Заключим пари?

      Гарри вяло дёрнул рукой, почесал щеку и перевернулся на другой бок. От лёгкого прикосновения к плечу он отмахнулся, буркнув:       — Отстань, Рон…       Плеча снова коснулись.       — Несейчаснупожалуйста, — скороговоркой протянул Гарри.       Ему такой, чёрт возьми, хороший сон снился!       Настойчивая ладонь, тем не менее, не отступила. Она скользнула дальше: к его груди. А потом ещё ниже: к животу. Его обхватили. Сухое прохладное прикосновение губ к шее сразу же сон как рукой сняло, и Гарри едва ли не подскочил на месте, протирая глаза.       — Не подумал бы, что у вас с Рональдом Уизли такие отношения, — заметил профессор.       Воспоминания тут же завертелись перед глазами: визит родителей, ссора с отцом, выпитые полбутылки огневиски, что он выиграл накануне у Симуса в карты, заунывные песни под дверью профессора, недовольная складка меж чужих бровей, попытки раздеться или… раздеть Риддла. Минет, после которого его вывернуло смесью спермы и алкоголя. Самый ужасный минет в его жизни — за него было стыдно. Просто чертовски стыдно.       — Ревнуешь? — уточнил Гарри, расплываясь в улыбке.       Риддл смерил его ничего не выражающим взглядом и убрал руку, опёршись на неё. Он сидел на краю кровати уже полностью собранный и столь же невозмутимый, как и всегда. От одного взгляда на него Гарри заводился: хотелось испачкать его одежду, растрепать волосы, покрыть по-вампирски бледную кожу алыми пятнами и царапинами.       — Уже пять минут седьмого, — сообщил профессор назидательным тоном. — Тебе следует вернуться в общежитие.       — Твой предмет у нас первый сегодня, а я могу обойтись и без завтрака, — протянул Гарри и перекатился на другой бок, уткнувшись лицом в подушку. Та пахла так же: землёй, мхом, ландышами.       Гермиона со скепсисом заметила, что это какой-то трупный запах: запах разложившегося тела в земле, покрытого мхом, — она всегда была графична в своих образах. Гарри не мог согласиться: трупы так не пахнут. Хотя он сам не знал, как именно они пахнут. Не видел ни одного и уж тем более не нюхал. Да и подруга тоже. Она просто злилась на него из-за «безрассудной», «никуда не ведущей» и совершенно «непрактичной» связи с профессором, которая могла обойтись ему очень дорого. Им обоим.       Гарри рассказал ей, сам не понимая зачем.       Казалось, она на всё смотрит с рациональной точки зрения, но в её последующей строгой отповеди было больше эмоциональной вовлечённости, чем прагматичности. Гарри даже показалось, что она ревнует: сама клинья к Риддлу подбивала. Не в этом смысле, конечно. В более обыденном: хотела быть лучшей ученицей на потоке. А тут он, Гарри Поттер, который, раз спит (а про то, что профессор ещё не переспал с ним толком, он не упоминал), значит, получит зачёт и так. За красивые глаза. Или через постель.       Размечталась.       Как и он, впрочем. Гарри был бы рад просто полноценно потрахаться с Риддлом. Можно и без зачёта — сам как-нибудь справится. Да и плохо она знала профессора, чтобы думать о нём в подобном ключе. Но Гарри не обижался. Стереотипность мышления овладевала многими людьми. Гермиона не была исключением, что даже радовало.       — Ты слышал меня?       — Нет, — честно признался Гарри, и послышался вздох. — Кому какое дело, где я ночую? Я не вернусь в общежитие, чтобы через полчаса снова переться сюда. Это пустая трата времени.       — Это отнимет у тебя пять минут.       Пять минут, которые он может провести с большей пользой.       Гарри вдохнул глубоко волнующий его всегда и везде аромат и повернулся к профессору. Однако тот уже стоял к нему спиной около своего секретера. Листал какую-то кипу бумаг, безусловно, более важных, чем он.       Вот так всегда.       — Боишься, что кто-нибудь нас застукает? — усмехнулся Гарри и пополз к краю кровати.       Чувствовал он себя приемлемо. Профессор влил в него какое-то зелье после того постыдного эпизода. «Какое-то» лишь условно: ему было известно, что служило оно для медленного опохмеления. Бонусом шли прилив энергии и отсутствие головной боли.       — М.       — Б, — фыркнул Гарри и встал.       Он был полностью обнажён и в том же виде подошёл к профессору.       — Что тебе сказал отец? — спросил Риддл, когда Гарри оказался в шаге от него.       — То же, что и всегда, — скривился он. — Я не должен совать нос в дела, которые меня не касаются. То, что я должен, — это закончить учёбу, успешно справиться с двойной специальностью, сдать экзамен на аврора, встать во главе департамента через лет эдак пять, служить примером для подражания… — и Гарри сипло рассмеялся, коснувшись лица.       — Но не это заставило тебя напиться, — заключил Том.       Гарри всё же приблизился вплотную, прижавшись щекой к чужой спине.       — А ещё я должен поскорее жениться на милой девушке и наплодить с ней кучу детей. Приблизительно трёх. К примеру, на Джиневре, чтобы стать более молодым отражением моих родителей. Я — копия отца. Она — похожа на мою мать, — Гарри потёрся щекой о мягкую ткань. — Если они узнают о нас, отца удар хватит.       — Что ж, — задумчиво протянул Том. — Если потребуется, ты так и поступишь: женишься, обзаведёшься потомством, будешь улыбаться каждый рождественский ужин и поднимать тост за здравие своих родителей.       Он даже не сразу отреагировал, замерев на долю секунды. А затем отшатнулся, задохнувшись от негодования.       Гарри будто пощёчину влепили.       — Что ты несёшь?!       Том, казалось, даже не обеспокоился его реакцией.       — Разве ты не хотел занять место своего отца в палате? — спокойно спросил он. — Выполнить его требования — самый быстрый способ добиться своей цели.       — Я не это имел в виду! — процедил Гарри.       Том, кажется, нашёл всё, что ему было нужно. Он собрал кипу бумаг — наверное, это были их эссе, — хлопнул по её бокам и повернулся.       — Да, я помню. Ты хотел отлучить его. И тем не менее не способен даже притвориться и сделать вид, что согласен со всеми его требованиями — пустить пыль в глаза, Гарри. Пока. Вместо этого ты организовал бунт и настроил отца против себя, — чужие губы дрогнули в слабом подобии на улыбку. — Палата лордов-волшебников — это царство лжецов, притворщиков и лицемеров. Тебе, такому… честному и открытому, там не место.       Гарри сжал кулаки.       — Я помню, как ты назвал меня хитрым, опасным юным дарованием, а теперь я честный и открытый дурачок?       — Одно не исключает другого.       — У тебя просто куча стереотипов насчёт гриффиндорцев!       — Стало быть так, — флегматично заметил Риддл.       — Я не понимаю!       — В этом и заключается проблема.       Гарри сжал зубы до болезненной судороги.       — Ты никогда ничего не объясняешь за стенами аудитории. Всегда эти полутона. Даже в наших отношениях.       — Между нами нет никаких отношений.       — Но мы… — Гарри запнулся.       Что они? Как охарактеризовать происходящее между ними? Ласкались? Тёрлись? Увлеклись прелюдией? Спали иногда вместе в буквальном смысле этого слова?       Гарри понял бы, будь между ними только секс — этакие однобокие отношения, — но и этого не было. Была какая-то непонятная платоническая чушь. Гарри полагал, что тогда, после эпизода в ванной, их отношения куда-нибудь сдвинутся: в более традиционное русло, быть может. Однако, когда Гарри пришёл к нему под эффектом определённого зелья, буквально плавясь от желания, Риддл сказал ему «приласкать» себя и смотрел, как он дрочил. Смотрел так, будто наблюдал за брачным танцем лебедей. Гарри кончил, обессиленно растёкшись по креслу, а профессор поднялся и уточнил, прошло ли наваждение. Конечно же Гарри пришёл в ярость, кинул в него подушкой — а хотелось «Бомбардой» — и ушёл с громким хлопком двери. Затем был другой эпизод. Риддл снизошёл до него: заменил его руку своей. В следующий раз он снова использовал его ягодицы, кончая на поясницу, а ему вновь достались прелести онанизма… И Гарри, естественно, не был против секса без проникновения, но у него почему-то не поворачивалось назвать всё происходящее таковым: ближе не подпускали, но и не рвали эти отношения, которые и отношениями-то можно было назвать с натяжкой.       Гарри будто потакали в его отчасти не совсем здоровом интересе, не более.       — Я люблю тебя, — прошептал Гарри.       Профессор покосился на него и хмыкнул. Отчуждённо, с лёгкой, надоедливой надменностью.       — Сейчас ты скажешь, что я молод, что я ничего не смыслю в жизни… Что это со всеми случается, а с юнцами так постоянно. Что я быстро переключусь на кого-то другого! По щелчку пальцев! — с каждым словом он поднимал голос на одну октаву.       — Почему же? Я верю тебе. Ты думаешь, что любишь меня.       — Не думаю, а люблю!       Профессор вновь смерил его этим своим непроницаемым взглядом, цокнул языком, взмахнул палочкой, отчего папка зависла в воздухе, и направился к выходу. Та последовала за ним.       — Ты просто сбегаешь, — подытожил Гарри с горькой усмешкой.       — Нет, я планирую зайти в кабинет, оставить ваши работы там и пойти выпить кофе. И тебе рекомендую подкрепиться и проветрить голову, Гарри.       — Сбегаешь, — настырно повторил он. — Ты даже в постели не можешь дойти до конца, и я бы понял, если бы ты сказал, что не любишь меня, а просто трахаешь. Но ты даже этого не делаешь! Так зачем держишь подле себя?!       — Постарайся, чтобы тебя не увидели, — столь же нейтрально отозвался Риддл.       Дверь хлопнула. Гарри швырнул в неё первым попавшимся под руку предметом и от отчаяния рыкнул.       Почему Риддл всё так усложнял?!                     

***

                    Гарри не поднял взгляд, когда на его стол легло эссе, в углу которого красовалось аккуратное «В». Почему-то показалось, что «Выше Ожидаемого» от профессора — это очередная насмешка. Дескать, многого я от тебя не ожидал, но ты смог удивить меня. Вроде похвально, а раздражает.       — Безусловно, средний результат удовлетворителен, — раздался нейтральный голос профессора. — И тем не менее хочу поздравить мистера Малфоя и мисс Грейнджер. Заслуги надо подчёркивать — вы хорошо постарались.       Покосившись на Малфоя, Гарри встретил его откровенно язвительную усмешку и тут же отвернулся.       Начавшийся, кажется, вполне сносно день становился всё хуже с каждой минутой.       — Что, Поттер, завидуешь? — шёпотом спросил Драко.       Конечно же, он не мог оставить его в покое.       — Чему? У меня нормальная оценка.       — Удовлетворительная, не более. Средненькая, — почти по слогам произнёс тот.       — А тебе лишь бы похвастаться. Павлин.       — Есть чем, — самодовольно хмыкнул Малфой. — Эта тема была одной из самых сложных в году. Чего ещё можно желать рано утром, кроме чёткого и красивого «Превосходно»?       Гарри помрачнел.       — Пересмотреть своё решение, говорите, мисс Браун?       — Да, сэр, — звучали на фоне их голоса.       — Только не лей слёзы, Поттер: они тебе не помогут, — прошептал ему на ухо Малфой. — Мозги тебе достались от столь же посредственного отца.       Всё же не пропустил мимо ушей «павлина».       Гарри хмыкнул.       — Мой, по крайней мере, не выгонит меня из дома из-за «посредственного» результата, — слукавил Гарри.       Нет, конечно же, отец бы не выставил его за дверь из-за низкой оценки. Однако в том, что касается планов на собственных детей, что Люциус Малфой, что Джеймс Поттер были на удивление единодушны. Планы были, а вот различия заключались в них самих. В то время как Драко стремился выслужиться и умаслить отца, Гарри поступал с точностью до наоборот. Раньше бы он назвал Малфоя подхалимом или жополизом, а себя индивидуалистом и правдолюбом, но слова профессора никак не хотели выходить из головы.       Что, если Малфой поступает умнее?       Потакает во всём отцу, чтобы избавиться от пристального внимания со стороны того, в то время как внимание собственного отца Гарри сам себе обеспечивает с завидным постоянством. Утром тот заявил, что с этого момента собирается наносить подобные визиты регулярно, что в переводе означало начало слежки за неугомонным им. Словно за ребёнком.       — Скажи-ка мне вот что, — прошептал Гарри, привлекая внимание Драко.       Тот приподнял брови в немом вопросе.       — Ты специально перед отцом стелешься?       — Стелюсь? — скривился Малфой.       — Выполняешь всё, что бы он ни приказал.       — Это называется уважение, Поттер. Знаю, что для тебя это слово в новинку, но всё же…       — Я серьёзно, — перебил его Гарри.       Сейчас было не до этого.       — И я тоже, — блеснул двусмысленной улыбкой Драко. — Мне не нужен за моей спиной злобный дракон вместо родителя. Моя свобода внутри этих стен стоит в месяц пары исполненных приказов и выполненных на ура поручений. Я идеальный сын — мне доверяют. А вот ты… золотой мальчик и бунтарь в одном лице? Твой отец, наверное, и уснуть спокойно не может: не знает, какой у тебя нынче период. Период послушания или же начало революции. Вдруг утром сова принесёт очередной Громовещатель: «Ваш сын пробрался в охраняемый зал, вывел на прогулку Пушка, а тот едва не сожрал первокурсников. Немыслимо!» — сымитировал он дрожащий голос МакГонагалл.       — Это было давно.       — Да с тобой постоянно что-то приключается, Поттер. Вся школа замерла в ожидании следующей причуды. Уже делают ставки.       — Не я сжёг адским пламенем Выручай-комнату, — процедил Гарри.       — Это был Гойл, — поправил его Малфой.       — За тебя вечно другие отдуваются...       — Мистер Поттер, — внезапно раздался ледяной голос профессора, — встаньте и покиньте аудиторию.       Гарри опешил, тут же уставившись на Риддла.       — Сэр?       — Вы плохо меня расслышали? — уточнил тот. — Покиньте аудиторию.       — Но почему?..       — Причина мне кажется очевидной: ваша незаинтересованность в лекции.       — Но…       — Выполняйте, — профессор даже голоса не повысил, но приказная интонация пробрала Гарри до костей. — Гм… и мистера Малфоя захватите с собой, — после паузы добавил он. — Видимо, вам есть что обсудить вне этих стен.       Тут уже «но» раздалось со стороны Драко. Однако Малфой тут же оборвал себя на полуслове, поднялся, схватил сумку и поспешно вышел.       — Мистер Поттер, вы нас задерживаете, — напомнил Риддл, опершись на край стола.       Гарри сцепил зубы, еле удерживая себя от того, чтобы не кинуть в сторону профессора уничижительного взгляда, взял свои вещи и направился к выходу. Однако стоило ему переступить порог и прикрыть за собой дверь, как на него накинулся Малфой:       — Не мог языком чесать в другом месте?!       — Ты сам прицепился ко мне со своими оценками, — Гарри показательно обошёл его, собираясь уйти.       Драко поймал его за рукав:       — Передашь мне копию конспектов своей Грейнджер, — сурово потребовал он.       — Ещё чего.       Белёсые брови взметнулись и тут же опустились, делая лицо Малфоя зловещим, как и шёпот, которым тот заговорил:       — Это не должно отразиться на моей успеваемости! Поэтому…       — Поэтому, — перебил его Гарри, — если хочешь, сам подойдёшь к Гермионе и вежливо попросишь её дать тебе конспекты.       Драко скривился, будто ему предложили слизняка съесть на обед.       — Она… она мне не даст.       Гарри хмыкнул.       — Да уж, тебе она точно не даст.       Малфой, похоже поняв, что сказал, побледнел, потом покраснел и по-змеиному зашипел:       — Конспекты не даст мне, дубина!       — В любом случае меня твои проблемы не интересуют, — пожал плечами Гарри и пошёл дальше.       За спиной послышалось злобное сопение и причитания:       — Ну и чёрт с тобой. У кого-нибудь другого попрошу. Любой будет рад оказать моей семье услугу…       — Да-да, — махнул Гарри рукой и повернул за угол.       И только там он позволил маске упасть с лица.       Какого хрена?!       Что это: попытка поставить его на место или своеобразная форма отомстить за произошедшее утром?       Гарри тряхнул головой.       Мол, заговорил о любви — вон из класса!       Казалось, профессор принимает его за какого-то сопляка, что неимоверно бесило. Лекция ведь даже не началась: они обсуждали эссе. Гарри прислушивался, а не просто болтал с Малфоем, забыв о том, где он находится.       Ноги сами остановились, и Гарри замер посреди коридора.       Или…       Улыбка тронула губы, а сердце совершило кульбит.       …это была ревность?                     

***

      

      За обедом Гермиона смеялась до слёз: она всё никак не могла поверить в то, что Драко просил её конспекты.       — А он не боялся заразиться… умом от меня? — и она вновь хохотнула, обмахивая лицо рукой.       Гарри же было не до смеха: он то и дело косился в сторону преподавательского стола. Риддл сначала что-то обсуждал с хмурым Снейпом, потом же по его душу явился Бофран и, активно жестикулируя, то ли что-то доказывал, то ли флиртовал. В любом случае профессор не отводил от него взгляда и Гарри даже казалось, что из-под толщи льда появился какой-то огонёк заинтересованности.       Это нервировало и злило.       Ещё больше злило, что он использовал чары острого зрения, чтобы подглядывать.       — Вряд ли хорьку грозит что-то подобное, — хмыкнул Рон и вздохнул. — Кажется, я переоценил собственные возможности.       — Ты завалил основы стандартизации? — тут же включила Гермиона деловитый тон.       — Угу.       — И что ещё? — поинтересовался Гарри.       Друг бы не был таким мрачным, завали он только один предмет.       — Теорию… коммерции и правоведение, — выдал тот на выдохе.       Гермиона застонала, уткнувшись в сплетение из рук.       — Я не думал, что стать предпринимателем так сложно, — загудел Рон. — Зачем это всё вообще? Куча никому не нужной теории… И с каких пор у нас есть право? — возмутился он.       — А каким образом проходят заседания в Визенгамоте, по-твоему? Как они судят, а? — подняла голову Гермиона.       — По решению большинства? Я видел по телевидению, как они тыкают пальцем в обвиняемого волшебника и орут: «Виновен!».       Подруга вздохнула и вновь уронила голову на руку, давая понять этим, что Рон безнадёжен. Они оба понимали, что всё он знает, просто строит из себя дурачка, чтобы сбросить с плеч ответственность за неудачное тестирование.       — А Гарри вон вообще выгнали из аудитории, — напомнил Рон.       — Спасибо, дружище.       Это послужило напоминанием, и, скрываясь за стаканом тыквенного сока, Гарри вновь покосился в ту сторону. А напыщенный француз по-прежнему не отлипал от Риддла. Вроде даже сел поближе. Политолог — что с него взять. Наверное, Тому было жутко интересно слушать его рассуждения о том да о сём и тем самым позволять блистать своим ораторским искусством. И плевать, что француз.       Гарри скривился.       Бофран ему сразу не понравился. Такой весь плавный, тонкокостный, с кучей дёргающихся тёмных кучеряшек на голове, тонким и длинным носом, пухлыми губами и рыбьими глазами, которые почему-то смотрелись гармонично на его продолговатом лице. Отрицать, что он смазлив, было бессмысленно, но и подтверждать это наблюдение Гарри не горел желанием. В отличие от Бофрана, изящным хлюпиком он был разве что лет пять назад. Сейчас же Гарри, будучи спортсменом, ловцом сборной Гриффиндора, телосложение имел под стать. Чем он весьма гордился: каждой развитой, литой мышцей своего тела. Впрочем, пусть шкафом, как Вуд, он не являлся, но никогда бы не подумал, что захочет быть таким… дохляком, как Бофран. Казалось, Гарри даже выглядел старше профессора из-за своей комплекции.       А между тем Риддл склонился к французу и что-то сказал, на что тот активно закивал, сверкнув улыбкой.       Что они затевают?..       — Гарри, — коснулись его руки, и он будто в трансе посмотрел на Гермиону.       Её взгляд был красноречивее слов и говорил он: прекрати пялиться на профессорский стол.       — Ничего страшного, — продолжила она, сжимая его ладонь. — Первый нагоняй за год — это не три заваленных экзамена.       — Его ты всегда защищаешь, — наигранно насупился Рон.       — А ты всегда пытаешься сравнить несравнимое, — покосилась на него Гермиона.       — Я могу помочь тебе с пересдачей правоведения, — задумчиво предложил Гарри, — но остальное придётся подтягивать самостоятельно.       Может, ему взять факультатив политологии во втором полугодии?..       Взгляд вновь метнулся туда, и Гарри почувствовал неприятную горечь во рту.       Интересно, а его профессор трахал или тоже изводил месяцами с помощью нескончаемой прелюдии?       Гарри даже не был уверен, хотел ли он знать точный ответ: будь тот положительным, это бы оказалось не очень приятно. Гарри не ревновал к прошлым связям — это было попросту глупо, — но ревновал к тому, что было у других и не было у него.       — Гарри, кусок штруделя, — обратилась к нему Гермиона.       — Что? — непонятливо спросил он.       — Будешь кусок штруделя? — с нажимом повторила она, и Гарри понял, что снова замер, разглядывая Риддла и Бофрана.       — Нет, спасибо, — отказался он. — Что-то кусок в горло не лезет.       — Так расстроился, что выгнали? — приподняв брови, спросил Рон. — Слабое утешение, но, по крайней мере, ушёл ты не один, — на чужом лице мелькнула самодовольная ухмылка. — Хорёк тоже пострадал. Небось будет слёзно оправдываться перед папочкой, что он ни при чём, что это всё мы виноваты…       — Хватит уже, — махнула на него рукой Гермиона и наставническим тоном продолжила: — Малфой уже не ребёнок, да и ты тоже. Ему до нас нет никакого дела.       — Ты теперь и его защищаешь?! — возмутился тут же друг, покраснев. — А как же Гарри? Его он продолжает доставать!       — Гарри сам справится. Правда, Гарри? — перевела на него спокойный взгляд Гермиона, и он кивнул в подтверждение.       Ссорился он с Малфоем регулярно, но это ему казалось уже традицией. Некой привычкой.       Рон внезапно скосил взгляд и поднялся.       — Пойду, переговорю с Джорджем. — И он понизил голос: — Если повезёт, поможет мне подтянуть теорию.       Однако стоило ему сделать пару шагов, как Гермиона тут же пересела к Гарри и зашептала ему на ухо:       — За милю видно, куда ты пялишься!       Он пожал плечами, допив в два глотка сок.       — Тебе кажется, — покосился на неё Гарри. — Ты всё знаешь, поэтому и видишь в каждом моём взгляде скрытый намёк. Прекрати фантазировать.       Гермиона смущённо кашлянула:       — Ты непрерывно смотрел в их сторону, щурил глаза и играл желваками — что это ещё может быть?       — Естественно! Меня выгнали из аудитории, — фыркнул Гарри. — Все подумали бы, что я просто зол на Риддла. Смотрю на него и думаю о всевозможных проклятиях, к примеру.       — И всё же будь осторожен, — вздохнула она, а затем, помедлив, призналась: — Твой отец спрашивал у нас, как твои дела.       — Как мои дела или как мои отношения с Джиневрой? — усмехнулся Гарри, посмотрев в сторону параллельного стола, где сидели школьники и среди них сестра Рона. Та выбрала именно этот момент, чтобы поднять голову, и, встретившись с ним взглядом, покраснела, став точь-в-точь как её брат минутами ранее, когда речь зашла о Малфое.       — Ты должен сказать ему.       — Нет.       — Гарри… если ты не скажешь, то ваши ссоры продолжатся. Будет только хуже.       Хуже признания в том, что он гей?       Гарри сильно сомневался.       Надо признать, что с ориентацией он определился довольно-таки быстро.       На шестом году случился поцелуй с Чжоу. Оказался тот весьма чудным: она расплакалась. Само соприкосновение губ ощущалось мягким — из-за нежности чужих губ, — вполне приятным, но в то же самое время влажным, солёным и липким. Гарри подумал тогда, что просто ситуация была не та: целоваться с плачущей девушкой — такое себе удовольствие. Однако пару месяцев спустя, почти к самому лету, близнецы организовали вечеринку в Выручай-комнате. Тогда ещё в школу пожаловало множество студентов по обмену: разные школы волшебства выбрали май месяцем обмена опытом.       Музыка, почти кромешная темнота, запах духов, эля и пота, множество тел, движущихся в унисон, звон стаканов, взрывы смеха, огни, что пульсирующими жилами магического света пробегали вдоль стен, изредка выделяя силуэты на своём фоне, — безусловно, близнецы Уизли на пару с комнатой постарались на славу. За подобную изобретательность в том, что касается студенческого бытия, им прощались многие каверзные шутки. Комната приняла вид огромного зала с фонтаном в центре — фонтаном эля. Близнецы перестраховались, конечно, и на выходе выдавалось опохмелительное зелье. Никто из преподавателей не должен был узнать, что у них есть небольшое царство, где правила школы не действуют. Какая-то розовая овца из Министерства уже как-то пыталась поймать их, когда нагрянула с проверками, но ушла ни с чем после того, как разнесла пару стен школы, решив, что именно там и скрываются ученики, занимаясь всяким «непотребством». Что ж, она не так далеко ушла от правды. Если бы сама Комната не перемещалась, то взрывов этак через сто, быть может, она взорвала бы нужную стену. Директор Дамблдор не стал терпеть подобное поведение и подал жалобу, а также выставил счёт за всё испорченное школьное имущество.       В любом случае вечеринки всегда получались эпичными. Та тоже. Конечно же, тогда Гарри не был обделён лёгкой стеснительностью, но подумал, что это идеальная возможность, чтобы сойтись с какой-нибудь незнакомкой — незнакомкой при выключенном свете — и поцеловаться. А может, и что-нибудь посерьёзнее — за колоннами смутно угадывались силуэты тискающихся парочек. Впрочем, он бы мог попробовать найти себе кого-нибудь и при других обстоятельствах: недостатка в женском внимании Гарри никогда не испытывал.       Поиски же приключений перевернули его жизнь.       Естественно, когда он обнимал гибкую талию, чувствуя трепещущее тело в своих объятьях, и отрывисто касался прохладных губ, это не могло оставить равнодушным. Однако после, когда он уже отпустил волшебницу, а та со смехом и сильным акцентом заявила, что узнала его и позже найдёт, Гарри не испытал должного воодушевления и уж тем более не испытал желания продолжить то, на чём они остановились. Но испытал его, ощущая шероховатость губ, колючесть щетины, жадность рук, что сжали его бёдра и буквально притиснули к своим. Гарри сам не понял, зачем позволил себя утянуть с центра зала, когда понял, что сжавшая его руку ладонь — мужская. Тем не менее понял он это после; понял, что то волнение и та нежность, которые он ощутил с девушкой, скорее похожи на эффект бродящего в теле алкоголя, чем на настоящий трепет, ответное желание и потребность в близости. У него сердце в пятки уходило, когда он позволял вылизывать свой рот, позволял своим рукам исследовать колючий ёжик волос, плоскую грудь, накаченный живот, мышцы которого угадывались даже под тканью, цепляться за край брюк... Если француженка узнала его, то он узнал человека, что вжимал его в колонну: как после Гарри начал разглядывать Риддла, так в то время он украдкой разглядывал студента Дурмстранга — Виктора Крама.       Возможно, сам Гарри этого не замечал, а вот Крам — вполне. Поэтому Виктор и нашёл его в темноте, интерпретировав его взгляд по-своему: как приглашение. Может, в каком-то смысле Гермиона была права, и он постоянно «палился».       Как бы то ни было, но Крам стал его дверью в новый мир, а также и первооткрывателем. Что позволило Гарри понять пару вещей о себе самом: во-первых, он был на все девяносто пять процентов геем (остальные пять процентов его гетеросексуальности были посвящены экспериментам с девушками), а во-вторых, ему нравился определённый расклад в постели.       Как Крам с кривой усмешкой заявил, что ни за что бы не подставил свой зад — не его это, — так и Гарри не представлял, что захочет взять Виктора… или профессора. Осознание этого показалось ему странным. Ненормальным. Гарри даже смутился, подумав, что с ним что-то не так. Однако Крам, который, в отличие от него, уже некоторое время плавал в этих водах, по-философски заявил, что есть солидный процент универсалов, есть часть убеждённых активов, как он, а есть — пассивов, которым нравится принимающая позиция. И ничто не может поменять их мнение, в том числе и рассказы о том, как, со слов Виктора, «приятно засасывают член тугие дырки». Мол, им и регулярного минета хватало, чтобы ощутить силу этого волшебства на себе.       Гарри, должен признать, отнёсся к чужим словам скептически.       Во власти предрассудков он представлял пассивами изнеженных манерных мальчиков, как Бофран или… Драко — в последнем тоже было что-то такое, — а сам он таким не являлся и не хотел. Однако, вопреки заверениям Крама о том, что с каждым человеком всегда по-разному, с профессором Гарри также не чувствовал желания быть сверху, пусть Риддл и отличался от Крама. В нём не было той физической мощи, что впечатляла при одном взгляде на Виктора. Профессор создавал иное впечатление. Он был высоким, широкоплечим, с узкими бёдрами… Его можно было даже назвать изящным, если бы не сухость и какая-то надломленная резкость фигуры. Риддл был жилистым, и если сравнивать с животными, то Крам походил на медведя, а профессор… Бесспорно, подобрать точную аналогию оказалось сложнее в этом случае. Нет, с пантерой его точно нельзя было сравнить — слишком много лишнего. Скорее, Риддл походил на борзую. Каждое его движение было обтекаемым, а сам он — подтянутым и будто бы удлинённым. Высеченным.       И красивым. Опасным.       Одна лишь мысль о нём тяжестью оседала внутри и сладко тянула в паху.       Взгляд вновь метнулся к столу, но Гермиона тут же толкнула его в бок.       — Прекрати!       — Отстань, — по-доброму отмахнулся он.       — Что произошло, расскажешь?       — А что могло произойти? Это долгое и изнурительное взятие крепости. Сегодня я понёс некоторые потери, — хмыкнул Гарри, подперев голову кулаком, — но ничего, ещё не вечер. Скоро крепость падёт к моим ногам.       — А разве она уже не пала?       Гарри покосился на неё:       — Для него я всего лишь переполненный гормонами подросток…       — То есть ты, — кивнула она.       Теперь уже Гарри легонько толкнул её плечом.       — Ты понимаешь, о чём я. У него просто боязнь привязанности — ничего непоправимого.       — И это умозаключение на чём-то основывается?       — Например, на нежелании заводить отношения?       Гермиона скопировала его позу, хмыкнув.       — Что?..       Она лишь закатила глаза в ответ.       — Ну что? — повторил Гарри более настойчиво.       Подруга драматично выдохнула:       — Временами ты такой непосредственный и наивный, что я тебя не узнаю.       Если бы.       Гарри зажевал губу на мгновение, постукивая пальцами по столу.       — Думаешь, это он со мной не хочет отношений, да?       — Я ничего такого не говорила, — пожала она плечами.       — Но подумала, — прищурился Гарри.       — Просто ты… Гм, когда ты чего-то хочешь, то прёшь напролом. Если это что-то вроде успехов в школе или победы в турнире, такая упорность — прекрасное качество. Но с людьми нужно действовать более осторожно.       Гарри едва не булькнул смешком, но вовремя сдержался, очистив свой разум.       — Я и действую осторожно, — вкрадчивым шёпотом процедил он. — Сколько месяцев я уже хожу вокруг него кругами? И разве я это начал? Я? Нет, я просто хотел достойного противника, у которого руки не будут трястись от упоминания тёмных искусств, и даже не мыслил о чём-то подобном!       — Ага, не мыслил, — кивнула она вяло. — Я помню. Но ещё помню, как ты пялился на него, стоило ему только пополнить ряды преподавателей.       Гарри сузил глаза.       — Это было простое любопытство.       — Ладно, это ты здесь пострадавшая сторона, — примирительно вздохнула Гермиона, — а он — коварный искуситель, который отказывается брать на себя ответственность. Так почему бы не закончить всё это?       — Нет, — выплюнул он сурово. — Сложности меня не пугают. Я всегда добиваюсь своего — ты знаешь.       — Ты говоришь так, будто он кубок, который ты обязан выиграть…       — Он гораздо больше какого-то там кубка. Он — моё будущее.       Звонкий смех Гермионы заставил его оглянуться на подругу и вопросительно вскинуть брови.       — Единственное, что мне ясно, так это то, что ты по уши втрескался, — одними глазами улыбалась она.— И, как мне кажется, это у тебя боязнь привязанности, Гарри. Ты даже не замечаешь, что у тебя всегда есть куча отговорок, чтобы объяснить своё поведение и свои чувства: найти достойного противника, подтянуть зельеварение, обзавестись связями… Что там ещё было? — Гермиона задумчиво постучала по подбородку кончиком пальца. — Переиграть его, сделав рабом любви, — так?       Гарри на неё шикнул, однако в этом не было нужды. Их стол, в отличие от стола школьников, полупустовал.       — Я не говорил такого, — буркнул Гарри. — Про раба любви.       — Это если вкратце, — ухмыльнулась она.       — Ты просто не понимаешь, — понизил он голос до едва различимого шёпота. — Если я стану банальным… влюблённым сопляком, то потеряю даже те крохи внимания, что сейчас у меня есть. Ему… ему нужен равный.       — Ты пытаешься быть тем, кем не являешься — это не есть хорошо, — нахмурила она брови.       — Он обратил на меня внимание из-за моих амбиций, и мне нужно просто их реализовать…       — И тогда твой отец с улыбкой вручит ему твою руку со словами: «Берегите моего сына, он у меня глупенький, но добрый», — протянула Гермиона. — Ты бы сначала разрешил проблемы с родителями.       — Глупенький, но добрый? — переспросил Гарри, покосившись на неё.       — Шучу я, шучу, — хмыкнула она.       Нет… Сейчас это как раз то, что нужно.       Глупенький и добрый.       — Я не буду говорить своему отцу, — едва ли не по слогам заявил Гарри, переводя тему.       И для молчания была причина.       Находилась та в подкорке его сознания. Гарри всегда говорили, что он был копией своего отца. За исключением глаз. Глаза были мамины. Родители уважали друг друга и очень любили — Гарри ощущал это и видел. А ещё он прекрасно знал, что мама хотела большую семью: она хотела двух-трёх детей. Однако он был единственным ребёнком, залюбленным ею.       Факты, факты и факты.       Что ещё знал Гарри?        Знал, что она ничем не болела, как, впрочем, и отец. По подсчёту его зачали буквально на следующий месяц после их женитьбы — ни у одного из его родителей не было физиологических проблем. Экономических тоже не было — его дедушка Флимонт вчетверо увеличил состояние Поттеров, разбогатев на торговле снадобьем «Простоблеск». Если его дед основал компанию по его изготовлению и поставлял снадобье разным торговым точкам, то отец, унаследовав и компанию, и патент, открыл сеть парикмахерских — только там было позволено использовать «Простоблеск» для укладки, а также для лечения разных волосяных недугов.       Состояние Поттеров вновь возросло.       А если исключить физиологические и финансовые проблемы, то оставалось только желание иметь детей.       У мамы оно было, а у отца?       И дело было не только в этом, но и в том, что каждый ребёнок в каком-то возрасте застукивает родителей за тем самым. Это могут быть просто стоны, услышанные мельком, или прочие проявления близости. Гарри не застукал их ни разу. Конечно, они могли накладывать чары… но единственное, что он видел, — это ласковые улыбки, объятья, формальные поцелуи в губы на людях. Они даже спали в одной спальне, но на разных кроватях.       Всё, конечно, можно было объяснить: мол, постепенно страсть утихает, остаются нежность, взаимопонимание, привязанность, общие цели и прочие семейные ценности. Что, по словам родителей, и есть любовь. Однако Гарри считал, что одно другого не исключает. У него были смутные подозрения, что страсть между ними никогда и не разгоралась и что они жили скорее как друзья, чем как любовники. На эти мысли его натолкнула собственная наблюдательность.        Первым звоночком стало не отсутствие знаменательного эпизода, когда проходишь ночью мимо спальни родителей и услышанным наносишь себе травму, а внимание крёстного к матери.       Во время Рождественского ужина, когда должна была быть смена блюд, Гарри вышел в сад — в доме вечно была такая жарища зимой, что он задыхался — и сел на ступеньки террасы. Сначала он услышал маму — та доставала индейку, — а затем послышался и низкий голос крёстного.       — Всё в порядке? — спросил тот.       Мама, наверное, ограничилась ответным кивком.       Гарри не смотрел, просто слушал. Да и они с Блэком были друзьями со школы — чего тут странного?       — Почему ты отменила нашу встречу?       — Была занята.       — Лили, ты ведь всё понимаешь, — начал было Сириус.       — Понимаю, — прервала его она с суровостью, о которой Гарри раньше не знал. — Но не надо мне об этом напоминать каждый раз, когда что-то не по-твоему, Сириус. Я люблю Джеймса и всегда буду его любить.       — А я нет? Он мой лучший друг — мы почти что семья, — будто бы напомнил крёстный. — Но то, что мы делаем… Он ведь в курсе и тоже всё понимает. Нет никакого осуждения, так почему…       — Идём. Блюдо стынет, — перебила его мама.       И они ушли.       После Гарри попытался выведать, что за делишки они проворачивают за спиной у отца, но мама лишь возмутилась и лишила его карманных денег на неделю.       Пятнадцатилетний ещё малость наивный Гарри решил, что это что-то, касающееся деятельности Сириуса, о чём отец якобы знал, не осуждал, но что от него скрывали. Или пытались скрыть. Шестнадцатилетний он понял, что эти тайные отношения были далеки от деловых. Разумеется, Гарри не собирался разговаривать с мамой по душам или пытаться вывести их обоих на чистую воду: уже тогда у него было множество оформившихся до конца мыслей на этот счёт.       Тревожных мыслей.       Если они с отцом были похожи не только внешне, но и предпочтениями, то тот выбрал противоположный путь публичному признанию: путь отрицания. Можно было предположить — и Гарри смело это делал, — что отец решил притворяться всю жизнь. Решил скрывать свои предпочтения. Он даже знал почему: чтобы быть правильным, примером для подражания, чтобы не разочаровать дедушку, чтобы… — этих «чтобы» наверняка найдётся целая куча к перечислению. Поэтому Джеймс Поттер отказался от своей мечты о карьере спортсмена, ведь дедушке квиддич казался занятием легкомысленным, занял, как полагалось, место в палате, перенял семейный бизнес и сделал его более успешным, исполнил свой супружеский долг и вырастил сына… Но от своей сути не убежишь. Мама была ему другом, но на большее его не хватило. Видимо, даже не хватило запала, чтобы дать ей то, о чём она мечтала: большую семью. Зато запала хватило их общему другу — Сириусу Блэку.       Возможно, отец прекрасно знал, что мама имеет связь с крёстным, но не вмешивался, не осуждал и делал вид, что ничего страшного не происходит: он выбрал такой путь. Он обрек её на то же существование, поэтому это была своего рода компенсация за жизнь с таким «неправильным» им, играющим, тем не менее, на публике роль примерного семьянина. А теперь настала очередь Гарри делать то же самое, по мнению отца. И это его пугало. Пугало, что, расскажи он отцу, тот бы заявил, что, если он смог притворяться, Гарри тоже сможет; что вполне можно прожить так жизнь и даже быть в каком-то роде счастливым.       Конечно, это всё могло быть чистыми домыслами. Может быть, всё было совершенно не так, но проверять Гарри не решался. Он не хотел ссориться с отцом, но предпочёл бы прожить всю жизнь холостяком, чем лгать себе, остальным и всему миру. Однако для признания, о котором говорила Гермиона, было ещё не время: Гарри был чересчур зависим от семьи во многом. Сначала нужно было выпуститься, переехать, стать финансово независимым, как-то оформить свою жизнь и тогда можно было бы раскрыть карты. А пока… пока Том Марволо Риддл.       Профессор будто был выше предрассудков и, даже когда Гарри застукал его с Бофраном в весьма двусмысленной ситуации, выглядел невозмутимым. Ощущалось это так, словно пойди Гарри в ту ночь и доложи обо всём Дамблдору, то профессору достаточно было покачать головой в своё оправдание и директор поверил бы Риддлу, попросив Гарри прекратить фантазировать на чужой счёт.       Чего греха таить, Гарри восхищало подобное хладнокровие. Восхищала солидность и дар убеждения. Его монолитное спокойствие. Иногда при взгляде на Риддла Гарри посещало странное чувство. Он будто вглядывался в воды чёрного озера. Спокойные тёмные воды. Беспроглядная тьмa которых опутывала его и заставляла погружаться всё глубже. И чем глубже он погружался, идя ко дну, тем умиротворённее себя ощущал. Иногда мелькала и другая странная мысль, что, если профессор убьёт его, то это будет приятная смерть — Гарри умрёт с улыбкой на устах.       Это должно было страшить, но почему-то страха в нём не было. Один лишь интерес.       — Ты снова на него смотришь. И смотришь так, будто он является венцом творения. Прекрати! — с напряжённой улыбкой прошептала Гермиона, делая вид, что кладёт ему на тарелку пастуший пирог.       Гарри отодвинулся, повернувшись корпусом в другую сторону, и вздохнул.                     

***

      Профессор не нашёлся ни в спальне — Гарри стучал и ждал минут пятнадцать, — ни в аудитории, ни в кабинете. Он всю школу обошёл, местами пользуясь Мантией, чтобы не вызывать вопросов. Возможно, Риддл покинул школу — делал он это не так уж и редко, — что означало для самого Гарри ночь в томительном ожидании.       Во-первых, он хотел извиниться за произошедшее на уроке, а во-вторых, хотел поговорить с ним и, возможно, не только поговорить, но и стереть воспоминания о ужасном минете в собственном исполнении. Весь день Гарри провёл в каком-то взбудоражено-томном состоянии. Ничего нового: уже который месяц внутри постоянно ворочалось неудовлетворение.       Решив в последний раз заглянуть в кабинет, он столкнулся с покидающим его Слизнортом, который с улыбкой поведал ему, что Риддл направился в Хогсмид вместе с профессором политологии — тем французиком. Видимо, не только ему не нравился Бофран. Хоть какое-то облегчение на фоне пронзившей его ярости.       После услышанного во рту появился привкус горечи, а сердце громыхало так, будто его сейчас удар хватит. И он мысленно раз за разом благодарил непонятно кого за то, что может спокойно покинуть Хогвартс, чтобы вернуться в общежитие, а из общежития можно выйти и прогуляться по деревушке. В поисках Риддла… и Бофрана, чёрт бы его побрал!       Возможно, он увёл его из школы, чтобы Гарри не нагрянул, как тогда, ведь, не встреть он Слизнорта, решил бы, что профессор отправился по своим делам. А тот сделал бы свои «дела» с французом и вернулся, чтобы продолжать мучить Гарри неопределённостью. И главное, какой смысл во всём этом, когда у Риддла есть он, Гарри Поттер? Зачем ему этот любитель сыра и круассанов?       Если ему что-то нужно, можно просто сказать. А если что-то замыслил — рассказать.       Всё просто.       Чем больше Гарри думал, тем сильнее злился, а чем сильнее злился, тем больше чесались его кулаки. Ему хотелось совершенно по-магловски сломать Бофрану нос, чтобы тот был с горбинкой — разве не у всех у них длинные носы с горбинкой? Он даже сделает ему одолжение. Поможет на пути к совершенству.       К счастью, в Хогсмиде было не так много мест, куда бы они могли пойти, чтобы уединиться и обсудить свои грязные делишки. Гарри заглянул в «Кабанью голову», а затем направился в «Три метлы». На первом этаже, само собой, их не было. Не публичное это дело.       — Ты что-то хотел, дорогой? — обратилась к нему мадам Розмерта.       Гарри сглотнул.       — У меня… срочное дело к профессору Риддлу. Полагаю, — сделал он паузу, заметив насмешливый блеск в её глазах, — он снял одну из комнат. Наверху.       — Гарри, — улыбнулась та ласково, — ты ведь понимаешь, что я не могу пустить тебя в комнату другого клиента?       — Это срочно, — в лёгком нетерпении заметил он.       — Я верю тебе, — кивнула Розмерта. — Но это ничего не меняет. Можешь сказать мне, что у тебя за дело, и я передам ему. Возможно, он сам спустится, чтобы выслушать.       Гарри был уверен, что не спустится. Сразу поймёт, с какой целью он припёрся сюда. Всё будет насмарку.       Сбоку послышался удар чашек и взрыв смеха. Гарри покосился туда и вздохнул.       Игра продолжалась. Стоило идти до конца, и, конечно же, у него был план.       — Хорошо, — кивнул он с растерянной улыбкой. — Скажите, что это насчёт факультатива, — врал на ходу Гарри. — Первый урок отменили. Меня просили передать, но я не нашёл его в школе.       Мадам Розмерта кивнула, развернулась и направилась к лестнице, ведущей на второй этаж. Гарри незаметно скользнул за массивную дубовую колонну, воровато огляделся, выверенным движением накинул Мантию и последовал за ней, ступая как можно тише.       План был прост. Узнать в какой профессор комнате, дождаться, когда Розмерта спустится, а там… по обстоятельствам. То, что он покинул паб, не вызовет у неё вопросов: сообщение он передал и со спокойной душой мог отчалить.       Тем временем мадам Розмерта остановилась около предпоследней комнаты — комнаты номер семь — и постучала. Спустя пару секунд дверь открылась. Гарри задержал дыхание, боясь даже пошевелиться. По обыкновению собранный и выглаженный профессор стоял в одной расстегнутой на несколько пуговиц рубашке с засученными рукавами и, видимо, показывать свои тату Розмерте не стеснялся.       — Что случилось?       Гарри встал у неё за плечом и попытался заглянуть в комнату, но у него ничего не вышло: профессор подпирал дверь плечом, загораживая собой весь вид.       — Пришёл Поттер, — заговорила хозяйка, — и попросил передать, что факультатив отменили. Он искал тебя в школе, но не нашёл.       Губы Риддла дёрнулись в едва заметной усмешке.       — Спустишься? — уточнила Розмерта.       — Нет. В этом нет необходимости.       — Передать ему что-нибудь?       — Он, скорее всего, уже ушёл, поэтому сам передам, — задумчиво ответил Риддл и коснулся волос, заправляя упавшую на глаза прядь.       Она кивнула, и он добавил:       — И попрошу до утра нас больше не беспокоить.       Нас?       Внутри всё взбунтовалось, и Гарри едва не зашипел в порыве ярости — успел вовремя закусить губу до привкуса крови во рту. В груди всё болезненно полыхало, как хотелось ворваться в этот чёртов номер и… и Мордред!       — Не хочется прерываться на самом интересном месте, — продолжил профессор, и на его губах расцвела откровенно плотоядная улыбка, которой Гарри никогда не видел.       — Поняла, — хмыкнула Розмерта. — Плодотворного вам вечера.       Гарри вовремя отошёл в сторону, оставшись около противоположной двери номер шесть, и хозяйка паба прошла мимо него, завернув за угол. Её шаги отдалились, пока вовсе не стихли.       — Что ещё за факультатив? — поинтересовался внезапно Риддл.       Гарри вновь забыл, как дышать.       Он ведь сам с собой говорил? Или, может, с тем, с кем ему не хочется прерываться на самом интересном «месте»?       Гарри скривился, пытаясь унять бешеное сердцебиение.       — И долго ты будешь стоять там и молчать?       Нет, по всей видимости, говорили именно с ним.       Гарри рывком стянул Мантию, злобно уставившись на Риддла.       — И как ты понял?       — Ты предсказуем.       — Как и ты, — ядовитым шёпотом протянул он. — Снять номер, чтобы я не мешал вам с Бофраном делишки всякие «плодотворные» проворачивать.       Брови профессора приподнялись, а взгляд будто снова заледенел.       — Не место для таких разговоров, — сухо парировал он. — Возвращайся в общежитие.       — Только и знаешь, что вечно отсылать меня.       Том отступил, явно собираясь закрыть дверь, и Гарри рванул вперёд, поставив ногу в проём.       — Если это не место, то пригласи меня войти, — осклабился он. — Или боишься, что француз узнает о твоей связи с учеником? Что ж, я могу известить об этом весь паб, если хочешь. Лёгкие у меня мощные и голос что надо. Возможно, даже вся деревня услышит.       — Несносный мальчишка, — предупреждающе понизил голос профессор и почти по слогам повторил: — Возвращайся в общежитие.       Гарри понимал, что сейчас вредит самому себе — узнают об этом многие, есть вероятность, что узнает и отец, — но ничего не мог поделать с обжигающей сердце, клокочущей в груди ревностью. Та, казалось, разъедала его изнутри, и он просто не представлял, как уйти оттуда и оставить их вдвоём делить некую тайну.       — Мне повысить голос? — улыбнулся он и показательно набрал в лёгкие побольше воздуха.       Том втащил его внутрь, не дав даже пискнуть. Втащил едва ли не за шкирку, а Гарри лёгким никогда не был.       В комнате действительно оказался Бофран. Тот стоял, склонившись над столом, где была навалена куча разных бумаг, и при виде Гарри удивлённо раскрыл глаза.       — Милорд?..       — Молчи, — приказал ему Риддл и потащил малость растерянного Гарри — и что это за бумажки француз разбирает? — в сторону другой двери.       Номер был двойным. С небольшой гостиной и спальной комнатой, куда Гарри и втянули, после чего дверь закрылась.       — Чем вы здесь занимаетесь? — спросил он тихо.       Одним глазком Гарри успел зацепиться за что-то про «французскую коалицию маглорождённых». А кровать была заправлена: на ней не спали и даже не валялись.       — Явно не тем, о чём ты подумал, — припечатал профессор.       Внешне он был спокоен, но Гарри почему-то казалось, что Риддл в ярости.       — Мы, кажется, уже обсуждали эту проблему, — начал он, но Гарри не позволил ему продолжить, заговорив:       — Что я должен был подумать? Я видел вас тогда, а утром мы с тобой поссорились, и ты за обедом вновь позволял ему флиртовать с собой. А вечером пошёл с ним, снял номер и… — Гарри запнулся, шумно выдохнул и, вперив в него требовательный взгляд, снова спросил: — Что я должен был подумать?       Это ведь то самое, что подумал бы любой.       — Ты считаешь, что имеешь право вмешиваться, даже если я бы здесь занимался именно тем, что тебя так беспокоит? — уточнил Том, сощурив глаза.       — Да, — Гарри едва успел прикусить язык, иначе бы выдал: «Потому что ты мой».       — Похоже, всё зашло слишком далеко, — заметил Риддл и посмотрел в сторону окна.       — Нет, — нахмурился Гарри.       — Что «нет»?       — Знаю я, что идёт после таких фраз. Наши отношения не закончены, и я не оставлю тебя в покое.       Том смерил его нечитаемым взглядом и вышел. Просто вышел, но, когда Гарри дёрнул за ручку, намереваясь последовать за ним, услышал гулкое:       — Оставайся там!       И он прикрыл дверь, припав к ней ухом, но ничего не расслышал. А затем твёрдая поверхность, к которой он прижимался щекой исчезла, и Гарри едва не упал на появившегося профессора. Он вовремя успел отступить, подняв на него взгляд.       — Снимай штаны, — спокойно сказал Риддл.       — Что?       — Снимай штаны, — отчеканил он и, видимо заметив его неуверенный взгляд, устремлённый в сторону двери, пояснил. — В номере мы одни.       — Ты прогнал его? — улыбнулся Гарри.       — Отпустил, — поправил его Риддл. — Делами ты, похоже, мне не позволишь заниматься.       — Какие дела могут быть в девять вечера? — уточнил Гарри со скепсисом.       Профессор ничего пояснять не стал, лишь снова повторил:       — Снимай штаны.       Гарри неуверенно переступил с ноги на ногу.       — Только штаны?..       — Да.       Он бережно оставил Мантию на кресле и потянулся к ремню. Риддл прошёл к кровати и сел, наблюдая за ним. У Гарри дрожали руки, когда он пытался расстегнуть ширинку, словно это был первый раз, когда он перед ним раздевается. Однако атмосфера сейчас была иной. Тёмный, будто померкший из-за этой неталой корки льда, взгляд давил на него, грозил чем-то непонятным, и от этого душа в пятки уходила.       Гарри впервые было если не страшно, то тревожно.       Однако он всё же расстегнул пуговицу и стянул брюки с бёдер.       — Трусы тоже, — раздался очередной приказ.       Он тут же вскинул вопросительный взгляд на профессора.       Что тот собирается делать? Заставить его вновь мастурбировать, пока сам будет наблюдать?       — Я… я хотел извиниться за то, что случилось сегодня на уроке, — прошептал Гарри.       Извинение получилось каким-то скомканным и вылетело совершенно не вовремя.       Глупенький, но добрый — так сказала Гермиона?       — Мгм, — произнёс Риддл непонятное сочетание звуков. — Кажется, тебе нравится, когда я повторяю всё по два-три раза.       — Нет! — Гарри тут же стянул трусы и поёжился.       — А теперь иди сюда, — похлопал Риддл по коленям.       И до него начало доходить…       — Ты же не будешь?.. — широко раскрылись глаза Гарри.       — Не заставляй меня повторять снова. Сегодня моё терпение на исходе. Не хочешь — вон дверь.       Гарри не дослушал, сразу подошёл к профессору. А тот потянул за штаны вместе с бельём, оставив висеть их где-то на уровне колен.       — Ложись. Сам понимаешь как.       Щёки невольно обожгло румянцем.       Его будут шлёпать по заднице, будто провинившегося ребёнка.       — Гарри…       — Да, — кивнул он, забрался на кровать, а потом лёг, ощутив собственную уязвимость.       Член прижался к чужой ноге, и Гарри поёрзал, пытаясь устроиться поудобнее, что, очевидно, было невозможно в подобной позе. Колени профессора мягкими нельзя было назвать ну никак.       Цветы из вазы напротив внезапно зашевелились. Пара колосьев отсоединилась от остальных, и Гарри проследил за ними взглядом, чтобы в следующее мгновение увидеть, как колосья удлиняются, становясь своего рода… розгами.       — Ты ведь не серьёзно? — вновь поёрзал он и тут же вскрикнул.       Гарри даже не услышал размаха, лишь ягодицы обожгло.       — Двадцать ударов, Гарри.       — Нет!       И вновь кожу будто огнём опалило. Теперь он услышал и размах, и звук удара. Руки невольно дёрнулись, но запястья тут же были скованы волшебной бечёвкой. Гарри глухо застонал.       — Что ж, начнём с уважения к профессору и другим студентам, — раздалась монотонная речь Риддла. — Осознаешь ли ты, что было весьма невежливо мешать другим ученикам и мне, пока я отвечал на вопросы?       Гарри зажмурился, тяжело выдохнув, и тут же содрогнулся всем телом, когда услышал звук размаха и предвидел ещё более обжигающее прикосновение розги.       — Не слышу…       — Да! — выкрикнул он. — Я же извинился!       — Извинился ты для проформы.       — Неправда! Я искренне раскаялся!       — Неужели, — это не было вопросом, а потому очередной удар обрушился на кожу, отчего Гарри содрогнулся всем телом, на мгновение вытянувшись струной.       — Правда, — прошептал он. — Мне жаль… Я не думал.       — Не думал что?       — Что помешаю. Ты был занят учениками и…       — И ты решил, что это всё маловажно и неинтересно.       — Нет! Мне правда очень-очень жаль, — пискнул Гарри, ощутив прикосновение розги к ягодице, а затем — болезненный удар.       — Что ж, далее, — задумчиво протянул профессор. — Осознаёшь ли ты, что нужно уважать чужое личное пространство, как я уважаю твоё?       — Не понимаю, — проворчал Гарри и зашипел: очередной удар пришёлся прямо поверх предыдущего.       — Я ведь не врываюсь в твою комнату в общежитии без приглашения, не слежу за тобой, не спрашиваю с тебя за каждый разговор, за каждую встречу с кем-то и так далее и тому подобное. Это и есть личные границы, Гарри. Так осознаёшь ли ты, насколько грубо нарушаешь мои?       — Нет!       Гарри уже знал, что за этим последует. Розга неумолимо соприкоснулась с кожей, и он сквозь зубы застонал, дёрнув головой и связанными руками.       Контролировать себя и свои мысли с каждым ударом становилось всё сложнее.       — Ты не имеешь права изменять мне, — процедил он, чередуя шёпот и крик.       Вместо розги на ягодицу с громким шлепком легла ладонь, и волна жара распространилась вдоль позвоночника, обдав лицо.       — Спрашиваю снова: ты осознаёшь, что обязан уважать моё личное пространство и мой выбор, тем самым уважая меня?       — Так являйся в общежитие, следи за мной, спрашивай с меня, ревнуй меня! Я не против, чёрт! — просипел Гарри и замычал: очередной удар холодной ладони оказался тяжёлым, хлёстким и полностью выбил воздух из лёгких.       — Зато против я, — понизил Риддл голос, отчего у Гарри мурашки по коже пробежали. — И ты должен это понимать, каждый раз когда собираешься выкинуть нечто подобное. Я не твоя собственность и уж тем более не игрушка тебе.       Гарри хотел возразить, сказать, что не воспринимает его так, но не успел: режущий удар заставил уткнуться в собственное предплечье и прикусить кожу.       Липкий пот покрыл тело, и его начало колотить. А когда очередной удар пришёлся на низ ягодиц, он и вовсе начал ёрзать.       — А что мне тогда делать? — выдохнул он, чувствуя злые слёзы на глазах. — Ты не хочешь встречаться со мной, не хочешь, чтобы я искал тебя… потому что это, — Гарри сглотнул, проталкивая ком, — якобы нарушает твои личные границы, не хочешь спать со мной… Нормально, Мордред! Когда с другими ты… С Бофраном этим ты наверняка переспал! Почему с ним — да, а со мной нет?       — Это единственное, что тебя волнует? — глухо уточнил Риддл.       Гарри кашлянул, прочистив горло. Голос звучал гнусаво и, кажется, он не сдержал слёз.       Было до ужаса стыдно.       Глупенький и добрый, да.       — Всё вновь сводится к тебе: к тому, что есть у других, но чего лишён ты, капризный мальчишка, — усмехнулся Том. — Ты не воспринимаешь нашу связь как постепенное налаживание отношений, а просто хочешь обладать мною.       — Значит… — Гарри выдохнул еле слышно, — ты с ним спал?       — Ты даже не слушаешь меня.       — Спал?! — повысил голос Гарри.       — Да, спал.       Последующий удар почему-то ощущался менее болезненным, чем вновь охвативший грудь жар.       — И даже когда мы начали встречаться?..       — Нет, пусть мы не встречались и не встречаемся.       Гарри сцепил зубы, заскрипев ими.       — А что мы, по-твоему, делаем?       — Присматриваемся друг к другу, но сегодня период проб и ошибок закончился. К сожалению, я не в том положении, чтобы позволять себе роскошь встречаться с неугомонным проблематичным юнцом, который угрожает мне посреди гостиничного коридора лишь потому, что недоволен тем, что я не трахаю его как полагается.       Почему из чужих уст это звучало столь ужасно?..       — Я бы этого не сделал, — глухо изрёк Гарри. — Ничего бы не сказал, то есть.       Чужая ладонь внезапно легла ему на ягодицу и легонько погладила, а следом вновь раздались свист размаха и звук шлепка. Гарри дёрнулся и зашипел из-за онемевшей боли внизу.       — А я не могу доверять тебе, Гарри.       — Можешь!       — Нет, — и вновь профессор почти ласково коснулся поясницы.       — Тогда почему ты сошёлся со мной… Зачем потребовал тогда послушания?       — А ты хоть раз был послушным? Даже сейчас двадцати ударов будет мало, чтобы ты просто признал свою ошибку. И мы вновь возвращаемся к утреннему разговору: твоя несгибаемость и воля восхитительны, ведь тебя так и хочется сломать, — коснулся шёпот его уха, и Гарри покрылся мурашками. — Но это не то, что я ищу на данный момент.       — Но я ведь был послушным, чёрт! — возразил Гарри и забарахтался, когда очередной лёгкий, почти невесомый удар пришёлся на левую ягодицу.       — Ты притворялся таковым, чтобы добиться своей цели, но стоило отложить приз подальше, как маска послушания слетела с тебя, как шелуха. Твоя ссора с отцом лишь ещё один пример тому, что ты не понимаешь, чему я пытался тебя научить.       — А ты разве чему-то меня вообще учил?       — Гарри, ты ведь умный мальчик, — кажется, Риддл улыбался.       — И как это должно было выглядеть? Я должен был улавливать намёки, искать во всём этом дерьме скрытый смысл?       — Что в устах обычного волшебника угроза, то в устах политика приглашение. Ты ещё тогда, в ванной, должен был понять, что я прошу умерить пыл, иначе всё это закончится весьма печально для тебя.       Гарри резко подался назад, соскочил с его колен, не встретив сопротивления, скользнул на пол и злобно уставился.       — Что же ты мне сказал тогда? — не дал ему вставить ни слова Риддл.       Он отложил розги и глянул на Гарри исподлобья.       — Ах да. Что сначала освоишь меня, а потом возненавидишь. Сегодня ты признался мне в любви.       Гарри сглотнул. Верёвки на руках замерцали, ослабли, скользнув вдоль запястий, и исчезли золотой нитью в воздухе.       — Мы оба говорили метафорами, — возразил он. — И тогда, и сегодня это было признание, — Гарри резко дёрнул за штаны и тут же поморщился, когда ткань трусов соприкоснулась с кожей ягодиц. — Утром я просто был не в настроении для риторики. Но если хочешь, я вновь повторю, что желаю ненавидеть тебя до конца своих дней и раствориться в тебе без остатка.       Профессор вздохнул.       Почему-то внутри поселилось стойкое ощущение, что это конец. Что он, обросший амбициями, желающий быть ровней Риддлу, потерпел крах, даже не начав. Что, не желая быть влюблённым простофилей, он сам не заметил, как за эти месяцы превратился в него, а вот профессор всё прекрасно понял. В ванной было предупреждение, а сейчас… конец. Грёбаный конец всему. И их дурацким отношениям, и его чувствам, и тупым поступкам. Всему.       — Я не могу контролировать это, — понизил Гарри голос и опустил взгляд. — Ты распаляешь меня, и я хочу тебя всего. Я даже готов рискнуть и быть разоблачённым в нашей связи перед отцом, что для меня своего рода табу. Я на многое готов, но ты не просто дразнишься и не даёшь мне желаемого, ты и не планируешь этого делать: тут же скрываешься за разговорами о границах, о послушании, о личном пространстве, и прочем. А как же мои границы? Мои желания? Что они значат для тебя?       — Гм, — протянул профессор задумчиво. — У тебя столько желаний: и я, и место Джеймса, и отставка Яксли… Но всё, что ты делаешь, — это отдаляешь желаемое своей несдержанностью. Сколько шагов ты сделал к цели за сегодня? Хоть к одной из них?       Гарри видимо трясло от обиды, боли, покалывающей кожу ягодиц, и злости. Кулаки сжимались и разжимались.       Расслабив ладонь, он провёл ею по лицу и покачал головой.       — Вероятно, мне стоило согласиться с отцом, жениться на Джиневре, сесть на его место, так как я хороший мальчик, — хмыкнул Гарри с горечью. — Подождать лет пять, наблюдая за тобой, тогда бы ты решил, что я достаточно терпелив и уравновешен, чтобы снизойти до отношений со мной. Но… знаешь что? — поднял он взгляд. — Иди к чёрту, Том.       Глаза защипало, и он заморгал, уставившись невидящим взглядом на лицо напротив.       Это было немыслимо сложно.       …Грёбаный конец и новое начало.       Потому что Гарри никогда его не отпустит, что бы тот ни говорил. Это и есть его шаг навстречу всем своим целям разом.       Струна натянулась до предела и лопнула.       — Ну как тебе? Достаточно я лицемерен теперь? — хмыкнул Гарри, смахнув скупую слезу, противно ползущую вдоль щеки.       Профессор приподнял брови, и Гарри шагнул вперёд, мгновенно скривившись: теперь зад горел.       Риддл не шелохнулся.       — Это было сложно — контролировать всё, вплоть до мыслей, — нарочито жалобно протянул Гарри, забираясь ему на колени лицом к лицу и силясь не морщиться. — В отместку за утренний нагоняй. Так как я сыграл?       — Так всё это была неправда? — уточнил Риддл не без иронии.       Гарри насупился.       — И ты ворвался сюда не потому, что помутился рассудком от ревности?       — Одно не исключает другого, — повторил Гарри его же фразу. — Но главное: ты меня не заподозрил. Я даже накручивал себя намеренно весь день. Злость сложно изображать натурально, чтобы не показаться истеричным дебилом.       — Со слезами ты всё же переборщил, — заметил профессор. — И тело своё ты всё ещё не умеешь контролировать, — его взгляд опустился ниже, и Гарри вздохнул.       Вроде бы на пятом ударе он слегка возбудился. Думал, что Том не заметит… но заметил. А расстройство, слёзы и прочая муть с возбуждением не дружат. Зато был во всём этом один жирный плюс.       — К слову, я выиграл пари, — заявил Гарри самодовольно.       — Когда это ты успел?       Гарри склонился к чужому уху и прошептал:       — Только что: телесное наказание тоже насилие.       — Видимо, я слишком увлёкся процессом, — ладонь Риддла прошлась вдоль его спины и забралась под одежду. — И не заметил…       Гарри тут же отклонился назад и вспыхнул:       — Ты что, дал мне выиграть?!       — Я просто предпринял воспитательные меры, — почти бесстрастно ответил профессор.       Гарри толкнул его с силой и навис, разглядывая мимические морщинки вокруг глаз.       — Так что у вас за дела с Бофраном?       — Завтра начинается его политическая кампания. Нужно было обсудить пару провальных начинаний, — просто пояснил Риддл.       — Получается, я испортил вам обоим планы.       — Мы уже почти всё обсудили.       — Почему он назвал тебя «милорд»?       — Потому что так обращаются к членам палаты? — чужие губы дрогнули в улыбке. — Для тебя я сэр, для него — милорд. Не забывай об этом на публике, Гарри.       — Я знаю, — недовольно хмыкнул он и притёрся пахом к чужому. — Но это было сказано не так… По-другому.       — Не заметил, — отмахнулся профессор.       Гарри вытянул губы, а затем цокнул языком.       Плевать. Он всё равно выяснит это после. Надо будет глянуть, что там за коалиции маглорождённых. Даже если придётся скрыть неприязнь и втереться в доверие к французику.       — И ты не спал с ним, — вновь спросил-утвердил Гарри.       То была явная ложь.       — Нет.       Гарри засиял улыбкой. Которая каплю померкла: ложь означала, что разыгрывал представление не он один. Но всё же это было победой. Пусть и совсем крохотной.       — Я правда сожалею о произошедшем на уроке, и правда хочу тебя всего, — зашептал он. — И знаю теперь… для чего я тебе нужен.       — Вот как, — в чужих глазах мелькнули интерес и настороженность. — Просвети меня.       Это был вызов. Риддл не верил ему.       — Ты ведь и правда хочешь, чтобы я слушался отца, женился на Джинни, занял его место, возглавил бизнес… Тебе нужны мой голос, мои связи с Блэками и с Уизли, а значит с Пруэттами, и, конечно же, мои деньги. Инвестиции. Поэтому, сэ-эр, — Гарри расплылся в улыбке и дотронулся до чужих губ, поймав выдох, — вы сами захлопнули свою клетку. Не можете отказаться от меня, но и подпустить ближе — тоже, ведь нельзя влюбляться в тех, кого собираешься использовать. — И он накрыл его рот поцелуем, толкнувшись языком в жаркую глубину.       Пальцы зарылись в чужих волосах, растрепав их, как он и хотел с самого утра, и даже саднящая боль возбуждала — хотелось вновь ощутить его тяжёлую ладонь там. Протиснув руку между их телами, Гарри расстегнул чужой ремень и штаны и оторвался на мгновение от чужих губ:       — Поэтому, — сипло продолжил он, — концепция того, что ты сейчас ищешь в партнёре, а чего нет, развалилась, мой любимый профессор. Ну же, скажи это, — попросил Гарри. — Скажи, что я тебя впечатлил.       Он заглянул в полуприкрытые, будто каплю сонные глаза.       — Ты хорошо справился, — ответил профессор после небольшой заминки.       — И только? — Гарри вновь запустил пальцы в его волосы и сжал, потянув, отчего Риддл тут же скривился.       — Все подсказки были на поверхности, Гарри.       — Но теперь ты не сможешь меня использовать, — с наигранным сожалением протянул он. — Только если позволишь мне использовать тебя взамен.       — И что ты подразумеваешь под этим?       — Ты знаешь, — проворчал Гарри.       — Мне прочесть твой разум?       — Догадайся, будь добр, — он потёрся щекой о его щеку и глубоко вдохнул неизменный аромат, от которого закружилась голова.       — Повысить тебе оценку?       — Том!       — Неужели хочешь досрочную сдачу автоматом?       Гарри укусил мочку уха и потянул за неё, недовольно пыхтя.       — Или мне забыть о нашем договоре и приступить на следующей неделе к дуэльным упражнениям?       Отпустив кожу, Гарри отклонился назад и, поморщившись, сел на чужой пах, тут же потершись.       — Переспите со мной, профессор.       Глаза Риддла сощурились, а губы надменно скривились:       — То есть ты разгадал мой хитроумный план только ради этого?       — Это шантаж, да. И я ещё не обо всех своих догадках рассказал, — нагло усмехнулся Гарри. — Не всё сразу — ты ведь по этому принципу играешь со мной? Я всё ещё кажусь тебе честным и открытым?       Он забрался ладонью под рубашку, скользя вдоль чужого торса.       — Всё ещё, — подтвердил Риддл. — А ещё мстительным.       — Неправда! — прошипел Гарри в его губы и захватил нижнюю зубами, мягко потянув и тут же отпустив.       — Тебя задели мои слова — вот что я вижу.       Риддл опустил руки и начал расстёгивать пуговицы рубашки, постепенно являя взору Гарри его же ладонь, замершую напротив чужого сердца и рассеянно поглаживающую кожу.       — Правило номер один, — профессор перевёл на него взгляд, — не позволяй задевшему тебя человеку видеть, насколько он тебя задел.       — А может, — вкрадчиво протянул Гарри, — я блефую? Специально трясу перед тобой своим уязвлённым эго, чтобы ты или почувствовал вину, или испугался, что перегнул палку и твоя золотая птичка упорхнёт из клетки. Ведь в этой клетке нас двое, — заключил он шёпотом, широко раскрыв глаза. — И ни один из нас не сможет улететь из неё без вреда для другого.       Риддл подался вперёд и молча замер в сантиметре от лица. А затем столь же стремительно сорвал вздох с его губ, поймав их своими. Гарри с улыбкой углубил поцелуй, скользя руками выше. Теперь, когда рубашка была распахнута, он плавно стянул её. Том выпутал руки, и Гарри вновь, будто в гипнозе, уставился на разводы татуировок, маняще растекающиеся по плечам.       — Я беру то, что выиграл, — напомнил Гарри и припал губами к чёрному завихрению руны.       Иногда над ним довлело странное желание стать частью этого рисунка, частью татуировки и частью Тома… Ещё одним крестражем. Его крестражем.       — То пари было негласным. Ты шутил, и я воспринял это именно так, — заметил профессор, запуская пальцы в его волосы и прижимая к своему плечу.       — Я не шутил, а всего лишь говорил не без толики иронии, конечно, о том, что вполне способен выбесить даже тебя, — с нажимом напомнил Гарри и заскользил кончиком языка ниже, наблюдая, как чернильная линия, будто дымчатая гадюка, извивается и повторяет этот путь.       После же он прижался губами, смяв кожу и засосав её, а когда отпустил, вместо алого следа на том месте распустился черно-белый цветок, лепестки которого Гарри обвёл пальцем. И те будто осыпались.       Татуировка была поразительной. Живой… Казалось, что ему никогда не надоест играть с ней. Или же заигрывать.       — Выбесить до рукоприкладства, — послышался глухой голос Риддла.       Это было уточнение.       — Думал, я ставил на то, что ты не выдержишь и кинешься на меня с кулаками?        Гарри коротко рассмеялся и прижался щекой к его плечу, потёршись. Чернила тут же пошли рябью, будто поверхность воды.       — Разве не логично было предположить, — поднял он взгляд, невинно моргнув, — что, вопреки отмене телесно-магических наказаний Министерством магии, из тебя этот способ воспитания не искоренить? В конце концов, наша страна имеет определённую историю. В том числе, история касается и этого.       Свои мысли о Круциатусе Гарри решил придержать.       — И поэтому ты постоянно напрашиваешься на ремень, — ладонь, что перебирала его волосы до этого, сжалась в кулак, и Риддл впился в губы жадным, но коротким поцелуем.       Этого секундного отвлечения хватило, чтобы Гарри ловко опрокинули на лопатки, подмяв под себя. Тяжесть чужого тела отдала томлением в паху. Вот только боль никуда не делась, снова откликнувшись жжением.       — Так накажи меня снова, профессор, — развёл ноги Гарри и сжал чужие бока коленями. — За то, что напился и пел похабные песни у тебя под дверью — какой ужас! А если бы нас застукали? — расплылся он в провокационной улыбке.       — Этот момент я упустил из внимания. Мне перекинуть твой зад через колено и снова отходить тебя розгами? — странно скрипучим и одновременно глухим голосом уточнил профессор.       — Лучше дубинкой, — на выдохе поведал Гарри, вскинув бёдра и потёршись о чужой пах, — что у вас в штанах.       — Будет больно, — предупредил Риддл и не позволил Гарри углубиться в двусмысленность этого утверждения: рука Тома легла на его ягодицу и сжала её через ткань.       Гарри зашипел.       — Перетерплю, — сквозь зубы процедил он.       — Не преувеличивай.       Том отклонился назад, не сводя с него взгляда. Гарри недовольно стиснул его ногами и уцепился за шлёвки чужих брюк, боясь, что Риддл сейчас слезет с кровати и снова его обломает. Однако профессор полез в карман и достал что-то, что следом увеличилось в его руке.       Привычный синий флакон.       — Поворачивайся, — вновь включил он тот самый тон — горячий профессорский, как называл его Гарри про себя.       Протестовать он не стал, аккуратно ложась на живот.       Риддл был на удивление осторожен, когда потянул за штаны и нижнее бельё, оставив их на уровне лодыжек.       Гарри знал, что тот всегда носил с собой заживляющий эликсир. Говорил, что татуировки временами бунтуют. Он и сам это видел пару раз: то, как на чужой коже будто ожоги появлялись. Риддл даже в лице не менялся и просто просил нанести мазь, если это было на спине.       Холодящее прикосновение растеклось облегчением: зуд и жжение прекратились.       Гарри снял ботинки, задевая задники, и штаны сами сползли ниже.       — Смазка в кармане, — заметил он, обернувшись на профессора.       Да, Гарри носил с собой не зелья, а кое-что другое. И всегда готовился, когда шёл к Риддлу. Всегда. Даже если понимал, что ничего ему не светит.       Приподнявшись на локте, Гарри завёл руку за спину, стянул с себя свитер, следом быстро расправился с пуговицами и скинул рубашку куда-то в сторону, поёжившись от соприкосновения прохладного воздуха с кожей. А ещё от ощущения скользких пальцев, что мазнули между ягодиц, проникая в него.       Эта ночь обещала быть долгой. Гарри хотелось, чтобы она таковой стала, даже если он потом не сможет сидеть на лекциях прямо. Хотя это, конечно, было преувеличением в их случае, а потому бедные-бедные маглы.        Гарри притянул подушку и положил её под грудь, по-кошачьи прогнувшись в пояснице.       Он знал каждую мышцу в своём теле и прекрасно понимал, как выглядит со спины. Те редкие, очень редкие разы, когда получалось разжалобить и уснуть у профессора в комнате, Гарри замечал это. Он всегда спал на животе, слегка согнув левую ногу или иногда обнимая подушку, и видел, как Риддл смотрел. На первый взгляд, совершенно незаинтересованно, будто проверял, когда несносный студент проснётся и можно будет выставить его за дверь. Если же игнорировать напускное безразличие, то чужой взгляд не отрывался от него ни на дюйм. Тот скользил вдоль спины Гарри, лаская её, останавливался на пояснице, затем — на ягодицах и продолжал до самых лодыжек, чтобы проделать путь обратно.       Теперь он тоже затылком ощущал этот взор, обволакивающий и жадный, и позволял Тому смотреть на себя, ведь стоит повернуться, как тьма, что так будоражила его, вновь скроется за толщей льда. А потому ему стоило знать о ней, ощущать её, но не смотреть.       Гарри поёрзал в предвкушении, нервно облизал губы и слегка прикусил кожу предплечья, когда профессор добавил третий палец. У зелий было множество плюсов, но был и существенный минус: каждый раз был как первый. Мышцы возвращались в исходный тонус.       Девственником он не был, с эпизода в ванной прошло полтора месяца, и Гарри бы соврал, сказав, что не прикасался к себе с того момента, однако сейчас он ситуацию не контролировал и, безусловно, Риддл проникал глубже, медленнее, давая время сжаться вокруг его костяшек, ощутить их и расслабиться при выдохе, когда он оставался внутри всего лишь на фалангу.       Том ничего не спрашивал, ничего не говорил. Он не болтал, как Крам, чем они с Гарри и не сошлись. Среди прочего.       Гарри не слишком заморачивался со своим первым разом, решив проверить себя до конца. А если вдруг осознает, что это всё ошибка? Однако так и не проверил, потому что ничего толком и не успел понять. Во время прелюдий его раздражал непрекращающийся поток вопросов и восклицаний: «Не больно? Хорошо, детка? Тут? Так хорошо, да? Какой у тебя шикарный зад, Гарри! Такой тугой!..» Ему даже не нужно было отвечать: Виктор сам заводился от звучания своего голоса. Гарри уже был готов убить его на первом этапе. Разумеется, это сказалось на его возбуждении, сошедшем на нет. Он собирался остановить Виктора, но тот закончил с растяжкой и наконец-то заткнулся. Казалось, что вот сейчас они… Вот сейчас-то всё случится. Случилось. Крам вставил, снова прохрипел какую-то хрень, Гарри попытался отключиться от его болтовни, занявшись собственным членом, но двинул кулаком ровно три раза, когда Виктор замычал, кончил и упал ему на спину своей неподъёмной тушей. После чего тот, конечно же, задал очередной вопрос: «Как тебе, детка?»       С его малость режущим акцентом всё это звучало как-то карикатурно.       Риддл не тратил энергию на подобное. Гарри сейчас слышал только его равномерное дыхание и своё — сбитое и поспешное. Этого даже было мало. Ему хотелось слышать чужой голос: голос Риддла возбуждал. Иногда это создавало странный эффект во время лекций. Гарри слушал его, внимал разным способам настоять ножку прыгающей поганки и тут же переносился куда-то далеко: в момент, когда они были вдвоём. Ему приходилось впиваться ногтями в ладонь, чтобы смахнуть наваждение.       А теперь профессор молчал.       Гарри слегка сместился, повернув голову, и поймал чужой взгляд. Напряжённый и внимательный, словно Риддл только и ждал, когда он обернётся. Гарри вновь облизал пересохшие губы и, улыбаясь, поймал то самое мгновение, когда костяшки преодолевает колечко мышц в проникающем движении. А затем стиснул чужие пальцы, глухо застонав, и впитал мелькнувшее на чужом лице отчаянное, едва ли не маниакальное желание, тут же рассеявшееся из-за понимающей улыбки, растянувшейся на губах профессора.       Боль не была сильной. Скорее тупой, каплю зудящей. Потом она будет более существенной, а затем стихнет под давлением другого ощущения. Ориентировался он, разумеется, не на тот первый раз с Виктором. Кроме боли, неудовлетворения и раздражения Крам не дал ему ничего.       Гарри вздрогнул и замычал, тут же снова ткнувшись лбом в руку: Том развёл пальцы внутри него ножницами и снова сложил их, согнув на обратном движении так, что массирующим прикосновением задел простату. Гарри подался ему навстречу, прогибаясь сильнее, но Риддл надавил кончиками пальцев на анус и остановился. Передышка длилась секунду. Гарри ощутил, как в него буквально вдавили приличное количество смазки. Очень холодной смазки, чертовски холодной! Появилось лёгкое ощущение онемения, мурашки пробежались по коже, и он заелозил, не стесняясь своих движений. Чудилось, что, сделай он так, это странное чувство внутри пройдёт. Однако Риддл удержал его за бедра и потянул их на себя, заставив подняться и упереться коленями в матрас.       Казалось, прелюдия растянется на целую вечность, но всё случилось так быстро, что Гарри будто пропустил сам момент проникновения, лишь удивлённо замычал, ощутив, как внутри разгорается пожар.       Из его горла вырвалось беззвучное «что», которым Гарри подавился вместе с протяжным стоном — он словно запоздало пережил вторжение. Большое, твёрдое и неестественно горячее нечто распирало изнутри, пульсируя и будто давя на органы, но Гарри не ощущал соприкосновения бёдер с ягодицами, а потому…       Обернуться он не успел. Том толкнулся до упора, и Гарри зашипел, невольно попытавшись уйти и от боли, и от странного контраста холода и жара внутри, словно Риддл воспользовался разными лубрикантами, но тот, что он принёс с собой был самым что ни на есть обычным. Однако рука Риддла оплелась вокруг него подобно лозе, и послышался звучный шлепок — бёдра сошлись с ягодицами.       Гарри не смог сдержать хрип, который превратился в задушенное мычание.       Он изучил член Риддла вдоль и поперёк губами, языком, рукой… Но почему сейчас он ощущался таким… объёмным, делая воспоминания из ванной чем-то нереальным? Дело было в прелюдии с элементалем? Или в самой позе? Может, просто в воде?       — Скажи когда, — раздался голос Тома, прервавший бурный поток мыслей и вопросов.       — Не спросишь, больно ли мне? — обернулся на него Гарри, угрожающе сощурив глаза.       — Знаю, что больно. Но ведь это не проблема?       Гарри сдержал смешок и увидел лежащую рядом смазку.       — Капни на ладонь, — попросил он.       Раздался скрежет крышки, а затем на его выставленную ладонь упало несколько капель. Они согревали кожу — значит, профессор что-то сделал с его смазкой, пока он пребывал в мире фантазий.       Протиснув руку под подушкой, он обхватил член и медленно задвигал кулаком, резче обычного оттягивая крайнюю плоть и потирая большим пальцем уздечку. Ощущения были такие, будто вместо руки там чей-то горячий влажный рот. Плоть тут же налилась кровью, и Гарри удивлённо обернулся.       — Что такое?       — Что ты сделал со смазкой?..       — Игнис для разогревающего эффекта, фригус — для охлаждающего. Ты сам это принёс.       Гарри потянулся к упавшему тюбику и перевернул его, увидев инструкцию.       Это точно было не его.       Может, Симус подшутил, пока он хлестал его запасы? Странная какая-то шутка — удачная, можно сказать. Или Финниган сам не понял, что сунул ему.       — Привык? — спросил Риддл.       Гарри откинул лубрикант, медленно выдыхая в попытке расслабиться.       — Да.       Обратное скольжение с последующим толчком и так выбили весь воздух из его лёгких. Риддл двигался с оттяжкой: почти выскальзывал и вновь толкался в него до упора, не просто ударяясь бёдрами о его ягодицы, а заставляя самого Гарри под напором подаваться вперёд. На фоне покалывающего онемения и жаркой пульсации неприятное жжение отошло на второй план, а боль осталась лишь у самого входа и то терялась, стоило ему сконцентрироваться на другом ощущении: тупом накапливающемся волнами удовольствии.       Оно, сначала томно расцветая внизу живота, теперь же скручивало его внутренности, поднимаясь короткой судорогой вдоль позвоночника. В какой-то момент Гарри приподнялся на локтях, начав двигаться навстречу и насаживаться на Риддла, и ощутил нечто странное. Точнее, заметил краем глаза. Рядом с ним, чуть позади его плеча будто тень растянулась. Клубящаяся тень, принявшая форму лежащего на боку человека, подпирающего голову ладонью.       Это продлилось всего мгновение, после которого послышалось резкое, словно одёргивающее шипение и мираж распался. Гарри невольно зажмурил глаза и выдохнул с хриплым стоном.       Может, показалось?       — Тень… — одними лишь губами проговорил он.       — М?..       Риддл повёл бёдрами по кругу и впился губами в его плечо. Гарри резче начал двигать рукой, заводя вторую назад и запутываясь пальцами в чужих волосах.       — Что это было? — прохрипел он.       — Это? — повторил профессор круговое движение, и Гарри пришлось пережать член у основания, остановившись, чтобы самому не стать Виктором Крамом, кончившим за три секунды.       — Тень… Чернила, — пояснял он на каждом выдохе.       — Ты одержим моими татуировками.       — Они живые, — это, скорее, был вопрос, но прозвучал тот как утверждение.       — Всё может быть, — шепнул Том ему на ухо.       Он своими ногами развёл ноги Гарри, а затем будто подался назад и вновь начал медленно проникать в него под определённым углом, одновременно плавно наваливаясь, отчего Гарри буквально распластался под ним, вытянувшись струной.       Профессор вытеснил все мысли собой. Двигаясь слитными, резкими и очень короткими толчками, Риддл начал втрахивать его в постель в таком ритме, что Гарри не успевал делать полноценный вдох. Он дышал коротко и часто или же, скорее, мычал на одной ноте, поджимая пальцы ног. Зажатый меж животом и подушкой член болезненно ныл, а рука сама вцепилась в предплечье Риддла, то ли прося замедлиться, то ли наоборот — в том же ритме выбить из него подступающий оргазм. Пальцы соприкоснулись с узором, что двигался странными завихрениями, и Гарри уткнулся лбом в постель, начав в одном ритме приподниматься навстречу толчкам, насколько позволял ему размах. Ощущение пальцев, погладивших его костяшки, заставило вновь уставиться на чужую руку, однако татуировка по-прежнему клубилась.       Это не могло быть иллюзией — Гарри был уверен, что не обознался и прикосновение ему не почудилось.       — Выпусти их, — попросил он, прижав два пальца к центру чернильной бури.       — Не сейчас.       — Я видел… Мха-ах! — Гарри содрогнулся от очередного толчка, осознав, что только что, кажется, выплеснул порцию спермы. — Видел его!       Риддл протиснул руку под его грудью, царапнув сосок, и сжал подбородок, раскрывая его рот. Он протиснул два пальца внутрь, прижав язык, и Гарри непонятливо замычал. А следом захрипел от болезненно-тянущего ощущения внутри, в следующее мгновение с восхищением уставившись на скользящую вокруг предплечья Риддла змею. Он предполагал, что это была змея. Её тело выглядело разводами чернил в стакане воды — такое же эфемерное и плавное, — пока она не спустилась, став плотнее и видимее.       — Ты сам захотел этого, помни, — шепнул Риддл ему на ухо.        Гарри наблюдал, как она двинулась к нему, а затем в ужасе ощутил её… Ощутил, как она заползает в его рот, как толкается в глотку. Риддл продолжал держать его, а Гарри казалось, что сейчас его стошнит, стоит только осознать происходящее. Но её тело было на удивление теплым, плотным, не имеющим вкуса, не ощущающимся чем-то мерзким, холодным и склизким. Даже чешуя не чувствовалась текстурной.       — Дыши, — будто посоветовал профессор.       И только тогда Гарри осознал, что задержал дыхание.       Он шумно выдохнул через нос, зажмурив слезящиеся глаза. Но стоило ему понять, что змея начала скользить туда-обратно, будто потираясь о его язык или — чёрт возьми! — трахая его в рот, как он снова их распахнул, впившись ногтями в руку профессора.       Сам же Риддл, до этого замедлившийся, вновь начал раскачиваться, скользя вдоль него, почти так же, как это делало создание, кем бы оно ни было… И Гарри сам не понял, в какой момент пальцы Риддла исчезли, а он сам сжал губы вокруг, словно в гортань толкалась не змея, а член.       Это выглядело каким-то извращённым наказанием за проваленный недавно минет. Будто и этому его решили научить заодно. Отчасти забавно, отчасти… остро.       Гарри потерялся в своих ощущениях.       Ему казалось, что он уже кончил — под животом было влажно и явно не только от смазки, — но член продолжал ныть в предвкушении, а слитные, почти безостановочные, короткие толчки Риддла оставляли после себя давящее удовольствие, которое нарастало от проникновения к проникновению. Всё это казалось чересчур ярким, переполняющим его изнутри… Гарри хотелось стонать в голос, чтобы дать хоть какой-то выход пронзающим его ощущениям, но единственное, что он мог, — успевать сглатывать накопившуюся слюну. Да и то не справлялся — та стекала, пачкая подбородок и постельное бельё.       Гарри лихорадочно заёрзал, задышав через нос, и Риддл подался назад, выходя из него, а затем потянул его за бёдра.       Повернувшись торсом вправо и приподнявшись на локте, Гарри протестующе замычал.       Нужно было вытащить, но не то, чёрт возьми!       Однако стоило потянуться ко рту, как он на секунду замер, а в следующую вздрогнул: перед глазами всё зарябило, руку перехватили на полпути к лицу, а во рту вместо плотного, большого тела оказался скользящий вдоль кромки зубов язык. Его целовали жадно и несдержанно. Знакомо. Столь же знакомо, как проникли сзади мощным толчком, стиснув его бёдра до боли.       — Нагини, — прошелестел за его спиной Том, словно окликая и одновременно упрекая.       Гарри глухо застонал в мягкие губы и встретился с пристальным взглядом копии Риддла. Не совсем копии из-за цвета глаз: золотистых , с продолговатым зрачком. Как у змеи. Однако всё остальное было точно таким же. Даже небольшая родинка на шее, на которой он остановился взглядом.       Вот оно что.       Гарри мысленно усмехнулся.       Он скользнул кончиками пальцев вдоль челюсти «Нагини», обхватил того за шею и сам поцеловал, услышал недовольный вздох профессора. Толчки стали резче, будто Риддл соревновался за внимание, а крестраж — а в том, что это именно он, Гарри был уверен — скользнул ладонью вдоль его груди, живота и обхватил член.       И под властью ритмично проникающей и давящей на внутренности пульсации, горячего языка, исследующего его нёбо, и быстрых движений чужого кулака Гарри будто снова упустил момент, когда содрогнулся в спазмах удовольствия, кончая. Он чувствовал толчки Риддла, чувствовал, как тот загнал член глубже обычного, тоже подступая к финишу, и Гарри даже, кажется, застонал в голос на этом моменте, но всё это будто происходило не с ним.       По телу растекалась нега, в ушах шумела кровь, сердце стучало как бешеное, в горле пересохло, но он продолжал ворочать языком, позволяя крестражу целовать его, пока не ощутил пустоту. Риддл вышел, и Нагини тут же оторвался от губ, низким, рычащим голосом протянув:       — Я хочу его.       — Нет, — гулкий голос профессора заставил крестраж сощурить хищные глаза.       Гарри сонно моргнул, всё ещё мелко дыша, всё ещё, по ощущениям, потираясь о подушку и дрожа от пережитого оргазма, столь отдалённого и в то же время наступающего волнами даже сейчас.       Тоже точно с запозданием.       Тьма перед глазами заклубилась, и Гарри удивлённо уставился в такие же золотистые глаза на лице… женщины. Обнажённой женщины, чья нагота была прикрыта лишь смоляными прядями волос, будто не знающих никогда ножниц. Черты её лица странным образом оказались узнаваемыми чертами профессора, будь тот другого пола. Но Гарри даже удивиться не успел преображению, как она властно потребовала:       — Тогда пусть он возьмёт меня!       Гарри перекатился на спину, тяжело дыша, и перевёл взгляд с крестража на Риддла. Тот надевал рубашку, раздражённо расправляя ворот и столь же раздражённо замечая, будто Гарри в комнате не было:       — Ты прекрасно знаешь, что женщины его не интересуют.       — Тогда так, — мягким мурчащим голосом поинтересовался уже другой Том.       Одного с Гарри возраста, если не младше.       — Возвращайся, Нагини, — холодно приказал профессор.       Вот только крестраж слушаться не спешил. Тот под внимательным взглядом Гарри подтянулся на руках и навис на ним, следом вовлекая в поцелуй. Другой и в то же время такой же узнаваемый. Даже пахло от крестража так же, как от Риддла: влажной землёй, мхом и ландышами.       Однако распробовать его Гарри не успел: Нагини с него стащили.       — Сейчас же!       Юный Том ощерился, зашипев совсем по-змеиному, а затем мельком и будто бы с сожалением глянул на Гарри, после чего подался вперёд, превратившись в змею, а из змеи — в сгусток чернил, ставших татуировкой, поднимающейся вдоль предплечья Риддла. Тем самым шестым крестражем, что Гарри некогда рассмотрел последним.       — А знаешь… — начал Гарри, лениво улыбаясь, — это не совсем правда.       Профессор приподнял брови в немом вопросе.       — У моих пяти процентов гетеросексуальности вполне могло получиться с Нагини.       Гарри думал, что тот помрачнеет, но Риддл лишь усмехнулся:       — Ты даже не растерян, как я вижу.       — Ты балуешься непростительными, держишь Василиска в качестве питомца, выглядишь человеком без возраста, а я должен упасть в обморок от вида оживших крестражей? — тоже приподнял Гарри брови. — Меня, скорее, удивляет другое: что ты позволил мне увидеть это.       Профессор молчал. Он смотрел на него своим непроницаемым взглядом и будто ждал. А ждать было не нужно: Гарри понимал, что это означало.       Первый шаг. Гигантский шаг. Шаг, от которого сердце пропустило удар. Шаг, который можно исправить лишь стиранием памяти или же… убийством.       Губы Риддла вновь дёрнулись в кривой улыбке, словно он знал, о чём Гарри думает. Наверняка знал — это тоже уже не удивляло. Пока что он был всегда на шаг впереди. Пока что.       — А покажешь мне всех? — поинтересовался Гарри.       — Нет.       — Почему?       — Гарри… — хмыкнул он, и Гарри потянул его на себя.       — Тогда давай снова.       — Снова?       — А они могут принимать любой облик?       — Нет.       — То есть, если ты вызовешь всех, у меня будет семь Риддлов, включая тебя?       — Какой же ты неугомонный.       — Тогда нужно было дать Нагини трахнуть меня, — протянул Гарри. — Я не наелся тобой.       — Тебе бы не понравилось.       — Не верю, — покачал головой Гарри, а затем провёл ладонью вдоль тела, слегка поцарапав кожу. — Чувствую себя странно. Так что, будет у меня семеро Риддлов?       — Нет, будет один, но очень недовольный, — с прищуром ответил профессор.       — То есть всё-таки это будешь ты?       Вместо ответа Риддл накрыл его рот поцелуем, и Гарри рассмеялся ему в губы.       — А если я стану седьмым, тоже буду красоваться у тебя на спине?       И всё же заткнули его самым эффективным способом, а именно, засунув язык в рот.       Гарри довольно заурчал, обнимая Риддла и руками, и ногами.       Начало было положено.