За новым счастьем

Звезды над головой были огромные и горели ярко-ярко. В Ли Юэ они казались мельче — будто рассыпанная по небу крупа. А здесь — белые огни. Ледяные в густой синеве. Одинокие. Чжунли стоял, запрокинув голову, и смотрел. Так близко небо нависало только в Селестии, и вспоминать об этом путешествии он не любил. Никто из них не любил. Колючий воздух резал лицо, и дышать приходилось сквозь шарф. Чжунли мог, конечно, приказать телу не мерзнуть, но отчего-то хотелось вдохнуть Снежную по-настоящему. Так, как живет и дышит здесь Аякс. На самой вершине круглого холма ветер гулял особенно яростно, и темную цепочку следов Чжунли уже слегка замело. Он пришел пешком, не взлетая, потому что должен же хоть кто-то вести себя разумно, не подставляясь, чтобы не увидели. Лес внизу — белый, с темно-зелеными еловыми лапами, тоже спрятанными в белом — скрипел и гудел на ветру. Аякс рассказывал, что в особенно сильные морозы макушки промерзают насквозь и звенят как сосульки. Снег съедал звуки — на холм и рощу легло толстое и плотное одеяло, только выл ветер где-то высоко, только с тихим шорохом то там, тот тут шлепался с мохнатой ветки снег. В звездном свете снежные облачка искрились и переливались, как инадзумские фейерверки. Тихо, так тихо — с холма, где стоял Чжунли, хорошо видна была река, широкая снежная лента. Там, где к реке спускалась деревня, в ленте блестело ледяное окно. По окну метались туда-сюда яркие искры — ребятня в Снежной любила кататься по льду на прицепленных к ботинкам лезвиях. Большой дом, что стоял почти под самым холмом, ярко светился окнами, а за домом строили снежную крепость. Фигурка повыше руководила, размахивая руками, а фигурки поменьше катали комки чуть не с себя ростом. Потом фигурка повыше обрушивала на слепленные вместе комки водяного кита, и мокрый снег тотчас смерзался намертво. Из трубы над домом тянулся светлый и густой дымный столб, уходил куда-то к звездам и таял. Аякс уверял, что вечером будет холодец и что Чжунли просто обязан попробовать, потому что Тоня весь вечер простоит у печи. Вероятно, это было не совсем так, потому что фигурка с длинной рыжей косой, ярко выделявшейся на серой шубке, деловито закапывала в снег кого-то из младших братьев. Над головой мягко хлопнуло. Чжунли шагнул в сторону, давая место, и рядом с ним в снег опустился Барбатос. Бирюзовые узоры на его коже ярко светились, и сам он, казалось, мягко сиял призрачным белым светом. — Ты бы надел штаны, — сказал Чжунли. — На тебя смотреть холодно. Я точно слышал, что Аякс говорил, как оборвет сестре уши, если она вздумает одеться как ты и ходить так по деревне. Барбатос сложил крылья и улыбнулся. — Я пролетал сквозь ветра Декарабиана и не мерз в ледяных бурях Андриуса, что мне Снежная? Все в порядке. Я пришел тебя сменить, иди к ним. Они посмотрели вниз. Маленькие фигурки тянулись к дому под холмом — кто из снежной крепости, кто от реки. Аякс говорил, что вечером в канун нового года бывает праздничный ужин, и вся семья собирается за столом. Сегодня ужин получался немного печальным, но даже дети держались молодцами. Смеялись. Играли. Чжунли вновь и вновь удивлялся, сколько же в людях воли к жизни и надежды. — Это для семьи. — Моракс, брось, ты и есть семья. Они без тебя за стол не сядут. Иди, я удержу щит. Только оставьте мне огненную воду. Мурата меня сменит, и я тоже к вам приду, меня Тоня звала и малыши. Чжунли перевел взгляд в небо. Селестия висела невероятно низко и близко, четкий черный силуэт — сейчас можно было разобрать и очертания зданий, и кроны деревьев в садах, и баллисты на стенах, направленные вниз. Мерцающий купол, которых они посменно поддерживали, прикрывал Снежную надежно — пока надежно. Царица уверяла, у них еще неделя в запасе, щит выдержит — но они решили не ждать. Штурм начнется завтра, в первый день нового года. Люди, которые встанут с архонтами плечом к плечу, успеют отпраздновать и попрощаться на всякий случай, а архонты тоже смогут успеть все то, что так и не смогли за тысячи лет. — Иди к ним, — повторил Барбатос. Золотистые отблески купола сменились бирюзовыми, и сразу стало как будто холоднее. Родная стихия всегда согревала, да и геощиты попрочнее, чем анемо, но Чжунли не сомневался, что Барбатос справится. Потому что они прикрывали не только военный лагерь и ставку Царицы, но и пару деревень, которым не посчастливилось стоять там, где летела Селестия. И Морепесок, где жила семья Аякса. Чжунли начал спускаться. Снег громко хрустел, проламываясь под ботинками, норовил набиться под брюки и там растаять от тепла тела. За то время, которое они провели в Снежной, готовясь к последней битве, Чжунли в целом понял, как Аякс вырос таким, какой есть. В Снежной иначе и не выживешь. Дом шумел, гремел, вопил, хлопал дверьми и отчаянно пах чем-то мясным и вкусным. То на улице, то из дальних комнат кто-то смеялся, окликал кого-то, искал поднос, тарелку, кошку, лишний стул и вилку одновременно; под ноги Чжунли метнулась та самая кошка и порскнула в продух в подполе — очевидно, надеясь, что там ее оставят в покое. За кошкой выскочила Тоня, увидела Чжунли и всплеснула руками. — А мы вас совсем потеряли! Пойдемте скорее за стол, все ждут! А ваш друг-певец потом тоже придет, да? Он обещал! Аякс сказал, вы будете играть с нами в крепости после ужина, а еще поможете наряжать елку! Чжунли слышал про елку первый раз — то есть Аякс упоминал про традицию Снежной украшать хвойные деревья кишками врагов, видимо, в шутку, а уж чем та традиция была на самом деле, Чжунли и не чаял проверить. И вот, оказывается, его уже собирались подключить к делу. Двоих старших братьев Аякса дома не было. Тоня объяснила, что они в лагере на дежурстве, один врач, другой инженер, и домой их не отпустили, спасибо что хоть Аякса выпустили, да и то, прибавила Тоня, он наверно не спрашивал. У стола хлопотала Мария — полненькая, пышущая жизнью и огнем, быстрая и грациозная, и не скажешь, что мать семерых. Сергей, высохший, с уставшим, но счастливым лицом, устраивал в углу огромной столовой пушистую ель. Снег с нее уже начал таять, и по полу побежали грязные потеки, которые тут же подтирал Тевкр. Чжунли тут же вручили коробку, полную сверкающих стекляшек, моток ниток, подтащили к елке, а дальше оказалось, что нет ни правил, ни гармонии, ни эстетики: ты просто хватаешь что под руку подвернется, и вешаешь так, чтобы оно не упало, потому что все равно на елку залезет кошка и что-нибудь свалит, а потом что-нибудь перевесят, и вообще главное что они тут все вместе, потому что елку наряжают семьей. Тоня подсовывала ему в руки то стеклянную сосульку, то блестящий домик, просила оторвать поровнее нитку, и елка выходила смешной, нелепой, но отчего-то очень уютной. Аякс помогал матери накрывать на стол, доставать из печи шкворчащее мясо, которое так пахло, что все разом завертели носами. В люльке запищала новая сестричка Аякса, и Мария, извинившись, вышла с ней в другую комнату. — Пока ждем маму, кто поможет мне резать холодец? Что, никто? — Аякс водрузил на середину стола блюдо с чем-то желтым и дрожащим. Оно напоминало придавленного осьминога, и Чжунли поморщился. — Я помогу! Мистер Одноглазик и я сразимся с холодцом! — И я! — Тоня схватила самый большой нож, чуть ли не у брата из-под носа. Они смеялись, спорили, но в спорах не было ни злости, ни желания победить, и это напоминало те редкие мирные дни, что выдавались в Войне Архонтов, когда Хранитель Облаков и Гуй Чжун что-то строили или проектировали, препираясь, кто умнее, кто решил все правильно, а кому голова дана, чтобы шпильки туда повтыкать. Той семьи и тех дней не вернуть. Но разве так плохо, что сильно, сильнее чем что-либо еще, хочется удержать людей, что есть сейчас? Вернулась Мария, отобрала у Аякса нож и вручила спящую малышку. — Покачай Танечку, она задремала, а в люльке раскричится. И собираемся вешать шары. Ну-ка все сюда! — Мы разве не нарядили елку? — спросил Чжунли. — Нарядили, но эта специальные шары, семейные, вешаешь и загадываешь желание, и за год оно исполнится. Мы всегда их вешаем напоследок, у каждого свой цвет, вот на будущий год мелкой тоже купим. Аякс погладил розовую щечку и поправил одеяло так, чтобы не задевать кожу сестрички грубой тканью мундира. Первой шарик вешала Мария. О чем могла просить мать — чтобы все ее дети пережили завтра? Чтобы война быстрее кончилась? Вторым к елке подошел Сергей. Шариков у него в руках было три — собственный и за двоих старших сыновей. Тоже желал им вернуться? Когда-то молитвы к Властелину Камня во время Праздника морских фонарей летели и летели — вот так же, как простые люди из Снежной просили о чем-то Царицу. А может, и не Царицу: в Ли Юэ всегда знали, что за чудесами стоит Властелин, а здесь любили просто загадать на удачу. — Пойдем, — тихо позвал Аякс. — Мой шарик следующий. — А я зачем? — Подержишь Танечку. К елке они подошли вместе. Вблизи хвоя пахла очень сильно, куда сильнее, чем благовония из шелковицы, резче и злее. Аякс аккуратно переложил кулек с сестричкой Чжунли на руки — краем глаза тот заметил, как чуть напряглась Мария, но тут же расслабилась, когда поняла, что ронять ее дочь никто не собирается. Откуда ей было знать — кто переносил сложные взрывные смеси подруги-изобретательницы, тот точно справится с младенцем. — Ты так мило смотришься с мелкой на руках. Сейчас бы фотоаппарат из Фонтейна. Вот приедет Люмин, и попросим ее тебя снять. Будем продавать твои карточки и озолотимся. — Разве Царица платит тебе недостаточно? — Так это будет твой собственный заработок! Красный шар закачался на ветке. — Ну вот. Давай мне мелкую. — И что ты загадал? — Не скажу, а то не сбудется. Но обещаю, ты непременно заметишь. Один за одним к елке подходили младшие дети, что-то шептали прямо в колючие ветки и вешали свои шары — синий, оранжевый, лиловый... Аякс улыбался и смотрел на них с такой нежностью, что щемило сердце. Чжунли хотелось приобнять его, но тогда могла проснуться и расплакаться Танечка, и поэтому он просто шагнул близко-близко. Аякс обернулся к нему. — Пойдем на улицу. Мам, мы быстро, сейчас придем! Мария приняла на руки дочь, а они пошли одеваться. «Быстро» в Снежной не получалось — не Ли Юэ и не Мондштадт, где выходишь наружу как есть, а кутаешься, кутаешься и снова кутаешься. Чжунли умел не мерзнуть, но если бы Мария или Сергей увидели, как их сына утащили на улицу без шапки, вряд ли обрадовались бы увидеть Чжунли в своем доме еще раз. Аякс утянул его в мерцающую льдом снежную крепость во дворе. Вверх ногами из сугроба торчал вязаный руинный страж, а рядом валялась явно той же рукой связанная кукла. Чжунли подобрал обе игрушки, чтоб вернуть рассеянным владельцам. Дыхание вырывалось белыми облачками, которые медленно таяли. Мороз все крепчал и крепчал — под утро, наверное, и дышать будет холодно. — А ты что загадал бы? — Аякс потянул его за шарф. — Знаешь? — Знаю. Стоять здесь через год и вешать шары с твоей семьей. Аякс помолчал. Пнул снег, взвихрив небольшое искристое облако. — Я тоже загадал именно это. — Ты же говорил, что если рассказать, то не сбудется. — Это чтобы младшие не ныли, а брали что подарят. К тому же, тебе можно, ты же Архонт. — Бывший. — М-да? Этот ваш Анемо без штанов заливал моей сестре, что бывшими вы не бываете. Раз мы оба так хотим — значит, так будет. Бирюзовый свет купола полыхнул и окрасился алым. Мурата пришла на смену — наверное, уже последнюю перед началом штурма. — Значит, будет, — согласился Чжунли. — Кстати, на твоем месте я бы вернулся в дом, чтобы выпить за победу, а то нам ничего не достанется. Аякс вытянул из-за пояса фляжку. — Я все предусмотрел. С новым годом, Чжунли. Счастья до последних снегов! Огненная вода горела внутри, над головой горели звезды — и здесь и сейчас, глухой ночью в глухой провинции казалось: завтра будет гореть Селестия. Завтра они непременно победят.