Грехи наших отцов

Если бы у Конни Леонхарт нашлось время оглянуться назад, она непременно поразилась бы тому, насколько сильно их жизни с Роем Брауном слились воедино. Мало того, что с самого детства они делили общий стол и кров, бродили по одним и тем же тропам, а после совместных проделок их уши одинаково горели от цепких пальцев Эммы… так ещё и тайна на озере, казалось, связала их розовым шарфом навсегда, совместной ночью затянув петлю до предела. Но только сейчас, в звенящей пустоте, окутавшей режиссёрскую после слов принца, и Конни, и Рою ясно одно: Ник. Именно Ник стал той самой иглой, сшившей их израненные души меж собой окончательно. И горечь, липкая горечь одна на двоих, заставляет два сердца колотиться в унисон: Ну почему я не убил его ещё тогда в подвале? Ну нахрена я дал ему уйти?! — в отчаянии думает Рой, пытаясь понять, что случится раньше: его палец нажмёт на курок или Ник перережет горло его приёмной матери. И как я могла ему поверить? Так легко купилась на красивую ложь… И ладно б только я, но даже Крис… — мысль о погибшем названном брате искривляет леонхартовские губы, заставляя ту процедить: — Ты не только лжец и трус, Николас Райсс… Ты ещё и предатель. — Брось пистолет, берсерк, — приказывает Ник, — Или я зарежу твою драгоценную мачеху. И видит бог: эта сталь поострее языка твоей подружки. В подтверждение своих слов он касается лезвия собственным пальцем, и на нём мгновенно выступает алый ручеёк. Криво ухмыляясь, принц подмигивает Брауну и… подносит ранку к губам, чтобы всосать кровь. Чёрт, — от Ника веет таким безумием, что Рою ничего не остаётся, кроме как сглотнуть и… поддаться. Он со вздохом разжимает ладони, и пистолет падает с балкона вниз. А Конни, возмущённая до предела, делает глубокий вдох, чтобы высказать Нику всё и даже больше, но Ханс Ланге не даёт ей начать: — Кстати о предателях. Сдаётся мне, один такой завёлся среди нас. Мистер Фуко, может, вам известно, как Корнелия и Альдо проникли в студию? Ну-ка просветите нас, мы просто сгораем от любопытства. Хоть с балкона и не видно, но судя по дрожащему голосу Эда, он вот-вот упадёт в обморок от страха. Заикаясь, он взывает к Ланге: — Г-госпо… Г-господин главнокомандующий… К-клянусь Вам! Вчера в-ваши люди осмотрели башню… и они никого не н-нашли! Мы з-заперли её на н-на ночь, и лично я и п-понятия не имею, к-как… — Достаточно, мистер Фуко. Раз «понятия не имеете» лично вы, вывод очевиден. Устранить ассистента! — командует Ланге, и секунду спустя раздаётся выстрел. Звук упавшего тела Глена сменяется вскриком Эда, а встревоженный Браун вглядывается в Ланзо, уверенный в том, что выстрелил он. К его огромному удивлению, рука рыжего по-прежнему пуста и только лишь подрагивает на его колене. Стрелял не Ланзо. А значит, это был… — Ник!!! — в отчаянии восклицает Конни, — Зачем?! Ну зачем ты его убил??? Да не было никакого предателя, мы сами сюда забрались!!! Змейка дыма, поднимающаяся вверх из дула королевского пистолета, заполняет её горло тошнотой. А Ник, даже не думая отнимать лезвие катаны от шеи Энни, невозмутимо убирает пистолет обратно в кобуру, а затем смотрит на Ланзо. Тот кивком головы разрешает ученику говорить, и слова новоиспеченного освободителя пробирают до мурашек: — Жалко ассистента, да? А что же ты почувствуешь, Конни, если я перережу горло ей? — Только попробуй… — рычит Рой и делает шаг в сторону лестницы, но Ник вжимает лезвие чуть глубже, и струйка крови под леонхартовским подбородком заставляет Брауна остановиться. — А она хороша, берсерк? — безмятежно произносит Ник, — Трахнул бы свою мачеху? Хотя зачем, когда есть её славная дочурка… Не веря своим ушам, Конни стискивает брауновское предплечье, чтобы не потерять сознание от жара, прилившего к её лицу. Как бы ни хотелось игнорировать гадкие слова, они заставляют всмотреться в мать повнимательнее, ведь Конни не видела её словно целую вечность. И боже, Ник не врёт. Она действительно хороша. Новая стрижка, неожиданно короткая и несколько строгая, ей очень к лицу: будто бы мокрые волосы, уложенные назад, открывают непривычный блеск в светло-серых глазах. И что-то подсказывает, что это вовсе не отблеск катаны, а сталь совершенно иного толка: гораздо твёрже и острее, растущая откуда-то изнутри. При взгляде на мать Конни испытывает восхищение. Энни гордо восседает на стуле «позора», и хоть бы мускул дрогнул на её лице, когда рассекалась её мраморная кожа! Но дрогнул только муж, попытавшийся что-то яростно промычать сквозь стягивающую рот изоленту. — Да не ревнуйте вы, мистер Арлерт, — издевается Ник, — Зная тягу миссис Леонхарт к трусам и слабакам, вы в её сердце вне конкуренции. И да, берсерк, сочувствую, но и тут ты позади. — Не выйдет, королевич, — решительно отрезает Рой, — Меня ты не заденешь. И что бы ты ни сказал… — Зачем мне ты? Я хочу задеть её, — недвусмысленный взгляд Ника заставляет Конни содрогнуться изнутри. — Ты така-а-ая хорошая, Конни, — блаженно протягивает принц, поглаживая её мать по светлым волосам, — И правда просто прелесть. Как снаружи, так и внутри. Правда, есть одно ма-а-аленькое «но». Тебе просто повезло стать такой, и в этом нет твоей заслуги. — О чём ты вообще?.. — светлые брови Корнелии ползут вверх, а желание отбросить руку Ника с материнских волос заставляет сделать шаг по направлению к лестнице. — Стой, — приказывает принц. Убедившись, что девушка замерла, он смотрит ей прямо в глаза: — Интересно… каково это, быть тобой? Расти в прекрасной любящей семье и иметь возможность обнять родную мать в любое время суток… Пусть даже если она такая ледышка, — Ник легонько хлопает Энни по щеке и переносит ладонь ей на плечо, грустно добавляя, — Я правда не желаю тебе зла, Корнелия… — … но в то же время я тебя ненавижу. От того, с какой силой бледные пальцы Ника стискивают леонхартовское плечо, у Конни щемит сердце: наверняка останется безобразный синяк. Внутренне содрогаясь, она решается спросить: — Но почему? В чём я перед тобой виновата?! Я же искренне хотела помочь… — Да знаю я, Конни, знаю, — с досадой вздыхает Ник, — Только ведь дело в том, что я тоже хотел вам помочь. Но знаешь, в чём разница между нами? — В том, что я не предательница и ни за что не поступила бы так, как ты, — горько отвечает Корнелия, с вызовом глядя в королевские глаза. Немного помолчав, Ник кривит губы в вымученной ухмылке: — Вот именно этим ты меня и бесишь. Тебе та-а-ак легко быть хорошей, что… Что даже противно. Ведь, правда же, тебе было раз плюнуть меня утешить, тем более после бутылочки виски? Да и Брауна простить, спорим, тоже вышло проще простого? Готовая защищаться, Конни хмурится и скрещивает руки на груди: — Даже если так, то что? — Ты даже не представляешь, насколько сложно быть хорошим мне. Гасить в себе свои пороки — это тяжкий труд. Но, кажется, я в этом преуспел, и будь у меня реальный поводок, я бы скорее задушил им самого себя, чем выпустил наружу свои истинные желания, — замолчав, Ник почёсывает бледную шею, как будто зная, что Конни спросит: — Какие ещё желания? Вместо ответа принц прищуривается и прикусывает нижнюю губу. Дождавшись момента, когда Конни станет максимально дискомфортно от его пристального взгляда, он признаётся: — Знаешь, что я представлял, когда тебя целовал? Мне хотелось искусать тебя… до смерти. Одна лишь мысль о моих зубах, оставляющих кровавые следы на твоём теле, возбудила меня до предела. В ту ночь на кресле я так и не сомкнул глаз… Не выдержав, Рой придвигается к Конни. Ему хочется взять её за руку или обнять, но её скрещенные руки почему-то его останавливают. И, конечно, от Ника не ускользает его порыв: — Вы же трахались, да? — со смешком интересуется он, — А ну-ка признавайся, Конни: ты ему дала? Как дала бы мне, если б я тогда поднажал? — Ох боже… Какая мерзость… У меня просто нет слов… — бормочет омертвевшая Конни, в то время как Ник, словно кот, наигравшийся с мышью, внезапно остывает к издёвкам и переходит к самой сути: — А ведь я не всё тебе тогда рассказал, Корнелия. И от матери сбежал не потому, что хотел. Дело в том, что я… — маска безумия спадает с его лица, а лицо вдруг становится серым, — … я совершил нечто немыслимое. Нечто такое, от чего у нормальных людей кровь стынет в жилах. Да чего уж там — порой стынет и у меня… И всё, на что хватило духу королеве — отослать меня куда подальше. Куда-то, где я доставлю меньше проблем. — Что ты натворил, Ник? — срывается с уст Корнелии, но прикусывать язык уже слишком поздно. И зачем я спросила? Зачем? Зачем?! Лучше не знать. Лучше не знать. Лучше не знать… Ник явно колеблется: опасливо глянув на Ланзо, он… отчего-то сдаёт назад: — Это неважно. Важно то, что не будь я сыном Хистории, она бы с огромной радостью меня казнила, а не обременяла моей шкурой Райнера Брауна, да и вас заодно. Но всё случилось так, как случилось, и теперь у меня есть шанс… Шанс вернуть любовь своей матери и её прощение. Я отвоюю для неё законный престол Парадиза с помощью моих братьев освободителей. Мы уничтожим йегеристов, которые свергли истинную королеву, и на закате их дней построим новое королевство, союзное Марлии по иному. — И потому ты с ними, да? Используешь освободителей, как инструмент? — спросив очевидное, Конни мрачно добавляет, — Правда, кто ещё кого использует, если подумать хорошенько. Тишина в ответ говорит лучше всяких слов, но что-то по-прежнему не даёт Конни покоя, и новый ядовитый вопрос срывается с её языка: — А как же смерть? Разве «Ваше Величество» больше не желает умереть? — А вот тут… Тут ты меня подловила, — разводит рукой Ник, — Я ведь и вправду лжец и трус, Конни. Ты же помнишь, что я ничего не боюсь. К облегчению отпрысков Леонхартов, Ник отводит катану от шеи Энни и размещает её вертикально перед собой. Завороженно всматриваясь в собственное отражение, он снова произносит волшебные слова: — Я ничего не боюсь. Ничего… кроме смерти. Блестящая сталь так притягивает Ника, что он, кажется, забывает, что в студии не один. Не отрываясь от холодного клинка, он начинает рассказ: — Так уж вышло, что теракт в моём детстве слишком сильно меня впечатлил. Не каждый же день к твоим ногам прилетает чья-то оторванная голова. Вот тогда-то всё и случилось: именно с того момента в моей жизни воцарился страх. Но мой учитель, мастер Лео, показал мне, что страх мне не враг. Ведь именно он напитал меня силой учиться. Именно благодаря страху я научился сражаться, научился терпеть любую боль, научился искусно притворяться своим… Ведь только так можно отсрочить смерть до упора. — Но ты не стыкуешься сам с собой! — восклицает Конни, — Зачем же ты провоцировал полковника там, в особняке? Разве ты не боялся, что он тебя убьёт? Ник оборачивается к Ланзо, и уголки его побледневших губ приподнимаются в какой-то другой, несколько мальчишечьей улыбке: — Мой мастер Лео ни за что меня бы не убил. Как не убил бы Браун: я понял это по его глазам. — С удовольствием убил бы тебя прямо сейчас, — рычит Рой, с досадой глядя на лежащий снизу пистолет. Но всеобщее внимание внезапно привлекает Ланге. Поднявшись с кресла, он подходит к Нику и кладёт ладонь в чёрной кожаной перчатке на его плечо: — О, бедный мой мальчик… Ты так настрадался из-за этих поганых йегеристов, что я просто обязан тебе помочь. Я ведь всегда восхищался Её Величеством Королевой Хисторией, и весть о перевороте на Парадизе крайне меня огорчила. Но даю тебе слово: мы обязательно восстановим справедливость и законную власть во всём мире, после того, как покараем здешних предателей. И как бы меня ни восхищала твоя решимость что-то растолковывать… Но не кажется ли тебе, что это несколько… бессмысленное занятие — открывать свою душу детям главного врага человечества? Что?!.. Как ты сказал?.. «Главного врага человечества?!» Несправедливые слова заставляют Конни задохнуться от возмущения. Глазами, полными гневных слёз, она смотрит на отца, а затем решительно направляется к лестнице вниз. Увернувшись от попытавшегося её остановить Роя, она замирает на верхней ступеньке и гневно шипит: — А где были вы, Ханс Ланге?! — Конни… — предостерегает Рой, но, проигнорировав его, она снова громко повторяет вопрос: — Я спрашиваю: где во время Гула Земли были вы?! — Корнелия, деточка, вы явно не в себе, — брезгливо кривится Ланге, — Давайте-ка вы возьмёте себя в руки и начнёте говорить в нормальном тоне да по существу. А то складывается впечатление, что вы прямиком из йегеристкой дурки. И хоть её отец отчаянно трясёт головой, умоляя отступить и не провоцировать Ланге, Конни всё же решается довести задуманное до конца: — Ответьте на мой вопрос, полковник, — не сдаётся она, — ГДЕ БЫЛИ ВЫ В ТОТ ДЕНЬ, КОГДА УНИЧТОЖАЛОСЬ ЧЕЛОВЕЧЕСТВО? После нескрываемой ярости в девичьем голосе, в студии становится по-настоящему напряжённо. Даже Ник отрывает взгляд от своей катаны и с некоторым интересом ожидает развития событий. — Вместо бессмысленных и ничего не решающих вопросов лучше напомните-ка нам, благодаря кому «уничтожалось человечество», — с нескрываемым раздражением в голосе процеживает Ланге, — Если бы ваш отец не начал эту кашу, подсобив Йегеру в самом начале, то тогда… — Вы так и не ответили, полковник. Видимо, не поняли сути вопроса, — решительно прервав Ланге, Конни демонстративно вздыхает, — Значит, придётся вам показать. На пальцах. И, не дав полковнику ответить, она поднимает вверх левый кулак и поочерёдно отгибает каждый палец со словами: — Титан-прародитель. Атакующий Титан. Молот Войны. Звероподобный титан. Титан-челюсти. Недоумение искажает черты лица полковника, а гладкий лоб пресекает морщина. Закончив с левой рукой, Конни переходит к правой, но на этот раз она не загибает пальцы, а касается их по одному: — Титан-Перевозчик. Женская Особь. Бронированный. И, наконец, Колоссальный. Ровно девять. Вот сколько я назвала. Девять уникальных титанов и десятки их прежних воплощений вступили в финальную битву, чтобы спасти человечество! Спасти, Ханс Ланге, а вовсе не уничтожить! И, как известно абсолютно всем, среди этих титанов были и наши с Роем родители. Уже один этот факт делает их героями, а не врагами. И, логичный вопрос: какой же вклад в спасение человечества внесли лично вы? Покажите мне ваше место среди кучки отчаянных храбрецов, остановивших ад! Конни нахмуренно вглядывается в поднятую правую ладонь, изображая усиленный поиск, и для пущей убедительности даже демонстративно чешет в затылке. Только Ханс Ланге открывает рот, чтобы ответить, как её внезапно «озаряет»: — А-а-а-а, нашла-а-а! — восклицает она, — Вот же вы, полковник! Ничто иное, как ПУСТОЕ МЕСТО! Торжествующе демонстрируя Хансу Ланге пустоту на месте собственного безымянного пальца, она заявляет: — Да-да-да, вы не ослышались: вы ничто иное, как пустышка. Ни-че-гошеньки не сделали для спасения человечества, а ведёте себя так, будто вам все должны! А ведь в тот самый день вы скорее всего дрожали от страха в подземных катакомбах, куда могло бы поместиться гораздо больше марлийцев, если бы вы действительно заботились о их жизнях. Но что уж там… «любовь» к марлийскому народу — такая же пустышка, ведь сожжённые дома говорят куда лучше любых слов. Пустота всегда будет у вас внутри, полковник, и, как бы вы не старались скрыть её за ширмой с тремя дырками по центру или заполнить кучей барахла, факт остаётся фактом: мои родители герои, а не враги, а вы должны целовать им ноги за вашу жалкую пустую жизнь. Выговорившись, Конни переводит дух. Она знает: после таких слов как минимум три пары глаз смотрят на неё с восхищением. И хоть её потряхивает от адреналина, а тело вот-вот охватит новый виток тревоги, они рада, что сделала это. И в завершении своей речи ей остаётся только сказать: — Я горжусь вами, мама и папа. Спасибо вам за жизнь. В какой-то новой тишине, воцарившейся в студии, не слышно даже дыхания. Голубые глаза Корнелии поочередно перескакивают то на материнские серые, то на отцовские голубые, чтобы запомнить их навсегда, перед тем, что неизбежно грядёт. Она знает: такое затишье бывает только перед бурей, и конкретно эту знаменует глухой хлопок. Затем ещё один и ещё, и вот уже аплодисменты Ханса Ланге становятся непрерывным потоком, он пару раз кричит «Браво!», а затем резко стихает с до жути широкой улыбкой, перекосившей его лицо. — Спасибо за столь пламенную речь и… за превосходную идею, — Ланге подрывается на ноги и подходит к Нику, — Николас, мальчик мой, ты слышал, что сказала Корнелия? Мы должны целовать ноги Армина Арлерта, и стоит начать прямо сейчас. Уважим волю пылкой барышни и подарим её отцу «поцелуй» твоей катаны. Его бедро прекрасно подойдёт, только не «целуй» его насквозь: для начала хватит раны глубиной с палец. Безымянный, если быть точнее. — Не смейте! — кричит Корнелия, готовая броситься вниз, но Рой удерживает её наверху: — Не ходи! Он же хочет, чтоб ты спустилась, и тогда твои родители согласятся на всё, лишь бы тебя не тронули. А потом они ёбнут нас всех и… — Николас! — перекрикивая Роя, зовёт Ланге, — Ты слышал, что я сказал? Самое время продемонстрировать свою верность, и… — Да, господин Ланге, — сглотнув, Ник подходит к прикованному отцу Конни и со словами «Ничего личного, мистер Арлерт» вонзает катану ему в бедро. От стона отца земля начинает уходить у Конни из-под ног: — Пожалуйста, перестаньте! — в отчаянии умоляет она, — Я сделаю что хотите! Если надо, я извинюсь, я… Пожалуйста… только не мучьте отца… Довольный причинёнными страданиями, Ланге облизывает губы, а потом поднимает палец вверх, как будто в его голову пришла новая идея: — О, а ведь я совсем позабыл про Альдо! Бедный заблудший мальчик… Но что поделать, если кровь предателя течёт внутри… Пора бы выпустить её наружу, — Ланге снова усаживается в кресло и машет рыжему рукой, — Ланзо, организуй этот момент. Как ты умеешь. — Разумеется, господин, — склоняет обезображенную голову тот, а затем обращается к принцу, — Николас. Сейчас твой шанс доказать нам, что ты достоин нашей помощи в возвращении престола Парадиза. Я научил тебя всему, что знаю, и не на секунду не сомневаюсь в твоём мастерстве. Ты должен убить Роя Брауна. Принеси его голову нашему вождю, и это будет твой первый шаг. Первый шаг к искуплению. — Да, мастер, — сквозь исступлённый стон Армина, Ник вынимает катану из его бедра. Он вытирает кровь о собственные штаны и сбрасывает на пол серый китель, оставшись только в белой рубашке: — Ты должен спуститься, берсерк, — бесцветно произносит он, — Здесь решится твоя судьба. — Но это же… это же самоубийство… — в ужасе шепчет Конни, не сводя глаз с блестящей стали, — Нож против катаны?! Это же просто нечестно! Рой напряжённо оглядывает режиссерскую, пытаясь оценить потенциальный ход боя и свои шансы, понимая, что они весьма невелики. — Знаешь, что нечестно, Конни? — сухо процеживает Ник, — Бросать королеву, оставляя ее на растерзание йегеристам, вот что нечестно. А ещё нечестно отрезать по одной конечности скованному противнику. Но если берсерк не спустится за пару минут, у меня просто не останется выхода… — Давай, Браун, — подначинает Ланзо, — Я понимаю твой страх, ведь, как я уже говорил: Ник умеет гораздо больше, чем ты — но ты сам пришёл сюда, а значит должен быть готов к любому исходу. Глядя на то, как принц делает показательный взмах, в самый последний момент останавливая сталь в сантиметре от арминовской руки, Рой Браун понимает: Есть только один выход. И он ведёт по лестнице вниз, где его ожидает Николас Райсс. Тот самый Райсс, который полчаса назад объединил их с Конни окончательно… … а с минуты на минуту может навсегда разъединить.