Финал нерассказанной сказки

“Многие истинные вещи похожи на обман. Королевства получают тех принцев, которых заслуживают. Дочери фермеров умирают без всякой причины, а ведьм иногда стоит спасать.” ©

      Чёрные доспехи раскололись с оглушительным треском, и под ударом меча раскрылся алый цветок.       Если бы Леся видела себя со стороны, она бы испугалась. Но в этом мире давным-давно запретили все зеркала, а на её собственных доспехах было столько грязи, что ничего не разглядишь. Она замерла, не в силах отвести взгляда от лезвия, тонущего в красной патоке, и вспомнила, как один из Конфетных Рыцарей учил её правильно падать. Он ничем не отличался от этих, которые пытались остановить её на подступах к Замку: те же леденцовые доспехи, та же несмываемая зефирная полуулыбка, вылепленная когда-то Мастером. Всего и разница, что в том, какому Мастеру эти руки принадлежали — тому, что за всё хорошее, или тому, что за всё плохое.       — Не останавливайся! — донеслось сзади, и Леся оглянулась.       Все истории, что прочла она когда-то давным-давно, по ту сторону своего невероятного приключения, говорили ей о том, что оглядываться нельзя. Нужно верить. Нужно переставлять ноги. Нужно заводить друзей на своём нелёгком пути — однажды они встанут между тобой и чем-то неотвратимо-страшным.       Вроде громадного дракона, который расправлял свои лакричные кольца позади Леси. И, конечно, её друзья встретили его грудью.       Леся сглотнула: в здешних лаймовых туманах было тяжело дышать. Местные, конечно, справлялись, но те, чья плоть не могла похвастаться таким огромным содержанием сахара, вроде Кляксы и самой Леси, шли с трудом. Осиная Генеральша то ли не показывала виду и терпела, то ли действительно не испытывала больших неудобств: в каждой из её рук уже сверкало по шпаге. Клякса вычерчивала в воздухе чернильные жгучие звёзды. Если бы На-Все-Руки-Даня был тут… Леся стряхнула с меча патоку и мотнула головой. Даня — вместе с его чудесными мехами-лёгкими, светлой головой, набитой шестерёнками, и камзолом с каменными цветами — остался далеко позади, в Безумно-Жалком лесу. И они уже ничего не могли с этим поделать.       Дракон клацнул леденцовыми — тоже лакричными — челюстями и закрыл собой дорогу для отступления. Теперь они могли идти только вперёд.        — Не останавливайся! — снова прожужжала Генеральша, и Леся поняла, что замерла на месте, и друзья пытаются подтолкнуть её вперёд. Подальше от дракона, который станет их погибелью, Поближе к своей судьбе. Интересно, что сказал бы им Даня, если бы мог? Если бы не шагнул прямиком на паутину Печаль-Паучихи? Если бы не раскочегарил своё кузнечное сердце так сильно, что оно сверкнуло сверхновой, когда Колыбель поглотила его? Был бы он храбрым до самого конца? Или пожалел бы, что однажды давным-давно помог заблудившейся у Каменного Трона маленькой девочке?        Леся не могла их оставить. Она не могла вцепиться в клинок и побежать вперёд, выше, выше, выше, туда, где в зеленоватом тумане высились башни Замка. Она не могла оставить Кляксу, которая так сильно хотела стать человеком, и Осу, которая не хотела ничего (что было ложью, потому что после того, как они выбрались из сетей Печаль-Паучихи, Генеральша призналась, что отчаянно хотела жить; в Рое все твердили ей о том, что она всего лишь крошечная ячейка в сотах и не так уж и важна). Не могла. Не могла ведь?        Леся слышала, как позади неё натягиваются хлёсткие драконьи кольца, как звенят Осиные шпаги, и как булькает рисующая заклятья Клякса. Как трясётся под её ногами присыпанная халвой земля. Как дракон ревёт, и как бьются вдребезги его сверкающие клыки… Леся бежала вперёд, к Замку, в котором ждала её судьба.        Вот что происходит с детьми, которые попадают в Волшебную Страну: они становятся героями. Не героями своей жизни, о которой им рассказывают там, откуда они родом, а героем множества чужих жизней. В Волшебной Стране всё происходит почему-то и зачем-то, а не просто так. Там существует справедливость. Словом, она мало похожа на реальную жизнь — и не только из-за Конфетных Рыцарей, лакричных драконов и стеклянных крыльев Фонарщиков, которые зажигают звёзды у Подземного Трона. Конечно, и среди всех этих чудес есть место горю, бедам и Великому Злу. Но оно никогда не бывает бессмысленным. И его, в конце концов, можно остановить.        Лесе нужно было только в это верить.        Она поудобнее перехватила рукоять клинка, за который На-Все-Руки-Даня отдал своё сердце, и ускорила шаг.        Чем выше она забиралась, тем гуще становился туман — вскоре Леся проглатывала его, словно куски сладкой лаймовой ваты. Башни становились всё выше, рёв дракона — всё тише. Меч замолчал ещё на подступах к Тёмному Пику: словно чувствовал всю важность момента. Хотя тогда, когда они выбрались из Безумно-Жалкого Леса, только он и болтал: Леся, Оса и Клякса постоянно вздрагивали. Им не хватало привычного механического дребезжания Дани.        Идти становилось всё труднее, хотя дорога была пустынной: никаких больше стражников, никаких засад. Только туман, тишина и громада Замка, от которой кружилась голова.        Леся начала отстёгивать куски доспехов: они падали на землю почти бесшумно, словно их ловил не вытоптанный сотней ботинок горный путь, а перина. И меч даже не начал нудеть, что это ужасная идея, ведь герою не пристало разбрасываться собственной защитой.        Высокие двери замка были распахнуты настежь, и лаймовый туман гулял по коридорам, словно у себя дома. Леся коснулась кладки и с удивлением обнаружила, что замок был сложен не из грильяжа и даже не из вековой тянучки, которая давным-давно окаменела, как забытые бабушкой на полке розовые конфеты-подушечки. Замок был сложен из старого-доброго камня — тёмного, как ночь, и гладкого, словно стекло. Леся не разбиралась в строительстве, но была почти уверена, что из такого же могли сложить крыльцо перед драмтеатром. Или даже перед чьей-то дачей.        Коридоры петляли, словно лабиринт, но Леся знала, куда идти — она ведь была героем. Она была героем так давно, что уже позабыла, было ли это чувство правильности с ней всегда или она привыкла доверять ему только здесь, под подземными небесами с нарисованными звёздами. Но герою не пристало сомневаться. Леся знала о Великом Зле, которое засело в замке на вершине Тёмного Пика. Знала, что победить его может только волшебный клинок, который рос в Колыбели, давно потерянной и вновь найденной. И знала, что, только пройдя по выданному ей пути до конца, она сможет отправиться домой.        Не то чтобы она так уж этого хотела. Конечно, дома не было ядовитых хелицер Печаль-Паучихи, из-за которых они рыдали несколько дней (хотя после того, что случилось с На-Все-Руки-Даней, они бы плакали и без всякого яда). Не было Игольчатого Корабля, где их чуть не скормили Кракракену, и Великого Зла, которое насылало на королевство сладкие армии и ужасные сны. Но ещё дома не было Осиной Генеральши, которая поделилась с Лесей своим именем после разговора по душам под стеклянным небом Жалетьмы. Не было Кляксы и её несмешных шуток. Не было Медных песен, которые эхом разгуливали над Каменным Троном — одна из них теперь стала вечным эхом в Безумно-Жалком Лесу. Дома Великое Зло нельзя было победить с помощью волшебного меча.        Леся прибавила шаг: если она будет достаточно быстрой, то дракон рассыплется на лакричные осколки, и Генеральша с Кляксой будут в порядке, и они поймают эхо песни На-Все-Руки-Дани и принесут его обратно к Каменному Трону.        Лабиринт, полный лаймового тумана, привёл её в залу.        Совсем не такую, какой она представляла логово Великого Зла: с высоченными сводами, острыми решётками на окнах, красными витражами и потёками патоки на полу.        Эта зала была почти… уютной.        Здесь было несколько мягких кресел, столик с раскиданными по нему деревянными фигурками и кровать с балдахином. Откуда-то сверху лился свет: Леся задрала голову и увидела одинокое окошко, через которое в залу проникали солнечные лучи. Не зловещие, не алеющие от крови… самые обычные солнечные лучи. По пути сюда всё было затянуто тучами и туманом, — Леся потеряла счёт времени и не знала, что сейчас был день.        Она приподняла меч, потому что нельзя было терять бдительность. Великое Зло, искусный Мастер, который собирал здесь свою армию, похитил Колыбель, чтобы создавать кошмары, и вытачивал из залежей лакрицы монстров, только того и ждал.        «Приготовься», — прошелестел клинок, и Леся чуть не огрызнулась в ответ.        Шаги под её ногами не отдавались эхом и не собирали пыль — так частенько бывало в полных подвигов книжках. Леся почти перестала сравнивать всё происходящее с книжками, потому что оно происходило прямо перед глазами и было совсем непохоже на театр. Это под её руками ломались ветви чернильных деревьев, ей приходилось пересекать молочную реку, текущую из соседнего царства, и она же отлепляла от доспехов пиявок, ползающих по ней в поисках сахара. Книжку можно было закрыть. А уйти с дороги приключений Леся не могла. Герои такого себе не позволяют.        Мастер сливался с тьмой под балдахином, и Леся не сразу его заметила: он лежал, раскинув когтистые руки, весь словно слепленный из темноты под веками. Леся занесла меч. Мастер даже не пошевелился.        Что-то было не так.        Ей стоило подумать об этом раньше, ещё до того, как Рыцари начали учить её обращаться с мечом, а Королева — белая, как пастила, — попросила её о помощи. Но она видела хищные кошмары. И клубящуюся на горизонте тьму. В таких историях всё должно было быть просто. Не так просто, как казалось на первый взгляд… Но всё же. Как в книжках — с той лишь разницей, что теперь Леся не наблюдала за всем со стороны.        Она замерла.        Меч молчал, и это нервировало чуть ли не сильнее, чем вдруг забившееся где-то в горле сердце.        Не всем взрослым стоило верить, но Сладкий Двор был добр к ней. А слуги Горького Двора посылали ей наперерез своих рыцарей. И была дорога, которую нужно было пройти до конца. Вот и всё.        Мастер не шевелился. Он походил на давно забытые доспехи, наспех слепленные из клочков тьмы, которые забраковали из-за чрезмерной черноты.        Леся прищурилась. Света из окошка не хватало: большая часть залы всё ещё была в зелёной полутьме. Ей вдруг захотелось вытащить Мастера на свет — может, под лучами солнца он просто растает?..        А потом Мастер зашевелился, и Леся чуть не угодила прямо в его темноту — она успела удержаться за балдахин, который жалобно треснул под её пальцами.        «Наконец-то», — прозвенел металлический меч, и у Леси заскрипели зубы. — «Я уж начал волноваться».        Она не успела спросить, что он имел в виду: темнота разливалась из-под балдахина, подобно морю. Леся умела плавать, но не сомневалась, что в этих волнах утонуть будет легче лёгкого.        — Ты ответишь за всё, что совершил! — прокричала Леся в пустоту залы.        Мастер не ответил. Даже не замедлился — продолжал медленно подниматься и шириться, заполнять собой всё пространство.        Леся вдруг почувствовала себя ужасно глупо: величавые слова совсем не помогли. Только сделали хуже, словно она перепутала слова в школьной постановке, и теперь в зале воцарилась неловкая тишина, а за кулисами покашливал и шипел нужные слова учитель.        Нет.        Леся тряхнула головой — её неровно обрезанные волосы защекотали шею. Пару локонов она отдала за проход через Пещеру Чудес, в которой, надо сказать, совсем не было ничего чудесного. Кроме, разве что, охраняющего вход скелета, в грудной клетке которого росли цветы.        Она ведь была героем. И в руках у неё был волшебный клинок. А значит — осталось сделать последний шаг, и всё закончится. Королевство будет спасено. Клякса станет человеком, Осиная Генеральша останется при Сладком Дворе, и ей никогда не придётся возвращаться в Рой, а сама Леся…        Она не додумала эту пугающую мысль и ринулась вперёд.        Мастер рассыпался, как сметённая ветром гора песка, и собрался вновь позади неё.        «Сзади», — скрипнул меч, и Леся махнула им почти не глядя.        Правая рука Мастера растворилась в воздухе, подобно дыму от спички.        Леся улыбнулась бы, если б ей не пришлось перекатываться в сторону от когтей второй руки — теперь затея с доспехами казалась ей ужасно глупой. От них нельзя было избавляться. Конечно, в отличие от Конфетных Рыцарей, Леся не превратилась бы без них в бесформенный комок, но сейчас она предпочла бы услышать, как когти скребут по доспехам, а не по её коже.        Прикосновение было мимолётным и обжигающе холодным — Леся скривилась, но меч из руки не выпустила. Мастер навис над ней ночным кошмаром — она запрокинула голову, не в силах отвести от него взгляда. Он был тьмой. Он был пустотой. Он был Великим Злом.        И в то мгновение, когда волшебный меч с хлюпающим звуком вошёл в самую тёмную часть Мастера, где-то справа от Леси открылась дверь. Дверь с большой буквы, потому что через неё Леся вошла в этот мир. И через неё же выйдет.        Леся не слышала ничего, кроме собственного тяжёлого дыхания. Чувствовала на языке вкус железа, как всякий раз после слишком длинной пробежки. Видела…        …видела, как из пепла, на который рассыпался Мастер, поднимается маленькая девочка.        На вид лет восьми. Тоненькая, как спичка. С волосами цвета мокрой пшеницы и заспанными серыми глазами.        Она моргнула и потёрла левый глаз кулаком.        — Кларенс? — протянула она, и Леся оглянулась. С кем она разговаривала?        Леся проследила за её взглядом и наткнулась на меч, который всё ещё сжимала в руках.        Она не знала, что у меча было имя. Не то чтобы они спрашивали его об этом… после Безумно-Жалкого леса им было не до того.        Но откуда… откуда здесь ребёнок? И почему она вдруг расцвела и захлопала в ладоши, увидев Дверь?        — Моя улица! — она подскочила поближе и указала на Дверь пальцем. — Вон кулинария, бабушка там корзиночки берёт! Я…        Она вдруг подобралась, сцепила руки в замок и уткнулась взглядом в пол.        — Мне ведь можно домой?        Леся хотела ответить, что, конечно, потому что она сама туда не собирается, и Дверь ведь всё равно открыта? Она хотела спросить, как эта девочка тут оказалась: Мастер держал её в заложниках? И меч о ней знал? Почему тогда никто не рассказал об этом Лесе? Но язык словно прилип к нёбу, и Леся смогла только кивнуть. А потом снова почувствовала обжигающий холод — на этот раз на запястье.        Она повернула голову и беззвучно ахнула: тьма не исчезла. Она улучила момент и теперь ползла по её руке, — вверх-вверх-вверх. До плеча. До шеи. До…        Леся боялась закричать, потому что тогда тьма пробралась бы и в её рот, чтобы… чтобы съесть её изнутри. В мире, полном сладостей, многие были охочи до плоти.        Она чувствовала, как исчезает. Растворяется в темноте, которая была слишком тёмной для ночи, и слишком ужасной для снов. Становится кем-то другим, — не Лесей, героиней, прошедшей через Лес и переплывшей Море-Месяц, и даже не Олесей, девочкой с задней парты, у которой не было воображения, а кем-то ещё. Даже не «кем-то». Чем-то. Чем-то выеденным и оставленным, одиноким и озлобленным. Чем-то, что отправит в мир кошмары и будет спать и не видеть снов. Великим Злом.        Она замахала руками. Встряхнула мечом, но тот выпал из её ослабевших пальцев и заскрежетал по полу, остановившись у ног девочки. Та испуганно смотрела на Лесю и явно готовилась заплакать.        Прошла ли она тот же путь? По травинкам Острополья и листьям Леса, по белым коридорам Сладкого Двора и паутине Печаль-Паучихи? Сказали ли ей о том, что она пришла в этот мир, чтобы избавить его от Великого Зла? Назвала ли меч сама или подружилась с ним, и он сообщил ей своё имя в тайне?        «Возьми меч!», — хотела закричать она. — “Или убегай прочь! Скорее! Пока я…”        Но вместо этого вдруг смогла вырваться из хватки тьмы сама. Холод, и огонь, и пустота отступили. Леся снова стала собой. Какой-то версией себя. И она не могла… не могла исчезнуть. Не хотела исчезать.       Она была героиней. Но ещё она была девочкой, которая хотела домой.       Леся по инерции наклонилась за клинком. Схватила маленькую девочку за руку — стараясь не думать о том, что у всякой сказки есть законы, и их вряд ли выпустят вместе, потому что в конце истории всегда стоит тёмный замок, и в его углах море теней, и внутри него живёт Великое Зло…       Леся закрылась ладонью от света, льющегося через Дверь. Почувствовала холод — спиной и той рукой, которой сжимала чужие пальцы.        Она не оглядывалась.