дрожащим голосом прочитать строчку. Чтоб не сорваться на скомканный скулеж и просьбы. Чтоб получить ещё больше ощущений, хотя удивительно – куда больше. – "Да, такова была моя участь с самого детства. Все читали на моем лице признаки дурных чувств, которых не было", – Волков большим пальцем провел какие-то незамысловатые узоры на дрожащем животе и поцеловал куда-то в ухо, заглушая звуки вокруг. – "но их предполагали - и они родились." Олег, одной ладонью прижимая к себе немного дрожащее тело, переместил вторую выше – на грудь. Стал аккуратно поглаживать горячую кожу, как бы успокаивая и невзначай задевая соски. Выцеловывал шею, пускал мурашки по позвоночнику одним тяжёлым дыханием. Сводил с ума, проводя носом вдоль воротника своей же футболки. Слушал сиплый голос Сережи. Награждал его старания лёгкими выкручиваниями сосков, как это нравилось Разумовскому. Шептал прямо в ухо, какой тот умничка и продолжал шумно выдыхать, обжигая и так порозовевшую кожу. Разумовский начал понимать, что происходит снова, когда чужие ноги пропали с его талии, а одна из ладоней переместилась на колено. Он также читал, запинки участились, выдавая состояние парня. А Олег, пользуясь всем, чем только можно, давит пальцами, понукая вытянуть ноги, и подцепляет резинку трусов. Серёжа срывается на рваный вздох от хлопка по коже и уже собирается недовольно зыркнуть, когда Волков снова проводит подушечкой пальца по затвердевшему соску, отвлекая. Кусает сильнее, чем ранее, в плечо и повторяет. – Читай, Серый. – тянет боксеры вниз, рукой намекает приподнять ноги и окончательно снимает ненужный элемент одежды. – Будь умницей, милый. Сережа вспыхивает с новой силой, будто выйдя из транса. Живот до томящего предвкушения тянет, кожа живота и груди печёт и ноет от лёгких, но множественных следов ногтей. Уши и щеки покрылись вторым слоем румянца от понимания, в каком положении Разумовский сидит. А мозг точно дал понять, что он чётко чувствует чужое возбуждение своей же поясницей. Волков, дождавшись новых строк, ведёт ладонью под чужим коленом и закидывает сережину ногу на свою. Проделывает то же самое со второй и, слыша участившееся дыхание, спешит успокоить Разумовского нежными поглаживаниями по животу. Обе руки снова обхватывают талию, забывая про другие участки кожи. Серёжа оказывается в невероятно открытой позе, распятым на чужом, но таком родном, теле. Олег снова целует за ухом, ждёт, пока парень привыкнет к подобному положению, ведя ладонями от живота к груди и обратно. Разумовский плавится скорее из-за горящего взгляда за спиной, направленного на него, чем от физических ощущений. Но он ни за что не откажется от грубых пальцев на его члене. Ни за что не откажется от тёплого подбородка на плече или пальцев на животе. Никогда. Сережа выдыхает долго через рот, когда одна рука оказывается на внутренней стороне бедра и начинает тихо поглаживать молочную кожу. Олег чувствует дрожь в его теле, чувствует, что вот-вот и мальчик начнёт просить. Будет стонать и судорожно вспоминать, есть ли кто-то дома. Поняв, что никого, кроме них двоих в этой квартире нет, сорвётся на мольбу. Разумовский, не дочитав предложение, закусывает губу, когда чувствует, как колени Олега сгибаются, раздвигая его ноги ещё шире. Брови драматично ломаются, создавая трагичный, но точно не испуганный взгляд. Наоборот – предвкушающий. И это возбуждает получше любых звуков. Хотя, Волков конечно же ошибается и осознает это после первого невнятного мычания, смахивающего на смущенный писк. Олег ловит взглядом вцепившиеся в книгу пальцы, которые ещё чуть-чуть и порвут страницы. Разумовский, насколько может, шевелит задом, притираясь к чужому стояку. Тихо стонет, получая поцелуй в челюсть. Вторая подобная провокация заканчивается неудачей, Олег просто увеличивает хватку на талии, сокращая любые попытки пошевелиться. Обидно немного, но ничего. Когда ладонь резким размахом оказывается почти у паха, Сережа вздрагивает и недовольно мычит. Он читает дальше, но Олег так ничего и не делает. – Просто любуюсь тобой, Серый, – заметив непонимание, проговаривает Волков. – Ты такой чудесный, у меня слов нет. Весь мягкий и податливый, почаще бы так. – Олег снова проводит по внутренней стороне бедра и выдыхает в ухо, – расслабься, милый. Разумовский окончательно обмякает. Все слова Волкова разносятся в голове приятной мелодией, вводящей в гипноз. Как будто ток течёт по венам, раздавая энергию тепла и любви от одного лишь голоса парня. Книга почти падает, но Серёжа вовремя про неё вспоминает. – Ещё немного почитай, дорогой, – Волков накрывает член всей ладонью, ловя резкий вздох Разумовского, оставляет руку так, не давая никакой стимуляции. Серёжа проговаривает пару слов и срывается на стон, когда Олег большим пальцем проводит по головке. – Умница. Больше Волков не медлит. Ритмично водит рукой вверх-вниз, временами шепчет что-то в шею, поэтому разобрать слова становится в два раза сложнее. Разумовский только и успевает постанывать имя, когда парень особо удачно проходится подушечками пальцев, да держать покрепче книгу. Серёжа даже не успевает задуматься о том, что сейчас позорно быстро кончит, как Волков останавливает движения, пережимая пальцами у основания. Разумовский выдаёт чуть разочарованное "м-м-м" и поворачивает голову, устремляя глаза-озера на Олега. Волков в свою очередь рассматривает поплывший вопросительно-умоляющий взгляд и издевательски поднимает одну бровь. Серёжа пытается состроить недовольную рожицу, но лицо вновь расслабляется, глаза закатываются, а рот чуть приоткрывается, когда Волков резко проводит по члену. – Ну-ну-ну, всё хорошо? – Олег вытаскивает книгу из его рук и, закрыв, откидывает на другую часть кровати. Серёжа тут же кладёт руки на чужую шею и пытается притянуть к себе парня для поцелуя. Так хочется близости, ещё большей, чтоб каждая клеточка тела соприкасалась с Волковым. И Олег целует – в лоб. Перетаскивает его ладони к себе на колени и в ответ на недовольно мычание кусает мочку уха, – Теперь сам. Глаза Разумовского тут же приобретают осмысленный вид, а брови складываются домиком. Серёжа не отводит взгляда, ожидая подтверждения ранее сказанного. От подобного развития событий странно щекочет под рёбрами. Волков хочет посмотреть, как он себя ласкает? Олег окончательно убирает руки, опираясь на них и ждёт. – Волч, – Серёжа теряет надежды услышать хоть что-то от Волкова, поэтому медленно перемещает руки. Одна спускается по ноге вниз, а вторая идёт по животу вверх. Тягуче, будто дразнит – далеко не себя – ведёт ладонями и ахает, когда наконец-то доходит до члена. – Поцелуй. Волков даже не посмотрел в лицо, ткнулся губами в изгиб шеи и тут же отстранился. Вот же подлец. – Дорогой, делай, как тебе нравится, а не мне, – бесстыже улыбается, мимолетом перемещая чёрные омуты с коллекцией собственных чёртиков на открытые в немом стоне губы. – Будь хорошим мальчиком. Разумовский выгибается дугой, ускоряя темп руки, дышит сбивчиво, старается открыть глаза и взглянуть на острые черты лица, но новый толчок заставляет те опять закрыться. Он громко стонет, когда Олег вновь разводит его колени, и проводит по икрам. – Не закрывайся, – Разумовский перебивает его в сбивчивом ритме шепча Олег-Олег-Олег, распахивает глаза и снова стонет, совсем не приглушенно. Волков тут же останавливает его руку, прерывая оргазм. Серёжа недовольно мычит, вновь трется о чужой пах, вызывая неожиданный стон и ехидно улыбается. Хоть что-то. Разумовский лежит расслабленно, лишь мышцы мелко подрагивают и дыхание сбито. Олег отпускает его ладонь и проводит пальцами по линии челюсти. Разумовский тянется к приятной ласке и вздрагивает, когда Волков неожиданно второй рукой обхватывает член. – Чего ты хочешь, Серёж? – Голос сел, отдаваясь приятной хрипотцой по телу. – Просто скажи. – Волч, – совсем размазанно шепчет, – м-м-м, кончить... С тобой. Волков, немного подождав, снимает сережины ноги со своих и похлопывает по бедру, понукая повернуться к себе лицом. Мышцы ноют и плохо слушаются, но Разумовский всё так и делает. Перед тем, как оседлать чужие бедра, Сережа сам тянется к резинке шорт и спускает те вместе с боксерами. Волков резко тянет его вниз и также неожиданно утягивает в поцелуй. Контроль тут же отдаёт Разумовскому, пусть тот делает, как любит, а он займётся чем-то поинтересней. Он немного надавливает на чужую поясницу, чтобы Серёжа прогнулся и их члены соприкоснулись. Разумовский нетерпеливо выдыхает в губы, отвлекаясь от вылизывания рта и тихонько чмокает в щеку. Дрожащие пальцы обхватывают шею Волкова и тянут так, чтобы их лбы были в миллиметре друг от друга. Начинает беспорядочно покрывать знакомые черты короткими поцелуями, пока Волков двигает рукой по двум членам сразу. Разумовский тяжело дышит куда-то в щеку и тихо постанывает от приятной стимуляции, подталкиваясь бёдрами на встречу. Кончает первым, целуя уголок губ и дрочит Волкову, ловя хриплые стоны губами. Теперь Олег в безразмерной вырвиглазной фиолетовой футболке щеголяет по квартире, пока Разумовский им любуется.