А в чаще волки воют

— Ты не можешь так со мной поступить! — в спину Попова полетел журнал. Он нахмурился, смерив жену осуждающим взглядом. Жаль, ей от этого не горячо ни холодно. — Ир, это мой долг, — повторял он раз за разом, рутинно собирая чемодан. Вчера его призвали к границе в срочном порядке, в связи с ухудшением политической ситуации. Вечером отходит поезд, а он хотел бы успеть увидеться с Антоном. Прежде уютная квартира перетерпела генеральные изменения. После свадьбы Ирина сразу навела здесь «порядок». Продала большую часть европейской мебели, заменив ее на старый фамильный сервиз. Растянула резинки для сушки белья. Арсений уже привык к разбросанным по квартире колготкам и юбкам. Скандалы быстро стали неотъемлемой частью их жизни. Ирин «конфетно-букетный» пролетел без оглядки и теперь она выносила мозг мужу по любой причине. Он чуть ли не ежедневно слышал «Куда ты постоянно уходишь?», «Разве может быть столько работы? В выходные?» и коронное «Почему ты не хочешь со мной спать? Ты даже целуешь меня редко». Арсений придумывал отмазки из разу в раз, а сам уезжал к Антону или просто выпить в одиночестве. Иногда, возвращаясь под вечер, он слышал как жена тихо плачет в подушку в спальне. Так будет лучше. Всем. — Ир…ну тише-тише, — он подошел к девушке, целуя ее в макушку. Та уже разлилась слезами, хватаясь за одежду мужчины. Он присел перед ней на колени и достал из-под вязаного жилета письмо. — Я хотел просто оставить это тебе, но думаю отдать лично будет правильнее. Попов уложил письмо перед ней на стол и накрыл рукой. Конверт был абсолютно чист, сделан из той же мягкой бумаги, что и свадебные приглашения. — Что это? — вытирая слезы руками, девушка потянулась к письму. — Ты должна пообещать, что не откроешь его, пока я не скажу. То что внутри сильно тебя потрясет и изменит отношение обо мне. Не в лучшую сторону, — Арсений со всей серьёзностью смотрел на жену, — Я напишу письмо, когда открыть. Если со мной что-то случится, все равно открой. Ты должна это знать. Ирина, собрав всю волю в кулак, обняла мужа, крепко сжав его плечи. Ее тело сотрясала мелкая дрожь рыданий. Попов чувствовал, как рубаха под жилетом намокает от ее слез. — Ну все, все… — Арсений легко поцеловал ее губы, будто и вовсе не дотронувшись. А через несколько минут он уже стоял с вещами за дверью, слыша за ней рыдания. Мужчина поспешил скрыться.

***

— О, Арс! — Арсений, не отряхивая снег, сразу утянул Шастуна в поцелуй. Поэтому тот вздрогнул от холода и посмеиваясь отстранил парня от себя. — Шаст плохие новости, — хмуро выдал Попов разуваясь. — Мне это не понравится, да? Как обычно, — Антон был в явно приподнятом настроении. — Чай? Кофе? — Тут бы что покрепче… — Арсений повесил куртку на крючок, а Антон только сейчас заметил чемодан. До этого Попов частенько мотался по командировкам, поэтому тот был весь обшарпанный, а молния кое где расходилась. — Арс? Перед Новым годом? У тебя же у жены срок подходит… — Шастун весь как-то поник. Они прошли на кухню и провели пару минут в тишине. Антон искал и открывал алкоголь, а Попов подбирал слова. Он вытащил подобный Ириному конверт и положил на стол перед парнем, молча. Арсений видел, как напрягается Шастун, как он бегает взглядом по письму и лицу. Видел, как опускает рюмки. Как втыкает вопросительный взгляд в собеседника. — Откроешь, когда я скажу. Обещай мне. — Что ты задумал. Арс, — Антон встал перед ним на колени, взяв его руки в свои. Арсений мягко обнял его лицо и поцеловал в лоб, — Арс, куда? — В Афганистан.

***

Окна в спальне зашторены, дабы не пропускать лишний свет. Кровать со скрипом прогибается под каждым движением. Антон зацеловывает шею Арсения, а тот подставляется под ласки и ловкими пальцами оглаживает ребра юноши. Мокрые после душа полотенца уже давно отброшены куда-то вниз. Антон цепляет руками бедра Арсения, закидывая их себе на плечи. Попов от неожиданности выругивается, получая по-кошачьи довольную улыбку. — Ар-р-рс, — урчит Шастун. — Можно… я? Кадык Арсения непроизвольно дергается, выдавая нервозность с потрохами. — И от кого ты этого набрался… — ворчит Арсений, спуская ноги с плеч и устраиваясь поудобнее. Он еще никогда не был снизу. Но день за днем чувствовал, что этот момент все ближе. Мальчишка слишком быстро взял штурвал их отношений в свои руки. Иногда Попов даже пугается, насколько они стали похожи. Обменялись повадками, смешались, слились. Как медь и олово. Арсений целовал Антона как в последний раз, смакуя каждую губу и водя языком по зубам. Антон отвечал, толкаясь языком глубже, не давая вдохнуть. Он отвлекал Попова поцелуем, чтобы нанести на пальцы вазелиновую смазку. Антон аккуратно просунул один палец, шепча в губы «Расслабься». Арсений чувствовал небольшой дискомфорт, пока что это было лишь странно и ничего приятного. Но он терпеливо целовал парня, пока тот просовывал второй палец. Стало немного больно и Попов выразил свое недовольство через покусывание губ, на что получил только улыбку и едва слышное «Потерпи». Антон по себе знал какого это, поэтому уделил какую-то часть времени именно подготовке. Он вытащил пальцы. Арсений почувствовал некую пустоту и уже хотел возмутиться, как Антон заткнул его поцелуем и заменил пальцы на член. Он вошел плавно, сначала наполовину, а затем импульсом до конца. Арсений с болезненным стоном прогнулся в пояснице. Он прорычал что-то нечленораздельное, сгребая руками простыни. Шастун подождал, пока тот привыкнет и на пробу толкнулся. Попов зашипел. Антон улыбнулся и поудобнее перехватил его талию. Сейчас. Юноша толкнулся еще раз, попадая членом прямо по простате. Арсений, не ожидавший такой реакции тела, протяжно застонал. В глазах заплясали искорки, а по телу пробежался жар. Он сильнее выгнулся в позвоночнике и вцепился руками чужие плечи. Антон повторил действо, получив еще один гортанный стон. Он медленно наращивал темп, ловя губами хрипы и стоны партнера. Попов уже давно уплыл в какую-то негу эйфории, насаживаясь бедрами под темп. Он царапался, поэтому Шастун был вынужден завести его руки за голову и так держать, зацеловывая лицо. Антон чувствовал, что на пределе. Он начал свободной рукой надрачивать Арсению, подводя его к пику. Несколько мгновений спустя, Арс застонал, выгнулся, кончая. Антон догнал его следом, вытаскивая в последний момент. Они еще какое-то время ловили звезды, пытаясь вернуть дыхание, а затем Арсений выдал лаконичное хриплое: — Ахуеть…

***

Снег валил во всю, забрасывая хлопьями перрон. Шапка Антона уже собрала целый сугроб. — Опять глаза на мокром месте, чего как маленький, — ласково произносит Арсений, вытирая слезы юноши платком. Он, недолго думая, впихивает этот платок в зажатые руки. — Иру должны на днях увезти в больницу. Няня за ней, конечно приглядит, если что. Но тебе я доверяю больше, чем Оксане. Присмотри за ними, пока меня нет? Антон активно закивал. Раздался сигнал к скорому отправлению. — Ну, иди сюда! — Попов крепко прижал к себе юношу, а тот зарылся носом куда-то в шею, забавно щекоча. Они постояли так еще несколько секунд, но уезжать все-таки нужно было. — Люблю тебя. Помни про конверт. — Люблю тебя, Арс, — Антон скользнул губами, надеясь, что никто этого не видел. Антон еще какое-то время бежал за поездом, пока скользкая платформа не закончилась. Пар вырывался изо рта юноши, а по щекам текли слезы. Уехал.

***

Радостный Антон сидел возле палаты, как на иголках. Он еще вчера успел написать Арсению письмо, которое начиналось с радостного «ПОЗДРАВЛЯЮ! МАЛЬЧИК!». Рад бы позвонить, но звонки солдатам на фронт не доходили. Тем более Арсений был сейчас где-то в гуще Афганистана. Шастун переживал о нем изо дня в день с тех пор как 25 декабря начался ввод войск. Узнав о реальном военном конфликте, Антон не спал несколько дней. Места себе найти не мог. Ему постоянно казалось, что Попов что-то знает и недоговаривает. Что-то о войне. Руки чесались открыть конверт, но он обещал. Обещал и хранил его в самом укромном месте квартиры. — Ой, Антош, уже здесь? — на входе в отделение послышался волнующийся голос Сурковой. Няня по семейному обняла юношу и присела рядом. — Еще не пускают да? — Нет, тёть Оксан! Через минуту из двери высунулась голова врача, который поманил их в помещение. — Состояние пациентки нестабильно, так что у вас 15 минут. Я вообще вас пускать не должен… — Оксана вытащила из сумки бутылку какого-то дорогого ликера, всучив врачу. Тот сразу же спрятал ее в глубокий карман, прошептав «не стоило». Он повернулся к Антону, вероятно приняв его за отца. — Малыш здоровый. Как назовете? — Ой, я не отец. Близкий друг семьи. Отец сейчас на фронте, сами знаете, Афганистан, — Антон натянул улыбку, качая головой. Оксана захихикала где-то за спиной. — А-а, извините. Просто сходство какое-то есть, вот я и… извините! — врач посмеиваясь похлопал лже-отца по плечу и отодвинул шторы койки. — 15 минут! Ира лежала на больничной койке под аппаратом с маской. Антон ужаснулся ее бледности. Волосы разметались по подушке, смешиваясь с трубками и проводами, протянутыми к ней. Она из последних сил держала младенца, крепко прижимая к себе. Тот мирно спал, что для детей не свойственно. — Ир? — шепотом позвал ее Антон, подходя ближе. — Ты как? — Не буду скрывать… — Ирина приоткрыла глаза и улыбнулась краешком рта. Мимические мышцы подрагивали и она быстро сдалась, снова принимая покойный вид. — …плохо. Она разжала одну ладонь, опуская ее в сторону гостей. Шастун подскочил к койке, сжав ее руку. — Посмотри… — Попова склонила голову, указывая взглядом на малыша. Антон нашел объект ее умиления красным и сморщенным, но через несколько секунд — наверное обратив внимание на шум голосов — ребенок открыл глаза. Такие же. Небесно-голубые с желтеющим, будто обожжённым ореолом зрачка. Антон невольно улыбнулся. Широко и ярко, закусывая нижнюю губу. — Он такой тихий, весь в отца… Как он там? Было видно, что слова даются девушке с трудом. Оксана стояла поодаль, прижимая руки к сердцу. Женская интуиция чувствовала нечто скверное. — Отправил ему письмо, поздравил с сыном. — Понятно… — девушка зашлась в тихом кашле и подняла глаза на Антона. — он почему-то всегда в тебе уверен, поэтому, Антон. У меня есть просьба… нет, две просьбы. — Слушаю, — Шастун придвинулся ближе, опускаясь на колени перед койкой, чтобы девушке не приходилось запрокидывать голову. Она выглядела как живой скелет и Антону это ой как не нравилось. А последующие слова и вовсе поразили его. — Купи крестик, уговори врача в ближайшие дни крестить сына. Прямо здесь. Я боюсь, что… — Ирочка! Что ты такое говоришь? Так нельзя! — встряла Оксана, закрывая нижнюю часть лица руками как-то напугано. Антон понял, что происходит. На глаза выступили слезы, он замотал головой. — Вы думаете врач вас из-за взятки пустил? Ха-ха… — Ира жалобно посмеялась и продолжила. — Славой зовут, не знали девочка или мальчик будет, поэтому давно еще выбрали… и второе, Антон. Конверт. Антон дернулся, вопросительно смотря на девушку. — Не делай такое лицо. Я не глупа, Тош… и не слепа… была, теперь с этим стало хуже. Я предполагаю он тебе тоже такой дал. Оксан, можешь выйти, пожалуйста. Суркова кивнула, понимая, что дело явно не ее ума. — Он сказал, их нельзя открывать… — умоляюще произнес Антон. — Я умираю, Антон, — он и так знал, но сказанное вслух больно ударило по ушам. Шастун уперся лбом о руку Иры, качая головой. Он не мог это принять. — И я не буду его открывать. Ты откроешь мой конверт. И прочитаешь. Вслух. — А вдруг там… — Мне от тебя нечего скрывать. И от тебя я жду того же. Разве могу я могу умереть, не узнав, что там? — речь девушки постепенно замедлялась, переходя в шепот. Шастун верил, что она выкарабкается. Хотел верить. Часто ли люди умирали после родов при должном уровне медицины? Пару дней пройдет и будет все как раньше. По прежнему, — В тумбе. Антон выудил белоснежный мягкий конверт. Такой же, как у него. Клей щелкнул и позволил открыть. Внутри длинное письмо знакомым почерком и… — Блять, — Антон вздрогнул и на несколько секунд забыл как дышать. Он повертел бумаги разными сторонами и выпучив на Иру глаза, сунул их обратно в конверт, оставив только рукописное письмо. — Что? Что там? — Давай лучше… начнем по порядку… — Шастун трясся от резкого перепада эмоций. Лучше бы он никогда не видел тех бумаг с печатью. — Моей жене Ирине… «Моей жене Ирине       Здравствуй. Я написал это письмо перед отъездом в Афганистан. Мы, конечно, предполагали, что ничего серьезного не будет. Люди всегда верят в лучшее. Но сердцем я чувствовал некую смуту. А если ты это читаешь, значит что-то все-таки случилось. Сердце, в этот раз к сожалению, не подвело. Я все же надеюсь, что ты просто не соблюла мой наказ и раскрыла письмо раньше времени. Если так, ты точно уверена, что готова? Хорошо.       До Ленинграда жил я в Омске. И семья моя там, мать и отец. Из местного театрального училища перевелся я на военную кафедру, а затем и в Ленинград отправили. Выдали квартиру. По службе продвигался быстро, рекордно. Как-то везло всегда. Может от дурного нрава, может от злобного вида, подчиненные слушались всегда, знаешь по себе. И вот когда перевели меня к вам, в Душанбе, я жизнь только начал чувствовать. Дальше откровенно, за что прошу меня сразу простить…» Шастун притормозил, наблюдая за реакцией Ирины. Та лежала спокойно, вздрогнув лишь на словах про смуту. Антон догадывался, что ждет их дальше в письме и взглянул на Иру. — Почему замолчал? — Знаю, что дальше. — Я тоже хочу знать, — уверенно отчеканила девушка, вкладывая долю сил. Спасибо военной выдержке. Антон кивнул, понимая, что назад пути точно нет. И не было никогда. "… за сокрытие правды. Такой злобной, особенно теперь, когда ты беременна. Я не сожалею о нашем браке, но ты уже давно начала догадываться. И все вопросы твои были метки. Иной женщины помимо тебя у меня не было. Но изменял я тебе стабильно…» Антон запрокинул голову выдыхая воздух. Ира расширила глаза, смотря на него. Он чувствовал это кожей, но поворачиваться не стал. слишком больно видеть ее разочарование. "…с Антоном Шастуном. Не виноват я, что сердцу моему полюбились два человека. Виноват лишь в том, что как последний трус скрывал это. Виноват перед тобой. Антон сам расскажет тебе об этой паутине злодеяний, если ты захочешь.» — Теперь я поняла. Да… это было очевидно. Я такая дура, — Попова сжала руку Антона, заставляя продолжить чтение. «Вероятнее всего, если ты читаешь это, я погиб. Нас всех предупредили о возможном исходе и попросили написать написать подобные письма близким. И завещание. Я вложил его в конверт, оно уже заверено.

Прости, если не оправдал твоих ожиданий,

Твой муж, Арсений.»

Слезы девушки катились из глаз. Младенец тихо сопел убаюканный мерным голосом Антона. Тот смотрел в пол, но руки не выпускал. Ждал реакции. — Я не держу на тебя зла, — Ира переплела их пальцы, легко кивая головой. Антон набрал побольше воздуха в легкие и снова выпотрошил конверт. — Читай завещание. Только нашу с сыном долю. Время посещения истекает. — Законная жена и будущий ребенок… так, — Антон вчитывался в мудреные слова в попытках сократить и перефразировать. — Квартира в Ленинграде, ячейка №2 на имя А.С. Попов в банке и все воинские ордена и медали… — Достойно… — сквозь слезы прошептала девушка.

***

Сегодня пришло письмо с фронта, ответ на рождение сына. Маленького Славу уже крестили прямо в палате и официально заверили переход опекунства к крестному отцу, если что-то случится с законными опекунами. Ире день за днем становилось хуже. Врач сообщил, что та вошла в тяжелую кому вчера и Шастун не спал всю ночь, карауля телефон. Теперь еще и письмо. Сначала Антон был рад, нащупав в ящике конверт. — Нет-нет-нет-нет-нет, Боже, пожалуйста… — шептал Шастун, завидев на письме гербовую метку. Имя отправителя напрягало еще больше. Он на ватных ногах дошел до квартиры, заваливаясь на импровизированную лежанку у телефона. Шастун вертел письмо дрожащими пальцами, будто не понимая, что именно держит. Через пару минут возни он решился открыть. Лучше бы не открывал. Умер бы в незнании, а не заливал бестолковую бумагу солеными слезами. «Здравствуйте, уважаемый Антон. Пишет вам командир роты, в которой служил ваш Арсений Сергеевич Попов. Не знаю, кем вы ему приходились, но на письмо ответить меня обязует долг. 7 января 1980 наш боевой отряд был переправлен через реку Пяндж. Цель была прикрывать дорогу Душанбе-Хорог. К 9 января мы были переправлены в Баглан, для подавления мятежа. В ходе мятежа мы потеряли всех советников и нескольких солдат. Ваш друг, рискуя собственной жизнью, находился в БМП-1 слишком близко к точке огня. Мятежники открыли огонь по нашей технике и взяли боевую машину на таран. Вследствие чего, БМП-1 упал в бурную воду. Многих солдат позднее нашли вниз по течению, один погиб, а ваш Арсений пропал без вести. Тела мы не нашли. Экипаж говорит, что на Попова пришелся основной удар (о чем свидетельствуют следы крови в салоне боевой машины), а затем его тело потерялась в водах реки Кундуз (Бамиан). С письмом я передал найденные на месте кольца. Их чудом не смыло водой лишь благодаря шлейке на кошеле, который зацепился за один из приборов.

Командир 186 роты

Д.А. Поперечный»

Далее в письме извещение от комиссариата, с подтверждением сказанного и крохотный кожаный мешочек. Внутри два одинаковых кольца, Антон видит их впервые, но гравировка на кошеле подтверждала их принадлежность. Шастун не чувствовал ничего. Ничего кроме всепоглощающего отчаяния и страха перед будущим. Ничего кроме усталости, боли. Все, что осталось от прошлой жизни — маленький Слава. И Антон, черт его дери, просто обязан встать на ноги ради него. Жить хотя бы ради его будущего. Сейчас Шастун провалится в тревожный сон, но не надолго. Через пару часов его разбудит звонящий телефон и он узнает новость, к которой готовился. И которая добила его окончательно. Лишь ребенок, требующий особый уход, поможет держать себя в руках. И даже это не без помощи няни Оксаны и изредка наведывающегося Матвиенко. Антон станет чаще звонить родителям в Воронеж, осознав скоротечность времени.

***

«Моему Дорогому Антону,       Привет. Я написал это письмо перед отъездом в Афганистан. Мы, конечно, предполагали, что ничего серьезного не будет. Люди всегда верят в лучшее. Но сердцем я чувствовал некую смуту. А если ты это читаешь, значит что-то все-таки случилось. Сердце, в этот раз к сожалению, не подвело. Но, к счастью, оно не подвело меня и с тобой. Я безгранично благодарен тебе за каждую секунду времени, которое мы провели вместе. Даже за самое начало нашего знакомства, когда ты ворчливо и смешно надувал щеки, стоило мне на тебя посмотреть.       Не знаю, получилось ли у меня совершить задуманное, но я приготовил нам кольца. Две печатки и вырубкой Remember. С английского это «помнить». Я знаю, мы бы не смогли сыграть свадьбу официально. Я просто хочу сказать, что это именно ты тот, с кем бы я хотел провести остаток жизни. Я люблю тебя. Ты выйдешь за меня?       Перед тем, как ты дашь окончательный ответ пред Богом, позволь мне запечатлеть краткую биографию. До Ленинграда жил я в Омске. И семья моя там, мать и отец. Из местного театрального училища перевелся я на военную кафедру, а затем и в Ленинград отправили. Выдали квартиру. По службе продвигался быстро, рекордно. Как-то везло всегда. Может от дурного нрава, может от злобного вида, подчиненные слушались всегда, знаешь по себе. И вот когда перевели меня к тебе, в Душанбе, я жизнь только начал чувствовать. Но чуть не умер, расставшись тогда с тобой на пол года. Поэтому даже и представить не могу, что тебя ждет, мой мальчик. Прости мне всё.       30 числа на пересечении пр. Славы и Бухарестской, там где мы сидели возле Волковского пруда и ты, узнав его название, все почему-то твердил, что пруд мой. И что назвать его нужно Волко-Арсеньевским. Так бы я хотел сделать тебе предложение.       Вероятнее всего, если ты читаешь это, я погиб. Нас всех предупредили о возможном исходе и попросили написать подобные письма близким. И завещание. Я вложил его в конверт, оно уже заверено.

Береги остальных!

Люблю, твой Арсений»

***

Горе потихоньку отпускало Шастуна. Он был по уши занят ребенком, забывая про остальной мир. Каждый месяц он приходил на Волко-Арсеньевский пруд, на их место. Сначала он думал, не слишком ли это сентиментально? Но почему-то чувствовал. Горел костром каждый раз возвращаясь туда. Сначала один, а потом и с маленьким Славой. Иногда компанию им составляла Оксана или Сережа. А в последний месяц они и вовсе завели собаку. «Товарищ Вячеслав очень просил маленькую «бабяку» — улыбаясь знакомил Антон щенка с Оксаной и Сергеем. Сегодня тоже 30 число месяца. И год ровно прошел. Антон заранее купил цветы, сам не знает зачем. Оставит их на камне, как память. И может больше сюда не вернется. Удавись это небо слезами. Оно только жрет его сердце, как и этот город. Антон всегда приходит ровно на то место, куда в последнем письме направил его Арсений. Здесь стоит холодный валун прямоугольной формы, который они тогда использовали вместо скамьи. Подальше от людей. Обычно припорошенный снегом камень сегодня был заботливо отряхнут. Антон испуганно подскочил к месту, в снегу виднелись следы перчаток. На верхушке валуна лежала крохотная записка, придавленная камушком.       Весточка из прошлого? Шастун бережно положил букет рядом с бумажкой и сдвинул камушек, цепляясь за желтый обрывок замерзшими пальцами.

«Ты говоришь я необыкновенный? Так и есть»

Шастун неверяще выдохнул облако пара и резко обернулся, смотря по сторонам. Мужчина, все это время мёрзнущий на перилах возле озера, радостно подскочил и побежал в сторону Антона. Слезы хлынули безостановочным потоком, он сжал бумагу в руках и побежал навстречу счастью.