Грехи наших отцов

Три часа. Точнее, примерно три часа. Именно столько времени даёт Ланзо своим «братьям», чтобы поспать. Потом прибудет Ханс Ланге — если его, конечно, не прикончат на «важной стратегической точке» — и вот тогда он уже примет решение, что делать с троицей, брошенной в подвальную камеру. Звук ключа, запирающего спальню Брауна, знаменует ровно две вещи: ему всё ещё не доверяют, и теперь у него есть три часа одиночества, из которых он выжмет каждую секунду. Оседая на кровати, Рой запускает подрагивающие пятерни в светлые волосы. Ему зверски хочется курить, но «элитные» сигареты остались снаружи. Покачиваясь и потрясывая правым коленом, Рой Браун начинает думать. Н-да… Вот это попадос. Как… Как мне, блять, вытащить нас отсюда? Или… хотя бы вас. Усталость давит на глаза, и, прикрывая их, Рой отчего-то снова видит Бронированного. Который одним лишь ударом сильной руки разносит этот особняк ко всем чертям собачьим. Как жаль… что сам он не титан. Интересно, а как бы поступил его отец, будь он здесь? И вообще: попадал ли Райнер Браун в такие безвыходные ситуации? Ясен хрен, попадал. Даже в ситуации похуёвей, чем эта. Правда, как оказалось, у него не получилось «изящно» из них выйти. Все обстоятельства сложились против него, и он упустил Координату. Кстати, об «изящном». Интересно, а смог бы… мистер Леонхарт найти выход? Он же был Колоссальным титаном, главой разведчиков Парадиза и одним из первых лиц в новом мироустройстве. Правда… зачем-то сбежал от прошлого в страну заклятых врагов. В этой стране ум Арло Леонхарта вызволял, разве что, мою задницу. Был бы он здесь, наверняка заболтал бы полковника. А я… Не, не выйдет у меня говорить так красиво. Своими словами я только наломаю дров. Анализируя ближайшее мужское окружение, Рой Браун внезапно вспоминает ещё одного учителя. Возможно, главного учителя в его жизни. Эмма Леонхарт. Вот чьими мозгами я должен думать. И действительно. Именно Эмма Леонхарт показывала, как нужно себя вести, чтобы выжить и спасти других в самых, казалось бы, безвыходных ситуациях: будь то встреча с диким зверем, непогода или потерянный путь. Рой помнит, что ещё тогда в Андерматте, выбираясь в дикую местность, Эмма Леонхарт каждый раз словно оживала: её инстинкты хищницы прокладывали путь в самые немыслимые и охренительно-красивые места. Именно она впервые показала им озеро с ключами, где Конни и Рой впоследствии чуть не утонули. Что характерно: Мистер Леонхарт и Крис предпочитали оставаться дома: оба они были больше «по книгам». Эмма была малословна, и Рою это было по душе. Даже Конни в такие моменты подчинялась общему настроению и не грузила их болтовнёй. Миссис Леонхарт открывала рот только по делу: чтобы научить их правильно разжигать костёр, отпугивать зверей, читать следы, анализировать местность. Она обучила их тонкостям и мелочам. Именно её подход к обучению был самым верным: Эмма никогда не читала долгих лекций, а показывала всё на личном примере, давая лишь краткие комментарии. На сегодняшний день у Роя не осталось сомнений, что Арло Леонхарт и есть Колоссальный Титан. Но Эмма… является ли она бывшей Женской особью? Фамилия не может быть простым совпадением. Есть слишком много вещей, которые… Ветер воспоминаний уносит Брауна в далёкое детство, где он даже не задумывался, откуда у Эммы все эти знания. Вспоминая её мастерство терпеть, просчитывать, выжидать, да и вообще выходить из самых экстремальных ситуаций, Рой приходит к выводу, что да: Эмма вполне может оказаться Энни. Так, может, из-за этого она и докатилась до депрессии? Или… случилось что-то ещё? Звук ключа в замочной скважине заставляет Роя вздрогнуть и выпрямиться. От мысли, что это может быть только Ланзо, всё тело Брауна сковывает спазм, словно готовя его к самому худшему. Неужто… всё-таки ёбнет меня? Это что… конец? Но хрена с два я сдамся без боя! Не дождёшься, сукин ты сын. Повращав запястьями, чтобы размять суставы, Браун тут же сжимает кулаки, готовый в любую секунду пустить их в дело. Тем временем Ланзо входит в комнату, тихо прикрывая дверь. Засранец уже успел привести себя в порядок: рыжие волосы снова идеально уложены, а к бледному горлу плотно прилегает ворот переодетой рубашки. На идеально-гладком ланзовском лице — холодная бесстрастность: та же, что и раньше. Ланзо запирает дверь изнутри, заставляя Роя сглотнуть ком в горле. Рыжий медлит несколько секунд, а затем… опускается на кровать рядом с Брауном и внимательно его оглядывает. Что?.. Ты пришёл… не убивать? — Браун. Такое обращение вынуждает Роя закусить губу, но, вовремя спохватившись, вместо этого сын Бронированного стискивает зубы. Неужели ты понял, что я больше не Альдо? Что дальше?.. Выдашь это всем? Рыжий вглядывается в протеже полковника, напряжённого до скрипа зубов, а затем… миролюбиво протягивает открытую пачку сигарет: — Я пришёл поговорить. Хочу предложить тебе сделку. Протянутая пачка сигарет и слова рыжего вынуждают Роя встретить янтарные глаза. В них он видит… усталость? Поколебавшись мгновение, парень всё же берёт сигарету и, прикуривая от золочёной зажигалки, прищурившись, ожидает предложения Ланзо. Рыжий подходит к делу с неожиданной стороны: — Я признаю твою силу, Рой Браун. Поэтому сейчас я говорю с тобой на равных, а не как начальник с подчинённым. Помни об этом, прежде чем принять решение. Этот разговор должен остаться между нами. Я ясно выражаюсь? Выпуская змейку сигаретного дыма, Рой Браун кивает. Крайне заинтригованный, он не может не опасаться подвоха, а потому слушает с утроенным вниманием. — Скажу, как есть. Ты отличный ученик, Браун. Но при этом ужасный солдат. Отсутствие послушания никогда не даст тебе высоко продвинуться в нашей сфере. Мы — кирпичики порядка в новом мироустройстве. А ты — бесконтрольный хаос. Потому-то ты мне никогда и не нравился. Я люблю… послушных мальчиков, — хищная ухмылка Ланзо спирает Рою дыхание. Так это правда. Ты действительно педофил. Ухмылка быстро сменяется холодом тонких губ, начинающих приоткрывать завесу тайны, над которой Браун когда-то и сам ломал голову: — Я всё думал… Почему полковник Ханс Ланге выделил тебя среди других? Зачем взял к нам такого зелёного?.. Я рассматривал разные варианты: быть может, ты напомнил его самого в молодости, или, с чем чёрт не шутит, он увидел в тебе гены идеального марлийца? Поначалу я был без понятия. Но несмотря на мои сомнения, я бесконечно уважаю любое решение полковника. И, приняв тебя в нашу команду, я искренне надеялся увидеть в тебе то, что видит он. А потом… меня осенило. Знаешь, Браун, со временем я понял, зачем ты ему. То, что я сейчас скажу, такая же истина, как и тот факт, что ты вовсе не импотент. Ланзо достаёт сигарету и, блеснув золотом зажигалки, делает долгую затяжку, перед тем, как выдать: — Ты его трофей, Рой Браун. Ты не просто сын нашего противника — ты сын того самого полковника Райнера Брауна, который упорно цепляется за старые порядки. Подумай: разве для твоего отца и всей структуры в целом существует унижение сильнее, чем это? Да-да, Браун, по-хорошему ты должен стоять на полочке стеллажа в столовой, как добровольно примкнувший к нам экспонат. Как живое доказательство того, что наша идеология верна. Только представь: кровь и плоть самого Бронированного, приложившего руку к краху нашей страны, выбрала другую сторону. Думаю, и сам знаешь, что ты — сын неудачника, который не довёл ни одно дело в своей жизни до конца. Куда уж ему — закончить свой главный проект — если можно спихнуть его на Леонхартов. Ланзо говорит и говорит, а Рою Брауну хочется… выть. Вглядываясь в собственные глаза, отражающиеся в изящном зеркале, висящем напротив кровати, Рой наконец-то, блять, понимает, что он там всё время видел. Вроде бы всё тот же Рой Браун на самом деле оказался… ёбаным трофеем. У меня нет слов. Как же ты… прав. Долбоёб. Я просто долбоёб. Кажется, впервые за долгое время Рой слышит истину. И её обнажённая суть больно сверлит самое нутро надменного мудака, в которого он превратился. Который по-хорошему должен был стоять на коленях перед Леонхартами ещё тогда: когда не было слишком поздно. А теперь он всего лишь… экспонат. Уникальный экземпляр в коллекции Ланге, вполне возможно, что и единственный в мире по масштабу своей тупизны. — Понимаю, что задел тебя, — Ланзо кладёт руку Брауну на плечо, — Но я действительно так считаю. И из твоей ситуации лично я вижу два выхода. Знал бы рыжий, до чего сильно Рою хочется вырваться из этой «дружеской» хватки и разорвать здесь всё в клочья, в особенности — себя самого. Но Ланзо будто понимает этот порыв, сжимая плечо Брауна сильнее с каждым словом: — Ты, конечно, можешь оставить всё как есть. Останешься служить здесь и, возможно, со временем даже получишь свой отряд. Но это вряд ли. Скорее всего, тебя убьёт один из наших: сам знаешь, что всех нас бесишь. И поди потом разбери, чья шальная пуля тебя пристрелила. А другое?.. Не томи же, ну… — А другой путь… Вот он требует смелости. Не скрою, в первую очередь, это выгодно мне: ты меня порядком достал. Сегодня я всерьёз хотел тебя убить. У меня есть свои… слабости, и, стоит их тронуть, я тут же выхожу из себя. Но у кого из нас их нет?.. Твоя слабость, к примеру, прямо сейчас томится в подземелье со сломанным пальцем. Я же вижу тебя насквозь, — ослабляя хватку, рыжий снова ухмыляется, видя, как Рой-таки закусывает свою губу. И он прогрызёт её до крови, если рыжий сейчас же не выложит то, к чему клонит. — У каждого из нас есть свои слабости, секреты и желания. Я же не промахнусь, если допущу, что больше, чем что-либо, ты хочешь вытащить отсюда её? — прищуренные янтарные глаза встречаются с жёлтыми в отражении зеркала. — Хочу, — глядя прямо в дьявольский янтарь, выдыхает Рой. Рыжий дьявол действительно видит меня насквозь. — Тогда, — Ланзо поднимает брови точь-в-точь как полковник, — Тебе нужно просто уйти. Что? Я не ослышался?.. — Да-да, ты не ослышался. После допроса, когда полковник снова уедет, я позволю тебе забрать её. При условии, что ты исчезнешь с наших радаров навсегда. Оставишь имя «Альдо» на задворках истории и с гордо-поднятой головой пойдёшь себе в новую жизнь. Правда, выживать уж придётся самому. Но мы многому тебя научили, и думаю, ты не пропадёшь. — А как же… полковник? — Рой до сих пор не уверен, что ему не мерещится. Неужели Ланзо действительно… отпускает меня?.. — Мы скажем, что ты дезертировал. Унизим тебя ещё немножко. Но — какая тебе разница? Тебя это волновать уже не должно. — А Гиммлер? И принц?.. — Да, голубого братца можешь тоже прихватить с собой. Ну не смотри ты так, ты меня огорчаешь. Думаешь, я не учую гомосексуала в паре метров от себя? Одного взгляда, которым он облизывает Николаса, достаточно, чтобы это понять. — Но ты же убиваешь геев… Не очень понимаю, почему ты… — жёлтые глаза щурятся и хмурят брови, пытаясь найти подвох. — Браун, я убиваю только по приказу. Или из собственной выгоды. Выгоды в смерти Гиммлера нет никакой, да и полковник о нём пока не знает. Не буду скрывать… если Ханс Ланге прикажет, я без колебаний сделаю что угодно и в отношении его. Живой я обещаю только девчонку. Но если Гиммлер будет вести себя хорошо, забирай его с собой — мне плевать. Ладно. Буду верить, что Гиммлер больше не будет тупить. — А принц?.. Ведь он же по-любому настоящий? — с языка, наконец, срывается то, что свербит ещё с подвала. Услышав этот вопрос, Ланзо поднимается с кровати и подходит к зеркалу, прерывая зрительный контакт. Рукой, свободной от сигареты, он достаёт «изящный» чёрный гребешок и не спеша поправляет пробор. Затем произносит то, что Рой знает и так: — Да. Его величество останется лично мне. Не даром он проделал такой путь, да и тебе он ни к чему. Пытаясь осмыслить услышанное, Браун смотрит на свои ладони. Всё это звучит… подозрительно хорошо. Но кого ты обманываешь, Браун? Ты уже согласен. Даже если получишь одну лишь Конни. А с Гиммлером в довесок всё выглядит слишком уж… шоколадно. — В чём подвох? — выдыхает Браун, задрав подбородок и буравя чёрную спину. Ланзо оборачивается и убирает расчёску обратно в карман. Делая последнюю затяжку, он обдумывает, что сказать. Затем снова раскладывает всё по полочкам: — Хм, хороший вопрос. Думаю… подвох может быть только в тебе, Рой Браун. Потому что на допросе тебе придётся молчать. Что бы ты ни услышал, что бы мы ни сделали — ты должен играть роль трофея, безмолвного экспоната. В самый последний разок. Это будет тяжело, потому что… — Ланзо разглядывает окурок, явно размышляя, стоит ли говорить это Брауну. В конце концов он решается: — Потому что Армин Арлерт попался. Энни Леонхарт тоже. Ненавистный вкус крови наполняет рот Брауна. Он всё-таки прокусил губу, но — видит бог — не в силах прекратить в неё вгрызаться. — В планах полковника сообщить об этом их дочери. Боюсь, для неё это будет болезненным… во всех смыслах. Но, Браун, я даю тебе слово. Если ты просто сыграешь роль и ни единым словом не зарекнёшься о принцах, педофилах — и прочей чуши, ты уйдёшь отсюда живым. Вместе со своей Конни Леонхарт. Даю тебе слово… которое дал бы полковнику. Клянусь. С этими словами Ланзо протягивает руку. Ну что, Браун, как там, говоришь, поступила бы Эмма? Вступила бы в сделку с дьяволом? Окутать себя непроницаемым кристаллом кажется не таким уж хуёвым вариантом, не так ли? Рука Ланзо совершенно неподвижна. Она крепка, и отчего-то кажется, что также крепко его слово. Он ни за что не стал бы разбрасываться именем полковника, своего божества. Была… не была. Браун встаёт и крепко сжимает протянутую ладонь: — Я согласен. Отпирая дверь, чтобы уйти, Ланзо бросает последнее: — Обязательно поспи. Силы тебе понадобятся. Приятных снов. Рой Браун снова стоит у зеркала, не в силах поверить, что — возможно, смотрит в него в последний раз. Поворот ключа, вновь запирающего его на замок, служит сигналом к тому, чтобы расслабить плечи, задрать копчёный подбородок и послать мощный плевок. Прямо в собственную харю, отражающуюся в «изящном» зеркале. Розовая слюна, размывающая ненавистное ебало, медленно стекает вниз, оставляя за собой мутный след. Как ни странно, это приносит удовлетворение. И, затушив окурок в этой слюне, Рой Браун бросает его прямо на пол, после чего укладывается спать, не утруждаясь снять «изящную» форму. Если ты обманешь меня, Ланзо… … то я — даю слово — превращусь в Тебя. И заберу у тебя самое святое. Чего бы мне это не стоило.