Böser

      Первая вылазка Ягера случилась довольно скоро. Однажды Алёша вызвал весь экипаж в землянку штаба отряда. Там уже собрались некоторые партизаны. — Мы захватили одну высокопоставленную фашистскую шишку вместе с водителем и машиной. Они уже переправлены в ближайший штаб. Некий штандартенфюрер Майер, — Алёша показал им документы фашиста, — он ехал для проверки в штаб, который находится километрах в десяти отсюда. Это наш шанс. — Когда начинать? — Спросил всё правильно понявший Ягер. — Сегодня же, — ответил Алёша, — они не должны заподозрить подвох. — А если они знают Майера в лицо? — подал голос один из присутствующих. — Мы выбили из него информацию. Он только что прибыл из Германии, шанс есть. — Что узнать? — Спросил Ягер собранно. — Расположение их войск, планы. Ты и сам поймёшь, — отвечал начальник. Ягер вопросительно посмотрел на Анну, которую пригласили для перевода. Она передала его слова. — Я мочь работать с Ивущкин? — Задал Ягер вопрос, который мучил и Николая всё это время. — Я тоже хотел бы участвовать в операции, — подал голос Ивушкин, — нужен водитель для герра штандартенфюрера. — Без обид, Николай, но ты не сойдешь за фашиста. Только за их жертву. Тем более, ты ведь не знаешь немецкого… — А кто, кроме Ани, его тут знает? — Парировал Ивушкин. Алёша развёл руками, признавая его правоту. — Значит, обратись один из фашистов к подсадному шофёру, и операция будет провалена, если только за баранкой будет не Аня, — Ивушкин покачал головой, — но может быть, шофёру и не надо быть немцем? — Что ты хочешь сказать? — Спросил внимательно Алёша. Ягер прищурился на Ивушкина и покачал головой. — Nein… — Ягер, погоди. Так вот, в Германии у лагерных начальников для чёрной работы используются слуги из унтерменшей. А на эту роль я подойду лучше любого из вас, — вздохнув, Ивушкин тронул рукой свою впалую щёку, — и что странного в том, что высокопоставленный фашист взял с собой из Германии прислугу? Партизаны призадумались. Один Ягер сидел побледневший, жалобно поглядывая на уверенного в своей идее Ивушкина. — Может сработать. Это даже лучше, чем выдавать русского за немца, — принял решение Алёша, — Ягер, что-то не устраивает? Ты же только что хотел работать с Ивушкиным. — Не так. Я обещать мне, щто Ивущкин больше не страдать, — с мукой проговорил Ягер. Все присутствующие в землянке воззрились на него в шоке. — Вот тебе и фриц, — буркнул один из партизан. — Ягер, я… не буду страдать по-настоящему, — у Ивушкина дрогнул голос, — я буду с тобой. Я доверяю тебе. Это всего лишь роль, задание. — Хорошо, — это слово далось Ягеру нелегко, — мы сделать всё. Мы здесь чтобы помогать. — Отлично. Пора переодеваться, — хлопнул в ладони Алёша, — дайте ему фашистские тряпки. Ягер услышал, как Ивушкин тихо вздохнул.

***

      В его палатку шагнул немецкий офицер, в котором Ивушкин мигом узнал Ягера. Ивушкин сидел на койке, рассматривая свои ладони. — Ягер, — Ивушкин улыбнулся, но его глаз улыбка не коснулась. — Клаус, всё такжше Клаус, — тихо поправил Ягер, присев на корточки перед ним и, взяв его руку в свои, поцеловал в ладонь. — Ну конечно, Клаус. Извини, — Ивушкин сжал его руку, показывая, что всё в порядке. Но Ягера этим было не обмануть. — Я не хотеть это. Я… нужно быть фашист там, — Ягер махнул рукой на выход из палатки, — настоящий фашист. Нужно быть грубый с тобой, если они… если не быть доверие. Может, оскорбить. Ты понимать? Я не хотеть, чтобы это быть ты. Почему ты? — Я больше всех похож на лагерного. Даже Волчку и Степан Савельичу так не доставалось, — пояснил Ивушкин, — и я сделаю всё ради дела. И выдержу всё. Можешь даже ударить меня, если будет необходимость. Я разрешаю. — Никогда! — Горячо воскликнул Ягер, вскочив. — Я никогда не делать тебе боль! И никому не позволять! — Клаус… — теперь Ивушкин улыбнулся по-настоящему, — мы справимся. Даже в этой уродской форме ты — мой Клаус. Я знаю, — Ивушкин пробежался пальцами по шрамам на его щеке и поцеловал в лоб сухими губами, — фашисты там, — он положил руку на грудь Ягера, обтянутую отвратительной им обоим формой, — не здесь. Давай сделаем то, что должны. — Сделаем, — повторил Ягер, возвращая поцелуй.

***

      К немецкому штабу подъехал шикарный чёрный мерседес. Вёл его тощий белобрысый парень. Рядом с водителем сидел офицер. Подсуетившись, водитель выскочил из машины и, хромая, с поклоном открыл дверь со стороны пассажира, чтобы офицер мог выйти наружу. И никто не знал, что этот холодный с виду офицер всю дорогу успокаивающе поглаживал локоть шофёра, влюбленно разглядывая его профиль. — Штандартенфюрер Майер, — надменно представился офицер, — шевелись! — Прикрикнул он на шофёра. Тот, спотыкаясь, кинулся к нему и встал за его плечом, ссутулившись и склонив голову. — Мы ждали вас, — начальник штаба приветливо пожал ему руку, — штурмбаннфюрер Ланге. Эта русская свинья с вами? — Он небрежно кивнул на водителя. — Да, мой слуга-остарбайтер, — офицер даже не взглянул на него, — займёмся делом? — Прошу, — начальник штаба сделал пригласительный жест. Офицер двинулся за ним, чеканя шаг, следом поплёлся славянин, не поднимая головы. — Не беспокойтесь, он не понимает арийскую речь. Эти свиньи вообще мало что понимают, согласны? — По лицу Ягера расползлась мерзкая усмешка, которая сделала шрамы на щеке ещё более впечатляющими. — О да, — рассмеялся штабной. Ивушкин стоял с отупелым выражением лица, как и подобало сломленному пленнику, которым в действительности он никогда не был. Ягер не помнил ни одного дня в лагере, когда Ивушкин был бы так покорен. Такой бессловесный Ивушкин нервировал его своей неправильностью. Но Ягер предпочёл полностью сосредоточиться на фашистах. Рядом с ним Ивушкин был в безопасности, и это было главным. Ягер точно знал, он ещё проявит свой характер. Прямо этим вечером, в их постели, к примеру. Ягер улыбнулся в предвкушении. — Наши силы сосредоточены на правом берегу реки. Мост также находится под нашим контролем, — Ланге разложил перед Ягером карту. — Какими силами располагаете? — Лицо Ягера было непроницаемым в его лучших традициях. Ланге даже впечатлила эта истинно арийская выдержка, и он постарался убрать из своего тона угодливость. — Десять танков и две пехотных дивизии, — отвечал штурмбаннфюрер. Ягер покивал одобрительно, прикидывая, разнесут ли они с Ивушкиным на пару их небольшой танковый междусобойчик. Он подозревал, что Ивушкин справился бы и один. — Очень хорошо. Население не оказывает сопротивления? Штурмбаннфюрер Ланге нерешительно замялся, и Ягер почувствовал слабину. — Говорите, — приказал он, пригвоздив его взглядом к месту. — В округе орудуют небольшие группки партизан. Пока что истребить их окончательно не удалось. Недавно нами был взят один живьём. Развязать партизану язык не удалось, хоть мы и трудились, не покладая рук, — отчитался штурмбаннфюрер. Ягер впервые не жалел, что Ивушкин не понимает его языка. Они оба знали, как выглядят пленники, над которыми столь усердно работают, если конечно Ланге не врал. — Может быть, вы просто так и не научились управляться с этими свиньями? — Холодно осведомился Ягер, и у присутствующих пробежал по коже мороз. Даже Ивушкин неуютно переступил с ноги на ногу. — Они скорее сдохнут, чем выдадут сведения. У некоторых из них нет инстинкта самосохранения. Иногда нужно брать хитростью, а не грубой силой, штурмбаннфюрер. Вы, вероятно, об этом забыли, пожив на их земле? Свиньи, знаете ли, умнее собак, так, кажется, говорят? — Виноваты, штандартенфюрер Майер, — Ланге опечаленно покачал головой. — Расскажите про распорядок жизни солдат. Много ли пьянствуют? Сколько местных расстреляно? Какими будут ваши дальнейшие действия? А потом я желал бы лично посмотреть на партизана, над которым вы трудитесь впустую, — чеканил Ягер, вздёрнув подбородок, его просьбы звучали приказами, и ни у кого не возникло ни малейшего сомнения в том, что этот человек имел право получить любую информацию, которую запросит, — и не вздумайте что-либо утаить. От вас и правильности ваших действий зависит судьба рейха, вы должны помнить об этом каждую минуту! — Хайль Хитлер! — Впечатленный его небольшой речью Ланге вскинул руку, и, стой Ягер чуть ближе, он бы точно съездил ему по лицу. — Хайль! — Рука привычно взметнулась вверх. Про себя Ягер извинился перед Ивушкиным за то, что тому снова пришлось видеть его таким, будто не было этих месяцев осторожного налаживания отношений. Будто вернулся, восстал из пепла штандартенфюрер Ягер. Злой Ягер… Он только надеялся, что эта сцена не повлияет на отношение к нему Ивушкина. Когда они выходили из кабинета, Ивушкин недостаточно быстро убрался с дороги — мешала хромая нога — и Ланге замахнулся на него, прошипев: — Ах ты свинья… — Позвольте, — Ягер возник рядом неожиданно, встав по траектории оплеухи, из-за чего Ланге пришлось опустить руку, — я сам накажу этого неполноценного, и, поверьте мне, гораздо суровее, чем вы можете себе представить. И вообще, я бы не рекомендовал трогать их племя без перчаток. Ноздри его раздувались от сдерживаемой ярости, и Ланге, чувствуя себя удовлетворённым, отступил. Медлительному ублюдку точно несдобровать. — Быстрее, собака, — буркнул Ягер, кивая Ивушкину на дверь. Тот, склонив голову, выскользнул за дверь, не выказав ни единой эмоции, и Ягер подивился подобной выдержке. В лагере Ивушкин в ответ на одно оскорбление придумал бы десять. И снова Ягеру захотелось побыстрее вернуться в отряд, чтобы содрать с себя опостылевший мундир вместе с маской фашистского ублюдка и долго вымаливать прощение Ивушкина за то, что ему сегодня пришлось пережить. Желательно, на коленях.       После небольшого показа штаба, Ягера и следовавшего за ним тенью Ивушкина привели в подвальное помещение. Злостный партизан оказался девочкой лет шестнадцати, темноволосой и темноглазой. Хотя насчет цвета глаз Ягер уверен не был — разглядывать изувеченное лицо дольше необходимого не хотелось. Она гордо подняла голову, как только они ступили в помещение. Несломленная, верующая в свою правду. Сейчас она была похожа на Ивушкина больше, чем сам Ивушкин — отстранённо заметил Ягер. — Позор, не справиться с девчонкой. Вас бы за халатность привлечь к ответственности, — Ягер презрительно смерил взглядом Ланге. — Это какой-то особый сорт унтерменшей. Неисправимый, — пожаловался Ланге, — её казнят в назидание остальным. Ягер усмехнулся. Знает он одного такого, неисправимого. Неисправимые способны скорее исправить тех, кто вокруг них, Ягер испытал это на собственном примере. Он украдкой взглянул на Ивушкина. Тот впервые не выглядел безразличным. Смотрел на девушку, будто бы даже не моргая, а руки его были сжаты в кулаки. Такие девушки ему, наверно, нравились… — Для таких особо упрямых особей в рейхе была разработана новая методика допросов. Прекрасный экземпляр, Ланге. Но казнь придётся отложить. Она ещё может быть полезна. На ней методику и опробуют, и, если она себя оправдает, введут в оборот, — Ягер врал, напустив на себя важный вид. Задания вернуть партизанку не было, но если удастся, их вклад будет бесценен. К тому же, хоть что-то скрасит им с Ивушкиным этот день… — В чём же заключается методика, герр штандартенфюрер Майер? — Полюбопытствовал Ланге. — Пока что это военная тайна, Ланге, и я не имею права её вам раскрывать. Однако я упомяну вас в отчёте командованию, как внесшего ценный вклад в приближение победы Германии. Вы ведь желаете победы, Ланге? — Только этого и желаю, герр штандартенфюрер. Ланге, больше не колеблясь, кивнул подчинённым на партизанку: — Связать ей руки и доставить к машине герра штандартенфюрера! Возможно, стоит подстелить клеёнку, чтобы эта грязная свинья не заляпала сиденье? — Угодливо предложил он Ягеру. — Это лишнее. Если заляпает, вымоет всю машину собственным языком, — Ягера уже тошнило от того, что ему приходилось говорить, и больше всего на свете он мечтал покинуть это проклятое место. Когда партизанка была усажена в машину, Ивушкин дал по газам, и они в молчании отъехали от штаба. — Твою мать, — не выдержал наконец Ивушкин, ударив ладонью по рулю. — Я мочь вести машина, а ты быть с партизан, — предложил Ягер, устроив на коленях фуражку. С заднего сиденья на них уставились два непонимающих глаза. — Нам лучше не останавливаться, — возразил Ивушкин, — милая, слышишь? Всё хорошо. Мы везём тебя к товарищам партизанам. Ты в безопасности, — он глянул на пассажирку в зеркало. Партизанка встрепенулась, услышав русскую речь, хотя казалось, что силы покинули её. — Но как же… — она указала глазами на Ягера. — Он хороший. Он на нашей стороне, — заверил её Ивушкин, и у Ягера потеплело на душе. Его не отвратило произошедшее на задании, он всё ещё считает Ягера своим… В отряде их встретили, как героев. Девушку мгновенно забрали в лазарет, а Ягер, скинув наконец ненавистную форму, с помощью Анны отчитывался о проделанной работе. Товарищи по отряду и экипаж Ивушкина были впечатлены. — Видели бы вы его, — Ивушкин взмахнул руками от избытка эмоций, — сыграл великолепно, чуть до слёз их начальника не довёл. Наш Ягер умеет быть змеёй, что уж там. Хоть это и было сомнительным комплиментом, «наш Ягер» из уст Ивушкина было лучшей наградой, что Ягер получал в своей жизни. Он бы не раздумывая отдал за неё не только свой, но и все железные кресты рейха. Их отправили в палатку отдыхать после трудного задания. Они и правда были выжаты, как лимоны, но стоило им остаться наедине, и всю усталость Ягера будто рукой сняло. — Прости меня, — это было первое, что он сказал, как только оказался в палатке. — За что, Ягер… Клаус, — Ивушкин потёр лицо. — За всё, что сегодня быть. Что я говорить. За то, что обозвать тебя. За Хайль, — шептал Ягер, бледнея и умоляюще глядя на него, — я не думать то, что говорить. Я говорить, что они ждать. — Я мало что понял. И хорошо, — вздохнул Ивушкин, — но столько швайн конечно не найдется ни на одной свиноферме. Ивушкин сел на койку, заставив пружины взвизгнуть. Ягер присел у края и, вдруг растянувшись на ней, спрятал лицо в его коленях. — Клаус, ты чего, родной? — Ивушкин растерянно зарылся пальцами в его волосы. — Я быть сегодня штандартенфюрер Ягер. Я быть злой. Я бояться, ты вспоминать лагерь. И опять ненавидеть меня, — прошептал Ягер, прижимаясь губами к его коленям через одежду. — Я не мог не вспомнить лагерь, да… Но даже в лагере ты никогда не был настолько злым, как сегодня, — Ивушкин хмыкнул, — и то мне кажется, что тому Ланге от тебя досталось больше, чем мне. А может, просто ты со мной в лагере был Клаусом? — Я делать тебе неприятно. Я обижать, хотя обещать никогда… — Ягер продолжал тонуть в омуте самобичевания, — я злой. — Клаус, Клаус, погляди на меня, — Ивушкин перевернул его на спину, к себе лицом, и поцеловал в губы, прерывая поток речи. Их губы просто прижимались друг к другу без движения, даря успокоение и надежду. — Пойдём, я хочу, чтобы Аня тебе кое-что перевела, — Ивушкин потянул его из палатки за локоть. Анна, которая тоже была впечатлена их геройствами, охотно перевела: — Ты не только добыл информацию. Ты спас партизанку, хотя этого никто не ждал и не просил. Не знаю, что ты там ему наболтал, но он ведь нам её выдал, да ещё и платочком вслед помахал. Я думал, погибла девчонка, капут. Ты всегда относился ко мне, как к кому-то особенному, а между тем, особенный тут ты. И я благодарю тебя за твою доброту по отношению не только ко мне, но и к моему народу. Ивушкин улыбнулся ему нежно, так, как никогда бы не улыбнулся штандартенфюреру Ягеру, и Ягер почувствовал, как у него защипало в глазах. — Пойдёмте, посидите с нами у костра, выпьете? — Позвала Анна. — Расскажите подробности. Всем интересно. — Пойдём? — Спросил Ивушкин, и Ягер кивнул головой. Среди партизан сидела и спасённая девочка. Она во все глаза уставилась на Ивушкина и Ягера, уже переодетого в обычную одежду. — Как тебя зовут, малая? — Приветливо спросил Ивушкин. — Женя, — отвечала та тихо, разглядывая их слегка пугливо. Среди своих уже не нужно было держать лицо, и девочка выглядела не краше самой смерти. — Я Коля, а это Клаус, — представил Ягера Ивушкин, усаживаясь неподалёку. — Рассказывайте же по порядку! — Им налили водки в побитые жестяные кружки. Не коньяк, конечно, но Ягер отхлебнул, не поморщившись. Сейчас водка была даже более кстати. — Клаус расскажет, я-то не шпрехаю, поэтому мало что понял. Ань, переведёшь? — Попросил Ивушкин. Та с готовностью кивнула, подсаживаясь ближе. — Нас встретили радушно, ничего не заподозрив. Это было ожидаемо, я раньше занимал такое же звание, а потому умею производить соответствующее впечатление на подчинённых. Коля играл роль моего слуги, и играл весьма хорошо. Никогда в нём не было столько покорности, как сегодня. Когда мы с ним встретились в Германии, когда всё было по-настоящему, он держался, как настоящий русский красноармеец, с гордо поднятой головой, — Ягер нежно посмотрел на Ивушкина, — так вот. Ланге, конечно, показал и рассказал всё, что требовалось, вплоть до положения окрестных деревень. Коле пришлось выслушать несколько оскорблений, за что я снова прошу прощения, — Коля приобнял его за плечи, показывая, что всё в порядке. — Клаус не дал ему ударить меня, — вдруг вспомнил он, — эта фашистская крыса уже замахнулась, но Клаус так на него глянул, мама не горюй. — Я хотеть выломать его руки, — честно сказал Ягер, — между делом он обмолвился о партизане, которого они не могут расколоть. Это была Женя. Я сказал им, что они плохо работают, и захотел посмотреть на партизана. В подвале нам показали её. Гордую, несломленную пытками. Её собирались повесить, потому что не смогли выбить сведения. И тогда я решил попробовать вырвать её из их лап. Придумал легенду о том, что рейх разработал новый способ ведения допроса, который колет даже самых упрямых пленников. И что хочу опробовать его на этой партизанке. Надавил на чувство тщеславия Ланге, пообещав, что он будет особо отмечен командованием за содействие. И вот, нам её отдали, — Ягер пожал плечами, — остальное вы знаете. Краем глаза Ивушкин заметил движение слева. Оказалось, это Женя пробралась к ним, осторожно переступая через чужие ноги и морщась от боли в израненном теле. — Спасибо, — прошептала она и вдруг обняла сначала Ягера, а потом и Ивушкина. Ягер кинул пораженный взгляд на Ивушкина — не так уж часто его обнимали спасённые им дети. — Моей заслуги в этом нет, милая, это всё наш Клаус, — ответил Ивушкин, — всё позади, — Женя улыбнулась им непослушными губами. — Клаус… — она стрельнула на него глазами, и Ягер кивнул, разрешая так себя называть, — действительно играл очень хорошо. Я думала, снова будут пытать, когда они вошли в подвал. Я не думала, что немцы могут быть хорошими… Это ещё надо осмыслить. — Клаус скорее исключение, чем правило, — подал наконец голос начальник отряда, — за успешное окончание задания! — Он поднял кружку. Ивушкин и Ягер синхронно опрокинули в себя свои. Когда они вернулись в палатку, Ягера покачивало от выпитой водки, да и Ивушкин был немногим трезвее. Ивушкин едва успел задернуть полог палатки, когда Ягер навалился на него сзади. — Клаус, ты чего? — Я мечтать… делать это… всё задание… — русские слова давались пьяному Ягеру немногим хуже, чем трезвому, уроки Ани не прошли даром. Усадив Ивушкина на койку, Ягер устроился на коленях между его ног и поцеловал в пах прямо сквозь штаны, — на колени… перед тобой… прямо там, в штаб… прямо в фашист форме… на глаза Ланге… только бы ты перестать быть такой ломкий, тихий… не мой Ивущкин. Мой — сильный, прекрасный, упёртый… Ягер по ходу дела уже расправился со штанами Ивушкина и вобрал его член в рот, прикрыв глаза и чувствуя, как Ивушкин гладит его по голове. — Я тоже люблю тебя, — скажет Ивушкин чуть позже, целуя его пальцы один за другим. Ягер немного безумно улыбнулся. Знал бы штандартенфюрер Ягер, что пределом его мечтаний будет не кресло обергруппенфюрера, а нежное русское слово, сказанное посреди леса в захудалой палатке…